Текст книги "Брошенное королевство"

Автор книги: Феликс Крес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Она зря теряла время. Пытаясь отгадать, станет ли он на нее кричать, издеваться или угрожать, она не заметила, какой вариант он в конце концов избрал. Ради Шерни, почему этот мужчина с приятным голосом просто не сказал: «Посоветуй мне, ваше высокоблагородие, как нам лучше решать наши общие дела»? Все равно, даже если он и дурак…

Пустые доспехи шумно бренчали на подставке. Может, не стоило их трясти?

6

Целую неделю Таменат, со всеми удобствами живший в доме человека, о котором он говорил Ридарете, мог вволю осматривать город и слушать сплетни в корчмах. Досточтимый Оген был купцом; просивший о приюте Таменат едва не столкнулся с ним в дверях, поскольку хозяин как раз собирался куда-то по важным делам. Он узнал старого мудреца Шерни и даже обрадовался ему, но делами пренебречь не мог – и вскоре выяснилось, что это означает. Дом постоянно оставался отданным на милость двоих обленившихся слуг. Оген вскакивал рано утром и тут же убегал, в полдень возвращался на обед, который приносили ему из ближайшей корчмы, немного дремал и снова где-то исчезал, возвращаясь только ночью. Он был богат, имел в своем распоряжении хороших счетоводов, интендантов, помощников – и испытывал потребность действовать, какой не постыдился бы и князь-представитель (в Лонде уже несколько дней не говорили ни о чем другом, кроме как о необычной активности нового властителя провинции и переменах, которые эта активность предвещала; перемены же, как это им свойственно, могли быть только к худшему). Оген считал, что без него все рухнет.

Таменат тоже ощущал потребность действовать, но пока что ему приходилось ее укрощать. Ему, правда, удалось пару раз поговорить с хозяином, но он переусердствовал, ходя вокруг да около, и так ничего и не узнал. Ему следовало признать, что болезненная осторожность не окупается, но сделать этого он не мог, поскольку был математиком и, как большинство математиков, считал, что никогда не ошибается. Так что, ища причины своих неудач, он начал косо поглядывать на Ридарету. Он достаточно долго провел на Агарах, чтобы заразиться некоторыми моряцкими предрассудками. Эта девушка явно приносила несчастье.

Красочная жизнь купца Огена не слишком ее заинтересовала. Будучи в молодости бродягой-авантюристом, он чисто случайно столкнулся с Готахом-посланником, самым знаменитым из ныне живущих историков Шерни. В течение нескольких лет – по меркам Шерера, ибо в Безымянном краю, где обычно пребывал Готах, время текло иначе – в путешествиях он служил мудрецу Шерни носильщиком и телохранителем, пережив во время этой службы немало приключений. Он действительно много узнал о Шерни – и это были не какие-то туманные мечты, но реальные знания. Однако приключения ему в конце концов наскучили, он расстался с посланником и осел в Лонде, где вел богатую и спокойную жизнь купца (если можно было назвать покоем неустанную муравьиную беготню). С Таменатом он встречался много лет назад и лишь однажды, но хорошо его узнал, поскольку однорукий мудрец-посланник был другом его господина и довольно долго жил под его крышей. Побывавший во многих передрягах, владеющий тремя языками носильщик, пьяница, забияка и купец умел смотреть и думать и потому имел понятие о многом. Ничего удивительного, что Таменат не сумел склонить его к разговору, ибо вообразил себя королем всех интриганов и хотел сделать так, чтобы Оген сам начал говорить на интересующие его темы. К сожалению, не известно, добился бы он в конце концов своего или нет (если, само собой, вежливый хозяин раньше не дал бы ему понять, что пропитание и ночлег путникам должны обеспечивать постоялые дворы), если бы не капризная агарская княжна. Она отчаянно скучала – и разгневанному Таменату однажды не осталось ничего другого, кроме как включиться в середину приятной беседы, которую она завела с бывшим носильщиком Готаха.

Был поздний вечер, когда старый ученый, выйдя из своей комнаты, услышал голоса в соседней, отданной в распоряжение Ридареты. Дверь осталась приоткрытой, и Таменат остолбенел, заглянув внутрь. Восхищенный хозяин – крепко сложенный старый холостяк – сидел на постели прекрасной Риди, глядя на толстые косы, которые она заплетала перед сном. Девушка, одетая в короткую ночную рубашку, устроилась перед маленьким зеркальцем, единственным, имевшимся в доме одинокого мужчины. Они разговаривали по-гаррийски; хозяин, к счастью (а может, скорее к сожалению) хорошо знал этот язык – единственный, которым пользовалась питавшая отвращение к любым познаниям агарская наследница трона.

– Я не посланник, госпожа, так что мне трудно, само собой, подтвердить наблюдения его благородия Тамената. Но если даже они и верны, само собой, в чем, собственно, не следует сомневаться, то здесь, само собой, никто не имеет о том понятия.

– Имперский трибунал ничего не знает обо всех этих… странных вещах?

– Не знаю, госпожа. Может, и знает, само собой… Я хочу лишь сказать, что в городе никто об этом не говорит, а такие дела ведь лакомый кусок для всяческих сплетников. Мало того, что это Громбелард, так еще и портовый город. – Оген многозначительно улыбнулся. – Отличная среда для расцвета всевозможных баек. Достаточно, чтобы в порт зашел корабль, которого тут еще не видели, и сразу же, само собой, в тавернах начинают рассказывать невероятные истории. Что якобы этот корабль невольничий, или пират, бежавший от шторма… Но о том, что распадается Шернь? Ни слова не слышал.

Никто из них не замечал возмущенного мудреца, заполнявшего своей фигурой весь дверной проем. Пламя полутора десятка свечей, горевших в большом канделябре на столе, отбрасывали мягкие отблески на голые колени заплетающей косы красотки. Удивительно, что смотревший на эти колени хозяин вообще соображал, о чем говорит.

Но как-то все же соображал.

– Ну, само собой… – задумчиво добавил он, – какое-то время назад ходили разные сказки о Лентах Алера и Полосах Шерни, лежащих в Тяжелых горах… Но только потому, что сама ее высочество княгиня-представительница была героиней этих историй. Говорю тебе, в корчмах слышали сказки, ваше благородие, ибо так вышло, что я сам был свидетелем и даже участником тех событий, само собой, так что знаю, как все было на самом деле… Я тогда еще служил моему посланнику, и именно после этого как раз ушел со службы. Я знаю, как все было на самом деле, – повторил он.

– Я слышала эту историю от Тамената, а он от Готаха, когда они встретились в Дартане… кажется, года два назад. Может, три. Но ты говоришь, о том были разговоры?

– И немало. А знаешь ли ты, госпожа, что уже и о тебе говорят?

– Обо мне? Где?

– В городе. Я от собственного продавца слышал.

Она закончила заплетать косу и быстро повернулась к собеседнику, закинув ногу на ногу. Возмущение Тамената возросло, как если бы он смотрел на собственную дочь, ведущую себя воистину чересчур свободно. Оген же казался попросту наглецом, не сводящим с нее сластолюбивого взгляда. Таменат уже открыл было рот, но лишь нахмурился и прислушался. Терпение его заслуживало восхищения, если учесть, что он ощущал страшное давление на мочевой пузырь – собственно, потому он и вышел из своей комнаты.

– И что говорят? Точно обо мне? – недоверчиво спрашивала Ридарета.

– Ну, ваше благородие, в этом городе не так много столь прекрасных женщин, к тому же… к тому же, само собой…

Он несколько смутился.

Она немного подождала.

– Одноглазых, – язвительно закончила она и тут же злобно рассмеялась, ибо (Таменат никогда этого не понимал) по каким-то причинам любила подчеркивать свое увечье; смущение хозяина, который не хотел касаться неприятного вопроса, явно доставило ей удовольствие.

– Да, не хотел тебя обидеть, госпожа… Это порт, большой порт, – поспешно продолжал он, словно постоянно заверять каждого в том, что Лонд является портовым городом, было обязанностью каждого местного жителя, – и здесь больше ходит моряцких легенд, чем легенд о Тяжелых горах. Сразу же вспоминают старую сказку, само собой, о дочери Бесстрашного Демона, короля всех пиратов. Очень красивой дикой пиратке, одноглазой… Если послушать, что они рассказывают, то ее уже все тут видели, само собой. Слуга мне сегодня рассказал, и я сразу же подумал, что это о тебе, госпожа. Вот так, госпожа, воскресают легенды.

Оген не имел ни малейшего понятия о том, кто такая эта женщина, которая гостит в его доме, он не знал даже того, что и она, и Таменат приплыли с Агар. Впрочем, даже если бы и знал… История о дочери Бесстрашного Демона была одной из самых известных моряцких баек Шерера. Кто смог бы оказаться лицом к лицу с подобной легендой и поверить, что все это правда? Так что хозяина удивил лишь внимательный взгляд девушки и странное выражение ее лица. Но, в конце концов, в том не было ничего необычного для женщины, которая вдруг узнала, что воскресила своим появлением легенду.

– Я много хожу по городу, но ничего не слышал, – сказал Таменат.

Оба поспешно повернулись к двери.

– О, ваше благородие! – сказал хозяин. – Мы тут как раз разговариваем, само собой…

– Да-да, знаю.

– И это плохо, что обо мне говорят? – спросила девушка.

– А разве хорошо?

– Не знаю! – фыркнула она. – С меня уже хватит этого… не знаю, как и назвать? Слежки? Игры в прятки? Ты притащил меня на край света, чтобы тайно убить, или что? Мы прячемся, строим из себя невесть что… Кто нас преследует? У тебя здесь какая-то миссия, о которой я ничего не знаю? Если все из-за этой Шерни, то это никак не объясняет, зачем мы уже неделю сидим у него на шее, – она кивнула на Огена.

Она довольно часто бывала несносной, но очень редко – агрессивной, по крайней мере в отношении Тамената, которому были известны несколько ее тайн… Однако сейчас она явно рвалась в бой.

– Наши дела, красотка…

– Никакая я не красотка! Госпожа, а лучше всего ваше высочество! Какие еще «наши дела»? Твои дела, занудный старик! У меня нет никаких дел!

Таменат замолчал и бросил взгляд на хозяина. Купец снова смутился. Этот бывалый и отважный человек, почти авантюрист, наверняка сумел бы воспользоваться арбалетом и мечом, но ссоры между его гостями явно повергали хозяина в замешательство. Он не вполне понимал, как ему следует себя вести, зато умел быстро соображать и связывать воедино разнообразные факты. Оген прекратил ссору (которая все более явно превращалась в обыкновенный скандал) лучшим из возможных способов, сказав:

– Это не мое дело, само собой… хотя, может быть, немного и мое… ибо если вы действительно скрываетесь или у вас какая-то миссия, то…

Они выжидающе уставились на него, сбитые с толку.

– Я думал, это случайность, ваше благородие… – обратился он прямо к Таменату (но не пропустил момент, когда в разрезе ночной рубашки мелькнула острая верхушка дородной женской груди; воистину, он был человеком крайне наблюдательным). – Я думал, внимание привлек другой дом…

Лысый великан наклонил голову: «Да?»

– Уже дня два тут крутится какой-то шпион трибунала. Я не видел причин, по которым следует наблюдать именно за моим домом, само собой… Но теперь, само собой, я хотел бы знать… Короче говоря, нет ли действительно каких-то причин?

Наступила тишина.

– Ваше благородие, – спокойно, но вместе с тем решительно добавил хозяин, – я вовсе не утверждаю, что не захочу вам помочь, если вам требуется помощь. Но, само собой, если есть какие-то дела, связанные с вашим пребыванием в Лонде, которыми мог бы заинтересоваться трибунал, то я желаю это знать. Я здесь живу, и у меня здесь торговое предприятие. Есть какие-то причины для того, чтобы привлечь к вам внимание трибунала?

Даже математик порой вынужден признать, что он не непогрешим. Таменат ошибся в расчетах и мог лишь проклинать собственную глупость. Но все же он был превосходным интриганом!

– Не вижу никаких причин, – сказал он, идя напролом, хотя не стоило рассчитывать на доверчивость хозяина, особенно в свете того, что недавно говорила разозленная Ридарета. «Миссия», «игра в прятки», и под конец всего «ее высочество», просто превосходно. – Говоришь, досточтимый друг, что кто-то за нами наблюдает? Шпион трибунала?

Оген повертел рукой.

– С трибуналом тут не шутят, – ответил он. – Следить за мирными и к тому же состоятельными горожанами тут не принято, само собой. Того, кто этим занимается, могут счесть вором, который хочет познакомиться с привычками своей жертвы. Если же он этим занимается все равно, то либо он крайне глуп, либо… у него есть на это право.

– И он столь легко позволил бы себя распознать? – усомнился Таменат.

– Легко, ваше благородие? Вовсе не уверен, что легко. Вы живете у меня уже неделю, само собой. А я совершенно случайно обратил внимание на необычайно красивого парня и столь же случайно заметил его вчера во второй раз, посреди ночи, то есть в достаточно неподходящее время.

– Если бы это был шпион трибунала, то, наверное, кто-нибудь его бы сменил?

– Ваше благородие… не знаю. Не я же посылаю разведчиков на улицы. Я говорю о том, само собой, что привлекло мое внимание, и что в связи с этим пришло мне в голову. А пришло главным образом потому, что ее благородие, – он посмотрел на Ридарету, – спросила, почему вы скрываетесь и есть ли у тебя какая-то миссия.

Ну конечно. Ясно было, что Оген готов отказаться – хотя и с сожалением – от созерцания голых коленок агарской девицы и выставить ее на рассвете за порог, естественно, вместе с опекуном.

Таменат глубоко вздохнул.

– Ладно. Сидите тут.

Сказав это, он с ходу направился туда, куда направлялся с самого начала. Как можно быстрее вернувшись в комнату, он подвинул к себе табурет и сел. Табурет скрипел и трещал. Старик думал. Хозяин ждал, Ридарета разглядывала ногти.

– Зимой, полтора года назад, я обменялся письмами со старым другом, – сказал Таменат. – С твоим посланником, Оген. Как и говорила Ридарета, мы встретились несколько лет назад, и именно тогда я узнал историю поисков Лент Алера в Тяжелых горах, сам же поведал Готаху другую историю. Неважно, что из этого вышло, достаточно того, что с тех пор мы знали, где искать друг друга в случае необходимости. Зимой Готах послал мне письмо, в котором описал продолжение своей истории. Да, той самой, в которой и ты принимал участие, Оген. Княгиня – представительница императора велела записать одну из самых удивительных историй, какие видел Громбелард. Последние главы этой истории – рассказ о ней самой, об императорской дочери, ввязавшейся в непостижимую авантюру. В ней участвовал и кое-кто еще, а именно горбатый старик, носивший с собой странный инструмент.

Выражение лица хозяина изменилось.

– Как я понимаю, ваше благородие, ты упоминаешь того старика не без причины… Ты имеешь в виду легенду?

– Легенда и легенда… Мир не состоит из одних легенд. Это страж законов всего, бессмертный носитель всей сущности Шерни, и даже более того – символ причины, по которой возник мир под ее Полосами.

Ридарета открыла рот, но Таменат посмотрел на нее столь сурово, что она отказалась от вопросов.

– Страж законов, – продолжал он, – во имя высших соображений вынужден был вторгнуться в жизнь императорской дочери, а та… от него избавилась. Можно сказать, что он проиграл, поскольку вел определенную игру. Возможно, как раз эта история – действительно сказка, вымысел. Существование стража – факт, описание же его передано столь верно, что не имевшая понятия о Шерни княгиня наверняка действительно его знала. Но все остальное? Из посланной Готаху книги… он получил ее с просьбой высказать свое мнение, мнение посланника, а также участника некоторых событий… так вот, из этой книги следует, что ее королевское высочество Верена приказала схватить стража и живьем замуровать его в подземельях здания, которое позднее сгорело и было разрушено во время беспорядков в Громбе. Вечная тюрьма для того, кого невозможно убить. Вопрос в том, что из этого правда? Могла ли княгиня, диктуя свою историю летописцу, выдать подробности, которые никогда не должны были всплыть? А может, она сама этого хотела? Это выдающаяся женщина, и, возможно, она прекрасно понимала, что страж законов всего не ходит по Шереру просто так… Он угрожал ей, и его убрали, но, возможно, она сочла, что многие годы спустя, может быть даже после ее смерти, кому-то понадобятся указания, где его искать? А может, она продиктовала эту историю, движимая самым обычным тщеславием, желая увековечить свой триумф над могущественным и ненавистным противником, но изменила некоторые детали, и потому найти место, где находится его тюрьма, нереально? Не знаю. Но я знаю, кто помогал княгине во всех ее предприятиях. Ее советница и пособница, вернувшаяся из Дартана, чтобы спасти край, который любила. Сегодня она – первая наместница верховного судьи трибунала в Лонде. Сомневаюсь, чтобы она не знала о страже законов.

Его внимательно слушали.

– Вот почему, – закончил Таменат, – я не спешу трубить всем и повсюду ни о том, что собираюсь в Громб, ни по какому делу я туда собираюсь. Тяжело признаваться, но… как лах'агар, посланник, я мало что в жизни совершил. А в итоге еще оказалось, что моя работа, работа математика, уже не имеет никакого значения. Скоро я сдохну, – заявил он со свойственной ему утонченностью. – У меня уже нет времени искать новую цель в жизни, и мне пришло в голову поискать стража законов, возможно, мне удастся совершить нечто важное и вместе с тем интересное. А ты меня, надеюсь, простишь, Оген, если я скажу, что, будучи скверным интриганом, не сумел оценить, могу ли я быть с тобой откровенным. Вероятно, во всем Лонде нет никого, кто лучше тебя разбирался бы в вопросах, связанных с Шернью. Ты мог бы даже быть советником наместницы, опытным экспертом. Я пытался тебя прощупать, только и всего.

– Ты боялся, ваше благородие, что я служу трибуналу?

– А кто мог мне гарантировать, что это не так?

Купец странно посмотрел на него, но не сказал, что у него на уме. Что и к лучшему, ибо мысли эти были отнюдь не лестны для бывшего мудреца Шерни. Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что стоило бы… пусть и весьма сдержанно… дать кое-что понять.

– Дуя на холодное, ваше благородие, ты ничего в этом краю не добьешься.

– Хочешь учить меня, Оген, чего можно добиться в этом краю? Ты думаешь, у меня нет руки, потому что ее защемили математические таблицы? Я потерял ее здесь, командуя арбалетчиками громбелардской гвардии, еще до того, как ты появился на свет.

– Многое изменилось, ваше благородие.

– И все же предпочитаю дуть на холодное, как ты говоришь.

– Ваше благородие… но целую неделю?

– И все же, – констатировал Таменат, – по какой-то причине трибунал нами заинтересовался. Ведь ты утверждаешь, что перед твоим домом караулит их шпион? Так что, возможно, моя осторожность не столь уж бессмысленна?

Оген поскреб затылок.

– Если бы мне пришлось догадываться…

Он выразительно и на этот раз явно нарочито посмотрел на Ридарету.

– Что? – не понял Таменат.

– Ничего, – буркнула княжна, которая, напротив, поняла, о чем речь, и с любопытством посмотрела на хозяина. – Говоришь, это из-за меня?

– Гм, ваше благородие, гм… Честно говоря, само собой, я не помню, чтобы в Лонде… и вообще где-либо, гм, само собой…

Она выжидающе молчала.

– Чтобы я видел когда-нибудь такую… само собой, ваше благородие… такую…

Что бы ни означали жесты его поднятых рук, они были все обширнее.

– Такую шпротину? – подсказала она.

Оген широко и с облегчением улыбнулся, ибо матросский язык не был ему полностью чужд. Он кивнул. Но Таменат неожиданно разозлился.

– Вы хотите меня убедить, будто трибунал посылает шпионов за юбкой? Ну, это уже, пожалуй, чересчур!

– Ведь трибунал, господин, наверняка платил бы ее благородию очень большие деньги за… само собой… Ну, даже не за это самое, того… гм… – сразу же оговорился он. – Но заполучить женщину, которая может задурить голову любому?

– Одноглазую?

– О-о, знал бы ты, сколь многие… – начала она, слегка растягивая слова, но замолчала, сдерживая смех, когда Таменат предупредительно поднял палец.

– Подобная женщина привлекает к себе внимание, – решительно сказал он.

– Пусть привлекает, – парировал Оген. – Любая красивая женщина привлекает к себе внимание, и что с того? Разве кто-то отказывается, сам понимаешь, от общества красивых женщин из-за того, что они, сам понимаешь, возможно, служат трибуналу? Похоже, только ты, ваше благородие, готов подозревать каждого в том, что, сам понимаешь…

Против подобных доводов трудно было что-либо возразить.

Сами понимаете.

– Думаешь, они хотят меня завербовать? – спросила она все с той же усмешкой.

– Не знаю, госпожа. Но я просто думаю, что если бы я занимал какой-то пост в трибунале и узнал, что в городе, само собой, есть женщина, о которой в корчмах рассказывают чуть ли не легенды, то я бы послал какого-нибудь шпиона, чтобы он выяснил, кто она такая. Трибунал собирает сплетни и тайно интересуется каждым, кто, само собой, не такой как все. Ни с того ни с сего в Лонде появляется женщина, о которой чуть ли воробьи не чирикают, неведомо кто, откуда, по какому делу, а трибунал это нисколько не волнует?

Таменат пожал плечами, с трудом скрывая раздражение. Его подопечная смотрела на него с легкой, все так же многозначительной улыбкой. Похоже было, что в ближайшее время выражение ее лица не изменится.

Ему вдруг пришло в голову, что он – старый дед. Увы, по-настоящему старый. У него даже мысли не промелькнуло, что Ридарета… Да, он вроде бы знал, что она невероятно красива, но знал… как бы это сказать… только теоретически. Даже, пожалуй, математически. К другим красивым женщинам она относилась как восемь и две трети к шести.

В какую формулу он должен был себя подставить, как упростить и преобразовать свою дедовскую сущность, чтобы в правой части уравнения получить результат в виде шестидесятилетнего молокососа? (Ибо в то, что можно быть молокососом даже сорокалетним, Таменат уже не слишком верил; столь молодые люди вроде бы еще растут?)

– Иду спать, – заявил он, поднимаясь с табурета; сиденье облегченно скрипнуло. – Завтра или послезавтра отправляемся в Громб. Вот и конец твоим хлопотам, Оген, и конец нашим столкновениям со здешним трибуналом. Ты тоже идешь? – строго спросил он приятеля, останавливаясь в дверях. – Ну тогда… пошли вместе, охотно выпью с тобой бокальчик вина перед сном.

«Бокальчик» означал солидную пьянку; Оген, если уж начал пить, просто так остановиться уже не мог. Ясно было, что ранним утром, как обычно, он не вскочит. Таменат умел мстить…

Ридарета осталась одна.

Сперва она просто сидела, улыбаясь скверному матовому зеркальцу и мягко поглаживая его ногтем. Потом сняла повязку и всмотрелась в свое изуродованное старой раной лицо, с явным удовольствием водя пальцем по шрамам, окружавшим пустую глазницу. Наконец она взяла длинную шпильку для волос и, медленно приблизив медное острие к уцелевшему глазу, коснулась его, сперва прикусив губу, а потом оскалив зубы. Сердце ее билось все сильнее и быстрее.

Она убрала руку, но шпильку не положила. Встав, она подошла к двери и выглянула за порог, прислушиваясь. Из глубины дома доносились неясные голоса пьющих вино мужчин. Удостоверившись, что они по-настоящему заняты, она осторожно закрыла дверь и вернулась на свой стул.

И снова какое-то время она сидела неподвижно, но сердце ее билось столь отчаянно, что это было заметно даже через рубашку. Потом приподняла ее край и зажатой в другой руке шпилькой проткнула кожу на животе; вздрогнула, вонзая шпильку глубже и наклоняясь. Искаженное судорогой лицо, изуродованное открытой мертвой глазницей, выглядело отталкивающе. Но вскоре гримаса боли начала уступать место неясной улыбке. Она воткнула шпильку до конца, после чего медленно выпрямилась, словно желая сильнее покалечить внутренности торчащим в теле острием. Вытащив шпильку до половины, она снова ее вонзила, еще раз медленно наклонившись. Плечи ее слегка вздрагивали. Наконец она постепенно вытащила шпильку. На снова опущенной рубашке расползлось красное пятнышко – сперва маленькое, потом все больше. Сидевшая на стуле женщина жадно разглядывала в зеркале свое лицо. Поднеся шпильку ко рту, она облизала ее и положила на стол, после чего снова прикрыла повязкой выбитый глаз.

Она вышла из дома еще до рассвета.