Текст книги "Она была такая хорошая"

Автор книги: Филип Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– А кто же это сказал?

– Никто.

– Кто?

– Никто!

– Может быть, – сказала она, помолчав, – это из-за тебя я и делаюсь чокнутой, Рой Бассарт.

– Тогда чего же ты так хочешь выскочить за меня?

– А я и не хочу.

– Ну, знаешь, тогда не делай мне такого одолжения.

– И не стану, даже не подумаю, – сказала она. – Потому что ты этого не заслужил.

– Как же, как же. А что ты тогда будешь делать? Выскочишь за другого?

– Слушай, знаешь, что я тебе скажу? Да я еще в июле хотела тебя бросить. С того самого дня, как ты снял эту комнату, чтоб спать на большой кровати, эх ты, младенец!

– Ну, тогда ты долго раскачивалась, вот что!

– Я не раскачивалась! Я не хотела тебя огорчать, Рой. Я жалела тебя!

– Как же, как же!

– Да, я боялась, что, если я нанесу такой удар по твоему самолюбию, ты бросишь фотографию. Но я все равно собиралась с тобой распрощаться в День Благодарения и так бы и сделала, если бы вместо этого не должна была выходить за тебя замуж.

– Знаешь, я переживу, если ты не выполнишь этого долга.

– Я думала, тебе будет легче перенести все это в Либерти-Сентре, где ты сможешь утешаться своим любимым печеньем.

– Ну так вот, я плакать не стану, если хочешь знать. Меня не так уж легко заставить прослезиться. А печенье здесь совершенно ни при чем. Я даже не понял, что ты хочешь этим сказать. И кроме того, – добавил он, – если бы тебе так уж приспичило меня бросить, будь спокойна, ты б меня бросила. А уж стал бы я плакать или нет, это тебя бы не интересовало.

– Да?

– Потому что ты не способна переживать, как все люди.

– Я не способна? Откуда ты это взял?

– Люси! Ты плачешь?

– О нет… Я ведь не способна переживать, как все люди. Я настоящий камень – меня не прошибешь.

– Нет, ты плачешь. – Он подошел к кровати – она лежала навзничь, закрыв лицо руками. – Не надо. Пожалуйста, не надо. Я вовсе не то хотел сказать, правда.

– Рой, – спросила она, – кто это сказал, что я сумасшедшая? Кто сказал, что я не способна переживать?

– Переживать, как все люди!.. Да нет, никто не говорил.

– А все-таки, Рой? Кто, дядя Джулиан?

– Никто.

– А ты и поверил?

Ничего подобного. Да и не говорил он этого.

– Ну, я тоже много чего могу о нем порассказать. И как твой дядюшка смотрит на меня! И как он лез ко мне целоваться на вечеринке!

– Летом, что ли? Ну, так это в шутку. Ты ведь тоже поцеловала его в ответ. Ну что ты только говоришь, Люси.

– Я говорю, что ты слепой! Ты не видишь, до чего они страшные люди! До чего испорченные и злые! Они тебе внушают, будто я плебейка и даже переживать не способна, а ты им веришь!

– Как раз не верю.

– А все из-за чего? Ну, Рой? Говори!

– Что сказать?

– Ну ясно, из-за отца! Но я не сажала его в тюрьму!

– Я этого не говорил.

– Он сам себя засадил! И это было бог знает когда, с этим давно покончено, и я ничем не хуже ни тебя, ни их, ни вообще кого бы то ни было!

Тут дверь в комнату распахнулась, и вспыхнул свет.

На пороге стояла миссис Блоджет, хозяйка Роя: худая, нервная, недоверчивая вдова с узким, словно щель, ртом и фантастической способностью выражать неодобрение, сужая его еще сильнее. Она хранила красноречивое молчание – ей и не нужно было ничего говорить.

– Да, но как вы сюда попали? – спросил Рой тоном человека, оскорбленного в своих законных правах. Он молниеносно встал между Люси и хозяйкой. – Так как же, миссис Блоджет?

– С помощью ключа, мистер Бассарт. А вот как она попала сюда? Вставай, бесстыдница!

– Рой, – прошептала Люси.

Он продолжал загораживать ее.

– Тебе говорят, вставай с кровати, – потребовала миссис Блоджет. – И убирайся.

Но Рой стоял на своем.

– Должен вам сказать, что открывать своим ключом чужую дверь не принято.

– Не указывайте мне, что принято, а что нет, мистер Бассарт. Я поверила, будто вы бывший военный…

– Но…

– Что „но“, сэр? И у вас хватает наглости сказать мне, будто вам неизвестны правила поведения, заведенные в этом доме, – так, что ли?

– Вы не совсем поняли, в чем дело, – сказал Рой.

– Чего тут понимать?

– Если вы успокоитесь, я вам объясню.

– Успокоюсь я или нет, вам все равно придется объясниться, хотя мне и нечего успокаиваться. У меня уже бывали такие случаи, мистер Бассарт. Один в тридцать седьмом году а другой сразу за ним – в тридцать восьмом. Оба на вид вполне приличные люди, но только на вид. А нутро у вас у всех одинаковое. – Ее рот стал совсем невидимым. – Прощелыги, вот вы кто, – произнесла она.

– Но тут совсем другое дело, – сказал Рой. – Это моя невеста.

– Кто? Отойдите-ка в сторону, дайте мне на нее посмотреть.

– Рой, – попросила Люси, – отойди.

Он, не переставая улыбаться, отстранился.

– Миссис Блоджет, моя квартирная хозяйка, о которой я тебе говорил, – сказал он, радостно потирая руки, будто уже давно жил в предвкушении такого удовольствия. – Миссис Блоджет, это моя невеста Люси.

– Люси, а дальше как?

Люси встала – наконец-то юбка прикрыла ей колени.

– Зачем же вы выключили свет и что за шум тут был? – спросила миссис Блоджет.

– Шум – удивился Рой, оглядываясь по сторонам. – А это мы слушали музыку… Вы ведь знаете, миссис Блоджет, я очень люблю музыку.

Миссис Блоджет поглядела на него с неприкрытым скептицизмом.

– Радио, – объяснил он. – Мы его только что выключили. Наверно, это и показалось вам шумом. Мы только что приехали, из Либерти-Сентра. И отдыхали с дороги. Глаза, знаете ли, устали… Поэтому и свет был такой слабый.

– Вовсе никакого, – произнесли поджатые губы и совсем исчезли.

– Во всяком случае, – сказал Рой, – вот мой чемодан. Мы едва успели войти.

– Но все же кто вам позволил, молодой человек, обманным путем таскать в мой дом девок? Тут вам не проезжий двор. Разве, когда вы вселялись, я вас не предупреждала?

– Но я ведь уже сказал, мы только что приехали. И мне казалось, что, поскольку она моя невеста, вы не станете возражать, если мы немного отдохнем. – Он улыбнулся. – Обманным путем. – Никакого ответа. – И потом, раз уж мы решили пожениться…

– Когда?

– На рождество, – объявил он.

– Это верно?

На сей раз вопрос был к Люси.

– Сущая правда, миссис Блоджет, – поспешил Рой. – Потому мы так поздно и приехали – строили планы на будущее, – он вновь широко улыбнулся и тут же принял печальный, покаянный вид. – По-видимому, я нарушил правила, пригласив сюда Люси, и, если так, прошу меня извинить.

– Тут не может быть никаких „если“, – отрезала миссис Блоджет. – Насколько я понимаю…

– Ну что же, тогда я извиняюсь.

– Люси, а дальше? – спросила хозяйка. – Как твоя фамилия?

– Нельсон.

– А откуда ты?

– Из Женского колледжа.

– Это правда? Ты собираешься за него замуж или так – время проводишь?

– Собираюсь.

Рой поднял руки:

– Ну, слышите?

– Подумаешь, – сказала миссис Блоджет, – очень может быть, что она и врет. Такое сплошь и рядом бывает.

– Неужели похоже, что она способна соврать? – спросил Рой, опять засовывая руки в карманы и наклоняясь к Люси. – С такими глазами? Ну, что вы, миссис Блоджет, – произнес он обаятельно, – мы с детства жених и невеста.

Хозяйка даже не улыбнулась.

– В сорок пятом у меня жил один молодой человек, у которого тоже была невеста, но он пришел ко мне, мистер Бассарт…

– Да?

– И сообщил о своих намерениях. А затем в воскресенье привел свою девушку и представил ее.

– В воскресенье? Это хорошая идея.

– Я еще не закончила. И мы договорились, что она будет у него оставаться только до десяти. И мне не пришлось намекать им, что дверь в комнату должна остаться открытой. Ему это было ясно.

– Понимаю, – вставил Рой с заинтересованным видом.

– Мисс Нельсон, поверьте, я человек довольно широких взглядов, но правила я соблюдаю строго. Как всем известно, здесь у меня частный дом, а не какой-нибудь постоялый двор. Если я позволю нарушать мои правила, я в два счета вылечу в трубу. Возможно, когда вы повзрослеете, вы поймете, что это значит. Я искренне надеюсь, что так и будет ради вашего же блага.

– О, мы уже и сейчас понимаем, – сказал Рой.

– Никогда больше не пытайтесь провести меня, мистер Бассарт.

– Ну что вы, теперь-то я знаю, что в десять вечера…

– А я знаю ваше имя, барышня. Люси Нельсон. С-о-н или с-е-н?

– С-о-н.

– И еще я знакома с вашим деканом. Мисс Парди, так?

– Да.

– Так что лучше вам и не пытаться меня провести. – Она двинулась из комнаты.

– Стало быть, – сказал Рой, провожая ее до двери, – в конце концов мы все утрясли, правда?

И только миссис Блоджет повернулась, дабы высказать все, что она думает по этому поводу, как Рой снова заулыбался:

– Я хочу сказать, теперь все забыто, не так ли? Я понимаю, незнание закона не служит оправданием…

– К вам это не относится, мистер Бассарт. Вы орудовали за моей спиной. Какое уж тут незнание. Сразу видно, что вы грешник.

– Ну, это так, к слову пришлось… – он пожал плечами, – а что касается правил, миссис Блоджет, теперь я их точно понял, уверяю вас.

– Итак, только в случае, если двери будут оставаться открытыми…

– Абсолютно настежь.

– И если в десять она будет уходить…

– О да, конечно, – вставил Рой, широко улыбаясь.

– Если больше не будет никакого шума…

– Это была музыка, миссис Блоджет. Честное слово.

– И если свадьба состоится на рождество, мистер Бассарт.

На мгновение он опешил: какая еще свадьба?

– Ах да, конечно. Как, по-вашему, рождество – хорошее время для свадьбы?

Миссис Блоджет вышла из комнаты, распахнув дверь настежь.

– До свидания, – крикнул Рой вдогонку, подождал, пока хлопнула дверь в гостиной, и рухнул на стул. – Уф-ф!

– Значит, мы собираемся пожениться, – сказала Люси.

– Тсс-с! – подскочил Рой. – Слушай, хватит… Да, да, – сказал он громко, так как дверь в гостиной снова открылась: миссис Блоджет направлялась к лестнице, – ма и па согласны. А-а, приветствую вас еще раз, миссис Блоджет, – Рой приподнял воображаемую шляпу, – спокойной ночи.

– До десяти осталось двенадцать минут, мистер Бассарт.

Рой взглянул на часы.

– Да, вы правы, миссис Блоджет. Спасибо, что напомнили. Сейчас, сейчас, вот только кончим обсуждать паши планы. Спокойной ночи.

Она опять вышла на лестницу. Казалось, ее гнев не утих.

– Рой, – заговорила Люси, но он в два прыжка оказался рядом и, обхватив одной рукой ее затылок, другой зажал рот.

– Так вот, – громко произнес он, – ма и па в основном согласны с твоими предложениями…

Она гневно смотрела на него, пока наконец дверь спальни наверху не закрылась и он не отнял влажную ладонь от ее губ.

– Никогда, слышишь, – от ярости она едва могла говорить, – никогда не смей этого делать!

– Господи! – простонал он и бросился на кровать. – С тобой просто рехнешься. Ну что мне, по-твоему, было делать, когда она совсем рядом?

– По-моему!..

– Тсс-с… – Рой вскочил, – мы поженимся! – добавил он хриплым шепотом. – Только замолчи!

Такой поворот полностью сбил ее с толку. Надо же, она выходит замуж!

– Когда?

– На рождество! Хорошо? Теперь-то ты замолчишь?

– А твои родители?

– Что мои родители?

– Нужно сообщить им.

– Сообщу, сообщу, только подождем немножко.

– Рой… это надо сделать сейчас.

– Сейчас? – повторил он.

– Да!

– Но мать уже спит… и хватит тебе, наконец! – Он помолчал и потом продолжал: – Правда, спит. Я не вру. Она ложится в девять, а встает в полшестого. Откуда мне знать почему? Так уж повелось, Люси, и не мне менять ее привычки. Честно, так оно и есть. И знаешь, Люси, с меня на сегодня хватит.

– Но ты должен объявить о дне свадьбы. Я не могу жить вот так. Это какой-то кошмар!

– Я объявлю, когда придет время.

– Рой, а вдруг она позвонит мисс Парди! Я не хочу, чтобы меня выкинули из колледжа! Только этого не хватало!

– Ну хорошо, – сказал он и замолотил себя кулаками по голове, – я, знаешь, тоже не хочу, чтобы меня отсюда выкинули. Иначе с чего бы, по-твоему, я ей все это наговорил?

– Значит, ты врал, ты опять меня обманул!

– Не врал я! Никогда я тебя не обманывал!

– Рой Бассарт, немедленно позвони родителям, не то я не знаю, что я сделаю.

Он вскочил с постели.

– Не смей!

– Держи руки подальше от моего рта, Рой!

– Да не визжи ты, ради бога! Не будь дурой!

– Я беременна! – закричала она. – Твоим ребенком, Рой! А ты не желаешь выполнять свой долг!

– Да выполню я! Выполню!

– Когда?

– Сейчас! Хорошо! Прямо сейчас! Только не визжи, не устраивай дурацких истерик!

– Тогда иди и звони!

– Но, – сказал он, – я ведь обещал миссис Блоджет, что не буду нарушать ее правил.

– Рой!

– Ладно, ладно! – И он выбежал из комнаты.

Через несколько минут он вернулся. Люси никогда не видела его таким бледным. Полоска кожи на шее под короткой стрижкой была совсем белой.

– Позвонил, – сказал он.

И Люси поверила. У него побелели даже запястья и кисти рук.

– Я позвонил, – пробормотал Рой. – Ведь я же предупреждал тебя, верно? Я говорил, что она уже спит. Я говорил, что отцу придется поднимать ее с постели. Так или нет? Я же не врал. И меня не исключат из училища. Да что тут говорить! Меня бы просто выбросила хозяйка, но тебе-то что? Если меня никто – ни он, ни она – ни в грош не ставит, так чего ж мне стараться? Ты тоже меня ни в грош не ставишь, тебе бы только своим визгом поставить человека в дурацкое положение. Тебя хлебом не корми, дай только поставить всех в дурацкое положение. Всех и каждого. Того же Роя – почему бы нет? Кто он такой? Но теперь с этим покончено! Больше я этого не допущу! Нет, Люси, с сегодняшнего дня я беру все в свои руки. Ты слышишь меня – мы поженимся на рождество. А если родителям это будет неудобно, на следующий день – и точка!

Наверху открылась дверь.

– Мистер Бассарт, опять у вас крики. Это не музыка, а самый настоящий ор. Я этого не потерплю.

Рой выставил голову в холл.

– Нет, нет, миссис Блоджет, это я прощаюсь с Люси, мы уточняли наши свадебные планы.

– Тогда нечего кричать! Говорите нормально! Здесь как-никак частный дом! – Она хлопнула дверью.

Люси плакала.

– Ну, а теперь-то из-за чего слезы? – спросил Рой. – А? Что я такого сделал? Что натворил? И может, все-таки я уже достаточно наслушался и от тебя, и от всех прочих? Не пора ли остановиться? Наверное, после всего, что я пережил, ты могла бы дать мне передохнуть, черт возьми!

– Ладно, – сказала она, – больше не буду. Пока ты опять не передумал.

– Ну, братцы! Я, кажется, так и сделаю! С восторгом!

И тут, к его удивлению, Люси распахнула окно и – не то по злобе, не то по привычке – вылезла из комнаты тем же путем, что и явилась. Рой бросился в прихожую и открыл входную дверь.

– Спокойной ночи, – крикнул он, – спокойной ночи, Люси! – И как можно громче хлопнул дверью: пусть миссис Блоджет думает, что хоть они немного и шумят, но все у них чин чином.

Вторник: тетя Айрин, ленч в отеле „Томас Кин“.

Среда: мать с отцом, обед в „Норвежской песне“.

Четверг: дядя Джулиан, выпивка в баре „Кина“, затянувшаяся с пяти до девяти.

В половине десятого Рой плюхнулся на диван в гостиной первого этажа „Бастилии“. Люси поджидала его в самом темном уголке.

– А я так ничего и не ел, – сообщил Рой. – Ни крошки.

– У меня в комнате есть печенье, – прошептала Люси.

– Они не имеют права так обращаться со мной, – объявил он, уставясь на свои солдатские ботинки. – Я не стану сидеть и выслушивать их угрозы.

– Ну как, принести печенья?

– И не только в этом дело, Люси! А в том, что они распоряжаются мной. Он думает, я буду там сидеть и слушать его! Да не стану я, не так уж мне это нужно, вот что я тебе скажу. Я не желаю иметь с ними ничего общего, если они и дальше собираются так себя вести. Это надо же – так обращаться со мной! А ведь они вроде должны обо мне заботиться!

Рой поднялся и подошел к окну. Вид тихой улицы не успокоил его – он стукнул кулаком по ладони. „Ну, дела!“ – донеслось до Люси.

Она продолжала сидеть на диване, подогнув под себя ноги. Так обычно сидели все девочки колледжа, когда принимали в гостиной своих мальчиков. И если б зашла дежурная, она б увидела, что ничего неподобающего не происходит. Пока никто ни о чем не догадался, да и вряд ли кто-нибудь догадается. Рой почти но оставлял Люси одну в эти два с половиной месяца, так что у нее не было возможности познакомиться с кем-нибудь поближе, а теперь она отдалилась даже от тех немногих соседок по этажу, с которыми вроде бы начинала дружить.

– Послушай, – сказал Рой, возвращаясь к дивану. – У меня же есть право на солдатское пособие, а?

– Конечно.

– И кое-какие сбережения, ведь правда? Другие играли в карты, решались в кости, а я нет. Я ждал демобилизации и копил сознательно. Они должны понимать! Я говорил им, но они и слушать не хотят. А уж на худой конец я продам „гудзон“, хотя и вложил в него много труда. Ты-то веришь мне, Люси? Ведь это чистая правда!

– Да.

Неужели все это происходит на самом деле? Неужели существует Рой? Она? Они оба?

– Для них деньги – это все. Хочешь знать, кто он такой, дядюшка Джулиан? Может, я только сейчас это понял, но он самый настоящий материалист! А что за словечки! Ты даже и представить себе не можешь. Никакого уважения к ближним!

– Что он сказал, Рой? Чем они тебе угрожают?

– Да ну их! Чем угрожают – оставить без денег, конечно. И отец туда же. Да будет тебе известно – хотя сам он этого, может, и не знает, но я в общем-то привык его уважать. А он, думаешь, хоть капельку меня уважает? Нет, он обращается со мной словно я все еще его ученик. Но я уже отслужил в армии. Полтора года без малого на Алеутах – на обратной стороне шарика. А дядюшка знаешь что говорит? Он говорит: „Война кончилась в сорок пятом, парень. Не воображай, будто ты воевал“. Он, видите ли, воевал. Он заработал медаль. А при чем здесь вообще все это? Совсем ни при чем! Да ну, хватит о нем.

– Рой, – остановила его Люси, потому что в гостиную вошли несколько старшекурсниц.

– Ну хорошо, – плюхнувшись рядом с ней, продолжал Рой, – они все твердят, что я должен отвечать за себя, так или нет? „Не отступай от своего решения, Рой, раз уж ты все обдумал“. С тех пор, как я вернулся домой, только это и слышу. Да разве дядя сам все время не надрывается, не кричит, каким надо быть пробивным парнем? Да ты и сама знаешь, что ему больше всего нравится в капитализме: тут хочешь – не хочешь, а надо действовать, а не болтаться и ждать, пока счастье тебе само привалит. Ну, а откуда он знает, как там при социализме? Да он ни одной книги об этом за всю свою жизнь не прочел. Он считает, что социализм и коммунизм – одно и то же, и хоть кол ему на голове теши – никакого результата. Никакого. Ну ничего, я пока молодой и здоровый. И не так уж горю желанием работать в этих его прачечных! Подумаешь, напугал! Да все равно я решил заниматься фотографией. И знаешь, это еще не все… Они просто не в состоянии понять, что справедливо, а что нет. Вот в чем вся штука. И это в нашей стране, где все еще идет борьба, где полно безработных, где многие живут гораздо хуже, чем в любой скандинавской стране – и вот он, этот тип, который не имеет никакого представления о приличиях, прет напролом, и плевать ему на всех, на справедливость и несправедливость, на чьи-то там чувства! Но мне больше не нужны его подачки. Хватит! Пусть оставит при себе свои четырнадцатидолларовые сигары. Честно, Люси, пусть идет куда подальше.

На другое утро, в половине седьмого, едва прозвонил будильник, она помчалась в ванную, пока еще никто не пошел чистить зубы, и поспешила сунуть два пальца в рот. От этого ей становилось лучше, особенно если потом еще пропустить завтрак и даже вообще не подходить к коридору, ведущему в столовую. По утрам она могла съесть только несколько песочных печений. Но этого ей хватало, чтобы продержаться весь день; она даже успешно делала вид, будто ничуть не изменилась.

А как же прошлой ночью? И позапрошлой? Обмороки прекратились две недели назад, а от тошноты она научилась избавляться путем голодовки, но теперь, когда Рой так переменился, истина впервые открылась Люси во всей своей полноте: она ведь тоже переменилась.

Эта мысль потрясла ее. Ведь она действительно в трудном положении. А не просто выдумала все это для того, чтобы они опомнились и вели себя по-человечески. Она вовсе не использует эти обстоятельства, чтобы вынудить их обращаться с собой, как с живым человеком, как с девушкой. И эти обстоятельства не исчезнут только потому, что наконец-то к ней отнеслись всерьез. Да, она действительно в трудном положении! И теперь она не в силах ничего остановить. Что-то росло внутри Люси, хотела она этого или нет. А ведь мне и думать противно о том, чтобы выйти за него замуж!

Солнце еще не поднялось над верхушками деревьев, а она уже бежала через Пендлтон-парк к центру города.

На автовокзале ей пришлось час прождать первого автобуса в сторону Либерти-Сентра. На коленях у нее лежали книги. Люси думала подучить кое-что по дороге и поспеть к половине третьего на урок, но вообще-то она и сама толком не понимала, зачем она вдруг сорвалась в Либерти-Сентр и на что, собственно, она рассчитывает. Сидя на пустой станции, она взяла себя в руки и начала готовить задание по английскому, которое собиралась сделать в свободный час перед ленчем и во время ленча – ведь она все равно ничего не ела. „Приведем некоторые приемы, характерные для выразительной прозы. Данные приемы необходимо проанализировать, а затем использовать в упражнениях“.

Она не хочет выходить за него замуж! Если бы даже на свете не осталось других мужчин.

Не успели они отъехать от Форт Кина, как Люси стала давиться и зажимать рот. Услышав это, водитель свернул к обочине. Люси выскочила в заднюю дверь и выбросила в лужу испачканный носовой платок. Вернувшись, она забилась в угол на заднем сиденье: только бы не упасть в обморок, только бы не расплакаться. Она не должна думать о еде, о печенье, которое забыла, убегая из общежития, о том, с кем и о чем ей предстоит говорить. Да, но что же она скажет?

„Приведем некоторые приемы, характерные для выразительной прозы. Данные приемы необходимо проанализировать, а затем использовать в упражнениях. Найдите эти приемы среди нижеследующих предложений…“ Несколько лет назад возле Либерти-Сентра жила одна деревенская девушка, она хотела устроить выкидыш и приняла такую большую дозу касторового масла, что буквально продырявила себе желудок. У нее разыгрался страшный перитонит, и она, конечно, потеряла ребенка, но потом все простили ее, потому что она чуть не умерла, и ребята, которые никогда раньше не замечали… „Приведем некоторые приемы, характерные для выразительной прозы. Данные приемы необходимо проанализировать…“ Керт Бонхэм, баскетболист, восходящая звезда, был на класс старше ее. Как-то мартовской ночью, незадолго до окончания школы, он вместе с товарищем попытался перейти реку. Начался ледоход, и Керт утонул. Класс решил посвятить Керту школьный ежегодник, и его фотография появилась на первой странице „Либерти-Белл“, под черной рамкой стояла надпись:

С полей, где слава – миг один,

Он вовремя решил уйти…

ЭЛЛИОТ КЁРТИС БОНХЭМ

1930–1948

– Люси, что случилось? – спросила мать, когда она вошла в дом. – Как ты здесь оказалась? В чем дело?

– Я приехала автобусом, мама. Так попадают из Форт Кина в Либерти-Сентр. На автобусе.

– Но что с тобой? Ты такая бледная.

– Есть кто-нибудь дома? – спросила Люси.

Мать покачала головой. Она вышла из кухни с миской в руках и теперь прижимала ее к груди.

– Девочка, на тебе лица нет…

– Где же все?

– Папа Уилл повез бабушку на рынок в Уиннисоу.

– А этот пошел на работу? Ну, твой муж?

– Люси, что случилось? Почему ты не на занятиях?

– На рождество я выхожу замуж, – сказала Люси, проходя в гостиную.

– Мы уже слышали, – печально отозвалась мать.

– От кого?

– Люси, разве ты не хотела сообщить нам?

– Мы сами решили только в понедельник вечером.

– Но, дорогая, – сказала мать, – сегодня уже пятница.

– От кого вы услышали?

– Ллойд Бассарт разговаривал с папой…

– С папой Уиллом?

– Нет, с твоим отцом.

– Вот как? А могу я спросить, что из этого вышло?

– Ну, папа встал целиком на твою сторону. Вот что вышло, Люси, отвечаю на твой вопрос. И сделал это без колебаний. Хотя наша дочь и не поставила нас в известность о дне своей свадьбы, как принято у людей…

– Что он сказал, мама? Точно.

– Ну, он сказал мистеру Бассарту, что, хотя он не знает, но он считает, что ты уже взрослая и можешь судить о своих чувствах.

– Откуда ему знать, взрослая я или нет?

– Люси, не надо думать, будто все, что бы он ни сделал, плохо только потому, что это сделано им. Отец верит в тебя.

– Ну и зря, можешь ему передать.

– Миленькая…

– У меня будет ребенок, мама. Так что передай ему, что не стоит так уж верить в меня.

– Ребенок? У тебя, Люси?

– У кого же еще? У меня будет ребенок, и я ненавижу Роя, и мне не то что выходить за него замуж – даже видеть его не хочется.

И с этими словами Люси выбежала на кухню, где ее вырвало прямо в раковину.

Ее уложили в постель. „Приведем некоторые приемы…“ Книга соскользнула с кровати. Оставалось лишь ждать. Что тут еще поделаешь?

Через дверную прорезь на коврик упала почта. Зашумел пылесос. На подъездную дорожку въехала машина. Люси услышала голос бабушки, доносившийся с веранды. Она заснула.

Мать принесла чай и поджаренный хлебец.

– Я сказала бабушке, что у тебя грипп, – шепнула она. – Ты не против?

Поверит ли бабушка, что Люси приехала из-за гриппа? И где папа Уилл? Что она сказала ему?

– Он даже не входил в дом, Люси. Он скоро вернется.

– Он знает, что я дома?

– Нет пока.

Дома. Ну, а почему бы и нет? Они вечно жаловались, будто Люси встречает презрением все их слова и поступки, вечно плакались, что она и слышать не хочет их советов, что она живет среди них как чужая, вообще чуть ли не враг – замкнутая, неприступная, угрюмая. Ну, а разве они могут сказать, что сегодня Люси ведет себя словно враг? Она пришла домой. Что они на это скажут?

Оставшись одна, Люси выпила немного чаю. Потом откинулась на подушку, заботливо взбитую матерью, и стала легонько водить пальцем по губам. Лимон. Какой приятный запах. Забыть обо всем. Просто ждать. Пусть идет время. Что-нибудь да произойдет.

Она так и заснула – прижав пальцы к губам.

По лестнице поднялась бабушка с мокрым горчичником. Больная покорно позволила расстегнуть рубашку.

– Подними-ка повыше, – сказала бабушка Берта, прижимая горчичник. – Отдых и тепло – самые первые средства. Побольше тепла, так что терпи, сколько можешь, – и она водрузила на больную еще два одеяла.

Люси закрыла глаза. Почему она сразу до этого не додумалась? Надо было сразу залечь в постель и предоставить им действовать. Разве не этого они всегда добивались, ее родители?

Ее разбудили звуки пианино. К матери начали приходить ученики. Она подумала: „Но ведь у меня вовсе не грипп“, – но тут же отогнала и эту мысль, и нахлынувшую с ней панику.

Должно быть, когда она еще спала, повалил снег. Люси стянула одно одеяло, закуталась в него, метнулась к окну, прижалась губами к холодному стеклу и смотрела, как машины бесшумно проносятся по улице. Окно возле губ согрелось. Запотевший кружок то расширялся, то съеживался от ее дыхания. Люси смотрела, как падает снег.

Что случится, если бабушка узнает, что с ней на самом деле? А что сделает дедушка, когда вернется? А отец?

Люси забыла предупредить мать, чтобы та ничего не говорила ему. Может, она и не скажет? А если и скажет, разве это на что-то повлияет?

Шаркая шлепанцами, она прошла по старому, вытертому ковру и снова улеглась. Может, поднять с пола учебник и немного позаниматься? Вместе этого она забралась под одеяло и, вдыхая слабый запах лимона, который хранили ее пальцы, заснула в шестой или седьмой раз.

Она сидела, откинувшись на спинку кровати. И хотя за окнами было темно, видела, как падают снежинки в кругу света под фонарем напротив. В дверь постучался отец и спросил, можно ли войти.

– Открыто, – отозвалась Люси.

– Да, – произнес он, входя. – Вот так и проводят деньки всякие там Рокфеллеры. Тут есть чему позавидовать.

Люси поняла, что эту фразу он готовил заранее. Она не подняла глаз от одеяла, лишь пригладила его рукой.

– У меня грипп.

– Сдается мне, – сказал отец, – тебя кормили сосисками.

Ни улыбки, ни ответа.

– Знаешь, что мне это напоминает: Комиски-парк в Чикаго.

– Это горчичник, – сказала она наконец.

– Да, – продолжал отец, поплотнее закрывая дверь, – это у твоей бабушки первое удовольствие в жизни. Первое, – он понизил голос, – а второе… Нет, пожалуй, тут и первое и второе.

Люси лишь пожала плечами: не ей, мол, судить других. Интересно, почему он так паясничает – то ли потому, что ничего не знает, то ли наоборот? Краем глаза она заметила, что светлые волоски у него на руках были мокрыми. Он мылся, прежде чем прийти к ней.

Из кухни донесся запах обеда, и Люси вновь почувствовала тошноту.

– Ничего, если я присяду вот тут, у тебя, в ногах? – спросил отец.

– Как хочешь.

Нельзя, чтобы ее стошнило, нельзя пробуждать в нем подозрений. Она не хочет, чтобы он знал, ни за что!

– Дай-ка подумать, – тем временем говорил он, – хочу я присесть или нет. Хочу.

Едва он сел, Люси зевнула.

– Что ж, – заметил отец, – у тебя тут уютно.

Люси смотрела прямо перед собой в снежные сумерки.

– Вот и зима нагрянула, – сказал он.

Люси быстро взглянула на него.

– Да, похоже на то.

Она посмотрела в окно, и это дало ей время собраться с мыслями: Люси не могла припомнить, когда в последний раз глядела ему в глаза.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал, – спросил отец, – как растянул лодыжку, когда еще работал у Макконелла? Пока я добрался до дому, нога вся распухла, а бабушка как увидела это, так и просияла. „Горячий компресс“, – командует. Ну, я уселся на кухне и закатал брюки. Поглядела бы ты на нее, когда она кипятила воду! Я смотрел и думал: ни дать ни взять африканский каннибал. Она ведь тоже не в силах понять, какая может быть польза от лечения, если при этом тебе не больно и не воротит от запаха.

А что, если попросту выложить ему правду?

– Впрочем, очень многие так считают, – продолжал отец… – Ну-с, – и тут он сжал ее ногу, торчавшую под одеялом, – как идет учеба, Гусенок?

– Нормально.

– Я слышал, ты учишь французский. Парле-ву?

– Да, я записалась и на французский.

– Ну, о чем бы еще тебя спросить… Мы ведь с тобой давно не говорили по-настоящему, верно?

Люси не ответила.

– А как дела у Роя?

Она тут же отозвалась:

– Прекрасно.

Наконец-то он убрал руку с ее ноги.

– До нас тут дошли новости насчет свадьбы, – сказал отец.

– А где папа Уилл? – прервала его Люси.

– Я ведь с тобой разговариваю. Зачем он тебе понадобился, именно сейчас, Люси?

– Я не говорю, что он мне понадобился. Я только хотела узнать, где он.

– Уехал, – сказал отец.

– И даже к обеду не вернется?

– Он уехал! – Отец поднялся. – Я не спрашиваю, куда он едет и когда обедает. Откуда мне знать, где он? Нет дома, и все! – И он вышел из комнаты.

Следом явилась мать.