Текст книги "Бегущий по лезвию бритвы (сборник)(др.перевод)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Привет, – сказал он.

Рик стоял на пороге, щека его была порезана, одежда измялась и была серой от пыли. Даже рубашка, казалось, пропиталась пылью. Все, кроме сияющих как у мальчишки глаз, было покрыто пылью.

«У него такой вид, – подумала Ирен, – словно он целый день играл на улице, и вот теперь пришел домой отдохнуть, умыться и рассказать о всех чудесах прошедшего дня».

– Как хорошо, что ты вернулся, – сказала она.

– Я кое-что принес.

Он держал в руках картонную коробку, как будто в ней было что-то хрупкое и слишком ценное, чтобы выпустить из рук. Он не выпускал ее ни на секунду.

– Я сделаю тебе кофе, – сказала она.

На плите в кухне она нажала нужную кнопку – и минуту спустя поставила на стол объемистую кружку.

Продолжая бережно держать коробку, он уселся, но удивление не покидало его лица. За долгие годы совместной жизни она еще никогда не видела его таким. Что-то произошло с ним с тех пор, как она видела его последний раз прошлой ночью.

Там, в коробке, видимо, и была причина перемен.

– Я хочу спать, – объявил он. – Я буду спать целый день. Я звонил Гарри Брайанту, и он дал мне день отдыха.

Он осторожно поставил на стол коробку, взял чашку кофе и послушно – потому что так хотела Ирен – выпил ее.

Сидя напротив него, она спросила:

– Что у тебя в коробке, Рик?

– Жаба.

– Можно посмотреть?

Она смотрела, как он разматывает ветошь и открывает коробку.

– Ой! – вскрикнула она. Увидев жабу, она почему-то испугалась. – Она не укусит?

– Возьми ее, она не кусается. У жаб нет зубов.

Рик вытащил животное из коробки и подал ей. Подавив отвращение, Ирен взяла жабу.

– Я думала, они все вымерли.

Она перевернула жабу животом вверх, с любопытством рассматривая ножки. Они казались ей почти бесполезными.

– А жабы могут прыгать, как лягушки? Она может выпрыгнуть у меня из руки?

– У них слабые лапы, – сказал Рик. – Это главное различие между жабами и лягушками. И вода. Лягушкам нужна вода, а жаба может жить и в пустыне. Эту я нашел на границе Орегона, там, где все давно вымерло.

Он протянул руку, чтобы забрать жабу, но Ирен заметила что-то необычное. Продолжая держать ее животом вверх, она поковыряла живот жабы ногтем и открыла миниатюрную контрольную панель.

– Да… – Лицо Рика помрачнело. – Я понимаю. Ты права.

Подавленный, он посмотрел по сторонам, потом на поддельное животное. Он взял ее у Ирен, потрогал лапки, словно не зная, что делать дальше, потом аккуратно положил псевдоживотное обратно в коробку.

– Как же она попала в самую пустынную часть Калифорнии? Я не понимаю, кто мог ее там оставить? И зачем?

– Мне, наверное, не нужно было показывать тебе, что она электрическая.

Ирен коснулась его руками. Она чувствовала себя виноватой, заметив в нем перемену.

– Нет, – сказал Рик, – я рад, что узнал правду. – Он помолчал. – Да, я предпочитаю знать…

– Хочешь, я включу стимулятор? Ты больше получал от него, чем я.

– Со мной все в порядке.

Он покачал головой, словно собираясь с мыслями, все еще не справившись с ошеломлением.

– Паук, которого Сострадающий дал недоумку, тоже, вероятно, был ненастоящий. Но это не важно. У электрических существ тоже есть своя жизнь, какой бы жалкой она ни была.

– У тебя такой вид, как будто ты прошел сотню миль, – сказала Ирен.

– День был трудный и длинный.

– Ложись в постель и отдохни.

Он посмотрел на нее, словно пораженный громом.

– Значит, все кончилось, да?

Он словно ждал, что она скажет, будто она должна была знать. Он сомневался в собственных словах, которые становились реальными, только когда их подтверждала она.

– Да, все кончилось.

– Боже, это не задание, а какой-то марафон, – сказал Рик. – Стоило только начать, а остановиться уже не было никакой возможности. Меня несло вперед, пока я не покончил с Бейти. И вдруг, совершенно неожиданно, мне стало нечего делать. И это… – Он помолчал, явно удивленный тем, что сам же хотел сказать. – Это было хуже всего. Закончив дело, я не мог остановиться. Ты была права сегодня утром, когда сказала, что я всего лишь грубый легавый с кривыми руками.

– Я больше так не думаю. Я страшно рада, что ты вернулся. – Лицо ее светилось. Она поцеловала его, и он обрадовался этому.

– Ты думаешь, я поступил неправильно? – спросил он. – Что я не должен был так поступать?

– Нет, не думаю.

– Сострадающий сказал, что это неправильно, но что я обязан это сделать. Совершенно сверхъестественно. Иногда оказывается лучше сделать что-нибудь неправильное, чем правильное.

– Это проклятие лежит на нас, – сказала Ирен. – То, о котором говорит Сострадающий.

– Пыль? – спросил он.

– Убийцы, настигшие Сострадающего, когда ему было шестнадцать лет, сказали ему, что запрещено пускать время вспять и возвращать к жизни мертвое. Теперь он может двигаться вместе с жизнью в ту сторону, куда движется и она – к смерти. А убийцы бросают камни. Это они, они все еще преследуют его. И всех нас. Это они поранили тебе щеку?

– Да, – слабо сказал он.

– Может, теперь ты приляжешь? Я поставлю стимулятор на семьсот шестьдесят.

– И что это будет?

– Заслуженный покой.

Он с трудом поднялся с напряженным лицом, как будто побывал в тысяче битв, потом постепенно начал двигаться в спальню.

– Ладно, – сказал он. – Давай заслуженный отдых. – И вытянулся на кровати. С волос и одежды на белые простыни посыпалась серая пыль.

Ирен поняла, что в стимуляторе нет нужды. Она нажала кнопку, и окна спальни стали непрозрачными. Серый свет дня исчез.

Через минуту Рик уже спал.

Она некоторое время стояла рядом, убедившись, что он не проснется, не сядет вдруг рывком, как это бывало иногда ночью, когда ему снились кошмары.

Потом она пошла на кухню и села за стол. Рядом прыгала и шелестела электрическая жаба.

«А что она „ест“? – подумала Ирен. – И какие у нее могут быть неполадки? Наверное, она ест искусственных мух…»

Открыв телефонную книгу, она отыскала раздел «электроживотные», потом набрала номер и, когда ей ответили, спросила:

– Могу ли я заказать у вас фунт искусственных мух, которые могли бы летать и жужжать по-настоящему?

– Это для электрической черепахи, мэм?

– Нет, для жабы.

– Тогда я могу предложить вам большой ассортимент ползающих и летающих насекомых всех типов, включая…

– Мух будет достаточно, – сказала Ирен. – Вы доставите на дом? Я не хочу выходить. Мой муж спит, я хочу чтобы он как следует отдохнул.

– Для жабы я порекомендовала бы также лужицу с автоматическим наполнением, – посоветовала продавщица. – Если только это не рогатая жаба. В последнем случае мы могли бы предложить вам набор из песка, разноцветной гальки и кусочков органического мусора. Если вы собираетесь кормить ее, то наш отдел выполняет работы по регулировке языка. Для жабы это жизненно необходимо.

– Прекрасно, – сказала Ирен. – Я хотела бы, чтобы жаба работала идеально. Мой муж очень к ней привязан.

Она сообщила адрес и повесила трубку.

Почувствовав себя лучше, она приготовила себе наконец чашку горячего кофе.

Убик

Гляжу, стоит зеленый лес,

Залитый солнца светом.

Бежим туда, пришел наш час

Идти на встречу с летом.

Слово «UBIK» происходит от латинского «UBIQUE» – везде и английского «UBIQUITY», что означает вездесущность, повсеместность.

Это пояснение необходимо для понимания сути произведения.

1

Друг, настало время распродажи, и именно поэтому мы понижаем цены на наши бесшумные электрические аппараты «Убик». Да, указанная стоимость больше не в счет! И помните: каждый из аппаратов «Убик», находящийся у нас на складе, проверен согласно инструкции.

Пятого июня 1992 года в три одиннадцать утра ведущий телепат в зоне Солнечной системы исчез с карты в Нью-Йоркском бюро фирмы «Корпорация Ранкитера». В связи с этим раззвонились видеофоны. Фирма Ранкитера за последние два месяца потеряла слишком многих людей Холлиса, за которыми она следила, чтобы просто так смириться с новым случаем исчезновения.

– Мистер Ранкитер? Простите, что я вас беспокою. – Техник, ответственный за работу ночной смены, нервно откашлялся, когда массивная голова Глена Ранкитера медленно выплыла на экран видеофона. – Мы получили сообщение от одного из наших инерциалов. Сейчас я отыщу его… – Он начал рыться в груде магнитофонных лент, на которые надиктовывали поступающую информацию. – Это сообщила миссис Дорн – может быть, вы помните, она отправилась вслед за ним в Грин-Ривер, штат Юта, чтобы…

– За кем? – буркнул Ранкитер заспанным голосом. – Не могу же я помнить, какой из инерциалов каким из телепатов занят. – Он пригладил ладонью непослушную массу седых жестких волос. – О деталях патом… Кто из людей Холлиса исчез на этот раз?

– С. Доул Мелипон, – сказал техник.

– Что? Мелипон исчез? Вы, верно, шутите?

– Я серьезно, – заверил его техник. – Эдди Дорн вместе с двумя другими инерциалами следили за ним вплоть до мотеля, известного под названием «Башня разнообразнейшего эротического опыта». Это подземное сооружение, состоящее из шестидесяти апартаментов, предназначенных для бизнесменов, приезжающих туда со своими девицами и не стесняющихся в развлечениях. Эдди со своими коллегами не допускали, чтобы он находился в активном состоянии. Для верности мы послали туда одного из наших телепатов, мистера Г. Г. Эшвуда, чтобы он провел измерения. Он подтвердил наличие зоны помех вокруг сознания Мелипона и, поскольку помочь им ничем не мог, вернулся в Топеку, штат Канзас, где пытается завербовать для нас нового сотрудника.

Ранкитер, почти проснувшись, закурил сигарету. Он сидел, сгорбившись, уперев ладони в подбородок, и полосы дыма плыли в поле зрения визира, установленного по его сторону видеофонной линии связи.

– Вы уверены, что этим телепатом был Мелипон? Насколько я понимаю, никто не знает, как он выглядит – он чуть ли не каждый месяц меняет свой физиономический шаблон. Каково было его поле?

– Мы направили туда Джо Чипа с заданием проверить замеры напряженности поля в районе мотеля. Чип говорит, что максимальная напряженность, которую он зарегистрировал, составляла 62,5 блр телепатической ауры. Из всех известных нам телепатов только Мелипон способен на такое. Поэтому, – закончил техник, – мы и воткнули в карту обозначавший его значок. А теперь он… он исчез.

– А вы на полу искали? Или за картой?

– Он исчез в электронном смысле! Этого человека нет больше на поверхности Земли, а также – в той степени, в какой мы можем ориентироваться, – его нет и в зоне известных внеземных территорий.

– Я спрошу совета у своей покойницы жены, – сказал Ранкитер.

– Но сейчас ночь. В эту пору моратории закрыты.

– Не в Швейцарии, – ответил Ранкитер, изобразив улыбку, словно горло у него было наполнено невкусной ночной слюной. – Спокойной ночи. – И он отключился.

Герберт Шенгейт фон Фогельсанг, владелец Моратория Возлюбленных Собратьев, приходил на работу раньше всех сотрудников. В это время движение внутри холодного, гулкого здания только начиналось: в приемной уже ждал с билетом в руке взволнованный, похожий на священника мужчина в очень темных очках. Он был одет в куртку из кошачьего меха и желтые остроносые ботинки. Казалось, что он, пользуясь свободной минутой, пришел навестить кого-то из родственников. Приближался День Воскресения Из Мертвых – день, официально посвященный находящимся в полужизни, и следовало ожидать, что скоро начнется наплыв посетителей.

– Я вас слушаю, – с вежливой улыбкой проговорил Герберт. – Я лично приму ваш заказ.

– Это такая старенькая женщина, – пояснил клиент. – Маленькая и сухонькая. Моя бабушка.

– Минуточку. – Герберт направился в сторону холодильных блоков, чтобы отыскать номер 3-054-039-Б.

Найдя нужного человека, он сверил данные с прикрепленной там же контрольной карточкой. Получалось, что старушке оставалось находиться в состоянии полужизни только пятнадцать дней. «Не так много», – подумал он, привычно прилаживая переносной усилитель протофазонов к прозрачному синтетическому материалу, из которого был выполнен гроб. Он прикрепил усилитель, настроил его на нужную частоту и прислушался, проверяя, нормально ли функционирует сознание.

Из динамика слышался слабый голос:

– …и…и как раз тогда Тилли сломала ногу в колене. Мы думали, что она никогда не оправится. Она так глупо себя вела, сразу начала ходить…

Удостоверившись, он выключил усилитель, связался с одним из членов бригады обслуживания и попросил его доставить номер 3-054-039-Б в гостиную, где клиент сможет побеседовать со старой дамой.

– Вы слышали ее, правда? – спросил посетитель, отсчитывая необходимую сумму.

– Да, лично, – ответил Герберт. – Все функционирует надлежащим образом.

Он щелкнул несколькими переключателями и откланялся:

– Желаю вам счастливого Дня Воскресения, сэр.

– Благодарю…

Клиент сел, повернувшись лицом к гробу – от покрывающей его изоляционной прослойки поднимался пар, – прижал динамик к уху и громко заговорил в микрофон:

– Флора, милая, ты меня слышишь? Мне кажется, что я уже различаю твой голос, Флора!

«Когда я умру, – подумал Герберт Шенгейт фон Фогельсанг, – то в завещании потребую от потомков, чтобы они оживляли меня не чаще раза в сто лет. Тогда я смогу следить за судьбой человечества». Однако это было бы слишком разорительно для наследников – уж он-то знал это. В конце концов они взбунтовались бы, распорядились извлечь его тело из холодильника и – не дай бог! – похоронить.

– Погребение тел является варварским обычаем, – пробормотал он сам себе. – Это пережиток времен начала развития культуры.

– Разумеется, шеф, – сказала секретарша, сидящая за пишущей машинкой.

В гостиной уже набралось несколько клиентов, беседовавших со своими полуживыми родственниками. Они сидели спокойно, погруженные в размышления. Каждому из них в порядке очереди доставляли гроб. Эти люди, сохранившие верность и приходящие регулярно, чтобы засвидетельствовать свое почтение умершим, производили отрадное впечатление. Они поддерживали в полуживых бодрость в моменты активизации работы мозга, пересказывали им новости о происходящем в окружающем мире. И – платили Герберту Шенгейту фон Фогельсангу. Мораторий был доходным предприятием.

– Мой отец показался мне несколько ослабленным, – сообщил молодой человек, когда ему удалось привлечь внимание Герберта. – Я был бы вам весьма признателен, если бы вы уделили немного времени и проверили его.

– Разумеется, – ответил Герберт. Он прошел вместе с клиентом через гостиную, направляясь в сторону блаженной памяти родственника. Из контрольной карточки следовало, что осталось всего несколько дней – это объясняло нечеткую работу мозга. Но, несмотря на это, он немного повозился с настройкой протофазонного усилителя, и голос полуживого стал несколько громче. «Он уже на грани истощения», – подумал Герберт. Ему стало ясно, почему сын сам не хотел разбираться в данных контрольной карты; он не хотел понимать, что контакт с отцом должен неминуемо прерваться. Зачем говорить ему, что это, скорее всего, его последний визит сюда? Он сам может обо всем догадаться.

На приемной площадке, расположенной позади здания, показался грузовик. Из него выскочили двое мужчин, одетых в знакомую светло-голубую униформу работников фирмы «Атлас Интерплэн Вэн энд Сторэдж». «Или привезли еще одного полуживого, который только что распрощался с этим миром, или прибыли забрать кого-то, чей срок уже истек», – подумал Герберт.

Он лениво направился к ним, чтобы узнать, что там за дело, но в этот момент секретарша окликнула его:

– Герр Шенгейт фон Фогельсанг, простите, что я вам мешаю, но один из клиентов просит, чтобы вы помогли разбудить его родственника. – Голос ее приобрел особый оттенок, когда она добавила: – Этот клиент – мистер Глен Ранкитер, он прилетел прямо из Североамериканской Федерации.

Высокий пожилой мужчина с крупными руками подошел к нему широким пружинистым шагом. Он был одет в немнущийся цветной костюм из синтетики, трикотажную рубашку и яркий галстук ручной работы. Глаза его были слегка выпуклыми, круглыми и живыми, необычайно чуткими. Немного наклонив вперед массивную седую голову, Глен Ранкитер огляделся. На его лице было выражение профессиональной сердечности и внимательности, которое на мгновение сосредоточилось на Герберте и почти немедленно переключилось на что-то другое, как только Ранкитер сконцентрировался на цели своего прибытия.

– Как себя чувствует Элла? – прогудел он. Казалось, его голос усиливался каким-то электронным приспособлением. – Можно ее немного расшевелить? Я хочу поговорить с ней. Ей всего лишь двадцать, и она должна быть в лучшей форме, чем я или вы.

Ранкитер засмеялся, но смех его был отвлеченным. Он всегда смеялся или улыбался, голос его гремел, но по сути дела он никого не замечал и никто его не волновал – это только его тело улыбалось, раскланивалось или протягивало руку. Ничто не проникало в его сознание, остававшееся независимым. Он всегда был вежлив, но полон отчуждения. Потянув за собой Герберта, он быстрыми шагами направился к холодильникам, в которых помещались полуживые, и среди них – его жена.

– Давненько вы не заглядывали к нам, мистер Ранкитер, – заметил Герберт. Он никак не мог припомнить данных контрольной карты миссис Ранкитер, из которых стало бы ясно, какой отрезок полужизни оставался ей.

Ранкитер, положив на плечо директора моратория свою широкую плоскую ладонь и заставляя его таким образом идти быстрее, сказал:

– Это очень важно, герр Фогельсанг. Мы, то есть я и мои сотрудники, столкнулись с проблемой, выходящей за границы рационального. В настоящее время я не могу поделиться с вами фактами, но складывающаяся ситуация может быть опасной. Хотя, быть может, все не так безнадежно и в отчаяние впадать не следует. Где Элла? – Он остановился и принялся оглядываться по сторонам.

– Я доставлю ее вам в гостиную, – сказал Герберт. Клиентам не разрешалось находиться в помещении холодильника. – У вас есть жетон с ее номером?

– Черт побери, нет. Я давным-давно его потерял, – сказал Ранкитер. – Но вы знаете мою жену и сможете ее отыскать. Элла Ранкитер, около двадцати лет. Глаза голубые, волосы каштановые. А где находятся теперь эти гостиные?

– Проводите мистера Ранкитера в гостиную, – приказал Герберт одному из своих сотрудников, подошедшему поближе к ним, желая рассмотреть известного на весь мир владельца фирмы анти-пси.

– Там полно людей, я не могу разговаривать с Эллой, – с неудовольствием проговорил Ранкитер, заглянув в гостиную. Он догнал Герберта, направлявшегося в сторону архива фирмы. – Мистер Фогельсанг, – обратился он к директору моратория, снова водрузив свою огромную лапу ему на плечо. Герберт ощутил тяжесть и убедительность этой длани. – Разве, у вас не найдется местечка поспокойней для приватных бесед? Я намерен говорить со своей женой о делах фирмы. Это не подлежит разглашению.

– Я могу доставить миссис Ранкитер в одно из наших служебных помещений, сэр, – услужливо предложил Герберт, загипнотизированный уверенным тоном Ранкитера и силой его личности. Он попытался прикинуть, какие проблемы могли заставить Глена Ранкитера покинуть свою резиденцию и предпринять столь позднее паломничество в Мораторий Возлюбленных Собратьев, чтобы расшевелить, как он сам вульгарно определил, свою жену. «Какие-нибудь неприятности», – решил он.

В последнее время тон крикливых реклам, помещаемых в телепрограммах и домашних газетах всевозможными компаниями анти-пси, стал еще более навязчивым.

«Береги свою интимную жизнь!»– кричали объявления в газетах и по всем каналам телевидения круглосуточно. «В самом ли деле никто не принимает волны твоего мозга? Действительно ли ты сам по себе?» Все это насчет телепатов. А, кроме того, еще этот истерический страх перед ясновидящими… «А не известны ли заранее твои намерения кому-то, кого ты даже не знаешь? Избавься от неуверенности! Ближайший профилакторий, в который ты обратишься, проинформирует тебя, не являешься ли ты жертвой телепатического воздействия извне, и, если ты пожелаешь, нейтрализует это вмешательство! Плата умеренная».

Профилактории. Ему нравилось это слово: оно было точным и преисполненным достоинства. О их полезности он знал по собственному опыту: два года назад, по не известным никому соображениям, какой-то телепат подверг зондажу весь персонал его моратория. Скорее всего, он хотел перехватить какую-то информацию, которой обменивались посетители со своими полуживыми родственниками. А может быть, это касалось какой-то определенной особы, пребывающей в моратории? Так или иначе, но представитель одной из фирм анти-пси подтвердил наличие телепатического поля и сообщил Герберту об этом. Директор моратория подписал специальный договор – и командированный фирмой антителепат расположился на территории моратория. Телепата не обнаружили, но воздействие его было нейтрализовано в полном соответствии с обещаниями рекламных объявлений. Поверженный телепат в конце концов убрался восвояси, и мораторий освободился от чужого пси-влияния. Но теперь Герберт проводил ежемесячный профилактический осмотр всего персонала.

– Весьма признателен, мистер Фогельсанг, – сказал Ранкитер, идя вместе с ним через служебное помещение, заполненное сотрудниками, к пустой комнате, в которой воздух пропитался запахом пыльных и никому не нужных микродокументов.

«Разумеется, – размышлял Герберт, – я поверил им на слово, что сюда пробрался телепат. Они показали мне данные, и сказали, что это и есть доказательство. Но это мог быть и обман – они могли сфабриковать эти данные в своих лабораториях. Так же я поверил, что телепат убрался. Он пришел и ушел, а я заплатил за это две тысячи посткредов. Хотя разве это возможно, чтобы профилактории были просто бандой шарлатанов, безнаказанно утверждающих, что их услуги необходимы даже тогда, когда в том нет нужды?»

Решая этот непростой вопрос, он снова пошел к архиву. Ранкитер на этот раз не пошел за ним, а усиленно заерзал, пытаясь устроиться в кресле поудобнее. Оно было слишком тесным для него и страшно скрипело. При этом он вздохнул, и Герберту показалось, что этот крепко сложенный пожилой мужчина, несмотря на свою энергичную внешность, страшно устал.

«Забравшись так высоко, человек обязан вести себя определенным образом, – думал Герберт. – Он должен производить впечатление, что представляет собой нечто большее, чем простой смертный с присущими ему слабостями. В тело Ранкитера, вероятно, вживлена дюжина артифоргов, искусственных органов, подключенных к различным точкам его организма и заменяющих его естественные части, переставшие правильно работать. Медицина может оказывать влияние на разные части организма человека, и Ранкитер пользуется этим. Интересно, сколько ему может быть лет? Теперь невозможно определить возраст человека по его внешнему виду. Особенно после девяноста».

– Мисс Бисон, – сказал он своей секретарше, – прошу вас, отыщите миссис Эллу Ранкитер и сообщите мне ее идентификационный номер. Ее следует доставить в помещение 2-А.

Он уселся напротив секретарши и потянулся за щепоткой табака «Принцесс», производства фирмы «Трайборг и Трейер», а мисс Бисон приступила к выполнению приказания – отыскать жену Ранкитера.

2

Лучший способ заказать пиво – произнести «Убик»! Сваренное из отборного хмеля на воде высокого качества, дозревающее для приобретения идеального вкуса, пиво «Убик» является в этой стране пивом номер один. Изготовляется только в Кливленде.

Элла Ранкитер лежала, вытянувшись в своем стеклянном гробу, окутанная ледяным туманом. Глаза ее были закрыты, а руки раз и навсегда подняты к лишенному какого бы то ни было выражения лицу. Последний раз Ранкитер видел ее года три назад – и, разумеется, за это время она ничуть не изменилась. Было известно, что теперь с ней не может произойти никаких перемен, по крайней мере, связанных с ее внешним видом. Но каждый раз, когда ее заново подготавливали к состоянию полужизни, пусть даже ненадолго активизируя ее мозг, она немного приближалась к своей окончательной смерти. Постепенно уменьшался и таял тот запас времени, в течение которого она еще могла возвращаться в сознание.

Именно этот факт был причиной того, что он не пробуждал ее чаще. Он сказал себе, что это по сути дела то же, что просто вогнать ее в гроб. Оживление являлось грехом перед ней самой. Из его памяти стерлись ее собственные пожелания, высказанные еще до гибели или во время первых встреч. Но, так или иначе, будучи старше ее уже в четыре раза, он сам должен быть разумен по отношению к таким делам. Что она хотела? И далее функционировать на равных правах с ним как совладелица «Корпорации Ранкитера». Отлично: к этому пожеланию он прислушался. Он консультировался с ней каждый раз, когда фирма оказывалась на грани кризиса. Именно так он поступал и теперь.

– Черт бы побрал эти наушники, – недовольно буркнул он, прижимая к уху пластмассовый кружок. – И этот микрофон тоже – все, что мешает поговорить как следует.

Он нетерпеливо крутился в неудобном кресле, которое ему подсунул этот Фогельсанг, или как там его зовут, следил за состоянием жены, постепенно возвращавшейся к сознательному состоянию, желая, чтобы она поторопилась. Неожиданно он панически подумал: а вдруг ей вообще это не удастся, может быть, силы ее уже исчерпаны, а они ничего не сказали ему об этом? Или же сами не заметили? Может, следовало бы вызвать этого типа, Фогельсанга, и потребовать от него объяснений? Может, они совершили какую-нибудь чудовищную ошибку?

Элла всегда отличалась изяществом: кожа ее была светлой, глаза, когда она еще могла открывать их, – живыми и ярко-голубыми. Но этого уже не будет никогда. Можно говорить с ней, слышать ее голос… но никогда она не поднимет век, не пошевелит губами, не улыбнется в ответ на его приветствие и не заплачет при его уходе. «Окупается ли это? – спросил он сам себя. – Лучше ли эта система той, что была раньше: непосредственный переход из состояния полной жизни в могилу? В определенном смысле я все еще вместе с ней, и я имею возможность выбирать – или это, или ничего», – решил он.

В наушнике постепенно и неразборчиво стали звучать какие-то слова, перепутанные и не имеющие значения мысли, фрагменты таинственного сна, в который была погружена Элла. Что может ощущать человек, находящийся в состоянии полужизни? Ему никогда не удавалось понять это на основе рассказов Эллы. Наверное, было просто невозможно передать все чувства, появляющиеся только в этом состоянии. Как-то она сказала ему: «На человека перестает действовать земное притяжение, ты ощущаешь себя все более невесомым, поднимаешься все выше. Мне кажется, что когда кончается этот отрезок полужизни, человек выплывает за пределы Солнечной системы, прямо к звездам». Но и она не знала, а только предполагала и делала допущения. Однако она не производила впечатления испуганной или несчастной.

Такое положение вещей его вполне устраивало.

– Здравствуй, Элла. – Он не знал, с чего ему начать.

– Ах, – услышал он ее ответ. Ему показалось, что она растерялась. Но, разумеется, лицо ее при этом сохраняло полную неподвижность. По нему ничего невозможно было прочитать. Он отвел глаза. – Ну, Глен, как дела? – спросила она тоном изумленного ребенка. Его визит всегда был для нее неожиданным и волнующим событием. – Что… – она заколебалась. – Сколько прошло времени?

– Два года, – ответил он.

– И что новенького?

– Черт побери, – ответил он, – все предприятие разваливается. Я поэтому и приехал: ты же сама хотела принимать участие во всех решениях насчет новых методов работы, и – бог свидетель – именно сейчас нам необходимо разработать эти методы или, по крайней мере, реорганизовать всю нашу поисковую систему.

– А мне снилось… – сказала Элла. – Я видела туманный красный свет, он был ужасен. Но, несмотря на это, меня все время тянуло к нему, я не могла удержаться.

– Да, – кивнул Ранкитер, – об этом говорится в «Бардо Тходол», «Тибетской Книге Мертвых». Вспомни, врачи рекомендовали тебе прочесть ее, когда… когда ты умирала.

– Туманный красный свет – это нехорошо, правда? – спросила Элла.

– Да. Его следует избегать. – Он откашлялся. – Слушай, Элла, у нас неприятности. Ты в силах выслушать меня? Я бы не хотел чрезмерно утомлять тебя. Просто скажи, что ты устала или хочешь поговорить о чем-нибудь другом.

– Это так необычно. Мне кажется, я проспала все это время после нашего разговора. Что, действительно прошло два года? Знаешь, что мне кажется, Глен? Что все мы – и эти люди, которые окружают меня, – больше и больше интегрируемся. Все больше моих снов не имеют ко мне никакого отношения. Временами я мужчина, иногда – пожилая женщина, страдающая расширением вен, порой – ребенок… Я оказываюсь в местах, которые никогда в жизни не видела, и совершаю разные бессмысленные поступки.

– Что ж, это объясняют тем, что ты изменяешься в направлении нового лона, из которого должна родиться на свет. А этот туманный красный свет означает нехорошее лоно – тебе не следует идти туда, это унизительный и скверный тип лона. Скорее всего, ты предвидишь свою будущую жизнь или как там это еще можно назвать.

Он чувствовал себя довольно глупо, изъясняясь таким образом, поскольку принципиально не придерживался никаких религиозных убеждений. Но явление полужизни было реальностью, превратившей всех в теологов.

– Ну, ладно, – сказал он, меняя тему, – послушай, что случилось. С. Доул Мелипон исчез из поля зрения. Именно поэтому я и приехал сюда.

На мгновение наступила тишина, а потом Элла рассмеялась.

– Кто или что есть этот самый С. Доул Мелипон? Мне просто не верится, что нечто такое может существовать.

Так хорошо знакомый ему теплый тон ее смеха заставил его вздрогнуть. Он слишком хорошо помнил его, даже после разлуки. Смеха жены он не слышал уже лет десять.

– Ты, наверное, забыла, – сказал он.

– Нет, я не могу забыть что-то такое, что называлось бы С. Доул Мелипон. Это что-то вроде домового?

– Это главный телепат Рэймонда Холлиса. Вот уже полтора года, а точнее, с того момента, когда Г. Г. Эшвуд засек его в первый раз, рядом с ним всегда держится по крайней мере один из наших инерциалов. Мы никогда не спускали с него глаз, мы просто не можем себе этого позволить. Если появляется необходимость, он может создать поле, вдвое сильнее, чем любой другой сотрудник Холлиса. Кроме того, Мелипон – лишь один из людей Холлиса, которые исчезли, по крайней мере, для нас. Ни одна из организаций, входящих в Объединение, не знает об этом больше нас. Я подумал, что можно спросить тебя, как мне следует поступить. В точности, как ты отметила в завещании. Помнишь?

– Помню. – Казалось, что она говорит издалека. – Дайте больше рекламы по телевидению. Предупредите людей. Скажите им… – ее голос постепенно таял.