Текст книги "Она была такая хорошая"

Автор книги: Филип Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Часть третья

1

Она переехала к нему в комнату. К миссис Блоджет, которая назвала ее бесстыдницей. К миссис Блоджет, которая обругала Роя прощелыгой. К миссис Блоджет с ее бесконечными мелочными придирками и предписаниями.

Но Люси молчала. В первые месяцы после свадьбы она изо всех сил старалась делать все в точности, как ей говорилось. Если сомневаться в каждом слове и поступке, вряд ли будешь счастливой, да и с тобой никто не будет особо счастлив. Теперь они муж и жена. Она должна доверять ему. Иначе какая же тут жизнь?

Рой заранее условился с миссис Блоджет, что они будут доплачивать лишь пять долларов в месяц за комнату, и Люси пришлось признать, что им очень повезло: ведь Рой еще уговорился с миссис Блоджет, чтобы она на целый час уступала им кухню – от семи до восьми вечера. Естественно, они были обязаны оставлять кухню в том же идеальном порядке. В конце концов, это же не гостиница, а частный дом. Но Рой уверил миссис Блоджет, что Люси невероятно аккуратна и приучена к порядку: ведь в Либерти-Сентре она три года работала в Молочном Баре после школы и во время каникул. «Вот я и хочу сказать, мистер Бассарт, что здесь вам не какой-то Молочный Бар, не какая-то…» В таком случае и он будет прибираться на кухне вместе с Люси, заверил Рой. Это как же? Ну, если, например, миссис Блоджет оставит посуду после обеда, им будет совсем нетрудно вымыть ее заодно со своей. В армии ему как-то пришлось семнадцать часов подряд драить миски и котелки, так что – тарелкой больше, тарелкой меньше, он и не заметит, будьте уверены.

Миссис Блоджет сказала, что предоставит им кухню на час в виде пробы и только при условии, что они не злоупотребят ее доверием.

И потом Рой не раз стучался после обеда в двери гостиной и спрашивал хозяйку, не хочет ли она присоединиться к их десерту. Люси он наедине сказал, что лишняя чашка сока или шоколадный пудинг стоят гроши, а учитывая изменчивый нрав миссис Блоджет, им не мешает расположить ее к себе. После того как они поженились, миссис Блоджет более или менее вернула ему свое доверие, но так или иначе, когда три человека живут под одной крышей, нет смысла усложнять жизнь, особенно если можно избежать неприятностей, коли действовать с головой.

Да, Люси молчала. Только не ссориться по пустякам. Только не придираться к нему, говорила она себе, когда он хочет сделать как лучше. У некоторых это получается, у других – нет. Разве они не муж и жена? Разве он не выполнил то, что она от него требовала?

Доверять ему.

К ее удивлению, они чуть не каждое воскресенье наведывались в Либерти-Сентр к его родным. Рой объяснил, что при нормальных обстоятельствах в этом не было бы никакой необходимости, но в последние месяцы перед свадьбой возникла такая напряженная, тяжелая атмосфера, что ему кажется, совсем неплохо сгладить острые углы перед тем, как родится ребенок и жизнь пойдет колесом. Ведь, по сути дела, Люси была чужой в его семье, а он – в ее. И теперь, когда они поженились, есть ли в этом смысл? Ведь им до конца жизни придется иметь друг с другом дело, поэтому так важно найти правильный тон с самого начала. Подумаешь, двухчасовая поездка. Это ведь ничего им не стоит, не считая расходов на бензин.

Итак, она отправлялась на воскресный обед к Бассартам, а на обратном пути на минутку заглядывала к своим. И вот Люси молча сидела в гостиной – а ведь она мечтала, что больше никогда в жизни не ступит в нее и ногой, – а Рой с четверть часа занимал ее родных пустяковым разговором, рассчитанным в основном на отца и папу Уилла. Чаще всего они разглагольствовали о сборных домах. Уайти вроде бы подумывал о строительстве, а папа Уилл – о том, что об этом стоит подумать. Рой говорил, что в училище у него есть приятели, которые, пожалуй, смогут помочь с чертежами, когда придет время. Сейчас, бывает, за одну ночь строят целые районы, говорил Рой. Да, это настоящая революция в строительстве, откликался отец Люси. Вы совершенно правы, мистер Нельсон. Прямо как грибы растут, подхватывал папа Уилл. Вот именно, мистер Кэррол, – целые районы за ночь.

В один из таких воскресных вечеров, уже по дороге в Форт Кин, Рой сказал: «Слушай, похоже, что на этот раз твой старик и впрямь завязал».

– Я его ненавижу. И всегда буду ненавидеть, Рой. Я тебе давным-давно сказала и теперь повторяю: я не хочу говорить о нем, никогда!

– Ладно, – безмятежно отозвался Рой, – ладно. – И ссоры не произошло. Он тут же с готовностью забыл об этой теме, как забыл о той ненависти, о которой Люси старалась ему напомнить.

Вот так они и ездили – воскресенье за воскресеньем, как почти все молодожены, посещающие то тех, то других родителей. Но кому это нужно? Кому?

Просто так полагалось – ведь теперь она была замужем. И ее мать была тещей. А отец со своими пышными новоприобретенными усами и такими же новенькими радужными планами был тестем Роя. «Мне что-то сегодня не хочется ехать, Рой, может быть, в другой раз?» – «Ну, знаешь, раз мы уже здесь… Представляю, как это будет выглядеть, если мы уедем, не сказав ни здрасьте, ни до свиданья! Подумаешь, великое дело! Ну ладно, не веди себя как ребенок, забирайся в машину, только поосторожней – побереги животик».

И Люси не спорила. Может быть, она вообще свое отспорила? Она долго билась, чтобы заставить его выполнить свой долг – но в конце концов он ведь его выполнил. За что же теперь бороться? У Люси просто не было сил, чтобы настаивать на своем.

И кроме того, теперь она должна была его уважать! Нельзя цепляться к его словам, нельзя возражать и оспаривать его мнение, особенно в вещах, в которых он разбирается лучше ее. Или хотя бы там, где ему полагается разбираться лучше. Она жена ему и обязана сочувственно относиться к его мнениям, даже если она и не согласна, а это нередко бывало, когда Рой начинал разглагольствовать о том, что знает побольше всех учителей «Британии», вместе взятых.

Увы и ах, училище оказалось вовсе не таким, как обещали пестрые проспекты. Во-первых, оно не было основано в 1910 году, во всяком случае, как фотографическая школа. Это отделение открыли только после второй мировой войны, чтобы поживиться на демобилизованных. А первые тридцать пять лет училище выпускало одних чертежников и называлось «Технический институт „Британия“», да и до сих пор две трети студентов готовились стать строителями – от них-то Рой так много и узнал о сборных домах. Чертежники еще были туда-сюда, но уж фотографы ни в какие ворота не лезли. Хотя от вас требовали заполнить длиннющую вступительную анкету и приложить к ней образцы своих работ, на самом деле никто ничего не отбирал и не рассматривал. Все это была сплошная показуха, чтобы создать впечатление, будто новый факультет соответствует каким-то стандартам. А преподаватели были почище студентов – тот еще уровень! – особенно один из них, Гарольд Ла Вой, который ни с того ни с сего вообразил, будто он эксперт по фототехнике. Тоже мне эксперт! Если попросту перелистать подшивку «Лук», и то больше узнаешь о композиции, чем если всю жизнь прослушаешь этого надутого идиота (который вдобавок ко всему – ходят такие слухи – еще и спец по мальчикам. Настоящий педик. Чтобы Люси представила, что он имеет в виду, Рой изобразил, как Ла Вой прохаживается по факультету. Такая вся из себя милашечка. И педик может чему-то научить, если сам в этом смыслит, но если он к тому же и долбак – тогда полный привет).

Занятия Ла Воя начинались в восемь утра. Целый месяц второго семестра Рой честно вставал и отправлялся в училище: каждый божий день слушал гнусавого всезнайку, который занудно вещал о том, что известно десятилетнему мальчишке, если у него хорошее зрение. «Тени возникают, джентльмены, при положении объекта А между солнцем и объектом Б». Мамочки родные! И в одно ненастное утро не успели они сойти с веранды, как Рой развернулся, кинулся обратно в комнату и, не раздеваясь, прямо в куртке и армейских башмаках бросился на кровать со стоном: «О господи! Плевать мне, что он педик, лишь бы не был таким долбаком!» Он заявил, что с большей пользой проведет этот час дома, никуда не выходя из комнаты, ей-богу. А если учесть, что следующие занятия начинаются только в одиннадцать, то он сбережет не только час Ла Воя (все равно потерянный), но и еще два, когда ему нечего делать, кроме как торчать к коридоре и наблюдать одну из дурацких игр, которыми вечно забавляются студенты. А больше там нечем заняться – до того накурено и шумно. Поговорить о фотографии не с кем – никто из студентов этим не интересуется. Иногда поглядишь на этих ребят, и кажется, будто все еще торчишь в казарме на Алеутах.

А что же тем временем делала Люси? К восьми утра она отправлялась в колледж – доходила до перекрестка и садилась в автобус, который шел через весь город. Рой говорил, что готов подвозить ее на машине, если она хочет: ведь Люси стала такой неповоротливой, что ей опасно ходить по скользким улицам или ездить в общественном транспорте. Но Люси отказалась – и в первый раз, и потом, когда уже выпал снег. Все в порядке, говорила она, ничего с ней не произойдет, она не хочет, чтобы Рой отвлекался, – а от чего там было отвлекаться, когда он целый день валялся в постели, обложившись журналами, которые мать накапливала для него за очередную неделю, делал из них вырезки и поедал горстями свое любимое печенье! Но, может быть, он знает, что делает. Может, в школе и впрямь сплошная показуха. Может, все остальные студенты действительно кретины. Может, Ла Вой и вправду зазнайка, и идиот, и гомосексуалист в придачу. Может, все так, как говорит Рой, и он совершенно прав.

Так она убеждала себя, шагая по снегу к автобусной остановке, потом в аудиторию, в библиотеку, в «Кофейню», куда заходила на ленч к половине второго. Девушки из их колледжа чаще всего собирались в закусочной в полдень; когда она жила в общежитии, она тоже ходила туда к этому времени, но теперь Люси предпочитала встречаться с ними как можно реже. Ни одна не могла удержаться, чтобы не взглянуть исподтишка на ее живот, а с какой стати Люси это терпеть? С чего бы этим нахалкам первокурсницам задирать перед ней нос? Конечно, для них она всего-навсего та девушка, которой пришлось выйти замуж на рождество, о которой перешептывались и хихикали, но для себя Люси – миссис Рой Бассарт, и ей нечего стыдиться. Да, да, ни стыдиться, ни сожалеть, ни раскаиваться она не будет. И вот к половине третьего она заканчивала свой ленч в одиночестве в самом дальнем углу «Студенческой кофейни».

В июне, в первую же воскресную поездку в Либерти-Сентр, Рой заявил, что не станет сдавать экзамены на будущей неделе. Вообще-то говоря, пойти и сдать какое-то там ретуширование или ремонт фотоаппаратов ему раз плюнуть, как говорили в армии. Дело не в том, что он трусит или ленится. Да и нечего там было особенно учить. Только вот бессмысленно сдавать экзамены, которые, между прочим, никому еще не удалось завалить за всю историю отделения фотографии, кроме предмета Ла Воя, где важно не то, знаешь ты материал или нет, а то, согласен ли ты с этим гением и его великими идеями; так вот, это бессмысленно, поскольку он вообще решил осенью не возвращаться в училище. Во всяком случае, он хотел бы обговорить это с ней.

Но они уже говорили на эту тему. Чтобы обеспечить семью, ему придется уйти с дневного отделения, и ведь они уже решили, что он перейдет на вечернее. Это займет два года вместо одного, но они к этому пришли еще несколько месяцев назад. Именно поэтому он и завел разговор снова. Какой смысл болтаться в училище, когда бы там ни заниматься – днем или вечером! Ну, что ему даст этот диплом магистра фотоискусства? Всякий, кто мало-мальски смыслит в этом деле, понимает, что диплом их заведения не стоит даже бумаги, на которой отпечатан. А если посмотреть на тех, кто преподает днем, можно вообразить, что за гении на вечернем факультете!

– Знаешь, кто там всем заправляет, а?

– Кто?

– Милашка Ла Вой. Так что можешь себе представить этот уровень.

Затем он открыл ей сюрприз. Вчера утром они с миссис Блоджет разговорились, и в результате он вот-вот получит первую в своей жизни работу. Ну на кой ему теперь душка Ла Вой? С утра в понедельник он будет делать портрет миссис Блоджет, а она с них скостит плату за неделю, если ей понравятся фотографии.

А когда они приехали в Либерти-Сентр, миссис Бассарт отвела Роя в сторону и рассказала, что отец Люси подбил глаз ее матери. После обеда Рой подстерег Люси на лестнице и со всей деликатностью, на какую был способен, сообщил эту новость. Люси тут же надела пальто, шарф и сапоги и, не слушая Роя, ушла от Бассартов, чтобы самой взглянуть на подбитый глаз. И выяснилось, что это не сплетня, а самая настоящая правда.

Казня себя за содеянное, Уайти трое суток не ночевал дома. Время, которое он выбрал для возвращения в семью, совпало с визитом Люси. Он так и не переступил порог дома.

Четыре дня спустя родился ребенок. Схватки начались прямо на экзамене по английскому и продолжались двенадцать долгих трудных часов. Она ни на минуту не забывалась и беспрерывно клялась, что, если только останется в живых, ее ребенок никогда не узнает, что значит дом без отца. Она не хочет повторять жизнь своей матери, и ребенок не должен повторять жизнь ее – Люси.

И для Роя (а в известном смысле и для Уайти Нельсона, который исчез из города сразу же после этого воскресенья) медовый месяц окончился.

В больнице она впервые после свадьбы не согласилась с ним. Почему бы им на лето не переехать в Либерти-Сентр? Старики будут спать на застекленной задней веранде – в жаркую погоду они всегда там ночуют, – а Рой, Люси и малютка Эдвард могут занять весь верх. Ему кажется, Люси было бы полезно переменить обстановку. Что до него, он вполне выдержит несколько месяцев жизни с родителями, а Люси просто необходимо отдохнуть и прийти в себя. Подумать только, как это было бы хорошо для ребенка – ведь в Либерти-Сентре он будет гораздо меньше страдать от жары. Словом, он так загорелся этой идеей, что, когда накануне вечером его родители приехали навестить Люси, он отвел их в сторону и посвятил в свои планы. Он не хотел говорить Люси раньше времени, чтобы она не расстроилась, если предки вдруг не согласятся. Но они были в восторге. Мать прямо расцвела от его слов. Ведь ей давненько не приходилось заниматься тем, что она любила больше всего на свете, – а именно нянчиться с большой буквы. И кроме того, благодаря присутствию Эдварда наступит конец натянутости, существующей между ними и родичами из-за их скоропалительной свадьбы. Теперь-то они уже полгода женаты, и у них действительно гармоничный брак. Он никак не может прийти в себя, сказал Рой, оттого, как они стали ладить, едва было покончено со всей этой предсвадебной неопределенностью. Знай он, как все обернется, – и тут Рой взял ее за руку, – он сделал бы ей предложение в тот самый вечер, когда впервые ехал за ней по Бродвею. И надо признаться, в глубине души ему будет приятно вернуться на время в Либерти-Сентр и доказать этому неверующему Фоме, своему отцу, каким удачным оказался брак его сына.

Ну, а на что Рой собирается содержать семью, когда они будут жить там, спросила Люси.

Если он где и может подзаработать, как свободный фотограф, то скорее всего в родном городе – в чем, в чем, а в этом он может ее уверить.

– Нет.

Нет? Что она хочет этим сказать?

– Нет.

Он не может поверить своим ушам.

– Почему нет?

– Нет, и все!

Ну разве можно спорить с человеком, лежащим на больничной койке? Он было попытался, но без всякого успеха.

На их счастье, после того как родился Эдвард, миссис Блоджет разрешила поставить на месяц в комнате детскую кроватку, подаренную Сауэрби, и оставаться на кухне сверх условленного часа – все это еще за доллар в неделю. Более того, она приняла сделанный Роем снимок в счет недельного взноса. Правда, ей кажется, что черты у нее получились чересчур мелкими, особенно глаза и рот, но, сказала она себе, если хочешь профессиональную фотографию, обращайся к профессионалу. Она человек честный и после сделки не пойдет на попятный. Конечно, сказал Рой, Люси должна согласиться, что хозяйка во всем идет им навстречу. Муж, жена и грудной ребенок, – прямо скажем, год назад они договаривались не совсем об этом, и ему бы хотелось, чтобы Люси была с ней немного полюбезней, а еще лучше, если она согласилась бы переехать к его родителям, и хотя уже середина лета, все-таки месяц они смогли бы пожить в более подходящей обстановке… Ну так как?

– Что как? В чем, собственно, дело?

Она переедет в Либерти-Сентр.

– Нет.

– Хотя бы на август?

– Нет.

Ну, тогда она, может быть, станет хотя бы полюбезней с миссис Блоджет, встречаясь с ней в коридоре? Неужели так трудно улыбнуться?

Она любезна ровно настолько, насколько нужно.

– Но ведь хозяйка-то теперь ведет себя совсем не так, как когда-то.

Хозяйка получает ровно столько, сколько сама запросила за свою комнату и кухню. Если ей не подходят эти условия, хозяйка может в любую минуту попросить их съехать.

– Да? А куда же?

– На свою собственную квартиру.

Но как же они могут себе это позволить?

– Вот именно, как?

– Но я же ищу работу. Изо дня в день! Сейчас ведь лето, Люси. Правда. Отпускное время. Куда ни ткнешься – извините, хозяин в отпуске! Наши сбережения тают прямо на глазах. А в Либерти-Сентре мы бы за целое дето не потратили и пенни. А что толку сидеть здесь: ребенок мучается от жары, деньги утекают сквозь пальцы, а я только попусту трачу время – торчу в конторах и жду людей, которых даже нет в городе! А ведь вместо этого все мы могли бы отдохнуть – нам это позарез нужно, хоть ты, может, и не отдаешь себе в этом отчет. А теперь посмотри, что у нас получается: ссоримся как заведенные. Вот опять завелись. А с чего? Ведь до этого мы прекрасно ладили, ничуть не хуже, чем полгода назад, а теперь ссоримся только потому, что торчим в такую жару в одной комнате, в то время как у моих пустует целый верх.

– Нет.

Накануне Дня Труда Люси сказала – раз уж он никак не может устроиться фотографом, наверное, есть смысл подыскать другую работу, но Рой ответил, что не хочет надевать на себя первый попавшийся хомут только потому, что не может устроиться на работу, которую он любит и к которой, кстати сказать, подготовлен.

Но ведь деньги действительно текут сквозь пальцы, и не только те, что Рой накопил в армии, напомнила ему Люси, но и те, что она из года в год зарабатывала в Молочном Баре.

А ему, кстати, это известно. Именно об этом он и твердит ей все лето. Они бы запросто могли этого избежать – и, хлопнув дверью, он выскочил из дому, прежде чем Люси разразится ответной речью, а миссис Блоджет, которая уже стучала им сверху туфлей, как молотком, спустится и, в свою очередь, закатит речь.

Всего через час раздался телефонный звонок – Роя спрашивал мистер Г. Гарольд Ла Вой из института «Британия». Ему известно, сказал он, что мистер Бассарт ищет работу. Он хочет сообщить ему, что Уэнделлу Хопкинсу нужен помощник – прежний записался к ним на отделение телевидения, которое должно открыться с нынешней осени.

Когда к ленчу Рой вернулся домой и услышал эту новость, у него глаза на лоб полезли. Звонил Ла Вой? Работать у Хопкинса, светского фотографа? Побриться, переодеться и вылететь из дому было для него минутным делом; через час он позвонил и попросил Люси позвать к телефону Эдварда.

Позвать Эдварда? Эдвард спит. И вообще он соображает, что говорит?

Ну ладно, тогда пусть она сама скажет малышу: с сегодняшнего дня его отец работает помощником в студии Уэнделла Хопкинса в Плэтт Билдинг, в самом центре Форт Кина! Ну, что – был смысл ждать или нет?

Вечером за ужином он никак не мог успокоиться. Слыханное ли дело: Ла Вой решил позвонить именно ему – и это после того, как они чуть ли не каждый день сцеплялись в классе весь тот месяц, что он удосуживался посещать занятия. Но, как видно, Ла Вой был на самом деле не таким уж обидчивым, каким казался в аудитории. Дружок-пирожок и верно не терпел, когда ему возражали при всех, но, несмотря на это, втайне проникся уважением к познаниям Роя по части композиции и светотени. Что ж, надо отдать ему должное, – он куда лучше, чем Рой думал. Кто знает, может, он вовсе и не педик, может, просто у него только такая манера ходить и разговаривать. И кто знает, если бы они перестали цапаться и поговорили всерьез, возможно, оказалось бы, что Ла Вой довольно толковый малый. Они могли бы и подружиться. Но все равно, какое это теперь имеет значение? Ему только двадцать два года, а он уже единственный помощник Уэнделла Хопкинса, который, как выяснилось, всего несколько лет назад фотографировал в Либерти-Сентре все семейство Дональда Бранна! То-то будет приятно сразу после обеда позвонить отцу и сообщить ему, что он будет работать у самого мистера Хопкинса, который к тому же был еще и домашним фотографом отцовского директора.

Не прошло и месяца, как они подыскали себе первую в жизни квартиру. Она помещалась на верхнем этаже старого дома с северной стороны Пендлтон-парка, почти на самой окраине Форт Кина. Плата была вполне умеренная, мебель – довольно приличная, а заросшая деревьями тихая улица напомнила Рою Либерти-Сентр. Они могли спать в просторной гостиной, а у малютки была своя спальня. Кроме того, в квартире была отдельная кухня, ванная и даже сырой, заплесневелый чулан за топкой. Агент по найму сказал Рою, что тот может переделать чулан в фотолабораторию, они не станут возражать при условии, что он все так и оставит после своего отъезда. И хотя до центра надо было ехать верных двадцать минут, виды на фотолабораторию решили дело.

Тридцатого сентября, в субботу, погода стояла ветреная и пасмурная. Все утро они перевозили вещи на новую квартиру. А вечером вымыли тарелки, оставшиеся от последней еды, и вот теперь Рой сидел в машине, легонько постукивая по клаксону, а Люси с ребенком на руках стояла на веранде и выкладывала миссис Блоджет все, что она о ней думает.

Целый год после этого Рой колесил по всей округе, фотографируя церковные сходки, обеды Ротари-клубов и женских клубов, игры команд малой лиги, но чаще всего ему приходилось снимать выпускные классы младших и средних школ – большей частью своих доходов Хопкинс, как оказалось, был обязан не городской верхушке Форт Кина, а школьному совету, членом которого состоял его брат. Сам Хопкинс никогда не покидал студии, он делал самые важные заказы – портретные снимки новобрачных, младенцев и бизнесменов. В первую неделю Рой не расставался с откидным блокнотом, куда собирался заносить все секреты мастерства, какими за день может поделиться с ним этот тертый специалист. Но очень скоро стал записывать в него ежедневный расход бензина.

Эдвард. Бледный маленький мальчик с голубыми глазами и светлыми волосиками, у него был такой милый, такой добрый, такой веселый характер. Он благожелательно улыбался каждому, кто заглядывал в коляску, пока Люси катала его по парку. Он спал себе да ел в положенное время, а в промежутках между этими занятиями снова улыбался. Пожилые супруги, которые жили ниже этажом, говорили, что в жизни не видели такого тихого, спокойного малыша. Услышав, что у них над головой будет жить младенец, они готовились к самому худшему, но они должны сказать молодым Бассартам, что им было бы просто грех жаловаться.

Перед первым днем рождения Эдварда дядя Джулиан подрядил Роя фотографировать вечеринку в честь очередного кавалера Элли. На другой день Рой завел разговор о том, чтобы взять расчет и открыть собственную студию. Сколько еще можно днем снимать «Дочерей Американской Революции», а вечером школьные танцульки? Получать гроши за самую черную работу – ни тебе свободного вечера, ни выходных, а Хопкинс загребает деньги да еще выполняет сам все творческие заказы (если только можно назвать этим словом то, что делает Хопкинс). Действительно, долго он еще будет спускать, что Хопкинс оплачивает только бензин, а амортизация автомобиля целиком ложится на счет Роя.

– Ох, попадись мне этот Ла Вой, – свирепо завопил Рой как-то вечером: ему целый день пришлось фотографировать мальчишек и девчонок из клуба «4 Аш», нет, в самом деле, надо пойти в училище и заехать этому педику прямо в зубы. Потому что Ла Вой знал, кем он будет у Хопкинса – мальчиком на посылках – вот кем!

– А что касается фототехники – да тут и Эдди бы справился, ей-богу. И Ла Вой это знал, вот что я тебе скажу. Нет, сама посуди. Помнишь, как меня это ошарашило? Так вот, это была его месть, а я, идиот, сразу и не допер, можешь представить? Только сегодня и додумался, когда говорил детям: «Смотрите, отсюда вылетит птичка!» Ну, ладно, я им всем покажу – и Ла Вою, и Хопкинсу. Стоит мне открыть собственное дело, и я за какой-нибудь год отобью у Хопкинса половину лучших клиентов. Это уж точно. Голову на отсечение. Он не выдержит никакой конкуренции сразу завопит: «Мамочки!» Без дураков.

– Но где ты устроишь студию, Рой?

– Где? Для начала? Ты спрашиваешь о помещении? Это ты имеешь в виду?

– Да, где ты собираешься открыть студию? Во сколько это обойдется? И как ты думаешь зарабатывать на жизнь, пока клиенты еще не бросили Хопкинса и не кинулись к тебе?

– А, черт! – выругался он, ударив кулаком по столу. – Проклятый Ла Вой. Он и вправду не выносил никакой критики, ну, ни полслова. И должен тебе сказать, я в нем ни на минуту не обманывался. Но что он опустится до такой низости…

– Рой, где ты намерен открыть студию?

– Что ж, если говорить серьезно…

– Где, Рой?..

– Ну, для начала придется снять еще помещеньице… вроде бы так.

– Ах, еще одно помещение?

– Ну, пожалуй, этого можно и не делать. Сейчас, конечно, не выйдет. Просто не по карману. А на первых порах, ну… Я думаю – здесь.

– Здесь?!

– Ну да. Я бы работал в той темной комнате.

– А фотографировать ты намерен в гостиной?

– Только днем, ясное дело.

– И куда же прикажешь деваться нам с Эдвардом? Где мы-то будем днем?

– Ну, я же сказал, Люси, это, само собой, еще не решено. Я просто хочу обсудить все за и против, и как можно спокойнее…

– А где ты возьмешь заказчиков?

– Я же сказал, на это потребуется время.

– И о какой темной комнате ты говоришь? Ты за нее даже не принимался. Одна болтовня. Ох, сколько разговоров я уже об этом слышала, Рой!

– Да, но, между прочим, как тебе известно, я целыми днями торчу на работе. И по правде говоря, к вечеру уже совсем вымотан. А в выходные половина времени тоже пропадает, потому что он гоняет меня к черту на рога фотографировать разные свадьбы… Э-э, да что тут говорить! Ты ничего не можешь понять ни в моих делах, ни в моих планах. Ведь у меня растет сын, Люси. И между прочим, у меня есть свои цели, от которых я, знаешь ли, еще не собираюсь отказываться только потому, что женат. Я тебе точно говорю – я не хочу всю жизнь быть жертвой подлюги Ла Воя. Ты и сама знаешь, он хитростью заманил меня на эту работу. Пусть на него ишачит кто-нибудь другой. Хопкинс платит мне сущие гроши по сравнению с тем, что любой фотограф может заработать, и вот я заявляю: мне нужна собственная студия, я говорю это тебе, моей жене, а ты ничего не хочешь понять! Даже и не пытаешься! – И Рой бросился вон из комнаты.

Когда он вернулся, было уже около полуночи.

– Где ты пропадал, Рой? Я тут сижу жду и даже не представляю, где ты мог быть. Где ты был? В баре?

– В каком еще баре? – кисло отозвался он. – К твоему сведению, я ходил в кино. Пошел в город и посмотрел кино.

Он отправился в ванную чистить зубы.

Когда они выключили свет, Рой сказал:

– Ну вот что. Я не знаю, как он облапошивал всяких там простофиль, но что касается меня, старому сквалыге придется раскошелиться на страховку автомобиля, когда придет срок ее перезаключать. Я не собираюсь вкалывать за гроши, чтобы он богател на моих трудах.

Время шло. О студии Рой больше не упоминал, хотя и ворчал иногда по адресу Ла Воя.

– Хотел бы я знать, известно ли администрации этого так называемого училища, что он за фрукт. Вот уж, прости господи, самый настоящий педик. Старый пижон Гарольд Х. Ла Вой! Ох, хотел бы я как-нибудь встретиться с ним нос к носу на улице.

Как-то весной, когда они в воскресенье поехали в Либерти-Сентр, Люси случайно услышала, как мать говорит Рою, что ему пришла посылка и сейчас она в его спальне на шкафчике для белья. Вечером, на обратном пути, Люси спросила, что было в посылке.

– Какой еще посылке? – удивился Рой.

На другой день, вымыв посуду после завтрака и убрав постель Эдварда, Люси принялась обыскивать квартиру. Но только после ленча, когда Эдди уже спал, ей удалось отыскать за шкафом в прихожей небольшую коробочку, запрятанную в один из армейских башмаков Роя. На коробке был адрес кливлендской типографии, а внутри пачка карточек:

ФОТОСТУДИЯ БАССАРТА

Лучшие портреты

во всем Форт Кине.

Возвращаясь с работы, Рой обычно затевал возню с сынишкой (каким бы измотанным он себя ни изображал).

– А где наш Эдди? – спрашивал Рой, едва появившись на пороге. – Эй, никто не видал Эдварда Бассарта? – И тут Эдди выскакивал из-за дивана и мчался к дверям, со всего размаха бросаясь отцу в руки. Рой подбрасывал его к потолку, переворачивал вниз головой и восклицал с притворным изумлением: – Ну-у, будь я проклят! Будь я вконец проклят! Это же Эдвард Кью Бассарт собственной персоной!

В тот вечер, когда Люси раскрыла его секрет, Рой, как всегда, появился в дверях, Эдди стремглав бросился к нему, Рой подбросил его вверх, и Люси подумала: «Нет, нет, только не это: вдруг Рой станет образцом для этого маленького, доверчивого, смеющегося мальчишки, и он вырастет таким же, как его отец».

Она сдерживала себя и за столом, и пока Рой читал Эдди вслух. Но когда он уложил сына в постель, Люси уже поджидала его в гостиной, выложив посылку из Кливленда на кофейный столик.

– Когда же ты повзрослеешь, Рой? Когда ты займешься делом и перестанешь увиливать от работы?

Глаза его налились слезами, и он выбежал из комнаты.

Вернулся Рой снова около полуночи. Он был в кино и съел где-то на ходу рубленый шницель. Сняв пальто, он прошел в комнату Эдварда и, уже выходя оттуда, все еще избегая ее взгляда, спросил:

– Он просыпался?

– Когда?

Рой взял журнал и ответил, перелистывая страницы:

– Без меня.

– Слава богу, нет.

– Послушай… – начал он.

– Что послушать?

– Хорошо, – произнес Рой, плюхаясь на стул, – я виноват. Ну, виноват, ладно, – он поднял руки. – Но послушай, прощаешь ты меня или нет?

Он объяснил, что увидел рекламу деловых карточек на обложке коммерческого журнала, который выписывал Хопкинс. Тысяча карточек…

– А почему бы не десять тысяч? Почему не сто тысяч, Рой?