Текст книги "Она была такая хорошая"

Автор книги: Филип Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Люси смотрела этот фильм три раза вместе с Китти Иген, но ее отношения с католической религией тоже никого не касались, и к тому же она ведь так и не стала католичкой.

– Конечно, Дженнифер Джонс помоложе… – сказал Рой. – А я и не знал, что твой дедушка тот самый мистер Кэррол, что работает на городской почте! Элли никогда и не заикалась об этом.

– Он вышел в отставку, – сказала Люси. И зачем она только уступила, когда Рой заявил, что пора познакомить его с ее „предками“?

Они въехали на Уиннисоу-Бридж.

– И твой отец вроде приятный малый.

– Я не желаю о нем говорить, Рой! Ни теперь, ни вообще!

– Ладно, как тебе угодно, – откликнулся он, предупреждающе поднимая руку. – Просто к слову пришлось.

– Ну вот и не надо.

– Хорошо, и не буду.

– Эта тема меня абсолютно не волнует.

– Ладно, ладно, – проговорил он, улыбаясь, – ты у нас командир.

На минуту воцарилось молчание, и Люси уже совсем было собралась попросить Роя остановить машину у обочины и выпустить ее, как он вдруг включил радио и запел.

После этого ни у Бассартов, ни у Сауэрби ее никто не спрашивал о домашних делах. Элли это вообще нисколько не интересовало, так что лишь в обществе миссис Сауэрби или матери Роя ее одолевали те самые мысли, от которых за долгие годы самоконтроля она почти сумела избавиться. В последнее время (вне дома, конечно) ей почти перестало казаться, что за ее спиной все шушукаются: „А вы знаете, что эта девчонка выкинула“, или: „А вы знаете, что натворил ее отец!“ Для многих, с кем Люси впервые встретилась в ту субботу у Сауэрби – а среди них, между прочим, был и директор мистер Брани с женой, – она была просто девушкой Роя Бассарта.

– Так-так, – сказал мистер Бранн, – это и есть та юная леди, которая, как я слышал, заставляет нашего прежнего питомца ходить по струнке?

– Ну, это еще как сказать, мистер Бранн, кто кого заставляет ходить по струнке, – отозвался Рой.

– В сентябре вы уезжаете учиться, дорогая? – поинтересовалась миссис Бранн. „Дорогая“. Точь-в-точь как миссис Сауэрби.

– Да, – ответила Люси, – в Женский колледж в Форт Кине.

– Очень недурственное заведение, – сказал мистер Бранн. – Чудесно. Чудесно.

– Люси закончила двадцать девятой из этого выпуска, мистер Бранн, сама она об этом, конечно, не скажет.

– Еще бы, я узнаю Люси, и мне известно, что она закончила в этом году. Ну-с, удачи вам, Люси. Поддержите нашу репутацию. Мы уже посылали туда несколько превосходных девушек, и, уверен, вы не уроните нашу репутацию.

– Благодарю, мистер Бранн. Буду стараться изо всех сил.

– Ну, в вас-то я уверен. Всего доброго, Рой. Всего доброго, Люси.

И что ей оставалось делать, когда позже вечером они приехали в „Рай“? Только в воскресенье она сможет сказать ему, что с нее хватит, но ведь суббота еще не кончилась. Ну, а если все-таки она ему скажет, что из этого выйдет? „Я не буду больше с тобой встречаться. Никогда“. – „Что ты сказала?!“ – „У нас с тобой нет ничего общего, Рой“. – „Но… в чем дело? Разве эти месяцы совсем ничего не значат для тебя? Послушай, с какой стати я тогда поступал в эту школу в Форт Кине? Из-за кого я поступил-то туда, а?“ – „Ну, положим, у тебя были причины поважнее“. – „Есть ли причины важнее любви?“ – „Да – никакая это не любовь – просто секс“. – „Секс! Может, для тебя это и так, но не для меня… Потому что я… нет, нет, – заплачет он, – это просто ужасно…“ И уж после этого – она знала наверняка – он, конечно, не поедет в Форт Кин. Стоит порвать с ним теперь, и он тут же бросит „Британию“, откажется от всех своих планов, а может, и вообще не станет заниматься фотографией, а она еще так вступалась за него в разговоре с мистером Бассартом. И скатится назад, „в трясину полусырых мыслей“… Ну, это его дело, ее это не касается… А может, все-таки касается. Все это время он был так добр и мягок с нею, как никто другой за всю ее жизнь. И это день за днем. Как она может теперь отвернуться от него, расстаться с ним холодно и жестоко? Особенно теперь, когда до отъезда оставалось каких-нибудь несколько недель. И ведь это может сказаться на всем его будущем. А он так полагался на нее, слушался ее, любил ее… Рой любит меня.

Во всяком случае, так он ей говорил.

– Я люблю тебя, ангел, – сказал Рой уже на пороге ее дома. Он поцеловал ее в нос. – Ты всех их сегодня потрясла.

– Кого?

– Мистера Бранна хотя бы. Да и всех. – Он поцеловал ее снова. – Меня, – добавил он. – Смотри, спи спокойно. – Сойдя со ступенек, он прошептал: – Оревуар.

Люси была в полной растерянности. Подумать только, десять месяцев назад она еще играла в оркестре, маршировала вслед за Леолой Крапп, а теперь она без пяти минут замужем! Она позволяет ему все, что угодно, почти каждый вечер!

Люси обводила в календаре дату предполагаемого разрыва шесть раз за июль и десять – за август. А первого сентября она взяла карандаш и четырьмя жирными кругами обвела число, следующее за Днем Труда. Она было начала обводить сам День Труда, но вовремя вспомнила, что они собирались кататься на каноэ вместе с Элли и Джоем. Рой предупредил ее за несколько недель. Если бы только все не намечалось так загодя! Если бы она не была ему так необходима! Если бы он не полагался на нее, не любил бы ее так! Но так ли это на самом деле?

Когда в День Труда они явились к Сауэрби, к ним вышла тетя Айрин и сказала, что Элли еще спит – ночью ей было плохо. Пожалуй, им лучше поехать втроем. Но как раз в этот момент бледная и осунувшаяся Элли в купальном халате выглянула из окна верхнего этажа.

– Эй, – махнула она рукой.

– Элли, – сказала миссис Сауэрби, – я предложила им поехать сегодня без тебя, дорогая.

– Ну уж нет…

– Элинор, конечно же, тебе нельзя кататься на каноэ, раз ты плохо себя чувствуешь.

– Твоя мама права, – поддержал Джой.

– А я хочу поехать, – сказала Элли слабым голосом.

– Это рискованно, Эл, – сообщил Джой. – Правда.

– Джой прав, Элинор, – сказала миссис Сауэрби.

– Но мы ведь так давно задумали эту поездку, – возразила Элли и порывисто опустила полотняную штору, видно приступая к реву.

Порешили на том, что молодые люди подождут, пока Элли умоется, оденется и проглотит поджаренный хлебец с чаем, а уж тогда, если она почувствует себя получше, может, они и поедут на реку всей компанией, как и собирались. Элли заболела накануне вечером, когда миссис Сауэрби была на собрании местного женского клуба. В ее отсутствие Элли с отцом засели перед телевизором, проглотили ванильное мороженое, три фунта вишен и умяли половину шоколадного торта с орехами, который оставался от обеда.

Джулиан Сауэрби чувствовал себя превосходно и утверждал, что крохотная вазочка мороженого и кусочек торта никак не могли вызвать у Элли расстройство желудка – просто она уже за две недели перед отъездом в колледж начала трястись. На это Рой сказал, что Элли, может, и унаследовала приятную внешность отца (тут все засмеялись, и Джулиан громче всех), но, к несчастью, не унаследовала его луженого желудка.

– Да, так оно и есть, мистер Сауэрби, – прокомментировал Джой.

Потом он заверил миссис Сауэрби, что если она отпустит дочку, он сам проследит за тем, чтобы Элли не прикасалась ни к чему сладкому. Для пикника была заготовлена огромная корзинка – миссис Бассарт тут постаралась, и Рой заявил, что они с Джоем справятся с порцией Элли без особой натуги.

Через несколько минут Элли вся в белом – шорты, сандалии, спортивная блузка – уже спускалась по лестнице. Загар ее – а она его тщательно поддерживала, ежедневно принимая солнечные ванны у себя в саду, – выглядел просто ослепительно, как, впрочем, и волосы, которые приобрели за лето медный оттенок. Но ее черты в это утро заострились от усталости, и она чуть слышно сказала: „Привет“, проходя на кухню, чтобы подкрепить свое стройное, красивое тело. Тело Элли! Стройное, красивое тело! Люси моментально догадалась о причине ее болезни: Боже мой! Так вот что произошло с Элли Сауэрби!

Джулиан уехал в Уиннисоу в гольф-клуб, а молодежь (вняв совету миссис Сауэрби) решила не ехать на каноэ, а выбрать на берегу тенистое место для пикника. Но даже здесь, под деревьями, с каждым часом жара ощущалась все сильнее. К полудню у Элли началось головокружение, и они вернулись к Сауэрби в „Гудзоне“ Роя. Дом встретил их молчанием. В спальне, где, по всей вероятности, дремала миссис Сауэрби, шторы были опущены. Машины все еще не было, и это взволновало Элли: очевидно, она думала, что отец уже дома.

– Может, стоит разбудить твою маму, Эл? – спросил Джой.

– Нет, не надо. Мне уже лучше.

Мужчины решили пойти за дом и послушать там матч по портативному приемнику Сауэрби. Элли попросила Люси пойти с ней в ее комнату. Едва затворив дверь, она повернула ключ, бросилась на постель под белым балдахином и зарыдала.

Люси молча взирала, как рыдает ее подруга. На лужайке за окном она видела виновника всех страданий. Он готовился прогнать шар через крокетные воротца. Через два дня Джой поступал в футбольную команду Алабамского университета. Казалось, на его согласие поехать в Алабаму повлияли воспоминания Элли о ее жизни на юге в первые военные годы. Джой должен был уезжать завтра, но теперь он, наверное, останется? Или, может быть, Элли поедет с ним вместе?

Сегодняшнюю прогулку и этот ленч (приготовленный его матерью) Рой устроил в честь отъезда Джоя Витстоуна, которого считал своим лучшим другом. Люси же Джой всегда казался просто остолопом. Возможно, он и великий спортсмен, и нельзя не признать, что он хорош собой и вид у него мужественный, если вам по вкусу этот тип, но у Джоя никогда не было в голове ни единой собственной мысли. Он всегда и со всем соглашался. По временам ее так и подмывало прочитать вслух Декларацию Независимости единственно для того, чтобы посмотреть, как он будет кивать головой и поддакивать знаменитым высказыванием: „Ей-ей, это истинная правда. Ей-ей, тут куча смысла, вот и моя мать также говорит…“ Искушение становилось особенно сильным, когда Рой поворачивал разговор так, чтобы Джою было интересно, – рассказывал смешные истории о своей жизни на Алеутах или обсуждал какую-то университетскую команду, которую они с Джоем называли „Малиновый прибой“, хотя обычно она его нисколько не интересовала. Но Люси так никогда и не поддалась искушению, даже Элли она не говорила, что думает о Джое Витстоуне. А теперь уже слишком поздно, теперь Элли влипла в историю – хуже не придумаешь. И похоже, что Джой даже этого не знает.

Внизу на крокетной площадке Рой выкрикивал:

– Два – ноль.

– Пошел, – говорил Джой, чисто прогоняя деревянный шар через воротца на другом конце площадки. – Ура, Джой Золотые руки!

– Ну и дела, – отзывался Рой кисло. – Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.

– Давай, сосунок, давай, – говорил Джой и вставал с молотком наизготовку, словно бейсболист, который вот-вот ударит по мячу. – Эй, – крикнул Джой и ударил по воображаемому шару. – Герой с дырой, валяй, бей…

– Мимо! – крикнул Рой.

– Сила есть, ума не надо, – сказал Джой. – Хрен в зубы, старичок…

– Ш-ш-ш, тихо, – остановил его Рой, быстро оглядываясь на окна дома, а Джой засмеялся и упал на траву.

…Как же теперь с колледжем? Как вообще с Сауэрби? И с будущим Элли, если ей придется выйти замуж за Джоя Витстоуна? А вдруг он уже все знает и ему наплевать? Или, может, совсем наоборот – он хочет жениться на Элли, а она плачет, потому что ей это ни к чему?!

– Мне нужно… Мне нужно рассказать тебе кое-что, – повернулась Элли, прижимая подушку к груди.

– Что? – участливо спросила Люси, – что, Элли?

Элли опять уткнулась в подушку и зарыдала. Она сделала глупость. Непоправимую глупость. Теперь ничего никогда не будет по-прежнему.

– Почему? Что произошло?

Она подслушала телефонный разговор.

– И не в первый раз, – призналась Элли, рыдая.

Значит, она не беременна.

За окном послышался голос Роя.

– Нижний!

– Пошел! – сказал Джой. – Крой, если можешь!

– Есть! – крикнул Рой. – И еще! Два-ноль!

Люси нетерпеливо произнесла:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Элли.

– Я подслушала телефонный разговор… и это было ужасно!

– Чей разговор?

– Ох, Люси, только бы мама не узнала.

– Да о чем?

– Дверь заперта? – спросила Элли.

– Ты же сама закрыла, – сказала Люси.

– Тогда… Сядь сюда. На кровать. Не хочу кричать на весь дом. Ох, я просто не знаю, что делать. Это такой кошмар… Я давно собиралась тебе сказать. Мне так нужен совет, так надо обговорить все… Но я не могла и, наверное, не смогу… Нет, все-таки скажу. Люси, обещай – никогда никому. Даже Рою. Особенно Рою.

– Элли, я что-то ничего не понимаю…

– Это все из-за отца! – воскликнула Элли. – Люси, никому не говори, обещаешь? Ты должна пообещать, Люси. Ну, прошу тебя, тогда я смогу рассказать.

– Хорошо, обещаю.

И тут Элли прорвало:

– У моего отца есть любовницы! На стороне!

Новость не произвела на Люси особенного впечатления, словно Элинор произнесла вслух то, что она давным-давно знала.

– И это еще не все, – продолжала Элли. – Люси… Он платит им деньги!

– Ты точно знаешь?

– Да.

– А откуда?

– Это я и услышала по телефону. – Она закрыла глаза. – Платит деньги по-настоящему. – У нее по щекам покатились слезы и закапали на белую блузку.

И тут они услышали, как внизу открылась дверь – миссис Сауэрби проснулась.

– Ты уже дома, дорогая? – крикнула она.

– Да. И Люси здесь. Мы болтаем, мамочка.

– А как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, мама. Честное слово, – отозвалась Элли, нещадно вытирая глаза. – Просто стало очень жарко. Наверное, градусов сорок. И народу полным-полно. Туда съехался чуть ли не весь Уиннисоу.

Мгновение ничего не было слышно, затем донеслись звуки шагов – миссис Сауэрби спускалась по лестнице. Они молчали, потом внизу открылась раздвижная дверь, и Джой сказал:

– Четыре-ноль, миссис Сауэрби!

– Точно, – сказал Рой. – Она хочет это первая узнать а как же иначе! Тетя Айрин, скажите-ка Джою, за кого играет Люк Эпплипг. Расскажите ему, что такое верный удар. Расскажите, расскажите, вы же все это знаете…

Внизу на крокетной площадке мальчики подшучивали над невежеством миссис Сауэрби, и та с готовностью смеялась вместе с ними… А наверху Элли рассказывала все по порядку.

Это произошло с год назад, летним вечером, когда в доме были только она и отец. Шел двенадцатый час, и она уже лежала в постели, как вдруг вспомнила, что забыла предупредить Джуди Роллинс, чтобы та ничего не говорила о чем-то, что сказала ей Элли, и вот она дотянулась до телефона и взяла трубку. Конечно, как только она услышала, что отец разговаривает по параллельному аппарату, она тут же хотела положить трубку. Но дело в том, что она уже успела узнать голос женщины, разговаривавшей с ним, – это была миссис Майерхофер, управляющая папиной прачечной в Селкирке, на которую он всегда жаловался маме. По его словам, миссис Майерхофер была не слишком сообразительна, ей приходилось все объяснять по десять раз, чтобы она хоть что-нибудь поняла. Он держал ее только из жалости – от нее ушел муж, и она осталась с маленьким ребенком на руках, – зато было не похоже, чтоб она его обчистила, как ее пресловутая предшественница миссис Джарвис.

Так вот, отец говорил по телефону, что вряд ли выберется в Селкирк до конца недели, до того он завяз в делах, а миссис Майерхофер отвечала, что просто не может ждать так долго, и Элли, помнится, еще подумала: „Господи, ну и кретинка“, но тут отец рассмеялся и сказал – пусть попробует обойтись грелкой. Миссис Майерхофер тоже рассмеялась, и (как говорит Элли) она вся окаменела от этого смеха. Она зарыла трубку в подушку и, наверное, прождала целую вечность, прежде чем вновь поднесла ее к уху – линия была уже свободна, и тогда она набрала номер Роллинс. А что ей еще оставалось?

Это случилось незадолго до того, как они познакомились, сказала Элли. Ей до смерти хотелось рассказать все Люси, только очень уж было стыдно и неловко, а вскоре она и вообще засомневалась, а вдруг она неправильно все поняла, – словом, она решила, что лучше на время совсем не встречаться с Люси, чем рисковать Дружбой и выставить себя и свою семью в таком дурацком свете.

Признание Элли на мгновение сбило Люси с толку, и не только потому, что та так сумбурно все изложила. Ей надо было еще разобраться, какое отношение все это имеет к ней, к Люси.

Долгие ночи после этого она не могла заснуть, продолжала Элли, все боялась, а вдруг случайно услышит такой разговор… А потом, потом снова тихонько поднимала трубку. Это был какой-то кошмар, она не хотела ловить отца – и не могла остановиться. Ну, а как-то вечером – уже этой зимой – отец пришел и сказал, что миссис Майерхофер („мой гигант ума“, – как он выразился) дала деру, покинула свои апартаменты в Селкирке, прихватив младенца, вещички и все прочее. На другой день он поехал искать кого-нибудь на освободившееся место. Выбор его пал на женщину по имени Эдна Шпатц.

Только и всего. Элли больше не слышала, чтобы он разговаривал по телефону с миссис Майерхофер, и подозревать эту Эдну Шпатц у нее не было никаких причин. И все же каждый раз, как отец уезжал в Селкирк, она была просто уверена – он продолжает обманывать маму, хотя ей и было известно, что у Эдны Шпатц есть муж и двое маленьких детей. Примерно в это время Люси снова стала приходить к ним, и Элли много раз собиралась рассказать ей эту ужасную историю про миссис Майерхофер. Но миссис Майерхофер была до того уж дура и деревня, что папа просто не мог ничего с ней иметь! Даже подумать нельзя.

Она заставила себя в это поверить, и так продолжалось до вчерашнего вечера. Телефонный звонок застал ее на лестнице. Она подумала, что это Джой, он обещав позвонить около девяти, и побежала наверх в свою комнату. В это время отец взял трубку внизу и тут же крикнул: „Не трудись, принцесса, это меня!“ Она крикнула в ответ: „Ладно, пап“, пошла к себе, закрыла дверь и – сама не знает, как это вышло! – осторожно подняла трубку. Сперва она была просто не в состоянии ничего услышать, ни единого слова. Сердце у нее словно раскололось – одна половина стучала прямо в голове, другая сжималась в горле, а сама она будто перестала существовать. С отцом говорила женщина. Эдна Шпатц или кто другой – она не знает. Миссис Шпатц представлялась ей такой же деревней, как и миссис Майерхофер, но весь ужас в том, что, судя по голосу, женщина была интеллигентной… и молодой! Она говорила, что, если не оплатит счет, она просто не знает, чем это для нее кончится. Отец сказал, что займется этим потом „и не по телефону“. Он говорил шепотом, но все равно чувствовалось, что он очень сердится. Женщина расплакалась. Она сказала, что агентство угрожает судом. Она называла его „Джулиан, Джулиан“ и все плакала. Она говорила, что просит прощения, она знает, не надо было звонить – в эти два выходных она несколько раз набирала номер и вешала трубку, – но кто же еще ей может помочь, если не „Джулиан, Джулиан“.

Тут Элли почувствовала, что не в силах слушать дальше. Женщина была такой несчастной и такой молодой! Поэтому она опять запрятала трубку под подушку и сидела в растерянности, не зная, на что решиться. Через минуту или чуть больше отец позвал ее снизу. Как можно осторожнее она поставила телефон на место и быстренько спустилась к нему, все время что-то болтая. Она знала – он следит за каждым ее движением, – хочет выяснить, не подслушала ли она, но Элли уверена, что не выдала себя тогда ни словом, ни видом. Она продолжала лепетать: Джой то да се, это да вот это, и стоило ему только сказать: „Причаливай-ка сюда, красотка“, как она моментально села рядом на кушетку и даже позволила держать себя за руку все время, что они смотрели телевизор и ели вишни. Поэтому она и проглотила столько всякой дряни – боялась, как бы он не догадался, что она встревожена. И ей без конца лезла в голову разная чепуха: вдруг у нее есть старшая сестра, о которой ей ничего не известно, вот она-то и звонила и просила отца прислать денег. Конечно, сестру она сама выдумала – это Элли понимала, но именно из-за этого она начала сомневаться – а вдруг она и все остальное тоже выдумала…

– Люси, я совершенно растерялась… И я так несчастна! Потому что теперь я и сама не знаю, так это или не так. Думаешь, это правда?

– Что правда?

– Ну то, что я узнала.

– Ведь ты слышала собственными ушами, разве нет?

– Я не знаю. Конечно, правда! Но кто она? Кто бы это мог быть? Бедная мамочка, – она вновь залилась слезами, – ей даже ничего не известно. Никому. Никому, кроме тебя и меня, и его… и ее!

Молодежь пригласили поужинать в саду у Сауэрби: все накинулись на сандвичи с холодным мясом, кукурузные початки, яблочный пирог и мороженое – кроме Элли, которая ела только бульон, да и то половину оставила в чашке. Мистер Сауэрби выставил мальчикам по бутылке пива, не обращая внимания на протесты жены. „Послушай, через неделю все они станут студентами. А Рой – это же наша опора, шутка сказать, защищал Северный полюс. Чуток пива ему даже полезно – от него растут волосы на груди“.

Джой едва отхлебнул и отставил стакан. Рой пил прямо из бутылки. Потом расстегнул рубашку и заглянул внутрь.

– Хоть бы один вырос, – сказал он.

Они засиделись на лужайке далеко затемно. Элли накрылась вязаным платком и пристроилась на раскладном стуле, так что у нее только голова выглядывала и вся она казалась удивительно маленькой. Рой с бутылкой в руке уселся прямо на траву; всякий раз, делая глоток, он прикасался затылком к ногам Люси, Джой Витстоун растянулся на животе, подперев кулаками подбородок, и время от времени поглядывал вверх на небо. При этом он без конца повторял: „Ох, ребята! Ох, сколько же их там…“

Рой сказал, что у них на службе был один малый – так он верил в звезды.

– Брось, – отозвался Джой.

– Нет, без всяких, – сказал Рой, – есть люди, для которых это прямо религия.

– Да брось ты, – повторил Джой. – А хотелось бы знать, сколько их на самом деле.

Джулиан поинтересовался, как там его принцесса.

– Получше, – отозвалась она, чуть помедлив.

– Сдается мне, ты уже нюнишь по дому, – сказал мистер Сауэрби, – а еще и уехать-то не успела.

– А что, очень даже может быть! – обрадовался Джой.

– Точно, точно. Тоска по дому плюс ванильное мороженое, да еще с помадкой, сладким соусом и грецкими орехами, как мне сообщили из самых надежных источников…

– Рой! – слабо вскрикнула Элли.

Мальчики рассмеялись.

– Не дразни ее, Рой, – сказала миссис Сауэрби.

– Прости, Эльхен, – сказал Рой.

Джулиан закурил сигару.

– Как насчет затяжки, а, Джой?

– Нет, спасибо, сэр. Стараюсь быть в форме.

– Ну, чего уж там, это тебе не повредит, – сказал Джулиан.

– Нет. Спасибо, но что-то не хочется, мистер Сауэрби. Да и пиво зря я открывал.

– Ну, пусть его стоимость спишут с моих налогов, – заявил Джулиан, чем страшно развеселил Джоя. – А как ты, генерал? – повернулся он к племяннику.

– Ясное дело, – сказал Рой, – от хороших не отказываемся. Кидай.

Джулиан перебросил ему сигару.

– Четырнадцать пятьдесят коробка, самосадом такие не назовешь, как бы ты там ни изощрялся, остряк.

Дым от сигары Роя вился вокруг его головы.

– Ничего себе, – похвалил он, отставляя подальше руку с сигарой и сдерживая кашель.

– Взрослый парень, что и говорить, – отозвался дядя Джулиан.

Обычно Люси не нравилось, когда Рой курил сигары и пил пиво, да его и самого не слишком к этому тянуло. Но в этот вечер она не обращала внимания на то, как Рой красуется перед дядей, – ей было о чем подумать: прежде всего о дяде, чья тайна наконец-то раскрыта, потом об Элли, которая узнала эту тайну, потом о миссис Сауэрби, которая ничего не знала, и, наконец, о себе самой. Все эти месяцы ей казалось, что ее прошлое совсем не интересует Элли, но вдруг выяснилось – ничего подобного, ведь именно потому Элли и подружилась с ней тогда в сентябре, а в феврале опять сблизилась. Сногсшибательное открытие! А она-то, глупая, наивная дурочка, воображала, будто для Элли Сауэрби она вовсе не та девчонка, чей отец просиживает в „Погребке Эрла“, не та, что вызвала полицию и прославилась на весь город, а оказалось, что от этого никуда не уйдешь! Элли привлекало к ней то самое прошлое, о котором ей хотелось забыть навсегда, – и когда сегодня она наконец все поняла, это причинило ей глубокую боль.

Да и разозлило, признаться. Днем, пока Элли изливала ей душу, ее так и подмывало вскочить и выложить Элли все начистоту! „Так, значит, вот зачем я тебе понадобилась, Элли? Вот почему ты решила со мной подружиться? И тебе не стыдно прямо в лицо мне заявить, что ты бросила меня, как только тебе показалось, что ты можешь без меня обойтись? Да и чем, интересно, я, по-твоему, должна была тебе помочь за то, что ты дала мне поносить свой драгоценный свитер?“

И так далее и тому подобное, но только не вслух, конечно. Сперва она едва сдерживалась, чтобы дослушать рассказ Элли о похождениях Джулиана Сауэрби, но Элли не подошла и к концу рассказа, как Люси стала совсем иначе толковать привязанность Элли к ней. На самом деле Элли просто преклонялась перед Люси. Перед ее мужеством. Чувством собственного достоинства. Перед ее силой. Ведь если посмотреть на это глубже, разве можно истолковать это по-другому? Иначе почему бы красотка Элли Сауэрби со всеми своими платьями, мальчиками и деньгами обратилась за советом и помощью именно к ней – к Люси.

Интересно, что теперь станет делать Элли? Что? Она начала перебирать разные возможности.

– Эй, что это нынче с блондиночкой? – спросил Джулиан. – Кошечка язычок проглотила?

– Нет, что вы…

– Наверное, задумалась о колледже, да, Люси? – сказала миссис Сауэрби.

– Да.

– Чудесная пора, – сказала Айрин Сауэрби, – это будут четыре самых прекрасных года в вашей жизни.

– Вот так и моя ма говорит, миссис Сауэрби, – влез Джой.

– Да, всем вам будет полезно провести четыре года вдали от дома, – продолжала она.

Бедная миссис Сауэрби. Бедная, обманутая женщина. Как это ужасно. Как обидно. Как несправедливо… Так незаслуженно оскорбленная… Люси впервые почувствовала симпатию к матери Элли. Когда она поняла, что миссис Сауэрби страдает, она перестала видеть в ней своего потенциального врага, до нее дошло, что та живет своей жизнью. У нее свои побуждения и причины, и цель ее существования вовсе не в том, чтобы чинить неприятности Люси Нельсон. Ведь Элли призналась, что тогда, в сентябре, решила больше не встречаться с Люси вовсе не по приказу матери. За все месяцы их знакомства она не видела от миссис Сауэрби ничего, кроме добра, – лишь теперь Люси поняла это. Может быть, манеры у нее немного старомодные, и держится она отчужденно – ну и что тут такого? Разве она ей сделала хоть что-нибудь плохое? Боже мой, ведь это вовсе не миссис Сауэрби, а сама Люси была мелочной и подозрительной! Ей должно быть стыдно за свои выдумки. Даже в тот раз, когда она появилась в одном из кашемировых свитеров Элли, миссис Сауэрби рассердило вовсе не то, что Люси якобы завидует нарядам ее дочки, а плохо скрытое высокомерие Элинор – только и всего. Да, она терпеливая, мягкая, отзывчивая – стоит только посмотреть на ее отношение к Рою, не говоря уже о самой Люси. Она одна из всех родственников Роя серьезно выслушивает его идеи и рассуждения, одна выказывает ему непритворное уважение. И кто еще умел держать себя с таким достоинством и самообладанием, как миссис Сауэрби? Пожалуй, никто.

И что она получала в награду? Джулиан Сауэрби вместо того, чтобы относиться с уважением и благодарностью к такой воспитанной и великодушной женщине, чем он ей платил? Да, ей приходится носить специальные эластичные чулки, да, она женщина пожилая и склонна к полноте, да, у нее уже седеют волосы, но разве это причина для того, чтобы обманывать ее, бесчестить и порочить, как делает этот бабник, остряк-самоучка и кривляка. Свинья он после этого. „Блондиночка! Кошечка!“ Ну и тип! Ну и отвратительный, гнусный тип!

Но самое поразительное, что в душе она всегда это знала.

Как же поступит Элли? Расскажет матери? Или дяде Ллойду? А может, прямо поговорит с отцом, чтобы мать так никогда ничего и не узнала? Да, пойти к нему, и если он пообещает порвать с этими женщинами и никогда больше не… А может, сперва надо выяснить, кто она такая, и пойти к ней. Прямо прийти и сказать, что она должна немедленно расстаться с ее отцом под страхом разоблачения или даже заключения в тюрьму, если обнаружится (а это вполне вероятно), что она продажная женщина, которая имеет дело с мужчинами вроде Джулиана Сауэрби. А может, Элли имеет смысл скрывать свою тайну, выждать момент, подстеречь очередной телефонный звонок, а потом неожиданно поднять параллельную трубку и, вместо того чтобы сидеть сложа руки и покрывать предательство отца, раз и навсегда положить этому конец: „Говорит Элинор Сауэрби. Я дочь Джулиана Сауэрби. Прошу вас назвать ваше имя…“

Внезапный холодный порыв ветра – впервые за много месяцев – налетел на сад Сауэрби.

– Ух ты, – передернулся Джой и выпрямился. – Осень. Самая настоящая осень.

– Ну что ж, проводим принцессу домой, – сказал Джулиан. Он встал, потянулся, и огонек сигары закачался над его головой, словно сигнал.

– Хорошая идея, – отозвался Джой.

Мальчики сказали миссис Сауэрби, что они вдвоем справятся с посудой – прислугу отпустили на вечер. Они ни за что не хотели разрешить ей хозяйничать и в конце концов прогнали в дом.

Мистер Сауэрби стал складывать стулья, а Рой собирал столовое серебро, насвистывая „Осенние листья“. Составляя тарелки, Джой говорил: „Ты только представь, Рой, старина, уже завтра в это же время…“

Вдруг возле Люси оказалась Элли и зашептала ей на ухо.

– Что? – переспросила Люси.

– Забудь все это.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что вообще не вспоминай!

– Но… разве это не правда?

– Эй, девоньки, – позвал Джулиан, подделываясь под простонародный говор: – Пора бы уж в дом – хватит, нахихикались.

Они побежали через лужайку к дому. Элли вздрогнула, набросила платок на голову и устремилась в открытую дверь.

Люси громко прошипела вдогонку:

– Элли! Что ты думаешь делать?

Элли остановилась.

– Я… я…

– Ну?

– Да просто уеду в Северо-западный.

– Но, – Люси взяла ее за руку, – как же твоя мама?

Как раз в этот момент их догнали мальчики:

„Дорогу! Поберегись! Осторожно, дамы!“ – больше она уже ничего не могла сказать: их могли услышать. А потом Джулиан Сауэрби подхватил их под руки и, смеясь, потащил в дом.

На другой день Джой укатил в Алабаму, а Элли лихорадочно занялась сборами, беготней по магазинам и почти не расставалась с матерью, которая, похоже, все еще не знала, что творится у нее за спиной. Несколько раз не больше чем на минуту они оставались вдвоем, но Люси не успевала и рта раскрыть, как Элли уже говорила: „Тсс, потом“, или: „Люси, я не хочу вспоминать об этом, правда“, и, наконец: „Послушай, я просто ошиблась“.