Текст книги "Будущая Ева"

Автор книги: Филипп Огюст Матиас Вилье де Лиль-Адан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Что ж, раз эта женщина вам так дорога… я отберу у нее то, что делает ее для вас необходимой – Я ОТТОРГНУ ОТ НЕЕ ВНЕШНИЙ ЕЕ ОБЛИК.

Сейчас я подробно, не теряя ни минуты, объясню вам – объяснения эти, возможно, повергнут вас в ужас, но они неоспоримы, как дважды два четыре, – каким образом, черпая из гигантских ресурсов современной науки, собираюсь я произвести это отчуждение и отделить от этой женщины все то, что составляет для вас ее образ: грациозность жеста, формы тела, запах кожи, тембр голоса, гибкость стана – все эти особые, ей одной свойственные движения, походку, очертания тени на земле, словом, все то, что является отражением ее тождества с самой собой. Я убью в ней глупость, уничтожу торжествующее животное самодовольство. А внешний облик, столь сладостный для вас и столь для вас губительный, я воссоздам в некоем Видении, которое будет полным ее подобием и чье человеческое очарование превзойдет все наши ожидания и мечты. А затем взамен души, которая так отвращает вас от. живой, вдохну в это ее подобие душу иного рода, быть может, недостаточно сознающую себя собою (а впрочем, что знаем мы обо всем этом? да и не все ли равно?), но способную воспринимать и впитывать в себя впечатления в тысячу раз более прекрасные, возвышенные, благородные, то есть душу, отмеченную печатью того непреходящего духовного начала, без которого человеческая жизнь не более чем комедия. Я в точности воспроизведу эту женщину, из одной сделаю двух, и в этом мне поможет всемогущий Свет. Направив его на отражающую материю, я освещу вашей печалью воображаемую душу этого двойника, наделенного всеми совершенствами ангелов. Я повергну к своим ногам Иллюзию! Я возьму ее в плен, превращу в реальность. Я заставлю Идеал, заключенный в видении, материализоваться и явить себя вашим чувствам как ЖИВОЕ СУЩЕСТВО.

Я поймаю на лету и остановлю волшебный мираж, закреплю, запечатлею тот первый миг очарования, которое вы тщетно стараетесь удержать в воспоминаниях. И, закрепив почти навечно, – понимаете ли вы это? – образ живой женщины в той единственной форме, в какой она впервые вам предстала, я сделаю второй ее экземпляр, ее двойник, преображенный в ту, которую вы рисуете себе в мечтах! Я вложу в эту Тень все песни Антонии сказочника Гофмана, все мистические тайны Лигейи Эдгара По, все жгучие соблазны Венеры могучего Вагнера. Словом, я утверждаю, что в моей власти (и берусь тотчас же доказать это) создать, вылепить из глины современной Науки Человечества существо по нашему же образу и подобию, которое, следовательно, будет для нас тем же, чем являемся мы сами для Господа Бога.

И Эдисон, как бы в знак клятвы, воздел руку.

V
Изумление

Я стоял пораженный, словно превратившись в мумию.

Теофиль Готье

В полном изумлении, словно оглушенный, стоял лорд Эвальд перед Эдисоном. Казалось, он отказывался понимать, что тот ему предлагает.

– Но ведь… – с трудом вымолвил он наконец, чтобы как-то прервать затянувшееся молчание, – подобное создание может быть только куклой, лишенной чувств и разума!

– Милорд, – серьезно ответил ему Эдисон, – вы заблуждаетесь, уверяю вас. Смотрите, как бы не пришлось вам, сравнивая эту куклу с ее моделью и слушая речи той и другой, ошибиться, приняв за куклу живую женщину.

Все еще не совладав до конца со своими чувствами, молодой человек в ответ только улыбнулся присущей ему учтивой улыбкой.

– Нет, оставим это, – сказал он. – Замысел ваш поистине внушает ужас: ведь ваше творение не может все же быть ничем иным, как только машиной. Живую женщину вам не создать никогда! Слушая вас, я начинаю сомневаться, способен ли даже гений…

– Клянусь, что вы прежде всего не в состоянии будете отличить одну от другой! – спокойно прервал его изобретатель. – И вторично заявляю, что берусь немедленно же представить тому доказательство.

– Но ведь это невозможно, Эдисон.

– Я и в третий раз предлагаю в самом скором времени заранее доказать вам, что это не только возможно, но не вызывает сомнений даже с точки зрения, строгого математического расчета.

– И вы, простой смертный, рожденный женщиной, беретесь воссоздать женщину, ТОЖДЕСТВЕННУЮ ТОЙ, другой?

– И в тысячу раз более тождественную ей… чем она сама! Да, именно так! Ведь в человеческом теле что ни день происходят мельчайшие изменения: физиологическая наука удостоверяет, что приблизительно каждые семь лет в нем полностью обновляются все клетки. Разве мы остаемся всю жизнь похожими на самих себя? Разве в тог день, когда мне, вам, той женщине было от роду всего полтора часа, мы были теми же, что нынче вечером? Быть подобным себе! Такое представление, право, достойно каких-нибудь жителей свайных поселений или троглодитов!

– И вы воспроизведете ее целиком – с ее красотой? С ее плотью? Голосом? Походкой? Словом, со всем ее внешним обликом?

– С помощью электромагнетизма и светоизлучающей материи я берусь ввести в заблуждение даже сердце матери, а уж страстного влюбленного и подавно. Поверьте, я с такой точностью воспроизведу ее нынешний прекрасный облик, что если лет через десяток ей случится встретиться с этой своей копией, она будет смотреть на нее со слезами зависти и ужаса!

Эдисон замолчал.

– Но предпринимать создание такого существа, – задумчиво пробормотал лорд Эвальд, – не значит ли это искушать… Бога?

– Поэтому я и не настаиваю на своем предложении! – тихо и просто ответил Эдисон.

– Сможете ли вы вдохнуть в нее разум?

– Просто разум? Нет. Я вдохну в нее ВЫСШИЙ РАЗУМ.

При этом сокрушительном заявлении лорд Эвальд оторопел. Оба в молчании смотрели друг на друга.

Была предложена игра, и ставкой в этой партии предстояло стать – с точки зрения науки – призраку.

VI
Excelsior!

В моих руках больные могут потерять жизнь, но никогда не теряют надежды!

Доктор Рилл

– Дорогой мой гений, – немного придя в себя, заговорил молодой человек, – повторяю, я нисколько не сомневаюсь в ваших добрых намерениях. Благодарю за желание помочь мне, я глубоко тронут сердечным вашим участием. Но все, что вы изложили, не более, как мечта, и столь же устрашающая, сколь и неосуществимая.

– Дорогой мой лорд… сознайтесь, в глубине души вы чувствуете, что она осуществима, вы ведь все еще колеблетесь!

Лорд Эвальд вытер пот, выступивший у него на лбу.

– Мисс Алисия Клери к тому же никогда не согласилась бы подвергнуться подобному эксперименту, да и я, признаться, поостерегся бы теперь предлагать ей что-либо подобное.

– А это уж мое дело и вас не касается. Кроме того, ваша обожаемая мисс Алисия Клери ничего и не должна знать об эксперименте – это основное его условие, – иначе его невозможно будет осуществить полностью, а следовательно, он вообще ТЕРЯЕТ всякий СМЫСЛ.

– Но в конце-то концов, – воскликнул лорд Эвальд, – не можете же вы вовсе не считаться с моей любовью к ней!

– Вы даже и представить себе не можете, до какой степени я считаюсь с вашим чувством, – отвечал Эдисон.

– Ну, и какими же коварными уловками собираетесь вы убедить меня в реальности этой новоявленной Евы, даже если предположить, что вам удастся создать ее?

– О, все дело здесь в мгновенном впечатлении – способность к рассуждению в этих случаях вещь весьма вторичная. Разве рассуждаем мы, поддаваясь чьим-либо чарам? К тому же объяснения, которые я в ходе эксперимента буду вам давать, явятся лишь точным выражением того, что вы пытаетесь скрыть от самого себя. Я ведь только человек, homo sum! Мое создание гораздо убедительнее ответит вам своей данностью.

– Но смогу я – о, это очень мне важно – в ходе этих объяснений оспаривать их?

– Если хотя БЫ ОДНО из ваших возражений окажется обоснованным, мы оба тут же откажемся от продолжения эксперимента.

Лорд Эвальд снова задумался.

– Но я должен предупредить вас: у меня, увы, очень зоркие глаза.

– Зоркие глаза? Скажите, не кажется ли вам, что вы сейчас совершенно отчетливо видите вот эту каплю воды? А между тем, если я помещу ее меж двух хрустальных пластинок перед объективом этого микроскопа и спроецирую точное ее изображение на тот белый шелк, на котором давеча являлась нам очаровательная Алисия, разве глаза ваши не опровергнут первоначальное впечатление от неожиданного зрелища, которое явит вам в этом случае та же самая капля воды? А если мы подумаем о бесконечном числе неведомых существ, что таятся еще в этом жидком шарике, то поймем, насколько невелико могущество этого инструмента, служащего нам зрительными костылями, ибо разница между тем, что мы видим простым глазом, и тем, что обнаруживаем при помощи микроскопа, не может идти ни в какое сравнение со всем тем, что он не способен нам показать. Итак, запомните раз и навсегда, что видим мы в мире явлений лишь то, что они являют нашему невооруженному глазу; постигаем лишь то, что им угодно приоткрыть из таинственной своей сущности; мы владеем лишь тем, что способны в этом мире воспринять, – каждый в зависимости от собственной природы. И мыслящий человек, подобно белке в колесе, мечется в шаткой тюрьме своего «я», тщетно пытаясь убежать от Иллюзии, в плену которой держат его злополучные его чувства! И вот, введя в обман ваши глаза, Гадали станет для вас мисс Алисией.

– Право же, господин волшебник, – ответил лорд Эвальд, – можно подумать, что вы всерьез считаете меня способным «влюбиться» в мисс Гадали?

– Именно этого должен был бы я опасаться, будь вы человеком заурядным. Но ваша исповедь успокоила меня. Разве не призывали вы давеча Бога в свидетели, что в вас навеки погасла даже сама мысль о плотском обладании вашей живой красавицей? Так вот, вы полюбите Гадали, полюбите, уверяю вас, и только той любовью, которой она заслуживает. А это прекраснее, чем быть в нее влюбленным.

– Полюблю? Ее?

– А почему бы и нет? Разве не должна она навеки воплотиться в ту единственную форму, которая олицетворяет для вас Любовь? И при этом не менее материальную – не с вами ли говорили мы о том, что, беспрерывно видоизменяясь, человеческая плоть существует в какой-то мере лишь в нашем воображении. И вот, вместо этой – нестойкой – плоти будет другая, созданная наукой, а она прочнее… чем та.

– Но любить можно лишь существо одушевленное! – сказал лорд Эвальд.

– Ну и что?

– Душа есть нечто неведомое; как же придадите вы ее вашей Гадали?

– Придают же снаряду скорость икс, а икс ведь тоже есть нечто неизвестное.

– Будет ли она хотя бы знать, кто она такая, то есть, я хочу сказать, что она такое?

– А разве сами мы так уж хорошо знаем о себе, кто мы такие и что мы такое? Неужто станете вы требовать от копии больше того, что Господь Бог счел нужным вложить в оригинал?

– Я спрашиваю, будет ли ваше творение сознавать себя собою?

– Разумеется, – ответил Эдисон, словно удивившись этому вопросу.

– Что? Как вы сказали? – переспросил лорд Эвальд в полном недоумении.

– Я сказал: разумеется! Ибо сие зависит от вас. И я именно на вас и рассчитываю для осуществления конечного этапа моего чуда.

– На меня?

– На кого же еще? Кто более вас заинтересован в разрешении этой задачи?

– В таком случае, – грустно сказал лорд Эвальд, – будьте любезны, укажите, куда мне надлежит отправиться, чтобы похитить искру священного огня, что вложен в нас Мировым Разумом. Меня ведь зовут не Прометей, а попросту лорд Селиан Эвальд, и я всего лишь простой смертный.

– Ба! В каждом человеке, хоть сам он того и не ведает, живет Прометей, и никому не удается избежать клюва орла, – ответил Эдисон. – Милорд, право, уверяю вас, одной-единственной из этих живущих в нас все еще божественных искр, с помощью которых вы столько раз пытались (и всегда тщетно!) осветить душевную пустоту вашей очаровательницы, достаточно будет, чтобы зажечь пламя жизни в ее тени.

– О, докажите мне это! – воскликнул лорд Эвальд. – И тогда, может быть…

– Докажу – и немедленно. Вы сами сказали, – продолжал Эдисон, – существо, которое вы любите в этой живой женщине и которое одно только является для вас РЕАЛЬНЫМ, не имеет ничего общего с истинной сущностью этой случайной прохожей, встретившейся вам на жизненном пути, а является лишь порождением вашего Желания, вашей Мечты.

Той, которую вы любите в ней, не существует, больше того, вы прекрасно знаете, что ее не существует. Ибо вы ведь не являетесь ни жертвой ее обмана, ни жертвой собственного заблуждения.

Вы сознательно закрываете глаза, глаза своего разума, вы заглушаете в себе его трезвый обличающий голос, лишь бы видеть в своей возлюбленной желанный, призываемый вами фантом. Следовательно, то, что вы считаете подлинной Алисией, есть лишь Иллюзия, рожденная лицезрением ее красоты, словно молнией пронзившей некогда все ваше существо. Именно в эту Иллюзию пытаетесь вы во что бы то ни стало ВДОХНУТЬ ЖИЗНЬ, находясь рядом с вашей «избранницей», вопреки беспрерывному чувству разочарования, в которое на каждом шагу ввергает вас убийственное, оскорбительное, изнуряющее ничтожество реальной мисс Алисии. И любите вы одну лишь теш, – это из-за нее вы хотите умереть. Только ее, эту тень, признаете вы безусловно РЕАЛЬНОЙ! Именно это видение, материализующееся в вашем сознании, вы постоянно призываете, мысленно видите, создаете в живой вашей любовнице, и призрак этот есть не что иное, как собственная ваша раздвоившаяся в нем душа.Да, вот что такое ваша любовь. Как видите, она представляет собой непрерывную и всегда бесплодную попытку заменить сущее воображаемым.

Между собеседниками вновь воцарилось молчание.

– Так вот, – вновь заговорил Эдисон, – поскольку можно считать доказанным, что уже и сейчас вы живете лишь с Тенью, которой столь пылко и столь бесплодно приписываете реальное существование, я и предлагаю вам попытаться проделать опыт с той же тенью, воображенной вами, но только внешне обретшей реальность. Одна иллюзия вместо другой, только и всего. Существование этого гибридного создания, которое зовут Гадали, зависит от волеизъявления того, кто ДЕРЗНЕТ поверить в ее реальность, уделите ей немного самого себя. Укрепите в ней частицу той живой веры, в конце концов весьма относительной, с помощью которой вы поддерживаете в себе те иллюзии, что вас окружают. Вдохните жизнь в прекрасное это чело! И вы увидите, как оживет, как обретет цельность, как воплотится в этой Тени та самая Алисия, которую вы призываете. Попытайтесь же, если слова мои способны внушить вам хоть крупицу надежды! А тогда вы уж сами рассудите, какая из этих двух женщин-призраков более достойна называться человеком – эта, искусственная, которая пробудит в вас угасшую жажду жизни, или живая, чья пресловутая жалкая «реальность» ничего не способна была внушить вам, кроме жажды смерти!

Лорд Эвальд внимательно слушал его.

– Бесспорно, рассуждения ваши весьма глубоки и кажутся даже убедительными, – произнес он с улыбкой после некоторого раздумья, – но мне кажется, я всегда буду чувствовать себя очень уж одинокимв обществе вашей бесчувственной Евы.

– Куда менее одиноким, чем с ее оригиналом, ведь это уже доказано! К тому же, милорд, виноваты в этом случае будете только вы, а не она. Нужно же почувствовать себя Богом, черт возьми, когда ОСМЕЛИВАЕШЬСЯ ВОЗЖЕЛАТЬ того, о чем идет у нас речь! И потом, – прибавил он дрогнувшим голосом, – вы, я полагаю, даже не представляете себе новизну тех ощущений, которые испытаете во время первой своей прогулки по саду с андреидой Алисией, когда она будет идти рядом с вами, защищаясь зонтиком от солнечных лучей, точь-в-точь как это делала бы живая… Вы недоверчиво улыбаетесь? Вы уверены, что ваши чувства, особенно после моего предупреждения, тотчас же обнаружат эту подмену «природы»? Вот что: нет ли у мисс Алисии ньюфаундленда или борзой? Может быть, вас сопровождает в ваших путешествиях какая-нибудь из ваших любимых охотничьих собак?

– Вы правы, нас сопровождает мой верный Дарк – черный пойнтер.

– Прекрасно, – сказал Эдисон, – эта порода собак отличается. таким острым нюхом, что всякое живое существо своей, так сказать, эманацией отпечатывается на нервном центре из семи или восьми ядер, которыми располагает их орган обоняния. Давайте держать пари, что, если эту собаку, которая узнала бы свою хозяйку в полной темноте среди тысячи чужих людей, подвести (предварительно на неделю разлучив ее с вами обоими) к Гадали, преображенную в живую Алисию, животное, поддавшись Иллюзии, радостно бросится на ее зов, признав ее по запаху платья. И более того, если поставить перед ней рядом Тень и Реальность, она, уверяю вас, в испуге облает Реальность и станет повиноваться одной только Тени.

– Нe слишком ли вы в себе уверены? – растерянно пробормотал лорд Эвальд.

– Я обещаю лишь то, что способен выполнить; такой эксперимент уже был однажды проведен – факт этот подтвержден физиологической наукой. Ergo[12]12
  Следовательно (лат.).


[Закрыть], если я способен до такой степени ввести в заблуждение органы чувств обыкновенного животного (во много раз, как известно, превосходящие по остроте наши восприятия), неужто не посмею я усыпить бдительность человеческих чувств?

Лорд Эвальд невольно улыбнулся этому замысловатому ходу доказательств изобретателя.

– К тому же, – закончил Эдисон, – хотя в Гадали и много таинственного, к ней следует все же относиться с известной долей трезвости, ведь она будет заряжена Электричеством лишь немногим больше, чем ее модель, только и вся разница.

– Что? Как ее модель?

– Разумеется, – ответил Эдисон. – Разве никогда не случалось вам в грозовый день восторгаться красивой молодой женщиной, когда в затемненной комнате за опущенными занавесками она расчесывает волосы перед большим голубоватым зеркалом? Искры сыпятся из ее волос и поблескивают на концах зубьев черепахового гребня, подобные тем бриллиантам, что сверкают темной звездной ночью в набегающих на берег морских волнах. Гадали даст вам возможность увидеть это зрелище, если вы еще не налюбовались им, глядя на мисс Алисию. В брюнетках очень много электричества. Ну так как, вы согласны? Попробуем прибегнуть к помощи Перевоплощения, милорд? – спросил Эдисон через минуту. – Протянув вам свой бессмертник, сделанный из чистейшего золота, Гадали предлагает вам легкой печалью увековечить вашу потерпевшую крушение любовь.

Молча и настороженно смотрели они друг на друга – лорд Эвальд и неукротимый его собеседник.

– Согласитесь, это самое невероятное и страшное предложение, которое когда-либо было сделано впавшему в отчаяние смертному, – прошептал молодой человек, словно говоря с самим собой. – А вместе с тем мне почему-то невероятно трудно отнестись к нему серьезно.

– Это пройдет! – сказал Эдисон. – Об этом позаботится Гадали.

– Всякий другой мужчина на моем месте из одного любопытства тотчас же согласился бы получить в свое распоряжение такой экземпляр женщины!

– Поэтому я и не предлагал бы этого первому встречному, – улыбнувшись, ответил Эдисон. – Ибо мне, право, было бы жаль, если бы формулой моего изобретения – захоти я принести его в дар человечеству – стали пользоваться бесчестные люди ради неблаговидных целей.

– Послушайте, – сказал лорд Эвальд, – этот разговор в данных обстоятельствах начинает звучать каким-то кощунством… Но будет ли возможность все же прервать этот эксперимент в ходе его свершения?

– О, разумеется, и даже после того как творение будет полностью закончено, ведь вы всегда сможете сломать его, уничтожить, утопить, если вам будет угодно, и для этого не понадобится даже устраивать всемирного потопа.

– В самом деле, – произнес лорд Эвальд в глубокой задумчивости, – но, мне кажется, тогда это будет уже нечто другое,

– Поэтому я вовсе и не настаиваю на вашем согласии. Вы страдаете тяжким недугом; я рассказываю вам о целительном средстве. Средство это может подействовать благотворно, а может оказаться и гибельным. Так что вы тысячу раз вольны от него отказаться.

Лорд Эвальд чувствовал в себе все более растущую тревогу, и тем большую, что сам он не мог определить ее причину.

– О, что касается опасности… – сказал он.

– Будь она только физической, я сказал бы вам: соглашайтесь!

– Так, значит, опасность угрожает моему разуму?

С минуту оба молчали.

– Милорд, – сказал Эдисон, – вы, без сомнения, один из самых благородных людей, каких мне приходилось когда-либо встречать на земле. Несчастливая ваша звезда вознесла вас в мир любви, но все ваши мечты были низвергнуты с его высот с поломанными крыльями, были отравлены тлетворным дыханием женщины, которая принесла вам лишь разочарования и несоответствием души и тела вновь и вновь воскрешает в вас жгучую тоску, неминуемо влекущую вас к смерти. Да, вы один из тех последних великомучеников разочарования, которые считают невозможным для себя пережить такого рода испытания, несмотря на то что множество окружающих вас людей находят в себе силы бороться с болезнью, нуждой и любовью. Боль первого же пережитого вами разочарования была столь велика, что вы сочли себя отныне свободным от каких бы то ни было обязательств перед своими ближними, ибо презираете их за то, что они продолжают жить, смиряясь с горестными превратностями своей судьбы. И сплин набросил на ваши мысли свой темный саван, и теперь сей суровый советчик нашептывает вам речи о добровольной смерти. О, вы дошли до крайности. Дело теперь идет лишь о нескольких часах промедления – вы ясно заявили мне об этом. Так что выход из переживаемого вами кризиса уже не вызывает сомнений. Вы перешагнете этот порог, и это верная смерть: она неминуема, вы пропитаны ее дыханием.

Лорд Эвальд ничего не ответил, он только стряхнул кончиком мизинца пепел со своей сигары.

– То, что я предлагаю вам, все-таки жизнь, правда, кто знает, какой окажется ее цена! Кто может в эту минуту сказать это? Но Идеальное вас обмануло, не так ли? «Правда жизни» уничтожила все желания? Женщина парализовала все чувства? Так прочь же ее, эту престарелую обманщицу, пресловутую Реальность! Я предлагаю вам попытать счастья в её подделке, искать помощи в МИРЕ ИСКУССТВЕННОГО, где действуют иные, свои, новые законы! Только… а вдруг не удастся вам подчинить их себе, сохранить власть над ними!.. Знаете, дорогой лорд, мы с вами являем собой извечный символ: я представляю Науку со всемогуществом ее миражей, вы – Человечество с его потерянным Раем.

– Так сделайте выбор за меня! – спокойно сказал лорд Эвальд.

Эдисон вздрогнул.

– Но это невозможно, милорд, – сказал он.

– Тогда скажите откровенно – будь вы на моем месте, отважились бы вы на такое совершенно абсурдное, невероятное, но вместе с тем заманчивое предприятие?

В ответ Эдисон посмотрел на молодого человека присущим ему пристальным взглядом, в котором, однако, сквозила какая-то задняя мысль-казалось, ему не хочется высказывать её.

– У меня, – сказал он, помолчав, – были бы другие, чем у большинства людей, основания избрать тог или иной выход, но при этом я не считал бы, что кому-то следует равняться по мне.

– И все-таки какой бы выход избрали вы?

– Окажись я перед подобной альтернативой, я выбрал бы тот, который представлялся бы мне наименее опасным, но это лишь в том случае, если бы речь шла обо мне.

– Но все же какой сделали бы вы выбор?

– Милорд, вы ведь не сомневаетесь в нерушимых моих дружеских чувствах, в глубокой и нежной любви, с которой я к вам отношусь. Так вот, положа руку на сердце…

– Что бы выбрали вы, Эдисон?

– Между смертью и той попыткой, о которой идет у нас речь>

– Да!

Великий изобретатель склонился перед лордом Эвальдом.

– Я пустил бы себе пулю в лоб, – сказал он.