Текст книги "Она была такая хорошая"

Автор книги: Филип Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Что тут у вас произошло?

– Я только спросила, где папа Уилл, – ответила Люси. – Что тут плохого?

– Но кто тебе отец – папа Уилл или отец?

– Значит, ты сказала ему! – взорвалась Люси.

– Говори потише, – предупредила мать, прикрывая дверь.

– Значит, ты сказала. Сказала ему! Без моего разрешения!

– Люси, миленькая, ты вернулась домой и сама сказала».

– Я не хотела, чтобы он знал! Это не его дело!

– Люси, замолчи, если не хочешь, чтобы и все остальные узнали.

– А мне все равно – пусть все узнают! Я ни чуточки не стыжусь. И нечего плакать, мама!

– Тогда позволь ему поговорить с тобой. Ну, пожалуйста. Он так этого хочет.

– Ах, хочет?

– Люси, поговори с ним. Ты должна дать ему эту возможность.

Люси отвернулась и спрятала лицо в подушку.

– Я не хотела, чтобы он знал, мама.

Мать присела на постель и погладила ее по волосам.

– Да и потом, – отстранилась Люси, – что он хотел мне сказать? И почему сразу не сказал, если ему есть что сказать?

– Потому что ты не дала ему этой возможности, – заступилась мать.

– Ну так вот, я даю ее тебе, мама.

Молчание.

– Говори же.

– Люси… Дорогая… что бы ты сказала… вернее, как бы ты отнеслась к тому… то есть что бы ты сказала, если бы я предложила тебе поехать погостить…

– О нет.

– Пожалуйста, дай мне закончить. Поехать погостить к тете Вере. Во Флориду.

– Это он придумал?

– Люси, только на время, пока с этим не будет покончено. Это займет не слишком много времени.

– Девять месяцев, по-твоему, «не слишком много», мама?

– Но там так тепло и приятно…

– Да, – сказала Люси и заплакала в подушку, – очень приятно. А чего бы ему не сплавить меня в дом для заблудших девиц?

– Не надо так. Ты ведь сама знаешь, он не хочет тебя никуда сплавлять.

– Он просто жалеет, что я появилась на свет, мама. Ему кажется, что причина всех его неудач во мне.

– Ничего подобного.

– И пусть не думает, что он за меня в ответе, – сказала она, захлебываясь слезами, – тогда у него будет одной причиной меньше чувствовать себя виноватым. Если он вообще способен на это.

– Даже очень способен, Люси.

– Еще бы! – сказала Люси. – Ведь если кто тут и виноват, так только он.

Мать выбежала из комнаты, и через двадцать минут в дверь постучался папа Уилл. Он был в старой рабочей куртке, в руке держал фуражку. Края фуражки потемнели от растаявшего снега.

– Привет. Я слышал, кто-то меня спрашивал.

– Здравствуй.

– Ну и голос у тебя, дружок, как будто ты замерзла насмерть и теперь только-только отогреваешься. Посмотрела бы ты, что творится снаружи, какой ветер. Тогда бы ты поняла, как приятно поболеть, понежиться в постельке.

Она не ответила.

– А как теперь желудок, в порядке?

– Да.

Он придвинул стул к ее кровати.

– Может, еще горчичников? Берта позвонила к Эрвинам, и на обратном пути я купил целый пакет. Так что только дай команду.

Она отвернулась и уставилась в стену.

– Что с тобой, Люси? Хочешь, позовем доктора Эглунда? Я уже предлагал Майре… – Дедушка подтянул стул к самой кровати. – Люси, он так изменился, я просто не видел ничего подобного, – начал он мягко. – Ни капли, ни единой капли, детка. А за тебя стоит просто горой. Ты назначила свадьбу, и он ни слова против. Да и все мы за, лишь бы вы с Роем были счастливы..

– Позови маму.

– Тебе опять плохо? Может, все-таки вызвать доктора?

– Я хочу маму! Маму, а не доктора!

Когда дверь снова открылась, Люси все еще глядела в стенку.

– Майра, – сказал отец, – сядь вот здесь. Сядь, я сказал.

– Я села.

– Ну хватит, Люси. Поворачивайся. – Он подошел к кровати. – Повернись, говорю.

– Люси, – взмолилась мать, – взгляни же сюда, ну, пожалуйста.

– Нечего мне смотреть на его начищенные ботинки, на то, как он переродился, и на его волевой подбородок. Нечего мне смотреть на его галстук, да и на него самого!..

– Люси…

– Помолчи, Майра. Если в такой момент она хочет вести себя, как двухлетний младенец, – пусть ее.

– Кому бы говорить о младенцах, – прошептала Люси.

– Послушай-ка, барышня, можешь огрызаться сколько влезет, меня это не задевает. Молодежь в твоем возрасте нахальная и самоуверенная, так было и, видно, так будет. Особенно нынешнее поколение. Ты просто выслушай меня – вот и все, а если тебе стыдно глядеть мне в глаза…

– Это мне-то стыдно! – отозвалась Люси, но не шелохнулась.

– Так ты поедешь к тете Вере или нет?

– Я даже не знакома с твоей тетей Верой.

– Я у тебя не о том спрашиваю.

– Как я могу поехать одна к кому-то, с кем я даже не знакома, да и чего ради? Чтобы обманывать там соседей?

– Но их никто не будет обманывать, – сказала мать.

– Что же им скажут, мама? Правду?

– Что-нибудь да скажут, – ответил отец. – Мол, муж служит в армии. За границей.

– Ну, на этот счет ты мастер, что и говорить. Но я предпочитаю правду!

– Тогда, – сказал он, – что же ты будешь делать, коли ты забеременела, да еще от человека, которого – как мама мне сказала – ты на дух не переносишь?

Она повернулась так резко, словно собиралась броситься на него.

– Не смей разговаривать со мной так! Слышишь?

– Как еще прикажешь разговаривать?

– Я не стыжусь. Перед тобой мне нечего стыдиться!

– Осторожно, прикуси-ка язык! Я ведь могу задать тебе трепку, не погляжу, что ты такая боевая.

– Можешь? – спросила она. – Ты так думаешь?

– Да!

– Ну, попробуй.

– Восхитительно! – сказал отец, отошел к окну и встал, делая вид, что смотрит на улицу. – Просто восхитительно.

– Люси, – вступила мать, – если тебе не хочется ехать к тете Вере, тогда чего же ты хочешь? Скажи нам.

– Вы ведь мои родители. Вам всегда до смерти хотелось быть настоящими родителями…

– Ну хватит, – сказал отец, поворачиваясь к ней. – Во-первых, ты сядь, Майра. И сиди. А ты, – он погрозил дочери пальцем, – ты слушай меня, ясно? Сейчас мы переживаем кризис, тебе это понятно? В нем замешана моя дочь, и я намерен спасти положение.

– Прекрасно, – отозвалась Люси. – Спасай.

– Ну, не огрызайся, Люси, – взмолилась мать, – дай ему договорить. – Она хотела было пересесть на кровать, но муж так глянул на нее, что она осталась на месте.

– Так вот, – процедил он сквозь зубы, обращаясь к жене, – либо я берусь за это, либо нет. Ну как?

Она опустила глаза.

– Если ты, конечно, не хочешь обратиться к своему папочке, – сказал он.

– Извини.

– Итак, – теперь он обращался к Люси, – если ты хочешь выйти за этого Роя Бассарта, а мы думали, что так оно есть вплоть до сегодняшнего дня, и поэтому поддерживали тебя – это одно. Но я говорю совсем о другом. Что он из себя представляет, я раскусил, и чем меньше о нем говорить, тем лучше. Я и так все понимаю, и нечего повышать голос. Он старше тебя, отслужил в армии и решил, что может воспользоваться неопытностью семнадцатилетней школьницы. Так оно и вышло. Но им пускай занимается его собственный отец, Люси, его папаша, большая шишка, великий педагог, пусть он попробует вдолбить что-нибудь своему сыночку. Да, его папаша дерет нос, думает, он лучше других, но, сдается мне, сынок ему еще устроит сюрприз. Я же думаю только о тебе, Люси, и о том, что сейчас для тебя важнее всего. Ты ведь понимаешь; меня заботит твоя учеба – ты же всегда мечтала о колледже, правда? И теперь вопрос стоит так – это все еще остается твоей мечтой или нет?

Люси не удостоила его ответом.

– Хорошо, – сказал он, – остается считать, что ты все еще хочешь учиться. Пойдем дальше. Итак, я готов сделать все, что в моих силах, лишь бы твоя мечта сбылась… Ты слушаешь меня? Все, чтобы твоя мечта сбылась, понимаешь? Потому что я не хочу, чтобы этот так называемый ветеран – а я бы ему с удовольствием свернул шею, – взял и разбил твою мечту раз навсегда… Да, все, – продолжал он, – даже то, что обычно не делают и что некоторые сочли бы недопустимым. – Он подошел поближе к кровати, чтобы его не могли услышать из соседней комнаты. – А теперь, прежде чем я стану продолжать, скажи, ты догадываешься, что я имею в виду?

– Ты бросишь пить – ты это имел в виду?

– Я имел в виду, что тебе нужно закончить колледж! А пить я уже бросил, к твоему сведению!

– На самом деле? – спросила она. – В который раз?

– Люси, уже с самого Дня Благодарения… – начала мать.

– Помолчи, Майра.

– Я только хочу ей сказать…

– Я сам скажу, – заявил он. – Без твоей помощи!

– Конечно, – тихо сказала жена.

– Так вот, – он вновь повернулся к Люси. – Виски тут совсем ни при чем. Дело не в виски.

– Неужто?

– Да! Дело в ребенке!

Она отвела взгляд.

– В незаконном ребенке, – повторил он. – И если ты не хочешь этого незаконного ребенка, – тут его голос упал почти до шепота, – тогда, может быть, нам удастся устроить, чтобы ты избавилась от него. Раз уж ты не желаешь ехать к тете Вере…

– Ни за что. Я не собираюсь врать девять месяцев подряд. Не хочу быть огромной, как бочка, беременной и лживой!

– Тсс-с!

– Так вот, я не поеду, – пробормотала она.

– Ладно, – он вытер рот рукой. – Ладно. – Люси видела, что над губой и на лбу у него выступила испарина. – Тогда давай обсудим все по порядку. И нечего повышать голос – ведь в доме, кроме нас, живут и другие люди.

– Это, кроме них, тут живут другие люди, и эти люди – мы.

– Помолчи, – сказал отец, – это всем известно и без твоих подсказок.

– Ну и что ты мне предлагаешь? Я слушаю.

И тут мать кинулась к ее постели.

– Люси, – мать взяла ее за руку, – Люси, мы хотим только помочь тебе…

Отец взял ее за другую руку, словно через них троих должен был идти какой-то ток. Закрыв глаза, Люси слушала, а отец говорил и говорил. Она не прерывала его, Она представляла себе, как это будет. Вот она сидит между родителями, а отец перевозит их через мост в Уиннисоу. Это будет ранним утром. Доктор едва успеет позавтракать. Он встретит их в дверях, и отец пожмет ему руку. Доктор усядется за большой темный стол в приемной, ее усадит на стул, а родители расположатся на диване, и он обстоятельно объяснит им, что он намерен предпринять. На стенках будут висеть его медицинские дипломы в аккуратных рамках. Когда Люси выйдет с ним в небольшую белоснежную операционную, мать и отец улыбнутся ей с дивана. И будут сидеть там и ждать, пока не придет время укутать Люси и отвезти обратно домой.

Она дождалась, пока отец закончил, и сказала:

– Но это, должно быть, стоит целое состояние.

– Деньги тут ни при чем, дорогая, – сказал он.

– Самое главное – ты, – добавила мать.

Как мило это звучало. Будто стихи. Совсем недавно она начала изучать поэзию. Написала сочинение по «Озимандии» Шелли. Люси получила работу назад в понедельник утром – четыре с плюсом за самое первое сочинение о поэзии. И последнее, подумала тогда Люси. В тот вечер, когда она так долго ждала Роя в его комнате, ее вновь и вновь посещала мысль о бегстве. А теперь ей не надо ни бежать, ни выходить замуж. Теперь, она может заниматься учебой, французским, историей, поэзией и больше ни о чем не думать.

 
Деньги тут ни при чем, дорогая,
Самое главное – ты.
 

– Но где вы их возьмете? – тихо спросила она.

– Это уж моя забота, – ответил отец. – Ладно?

– Ты что, пойдешь работать?

– Уф, – повернулся он к Майре. – Она, верно, никогда не перестанет язвить, твоя дочь. – Краска залила его лицо и не сходила со щек, хотя он старался говорить мягким шутливым тоном. – Ну ладно, Гусенок, что ты говоришь? Может быть, ты все-таки попытаешься поверить в меня еще раз? Где, по-твоему, я был сегодня весь день? Прогуливался по бульвару? Играл в теннис? Чем, по-твоему, я занимался всю жизнь с восемнадцати лет и даже до этого, как ты думаешь? Работал, Люси, вкалывал с утра до ночи.

– У тебя случались и перерывы, – заметила она.

– Что ж, верно… Я часто искал… Это так…

Слезы подступили ей к горлу: опять эти разговоры.

– Слушай, – сказал он, – почему бы тебе не взглянуть на это вот так: у тебя есть отец – мастер на все руки, и ты можешь им гордиться. Ну хватит, Гусенок, как там насчет улыбки? Вроде той, что мне доставалась в доисторические времена. Давно, когда мы играли в «плыг-скок»… Так как, Люся-Гуся?

Люси ощутила, как мать сдавила ей руку.

– Послушай, – продолжал он, – как, по-твоему, зачем люди, что бы там ни было, нанимают Дуайна Нельсона? Потому, что он бьет баклуши? Или потому, что он знает любую машину вдоль и поперек? Так как же? Не такой уж трудный вопрос для рассудительной студентки, правда?

…И когда все это кончится, она будет читать в постели. Задания ей будут присылать по почте, пока она не отлежится. Да, она будет студенткой. И никакого Роя, хоть он не так уж и плох. Просто он не для нее, вот и все. Когда Рой исчезнет из ее жизни, Люси сможет завести новых друзей в колледже, сможет приглашать их к себе на уикенды. И все-все переменится.

Неужели это возможно? Неужели придет конец этим ужасным дням ненависти и одиночества? Подумать только, она начнет вновь разговаривать с родными, рассказывать им обо всем, что происходит в колледже, показывать свои учебники и работы. Прямо здесь, на полу, вложенная в учебник английского, лежала ее работа об «Озимандии». Четыре с плюсом, отзыв преподавателя написан наискосок на первой странице: «Развитие темы – превосходно, понимание значения произведения – хорошо, использование цитат – хорошо, но не надо так перегружать предложения». И верно, она в самом деле чересчур утяжелила те предложения, в которых излагала, как она понимает это произведение. Но уж очень ей хотелось сказать обо всем, ничего при этом не утеряв. «Даже великий король, – начиналась работа, – каким был Озимандис, не мог заглянуть в будущее, уготованное судьбой ему и его королевству. Вот что, по-моему, хотел сказать поэт Перси Биши Шелли своей романтической поэмой „Озимандия“, раскрывшей не только тщету человеческих желаний (в том числе и королевских), но и величие жизни во всей ее „полноте и обнаженности“ и неотвратимость „вселенской гибели“ всего сущего в сравнении с „холодной усмешкой и презрением“, которыми только и располагают, к сожалению, очень многие из смертных».

– Но у него хоть чисто? – спросила она.

– Чище не бывает, – отозвался отец. – Ни единого пятнышка, Люси. Как в больнице.

– А сколько ему? Сколько лет?

– Ну, – ответил отец, – я бы назвал его пожилым.

Молчание.

– Хитришь ведь, да? – опять заговорила Люси.

– Что?

– Наверное, он старый-престарый.

– Смотря что ты понимаешь под этим – «старый-престарый»? Во всяком случае, он по-настоящему опытный врач.

– Он только этим и занимается?

– Люси, это обычный доктор, настоящий доктор, и он оказывает нам одолжение, вот и все.

– Но ведь потом он предъявляет счет, так ты сказал?

– Ясное дело.

– Тогда это не одолжение. Он делает это ради, денег.

– Ну, каждый должен оплачивать свои счета. И каждый должен получать плату за свою работу.

Но она уже видела себя мертвой. Врач будет плохой, и она умрет.

– Откуда ты его знаешь?

– А потому, что… – Тут отец встал и поддернул брюки. – Через одного знакомого, – ответил он наконец.

– Какого знакомого?

– Люси, боюсь, что это секрет.

– Но где ты услышал о нем? – Да и где бы ему услышать о таком докторе?! – Конечно, в твоем драгоценном «Погребке Эрла»?

– Люси, не это важно, – вступила мать.

Отец вновь отошел к окну. Он стоял, очищая стекло ладонью.

– Ну, – произнес он, – вот и снег перестал. Снег перестал идти, если вас это интересует.

– Все, что я хотела сказать… – начала Люси.

– Что? – он опять повернулся к ней.

– Ну… ты знаешь кого-нибудь, кому он это делал? Вот что я хотела знать.

– Между прочим, да, если тебе так уж интересно.

– И они живы?

– К твоему сведению, живы!

– Речь идет о моей жизни. Я имею право знать.

А почему ты мне не веришь? Я не хочу убивать тебя!

– О Дуайн, – сказала мать, – ей это известно.

– Не говори за меня, мама.

– Ты слышишь? – крикнул он жене.

– Ну, вдруг он окажется каким-нибудь шарлатаном, каким-нибудь пьянчужкой, который только говорит, будто он доктор. Откуда мне знать, мама? Может, это сам Эрл в своих красных подтяжках.

– Да, конечно же, это он! – закричал отец. – Эрл Дюваль! Собственной персоной! Что с тобой творится? Думаешь, я вру, когда говорю, что больше всего хочу, чтобы ты кончила колледж?

– Ну, конечно, он этого хочет. Ведь ты его дочь.

– Это еще не значит, что он знает, какой это врач – хороший или плохой, мама. А вдруг я умру!

– Но я же сказал, – крикнул отец, грозя ей кулаком, – ты не умрешь!

– Ты-то откуда знаешь?

– Потому что она ведь не умерла, не так, что ли?

– Кто «она»?

Никто не отозвался.

– Нет, нет, – Люси медленно отодвинулась к спинке кровати.

Мать, сидевшая в ногах, закрыла лицо руками.

– Когда? – спросила Люси.

– Но она ведь жива, не так ли? – Он стал рвать рубашку на груди. – Отвечай на мои вопросы! Я тебе говорю – она не умерла! Ей это ничуть не повредило!

– Мама, – Люси повернулась к ней. – Когда?

Но мать только трясла головой. Люси вылезла из постели.

– Когда он тебя заставил?

– Он не заставлял.

– Ох, мама, – сказала Люси, останавливаясь перед ней. – Ох, мама-мама.

– Люси, это случилось во время депрессии. Ты была еще совсем маленькой. Вот как давно. И все это забыто, Люси. Папа Уилл и бабушка ничего не знают, – прошептала она, – и не должны знать…

– Но депрессия кончилась, когда мне было три, ну, четыре.

– Что? – закричал отец. – Ты смеешься? – Он повернулся к жене. – Она смеется.

– Люси, – проговорила мать, – мы пошли на это ради тебя.

– Конечно, – отозвалась она, опять залезая в постель, – ради меня, все только ради меня.

– Люси, мы не могли завести еще одного ребенка, – сказала мать. – Ведь мы тогда еще только пытались встать на ноги…

– Если бы он занялся своим делом! Если бы он перестал быть тряпкой!

– Слушай, – сказал он гневно, подступая к Люси, – ты не представляешь, что такое депрессия, даже не знаешь, когда она была, – поэтому думай, что говоришь!

– Прекрасно знаю!

– Вся страна оказалась за флагом, не только я! Если уж ты ругаешь меня, лучше крой сразу Соединенные Штаты!

– Скажи еще – весь мир.

– Ты что, вообще не знаешь истории? – крикнул он. – Ты что, ничего не знаешь?

– Я знаю, что ты заставил ее пойти на это, ты!

– Нет, – воскликнула мать, – я сама!

– Слышишь? – выкрикнул он. – Слышишь, что твоя мать тебе говорит?

– Но ведь ты – мужчина!

– Я к тому же еще и человек!

– Это не оправдание!

– А-а, да что с тобой спорить: ты в жизни ни бе ни ме не понимаешь и никогда не поймешь! Где уж тебе разбираться в делах взрослых!

Молчание.

– Слышишь, мама? Слышишь своего мужа? – спросила Люси. – Нет, ты слышала, что он сейчас сказал? Прямо в открытую!

– Ты пойми, что я хочу сказать! – крикнул он.

– Нет, ты уже сказал…

– Один черт! Перестань ловить меня на слове! Я пришел, чтобы предложить выход, но что я могу сделать, когда мне не дают рта раскрыть? Закрыть и то не дают. Тебе приятно подлавливать меня на слове, а еще бы лучше прямо в тюрьму старика! Вот чего ты хочешь! Тебе бы только унизить меня перед всем городом, выставить городским шутом!

– Городским пьяницей!

– Пьяницей? – повторил он. – Городским пьяницей? Стоило бы тебе хоть раз увидеть городского пьяницу, и ты бы сто раз подумала, прежде чем сказала такое отцу. Нет, ты не знаешь, что такое городской пьяница. Ты вообще ничего не знаешь! Ты… Тебе бы просто-напросто засадить меня за решетку – вот о чем ты мечтаешь и всегда мечтала!

– Вовсе нет.

– Да!!

– Но ведь с этим давно покончено! – крикнула Майра.

– Ну конечно, конечно, – отозвался Уайти, – люди давно забыли, как дочка засадила в тюрьму своего собственного отца. Конечно же, люди не болтают об этом у тебя за спиной. Люди не судачат о тебе нет, нет! Люди дают тебе шанс исправиться и встать на ноги. Ну конечно, какую же мораль можно извлечь из этого скандала? Ясно, моя дочь хочет, чтобы я снова стал человеком, и готов спорить, так оно, верно, и будет. Вот какая она, ваша дочка, ваша умница, ваша так называемая студентка. Ну, продолжай, так называемая дочка, тебе ведь все на свете известно – а вот устрой-ка теперь свою собственную жизнь! Ведь я недостаточно хорош для тебя, и всегда был нехорош. Да кто я такой для нее? Городской пьяница!

Он распахнул дверь и шумно сбежал по лестнице. Они слышали, как он бушует в гостиной.

– Теперь ваш черед, мистер Кэррол. Она только вам позволит помочь ей. Ваша очередь, незаменимый папа Уилл. Я тут не ко двору – мое дело бить баклуши, как всем известно!

– Крик нам не поможет, Дуайн…

– Вы правы, совершенно правы, Берта. Нам ничего не поможет.

– Уиллард, – возмутилась Берта, – скажи этому человеку…

– Что стряслось, Дуайн? Что за шум?

– О нет, ничего, не беспокойтесь, Уиллард. Просто вы настоящий отец, а я – так, между прочим.

– Уиллард, спроси, куда это он собрался? Обед готов.

– Дуайн, куда ты?

– Не знаю. Может быть, схожу в город, повидаю старого Тома Уиппера.

– А кто это?

– Городской пьяница, Уиллард. Том Уиппер – вот кто городской пьяница, черт побери!

Хлопнула дверь, и дом затих, только снизу доносился шепот.

Люси вытянулась на кровати и так и застыла.

Мать плакала.

– Мама, как, как он заставил тебя пойти на это?

– Я сделала то, что должна была сделать, – глухо сказала мать.

– Нет! Ты позволила ему растоптать твое достоинство! Ты была для него половой тряпкой! Рабыней!

– Люси, я сделала то, что необходимо, – рыдала мать.

– Необходимо – еще не значит правильно, а ты должна была поступить правильно!

– Так надо было. – Мать говорила будто во сне. – Так надо было…

– Нет! Тебе это было не нужно! Мама, он унижает тебя, а ты молчишь! И так всегда! Всю жизнь!

– Ах, Люси, ты отказываешься от всего, что бы мы тебе ни предлагали.

– Да, отказываюсь! Отказываюсь жить твоей жизнью, мама, вот от чего я отказываюсь!

Шафером Роя был Джой Витстоун, который приехал из Алабамского университета, где играл в команде младшекурсников; он уже успел забить девять голов и набрать двадцать три очка. А подружкой невесты была Элинор Сауэрби. Не успела она расстаться с Джоем, как влюбилась в парня из своего колледжа, и ей просто не терпелось сообщить об этом Люси, хоть она и взяла с нее обещание не говорить никому – даже Рою. Конечно же, она вскоре напишет Джою обо всем, но сейчас, на каникулах, ей не хочется думать ни о чем таком. Хватит и того, что ей вообще придется переживать по этому поводу.

То ли Элли простила Люси, что та назвала ее кретинкой в День Благодарения, то ли решила забыть об этом на время свадьбы, но на протяжении всей церемонии слезы ручьями стекали по ее прелестному личику, а губы, когда Люси произнесла «да», шепнули что-то свое.

Выйдя из церкви, папа Уилл сказал, что такой красивой невесты, как Люси, он не видел с тех пор, как венчалась ее мать. «Такой и должна быть новобрачная, – то и дело говорил он, – правда, Берта?» – «Прими мои поздравления, – сказала бабушка. – Ты выглядела как и полагается новобрачной». Больше она ничего не прибавила: ей уже было известно, что Люси стошнило в кухонную раковину вовсе не из-за гриппа.

Джулиан Сауэрби опять поцеловал ее.

– Ну, – сказал он, – надеюсь, теперь мне это частенько придется делать.

– Наверно, все-таки мне чаще, – поправил его Рой.

– Повезло тебе, мой мальчик. Она у тебя милашка что надо, – отозвался Джулиан, будто это не он четыре часа подряд стращал Роя в баре отеля «Томас Кин».

Да и Айрин Сауэрби ничем не показывала, будто считает Люси бесчувственной. «Желаю счастья», – сказала она новобрачной и прикоснулась губами к ее щеке. Затем взяла Роя за руку и очень долго держала, словно собиралась что-то сказать. Но так ничего и не сказала.

Затем настала очередь родителей Люси. «Доченька» – вот и все, что он шепнул ей на ухо. Заметил, видно, что Люси очень не по себе в его объятиях, и не решился ничего добавить. «О Люси, – произнесла мама, и ее мокрые ресницы коснулись лица дочери, – будь счастлива. Если ты постараешься, так и будет. Ты была такой счастливой девочкой…»

Засим к ней подступили родители Роя, какой-то момент они уступали друг другу дорогу, а потом разом ринулись к новобрачной. Возникшая из этого путаница рук и лиц наконец-то дала присутствующим повод хоть немного посмеяться.

В конце концов, именно Ллойд Бассарт встал горой за юную пару и поддержал ее в желании пожениться на рождество, а то и до рождества, если это возможно. И переменил он свою позицию в начале декабря, после того как вечером Рой внезапно позвонил домой и сказал родителям, чтобы они прекратили на него наседать. «Не могу я больше ждать! – закричал он тогда со слезами в голосе. – Перестаньте! Перестаньте! Люси беременна!»

«Хорошо. Хорошо» – вот и все, что он услышал в ответ. Если дело действительно обстоит так, как говорит Рой, тогда отец не видит иного выхода: ему остается лишь взять на себя ответственность за свои поступки. Насколько мистер Бассарт понимает – нельзя выбирать, быть тебе порядочным мужчиной или непорядочным. Рой сквозь слезы сказал, что примерно так он и сам думал. «Очень хочу надеяться, что так оно и есть», – ответил отец, и тем дело и кончилось.