Текст книги "Брошенное королевство"

Автор книги: Феликс Крес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

20

В Лонде, в отличие от сердца Тяжелых гор, рассвет удалось заметить, особенно если учесть, что день выдался ясный. Арма этой ночью много раз просыпалась, пока наконец не смирилась с бессонницей, глядя в окно через прекрасное, только что вставленное дартанское стекло. Еще недавно в этих окнах были скверные мутные стеклышки в оловянных рамках.

Наклонив голову набок, наместница прикусила губу, нежно посмотрев на спящего рядом мужчину, и мягко отбросила с его лба прядь волос.

– Что я тут делаю? – почти беззвучно прошептала она. – Глупо… рано или поздно об этом узнают… Это не может продолжаться вечно.

И действительно – не могло. Две самых важных персоны в Лонде не имели права на личную жизнь… на встречи наедине. Забавно – старое здание трибунала лишь благодаря тому, что таковым когда-то являлось, делало возможным тайные свидания и ночи любви. Только две… И этой, второй, предстояло стать последней. Арма прекрасно понимала, что рискует самое меньшее потерей своего поста. Потайные двери и боковые лестницы, известные лишь немногим и не используемые, когда-то предназначались для тех, кого не должны были видеть перед главным входом в здание, – чаще всего доносчиков и шпионов: столь засекреченных, что о них знал только первый наместник судьи. Как правило, они служили в армии или в окружении самого князя-представителя. Теперь потайные лестницы и двери пригодились другим.

Арма рисковала, но это был риск, которого больше всего желает женщина. Сладчайший риск, приносящий легкую дрожь, сухость во рту, слабость в ногах. Арма была счастлива, рискуя подобным образом. Впрочем… Она вообще была счастлива, и притом вдвойне, ибо так, как сейчас… не случалось еще никогда. Она нашла то, о чем почти забыла. Впрочем, нашла ли? Несколько раз она любила, но никогда не была любимой. Мимолетные связи, иногда какая-то дружба. Не более того. А теперь? Она сто раз говорила себе, что это глупость, неосторожность, самое большее прихоть, недолгая влюбленность (о да, влюбленность, ты была права, Ленея…). Но когда она входила в комнату, где ее ждал Аскенез, уже убежденная, что болезнь прошла, недомогание возвращалось с удвоенной силой. Они говорили о делах провинции, но казалось, будто разговор идет о чем-то другом. Когда она говорила «преступники», в ее взгляде мелькало многозначительное «это мы…». Он упоминал о «крайне ценных документах», и она видела по его глазам, что больше всего он думает о коротком письме, которое спрятал для нее среди покрытых печатями страниц. Торговля, управление, сотрудничество и взаимодействие, проследить за тем-то и тем-то, решить такие-то и такие-то проблемы… Все это были слова, имевшие двойной смысл.

В комнате становилось светлее. Арма знала, что ей пора идти. Осторожно встав, она начала надевать удобную мужскую одежду, такую же, как та, которую много лет назад носила в горах, когда путешествовала с друзьями по бездорожью. Глорм неохотно брал ее с собой в горы, поскольку она нужнее была в Громбе. Но она не имела терпения высидеть там все время.

Пытаясь не шуметь, наместница сосредоточенно расправляла вывернувшуюся наизнанку рубашку. Свет зарождающегося дня с мрачной жестокостью обнажал ее живот и ягодицы, которым далеко уже было до упругости, груди, которые удерживал лишь тесно зашнурованный лиф платья, кожу, уже не столь гладкую, как годы назад, и иногда собиравшуюся на шее в вертикальные морщины… Ухоженная, здоровая, недурная собой, но все же немолодая женщина.

Справившись с рубашкой, наместница в последний раз огляделась, проверяя, не забыла ли чего, не лежит ли где-нибудь мелочь, способная скомпрометировать ее мужчину. Она коснулась куртки, удостоверившись, что маленькая янтарная застежка на месте – симпатичный недорогой подарок, который не мог привлечь ничьего внимания, сделанный без какого-либо повода, но самый прекрасный для каждой женщины, а может быть, вообще для любого человека. Растроганная Арма наклонилась, нежно поцеловала спящего в сухие губы, еще раз поправила прядь черных волос, после чего двинулась к маленькой дверце, спрятанной в углу за портьерой. Она вела прямо на узкую крутую лестницу. Арма еще раз огляделась.

В том же самом доме жила холодная, недоступная женщина, которую дали этому беззащитному мальчику в жены. Пустоголовая, худая, остроносая сорока с высоким голосом, которая открыто обольщала придворных своего мужа, выставляя его на посмешище.

В этом доме прислуга только ждала скандала, сплетен, хотя бы даже аппетитной лжи, слухов… Арма не питала иллюзий; кто-то наверняка видел закутанного в широкий плащ человека, пробиравшегося вдоль стены дворца, и пытался догадаться, кто это такой, от кого вышел и куда направляется. В таких домах все хотели знать всё.

– Последний раз, – беззвучно, как и до этого, сказала она. – Последний… пока я что-нибудь не придумаю.

Аскенез спал. Арма скользнула за портьеру, открыла дверь и вышла на лестницу. У подножия новой винтовой лестницы имелась вторая дверь, которая не открывалась снаружи, поскольку на ней не было ни замка, ни ручки. В условленное время ее приоткрывали, или же кто-то терпеливо стоял на площадке, чтобы впустить ожидаемого гостя. Спускаясь по треугольным ступеням, слабо освещенным пламенем немногочисленных свечей в нишах, Арма вдруг заподозрила, что, входя во дворец, не закрыла за собой эту потайную дверь… Почти в то же мгновение до нее дошло, что все-таки, увы, она ее закрыла… Десятки мыслей сразу, и все они ссорились друге другом, выигрывая или проигрывая. Молниеносная война, разрешившаяся в один короткий миг. Наместница была глупа, влюблена, слепа – но при всем при этом она оставалась прирожденной интриганкой, женщиной, которая в мгновение ока могла соединить сотню разных нитей в один клубок. Естественно, она могла это сделать, лишь когда не была глупа, влюблена, слепа… Но таковой она уже не являлась.

Ее там ждали, возможно, уже давно. Арма знала, что подобное ожидание сопряжено с определенными неудобствами, – но лишь эта мысль и утешала побежденную, преданную и совершенно беззащитную женщину, спускающуюся по лестнице, которая вела только в одно место, а именно в спальню мужчины.

Высокая, очень худая женщина, направлявшаяся в эту спальню, при виде наместницы судьи издала тихий возглас, в котором чудесным образом смешались удивление и ужас. Она назвала какое-то имя, обращаясь к идущей следом за ней девушке, которая наверняка была невольницей с сертификатом Жемчужины, ибо только такие живые драгоценности демонстративно скромные армектанцы облачали в богатые одежды. За Жемчужиной шли еще две женщины: молоденькая невольница рангом пониже и служанка намного старше ее, вольнонаемная, на что указывала традиционная одежда. Неплохая свита тщательно подобранных свидетелей.

– Ты видишь?!

Жемчужина видела.

– Кто ты, госпожа? – теперь княгиня требовала ответа от встреченной на лестнице. – Что ты здесь делаешь? Я хочу немедленно знать! Там, наверху… там князь-представитель, мой муж?

Побледневшая Арма помнила лишь о том, что дверь внизу невозможно открыть снаружи. Только эта мысль билась у нее в голове. Ее невозможно открыть снаружи, невозможно, невозможно… Но ей все еще хотелось верить, что дверь сломалась. Хотелось… и притом она настолько в это не верила, что рассмеялась в лицо княгине. Конечно же, дверь не сломалась! Она была заперта, а потом ее открыли. Вот она, правда, такая и только такая.

Ее высочество ошеломленно смотрела на сумасшедшую – вне всякого сомнения, сумасшедшую – растрепанную блондинку, хихикавшую и утиравшую слезы. Она на мгновение лишилась дара речи.

– Но… кажется, я тебя знаю, госпожа? – грозно воскликнула она. – Ведь ты – наместница трибунала в этом городе! Что это за костюм? И как ты объяснишь свое присутствие на этой лестнице? Ведь это, кажется, моя лестница? Ведущая в спальню моего мужа!

Она снова обернулась к своей Жемчужине, которая лишь кивнула и скорчила гримасу, словно хотела сказать: «А я разве не говорила?»

Сопровождавшие княгиню и ее Жемчужину служанки не были ни слепы, ни глупы, а даже если и так, то им уже рассказали обо всем, что им требовалось знать и раструбить всем вокруг. Арма перестала смеяться. Теперь она чувствовала тошноту.

– Ты знаешь, кто я, ваше высочество, и знаешь, что я здесь делаю. А я точно так же знаю, откуда ты взялась на этой лестнице. А теперь изволь меня пропустить.

Остолбеневшая княгиня отступила к стене, поскольку двоим здесь никак больше было не разойтись. Арма спустилась на самый низ, нажала на железную ручку, которая – само собой и к сожалению – сработала как всегда, и вышла с задней стороны дворца на улицу, даже не накрыв капюшоном золотоволосую голову.

Собственно, зачем?

Сразу же за ней вышли уже ненужные, возглавляемые злорадно улыбающейся Жемчужиной служанки, отосланные ее высочеством.

Княгиня Рея добралась до верха лестницы и громко хлопнула скрытой за портьерой дверью, на всякий случай хлопнула еще раз, после чего отдернула занавеску и побежала к постели, в которой сидел разбуженный шумом представитель. Прежде чем он успел произнести хоть слово, она начала маленькими кулачками бить его по плечам.

– Развратник! Дрянь! Как ты мог?!

Уже окончательно проснувшись, он схватил ее за запястья, потянул к себе на постель и придержал. Она дышала ему прямо в лицо – красивая темноволосая женщина, не столь смуглая, как обычно армектанки, возможно, несколько худая, но, несмотря на это, пропорционально сложенная. Слегка резковатые черты лица наверняка не каждому приходились по вкусу, но разница заключалась самое большее в том, что для одних княгиня была просто симпатичной, для других же – очень красивой.

– Ну и как? – спросила она с любопытством, улыбаясь мужу глазами. – Мой господин и властитель доволен?

– Ты суешь мне в постель только старых баб, – пожаловался он, зевая и одновременно с трудом сдерживая улыбку, чтобы челюсти не свело судорогой. – Как я могу быть доволен?

– Она ужасная, – согласилась княгиня. – Немедленно вымойся… Но, погоди-ка, ведь ее высокоблагородие ты сам себе взял. Это не я тебе ее посоветовала!

Княгиня сделала надменное лицо.

– Ох, и буду я сегодня на тебя обижена… Ох, и буду я на всех отыгрываться! И никто мне плохого слова не скажет, все поймут, почему у бедной Реи такое плохое настроение… Это все из-за тебя! – Она снова попыталась стукнуть его кулаком по плечу. – Подлец, подлец! Что ты со мной сделал, как ты мог?

Ему снова пришлось ее придержать. Он придавил ее к постели, сжав щуплые запястья по обеим сторонам головы и усевшись на жену верхом.

– Ты же это обожаешь, – не без повода заметил он. – Лишь благодаря тому, что мы – холодная, неудавшаяся пара, что я тобой почти не интересуюсь, ты можешь мало что не открыто носиться со своими…

– Поклонниками, – договорила она. – Я красивая, умная, вежливая и остроумная, я само совершенство, так что снисходительно позволяю им меня обожать. Тебе же я всегда говорила: правят только мужчинами, женщинам лучше отдаться под опеку. Что у тебя действительно прекрасно получается, должна это признать.

Таким образом стало ясно, чьи слова Аскенез повторял недавно кузену. Впрочем, не стоило сомневаться, что сам он подобной сентенции придумать не мог.

– Мой отец, а еще больше мать, снова бы меня полюбили, если бы я только наконец с тобой развелся, сука.

– Вот еще! Я подарила им троих прекрасных внуков, которых они не выпускают из объятий. Твои братья не торопятся жениться, не говоря уже о том, чтобы заводить детей, а сестрица бесплодна, как доска с дырой.

– И кто тут подлец, Рея?

– Отпусти меня наконец! – капризно потребовала она, когда он наклонился и начал целовать ее в шею. – Ну пусти же… А-а-а! – крикнула она столь громко и пронзительно, что он вскочил, закрыв уши руками. – Мы еще не закончили разговор. Я тебе кое-кого привела.

– Кого? Где он?

– Там. За дверью, за большой дверью, не той потайной в углу. Это парнишка, который служит наместнице Арме, он уже давно пытается к тебе пробиться. После того как его несколько раз отправили восвояси (ну и дураками же ты себя окружил!), он в конце концов пришел ко мне, а я велела ему явиться сегодня сюда. Сегодня – потому, что ты устроил мне на лестнице встречу со своей красивой любовницей и, соответственно, можешь уже совершенно открыто взяться за нее и все это… государство в государстве, которым она заправляет.

Аскенезу хотелось ласкать жену, может быть, спать, в конце концов, он мог даже над ней подтрунивать – но принимать подчиненных наместницы Армы у него сейчас не было никакого желания.

– Угу. И что у него за дело? Скажи мне, раз ты знаешь. Я должен выслушивать неизвестно кого, чтобы узнать о том, что могу узнать от тебя? Ну так чего он хочет?

– Ничего, это не проситель. Он питает какую-то странную неприязнь к ее высокоблагородию, поскольку она, похоже, чем-то его сильно обидела, и теперь жаждет ей отомстить и придумал, как это сделать. Ты ведь знаешь историю с этим пиратским кораблем, который задержали…

– Да, да, знаю.

– Именно благодаря этому парнишке выследили преступницу и старика, который с ней был. Наместница оттягивает процесс, поскольку ей пришлось бы сразу вынести приговор, а она хочет этого старика оправдать. Это, похоже, какой-то ее знакомый, во всяком случае, тот, в ком она заинтересована. Ну и что ты на это скажешь? Скандал – это одно, но ведь злоупотребление властью – еще лучше. Этот паренек за дверью… а какой он симпатичный, немного похож на тебя, черные волосы… – вдруг размечталась она. – Этот паренек может засвидетельствовать, что преступница и старик были в сговоре. Представляешь, какая физиономия будет у наместницы, когда ей придется вынести приговор на основании таких показаний?

Аскенез задумался.

– Значит, эта старая… – он неразборчиво пробурчал какое-то слово, – осмелилась строить козни у меня за спиной? И притом в отношении вопросов, которые касаются только меня? Обычных преступников преследуют по моему распоряжению. Трибунал обязан полностью мне повиноваться!

– Вот видишь! – торжествующе сказала она. – Хочешь увидеть ее лицо, когда будут вешать этого старика? Или лучше пусть она его освободит, а ты пожалуешься в Кирлан и ее скомпрометируешь? У тебя есть свидетель, так что достаточно немного покопаться, и можно доказать, что процесс велся недобросовестно, – напомнила она, так как Аскенез готов был запутаться в подобной интриге; он умел лишь соблазнять женщин.

– Я подумаю и решу.

– Да, муж мой. А я попрошу себе какое-нибудь новое задание, раз и теперь я сумела добросовестно исполнить твой приказ. Ты же не позволишь мне скучать? Мне нравится тебя поддерживать, мне это нужно, ибо только тогда я чувствую себя важной и полезной.

У нее имелось несколько новых идей, и теперь она хотела их услышать из уст Аскенеза.

21

Утром никогда никого не удавалось толком добудиться – служанки засыпали на ходу, Ленея являлась с такой физиономией, словно хотела сказать: «Ну вот, опять…» Наместнице единственный раз в жизни хотелось, чтобы было именно так, чтобы все спали, чтобы никто ни с чем не приходил… Но, естественно, в этот день во всем доме устроили подъем ни свет ни заря. А может, вообще никто не ложился? Наверняка этой ночью не спала Ленея. Рыжеволосая Жемчужина валялась на нерасстеленной постели своей госпожи, лениво читая свиток с какой-то армектанской сагой; лениво – потому, что наверняка уже ее знала (Арме ни разу не случалось разговаривать с Ленеей о творении, название которого было бы той незнакомо), так что она скорее вспоминала содержание, чем, затаив дыхание, следила за ходом описываемых событий.

Арма набросилась на свою Жемчужину (на что это похоже, чтобы невольница валялась на постели своей госпожи?) и долго на нее кричала, да так, что в комнату начала заглядывать перепуганная прислуга. Наместница прогнала челядь на все четыре стороны, потом вдруг расплакалась и начала извиняться перед Ленеей, которая единственная обо всем знала. Вся ее жизнь рассыпалась в прах. Унизительная встреча на крутой лестнице, глупое волнение при виде янтарной безделушки, прядка волос на лбу Аскенеза, упоительное возбуждение, когда она с бьющимся сердцем выбиралась – счастливая… – из спальни любовника, чтобы тут же ощутить горечь, бессилие, страх и гнев… Все эти впечатления, все чувства, столь свежие, неокрепшие, в одно мгновение переполнили душу бедной обманутой женщины и вырвались наружу, потонув в потоках слез. Арма никогда еще так не горевала со времен детства.

– Это невозможно… – рыдала она, положив голову на плечо молча стоящей Жемчужины. – Не верю… не могу поверить… Как можно… с кем-то… так поступить?

Лишь бы только не было хуже… Ленея думала о своем, но ничего не говорила, мягко гладя прекрасные волосы своей госпожи и подруги, которая все еще давилась слезами.

– Я за всю жизнь… никогда никого… понимаешь? Никто меня никогда не хотел… навсегда. Я глупая, знаю… Но я не умею, Ленея. Я совсем ничего не знаю о них… о мужчинах, любви… Я этого не понимаю. Я не знаю, как нужно любить, чтобы кто-то это заметил и… и захотел. Чтобы ответил взаимностью. А может, его обманули? Дали какие-то… ложные поводы? – спрашивала она, размазывая слезы по щекам. – Он не мог со мной так поступить… я его знаю! Я поверила… А он там теперь один, совсем один… Ему не защититься! Я бросила его и сбежала.

Ленея все молчала, ибо что она могла сказать стареющей четырнадцатилетней девочке, столь страстно любившей человека, с которым познакомилась месяц назад? Арма была права – она ничего не знала о мужчинах, а если даже и знала, то не понимала их. В горах и даже в Громбе, у нее были только друзья, иногда любовники. Какие любовники? Обманутые, преданные, которым она позволяла себя соблазнить лишь затем, чтобы Басергор-Кобаль мог узнать, что происходит в гарнизоне Громбелардского легиона, во дворце представителя… Потом она их бросала. Ну так что, Арма, каково, когда тебя саму предают? Использует тот, кому ты поверила?

Наместница отошла от Жемчужины и принялась ходить по спальне взад и вперед. У нее покраснели нос и глаза, но она больше не плакала.

– Все равно почему… Он не виноват, я не верю, или, может быть, ему пришлось… – бессвязно говорила она. – Я уже ничего не знаю. Но та вредная сорока, уж она мне теперь устроит! Я знала, что им кто-то управляет, он вовсе не такой плохой… – она снова защищала остатки своих иллюзий. – Но она? Не знаю, как она это делает. Он ее ненавидит, по-настоящему ненавидит, он мне говорил и не лгал, я знаю! Одно это… одно это я знаю наверняка. Он не умеет лгать, он такой неловкий, такой… такой беспомощный. Что у нее есть? Отвратительная худая шлюха, ты ее видела? Похожа на клячу. Что у нее есть? Какая-то власть над ним, она наверняка знает что-то такое, что обеспечивает ей власть над мужем, она мучает его, использует…

Она все ходила и ходила. Но слез было все меньше, слова обретали значение и свой истинный смысл. Постепенно иссякали силы для обороны утраченных позиций. Арма отчаянно терзала свою изболевшуюся душу, ибо ей не хватало смелости и сил признаться перед собой в безграничной глупости. Сперва – не хватало. Но в глубине своей несчастной души она была не только влюбленной женщиной, но и просто опытным и умным человеком. Злые чары рассеялись, и ничто уже не могло их вернуть. Прекрасный песочный замок, подмытый волной, превратился в бесформенную коричневую пирамиду, в которой не желала поселиться красота. Она уплыла вместе с волной, и не осталось ничего, кроме песка. Арма питала иллюзии до последней возможности. Но теперь – уже нет. В конце концов, если даже Аскенез находился во власти жены, если он предал под принуждением, то чего стоили его чувства, будь они даже настоящими? Но были ли? Разве любящий человек выберется тайком ночью, чтобы открыть дверь у подножия лестницы и впустить врага, который может унизить… уничтожить любимую? Принуждение? Какое принуждение? Или кто-то угрожал лишить его жизни? Впрочем, в глазах Армы даже подобная угроза не служила оправданием. Нарастали печаль и горечь, исчезала наивная вера в то, что виной всему не подлость любимого, а только отвратительная чужая интрига, затеянная кем-то третьим.

– Все равно, – снова сказала она, беспомощно качая головой и тяжело садясь на постель; голос ее почти охрип, поскольку она все говорила и говорила, без перерыва. – Ну, Ленея, готовься. Не знаю, куда мы поедем, но здесь… Можно начинать собирать вещи.

Но Ленея не отправилась за сундуками.

– А куда мы отправляемся, ваше высокоблагородие?

Это были первые слова, которые она произнесла сегодня.

– Собственно, не знаю. Но я не знаю и того, кто придет на мое место.

– Никто не придет. Ты хочешь, ваше высокоблагородие, подать в отставку?

– В отставку? Я могу подавать или не подавать, Кирлан меня все равно отзовет. Совсем из ума выжила? Чего ты ожидаешь? Кирлану здесь нужен надежный человек. Не может быть и речи, чтобы…

– Кирлан? Кирлан… – Ленея нахмурила брови, словно что-то вспоминая. – Гм… а кто такой Кирлан?

Наместница пришла к выводу, что рыжая Жемчужина забавляется ее позором. Она уже готова была разозлиться, когда Ленея ответила сама себе:

– А, знаю… Кирлан – это Верена.

Верена. Это прозвучало… тепло. И безопасно. Верена.

Не «Кирлан», не «столица», не «ее императорское высочество»… Невольница намеренно назвала властительницу Вечной империи по имени, словно подругу.

– Ты считаешь, Верена меня не отзовет?

Жемчужина собрала полы своего домашнего платья, слегка их подобрала и присела у ног своей госпожи, опираясь руками о ее колени.

– За роман с представителем? За такое отзывают сразу же, Арма, – согласилась она. – Но у тебя еще есть время… Где перо, где чернила? Почему ты до сих пор ничего мне не диктуешь?

– О чем ты говоришь, Ленея? – сухо и неприязненно спросила Арма.

Жемчужина пожала плечами и подняла брови.

– Фи… Ну и вопрос.

Наместница постепенно приходила в себя. Жемчужина умело отвлекла ее мысли о несостоявшейся любви, измене – дав взамен понять, что нужно сделать кое-что важное. В самом ли деле был какой-то шанс сохранить пост первой наместницы судьи в Лонде? Это давало надежду на все – на месть, на унижение костлявой сороки, ее уничтожение, преследование…

– Я в самом деле не понимаю, о чем ты говоришь.

– Это я не понимаю, о чем ты говоришь, госпожа? Отзыв, отставка… Наверное, жалоба? Кто-то пытается втянуть тебя в подлую интригу, без каких-либо угрызений совести марает твое доброе имя, подрывает твой авторитет, не отступает ни перед чем, лишь бы убрать тебя из Лонда, готов сам перемазаться в грязи, лишь бы часть ее прилипла к тебе. Отвратительно. Почему ты не жалуешься в Кирлан? Ведь если ты не будешь защищаться, эта клевета может привести к желаемым последствиям! Нужно немедленно раскрыть эту игру и донести обо всем императрице.

Арма хмурила брови, пряча в их тени красные веки. Она шмыгнула носом, но уже просто машинально.

– Ты говоришь мне, что я должна обмануть… императрицу?

– Обмануть? – возмутилась Жемчужина, подбирая полы платья, вставая и отходя на несколько шагов. – Обмануть? Верену? Нашу давнюю кормилицу и подругу, и мою госпожу? Повелительницу Вечной империи? Я говорю лишь, что нужно ей донести о кознях этого… этого ничтожества, ее брата, о котором она уже давно составила свое мнение. Верена нам доверяет, она знает, что мы ее не обманем. Ну… возможно, она могла бы не до конца поверить тебе, но когда она увидит письмо, написанное моей собственной рукой, а ведь она знает мой почерк лучше кого бы то ни было… Согласилась ли бы я обмануть того, кого всю жизнь любила так, как ее?

Вопрос повис в воздухе.

– А впрочем, – добавила Жемчужина, небрежно махнув, а потом беспомощно разводя руками, – ты, госпожа, и князь Аскенез? Какой нормальный человек вообще поверит в подобное? А уж тем более ее императорское высочество, которая столь хорошо тебя знает? Ведь это интрига идиота. Ну так где перо и чернила, госпожа? Где пергамент и конторка?

Арма смотрела на свою Жемчужину.

– Ведь достойнейшая знает, что я умею лгать. А ты, Ленея, все-таки только невольница.

– Невольница, которая, однако, в состоянии отказаться писать письмо, и достойнейшая хорошо об этом знает. Кроме того, достойнейшая… – Жемчужина покачала головой и понизила голос. – Прежде всего, достойнейшая кое о чем помнит. О золотоволосой женщине, которая несколько лет назад в нарядном платье бегала по грязи в поисках необходимого лекарства… которое искала не для себя. А потом эта женщина, при поддержке невольницы, дни и ночи проводила у постели… одной очень важной особы. Эта особа была столь больна, что ее пришлось связать и даже заткнуть кляпом рот. Тот, кто помнит о таких вещах, охотно поверит и в другие.

Наступила короткая пауза.

– Ты напишешь такое письмо? Что во дворце затеяли интригу, чтобы меня погубить? Под мою диктовку – напишешь?

– Писать я умею. Напишу.

– Самой императрице? – Арма испытывала уважение к молодой властительнице и никогда этого не скрывала.

– Кому угодно, – ответила рыжая Жемчужина. – Сегодня я уже мало чего стою, но в свое время за меня выложили огромную сумму в лучшем дартанском невольничьем хозяйстве. Предмет, который столько стоит, не может подвести своего владельца. А у него всегда только один владелец, одно место и одна задача – хорошо служить.

Наместница все смотрела и смотрела на нее. Кого она видела? Ту самую женщину, которую не хотела допустить к своим финансовым махинациям, опасаясь, что та может кому-то донести. Эта женщина сейчас дарила ей все: верность, привязанность, безграничную преданность… всю себя, всю свою жизнь.

Арма вспомнила, что она обижена, обманута и несчастна, но теперь она могла снова поплакать, ибо у нее были настоящие друзья.

Гостившая в доме наместницы Тевена почти ни о чем не знала, но чувствовала: что-то не так. Арма до сих пор даже словом не обмолвилась о своих необычных пленниках, неизбежные же разговоры о новом представителе императора ловко обрывала, каждую фразу превращая в шутку. Они немного поговорили о прошлом, вспомнили былые времена, но прежде всего обменялись сплетнями из Армекта, Дартана, Громбеларда; новостей жаждала в особенности Арма, много лет просидевшая в глуши. О политике ей трудно было рассказать что-либо такое, чего она не знала бы, но мода, новые обычаи и законы, установившиеся в молодом дартанском королевстве, весьма ее интересовали. Точно так же внимательно она слушала рассказы о доме, взрослом сыне и быстро подрастающих дочерях подруги. Бывали моменты, когда ей хотелось бросить все и поехать туда, в солнечный Дартан, где усыпанная белым гравием дорога ведет в белый дом на холме, среди лесов, где на лугу пасутся лошади, журчит ручей… «Когда-нибудь я тебя навещу!» – говорила она, и, похоже, даже сама в это верила.

Но обе они знали, что это невозможно.

Арма завидовала Тевене.

Тевена же немного беспокоилась за своих друзей в горах, была искренне озабочена проблемами Армы (теми, о которых знала), но во всем остальном совершенно счастлива. За минувшие несколько недель она не раз дотрагивалась до собственного прошлого, смотрела на него вблизи, вспоминала с неподдельным волнением… но от этого прошлого ей ничего не было нужно. Возможно, что-то нужно было Делену, делавшему трудный выбор, поскольку его все же привлекала прежняя беззаботная жизнь забияки-бабника, и он немного по ней скучал… Но Тевена – нет, не скучала. Она радовалась, что прошлое осталось в прошлом. У нее было свое настоящее и будущее, и она не хотела ни на что их менять. Она поняла, что наверняка этого не хочет и что правильно сделала, ответив на приглашение друзей. Этим она избавила себя от множества бессонных ночей, полных сомнений, постоянно возвращающегося немого вопроса: «Верно ли я поступила?» Она поехала, встретилась, послушала о планах, намерениях – и сомнений у нее не осталось. Арма, Глорм, Рбит и Делен… уже казались слегка чужими. Другими. Ей было приятно снова их увидеть, обнять, поговорить, вспомнить старые дела – но не более того. Глорм хотел найти прежнего Делена, прежнюю Тевену, но не нашел, ибо их больше не существовало, и потому без особого сожаления пожелал счастья своим старым-новым друзьям, которые пришли на смену тем двоим; вежливо и банально, то есть точно так же, как пожелали ему удачи и они. Они ничего не были друг другу должны.

Примерно так же обстояли дела с Армой. Тевена только в Лонде поняла, зачем она, собственно, сюда приехала. Из сентиментальности? Скучая по подруге, с которой хотела обязательно увидеться, раз уже виделась со всеми старыми друзьями, кроме нее? Да, наверняка. Но прежде всего она приехала затем, чтобы убедиться: Арма в ней не нуждается. Ее высокоблагородие Арма – первая наместница судьи трибунала, у которой столь мало было общего со спрятавшейся под фальшивым именем изгнанницей, изображающей любовницу какого-то офицера легиона, или за тысячу, а то и больше, золотых развлекающейся при дворе под видом родственницы трусливого и жадного советника представителя… Она приехала, желая удостовериться, что Арму она тоже не хочет поддерживать – не хочет и не может. В конце концов она в этом убедилась и была теперь счастлива. Можно возвращаться домой, обнять отважного сына и издалека, с любопытством, но без особых переживаний, наблюдать за тем, что происходит в Громбеларде.

Эти дела ее уже не касались. У нее имелись другие, связанные с ее собственной жизнью, которая крайне мало волновала громбелардских друзей.

К счастью.

Тевене не хотелось знать чересчур много. Порой она ловила себя на том, что совершенно машинально затрагивает какой-то вопрос, строит догадки, предположения… Так было, когда она впервые обратила внимание на необычную заботу Армы об одежде, прическе, мелочах – необычную и даже чрезмерную. Арма всегда любила драгоценности, умела хорошо одеваться, но теперь… Короче говоря, Тевена почти не сомневалась, что у Армы кто-то есть. В конце концов она мысленно себя обругала – это не ее дело. Она приехала не шпионить, не с какой-то миссией, а женское любопытство, пожалуй, можно бы и попридержать.

Но было и кое-что еще. Наместница Лонда не скрывала, что ждет посланца от Рбита или даже его самого. Ее беспокоило молчание давнего друга и командира – чего она тоже не скрывала. Тевена знала, почему Рбит молчит, но не могла этого сказать, поскольку он ей доверился, без обиняков изложив свой план: сперва завоевать в Громбеларде все, за что Арма не склонна сражаться – то есть Тяжелые горы, – и только потом с позиции победителя и тирана Громбеларда предлагать союз. Впрочем, союз ли… Скорее вассальную присягу, поскольку не могло быть и речи о том, чтобы Лонд существовал, предоставленный самому себе (вернее, наместнице Арме), вне всякого контроля со стороны властителей гор. Даже разбойничьим городам-крепостям требовался доступ к порту; Глорм и Рбит намеревались добиться от золотоволосой подруги по крайней мере терпимого отношения к их резиденту-соглядатаю и торговому представителю в городе, действующему под тем или иным прикрытием. Однако Тевена заметила, что Арма что-то скрывает. Похоже, она хотела встретиться с Рбитом не только потому, что ее беспокоило его загадочное молчание. Судя по всему, у нее имелось для него некое предложение, которое не могло ждать. Тевене не давала покоя любая тайна, уже только лишь потому, что была тайной. Но и теперь она заставила себя вооружиться терпением.