Текст книги "Брошенное королевство"

Автор книги: Феликс Крес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

12

Этой ночью Раладан очень плохо спал. Сперва он заснул, но проснулся еще до рассвета, вертелся, крутился, наконец нашел одежду, надел сапоги и выбрался на палубу, к удивлению матроса из ночной вахты, который не привык к бессоннице командира. Опершись о борт на высоте клюза, он уставился в море. Из головы у него не выходила дурная песенка Ридареты.

Рубин Дочери Молний… По-дартански цветастое название описывало Темный Брошенный Предмет, который много веков назад завладел жизнью Делары, самой младшей из мифических трех сестер, рожденных Шернью. По легенде, появление Делары сопровождалось невероятной силы грозой. Отсюда и эта Дочь Молний…

Ленивая волна мягко покачивала изящный корпус каравеллы.

Раладан редко предавался воспоминаниям, но порой они его все же навещали. Он очень любил «Сейлу», отважный и быстрый корабль, но не думал о нем, ибо зачем ему было думать? Теперь, однако, на борту его находилась девушка, лицо которой проскользнуло на фоне всей истории парусника… Такое же лицо – хотя, собственно, не ее… «Сейлой» поочередно командовали дочери-близнецы Ридареты, девушки, от начала до конца являвшиеся творением Рубина, который заменил своей силой жизнь их матери. В то время как они покоились в ее лоне… Потом они повзрослели втрое быстрее, чем полагалось по законам природы. Они всегда были очень похожи на мать, а под влиянием силы мрачного Гееркото, доводившего до совершенства красоту всех трех, они стали от нее почти неотличимы. Словно близнецами родились все три.

Риолата, Лерена… Кто из них больше походил на Ридарету? Такую Ридарету, которая находилась сейчас на борту его корабля, а не ту забитую и запуганную девушку, с которой он познакомился полтора десятка лет назад.

Скорее Лерена. Пиратка, витающая в облаках авантюристка… Ибо интриганка Риолата скорее напоминала Алиду… Он улыбнулся. Алида знала только Лерену – и терпеть ее не могла. Полюбила бы она Риолату? Вряд ли.

Впрочем, это не имело значения. Обеих дочерей Ридареты уже не было в живых, она же сама взяла себе в качестве второго имя Риолату, ибо таково было настоящее имя Рубина Дочери Молний. Того Рубина, королевского, самого большого из всех.

Невысокий мужчина, время для которого остановилось в возрасте сорока лет и не шло дальше, человек столь же необычный, как и его приемная дочь, – ибо жизнь ему дала древняя и первобытная мощь океана – медленно прохаживался по палубе, вспоминая двух прекрасных девушек, у которых никогда не было собственной жизни, лишь ядовитая сила Брошенного Предмета. Он воспитывал их вместе с Ридаретой, в меру сил и возможностей. А теперь, похоже, он остался единственным на всем свете, кто жалел о них.

Сама Ридарета наверняка не тосковала, вспоминая своих дочерей. Порой он задумывался, оставались ли у этого странного существа, за которое он до сих пор готов был отдать жизнь, хоть какие-то настоящие чувства. Если так… то, похоже, исключительно для него, Раладана. Если, конечно, он не обманывал себя.

Но он любил ее такой, какая она была. Если бы он когда-нибудь захотел иметь настоящую дочь, то ему хотелось бы именно такую. Прекрасную, немного дикую, самую красивую на свете девушку, отважную, не боящуюся никого и ничего. Ему не помешали бы даже ее выходки – по крайней мере, большинство из них. Ибо порой он сталкивался с тем, что было действительно непостижимо и искренне его пугало. А ведь он не был ни труслив, ни особо впечатлителен.

Теперь ему предстояло испугаться в очередной раз… хотя он об этом еще не знал.

Она встала рано утром. Он забыл ей сказать, где искать походный костюм, который она требовала, так что она вышла на палубу в том же зеленом платье, которое было на ней вечером. Хотя уже совсем рассвело, она не сразу заметила Раладана, неподвижно стоявшего на носу. Не обращая внимания на приветствие вахтенного, она потащилась к борту. Раладан нахмурился, заметив явное усилие, с которым она двигалась, – останавливаясь почти после каждого шага, пока, наконец, с заметным облегчением не оперлась локтями о фальшборт. Сперва она глубоко дышала, полной грудью вдыхая свежий морской воздух, потом опустила голову, с которой космами свисали нечесаные волосы. Своего опекуна она заметила лишь тогда, когда он направился к ней, и щеки ее смущенно покраснели.

– Что с тобой?

Она слабо улыбнулась и лишь покачала головой, давая понять, что ничего.

– Не говори глупости. Иди внутрь, – приказал он.

– Не хочу.

– Я сказал – иди. И в третий раз повторять не стану.

Он взял ее под руку и помог добраться назад к кормовой рубке. На «Сейле», кроме капитанской, где сейчас спал Бохед, имелись только две маленькие каюты, ждавшие особых гостей.

– К тебе или ко мне?

– К тебе, – поспешно сказала она. – Ничего со мной не случилось, слышишь?

– Ну тогда идем к тебе, – ответил он и, прежде чем она успела возразить, втолкнул ее в открытую дверь каюты.

Сквозь маленькое окошко падал яркий дневной свет. Тесное помещение выглядело так, словно по нему прошелся ураган. Раладан сглотнул слюну и приблизился к узкой матросской койке, прикрепленной к стене. Скомканные простыни были покрыты темными пятнами. Он поднял одну.

– Что это?

Она молчала.

– Я тебя спрашиваю, что это? – грозно повторил он.

– А что это, по-твоему? – гневно спросила она. – Ты не знал, что у женщин иногда идет кровь?

Однако пятен было столько, словно кого-то изрубили мечом.

– Хочешь меня убедить, что это женское кровотечение? Что ты с собой сделала? Раздевайся! – приказал он, едва сдерживая дрожь, поскольку знал, что может увидеть. – Снимай платье, я сказал!

– Нет.

– Что ты с собой сделала, говори.

– Нет. Оставь меня, наконец, – попросила она со злостью и вместе с тем со смирением. – Уже… все хорошо.

– Что хорошо?

Много лет назад он увидел нечто, чего не мог до сих пор ни забыть, ни понять. Казалось, будто хищный Гееркото черпал силу из боли… будто Риолата вынуждала Ридарету себя калечить. Первая испытывала наслаждение, вторая переживала истинные муки. И обе находились в одном теле, в котором могущественная сила могла поддерживать жизнь, несмотря на страшные, практически смертельные раны. Раны эти, впрочем, затягивались во много раз быстрее, чем у кого-либо другого, шрамы же были почти невидимы или даже исчезали полностью. Раладан многое в жизни повидал, но не мог прийти в себя, увидев приемную дочь, которая копалась в собственных внутренностях и забавлялась ими, корчась от боли и наслаждения одновременно. Отвратительного, непостижимого наслаждения. Она держала руки в собственном теле как в распоротом мешке, засунув их по запястья. Ему никогда в жизни не становилось плохо от одного взгляда на что бы то ни было, но тогда он едва устоял на ногах. Но несколько дней спустя на ее коже виднелись лишь хорошо зажившие шрамы, а вскоре исчезли и они. Едва видимые, тонкие, как волос, следы были скорее сущей насмешкой, чем памятью о ранах, от которых из ста человек не погиб бы в лучшем случае один.

– Что ты с собой сделала? – снова спросил он. – Когда-нибудь ты умрешь… Ты знаешь о том, что можешь умереть. Ты не по-настоящему бессмертна, а та твоя проклятая сила не приходит по первому зову. И когда-нибудь она не придет или придет слишком поздно.

– Я знаю, что я могу и когда. Не мучай меня больше, Раладан.

– Зачем ты это делаешь? В чем смысл? Зачем калечить собственное тело? – спрашивал он, сев на окровавленную постель, все еще с запятнанной тряпкой в руках. – Скажи мне, я хочу знать. Что ты с собой делаешь и как часто?

– Только иногда, редко. Ничего особенного. Раладан, не спрашивай меня больше, – снова попросила она, опершись головой о стену за спиной. – Пусть будет, как будет. Хорошо? Прошу тебя, Раладан.

– Ты сумасшедшая, и ты об этом знаешь.

– Нет, я не сумасшедшая… Сейчас приду в себя, поем… и будет хорошо. Мне уже почти не больно, сейчас все кончится… Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

Он молча покачал головой.

– Я слишком стар, а потому слишком умен, чтобы требовать обещаний, которых ты все равно не выполнишь, – наконец сказал он. – Но каждый год я много месяцев провожу в море… мы редко видимся… Тебе не обязательно делать это именно тогда, когда мы встречаемся. Я прав?

– Да, – тихо призналась она.

– Приведи себя в порядок. И каюту тоже. – Он положил скомканную простыню на койку. – Или я лучше сам здесь уберу.

– Нет. Я справлюсь.

– Ну, в таком случае справляйся. Все, что тебе нужно, здесь есть. На дне сундука найдешь подходящую одежду. Юбка, куртка, рубашка, башмаки. Меч и хороший нож есть у меня… впрочем, нож у тебя, судя по всему, имеется. – Он многозначительно посмотрел на нее, с упреком, но притом грозно. – Когда закончишь, приходи ко мне, прикажу принести какой-нибудь еды.

– Хорошо.

Он встал с койки и на мгновение остановился. Возможно, ему хотелось обнять ее или поцеловать в склоненный лоб, но он не умел проявлять свои чувства. К женщине, с которой делил постель, – да. Но к дочери – не умел. То были другие чувства.

– Жду у себя. Не спеши.

Он слегка коснулся пальцами ее руки и вышел.

Чуть позже ему представился случай убедиться, что она не лгала. Когда она пришла на завтрак, а потом спускалась в шлюпку, в ее движениях было трудно заметить даже малейшие признаки слабости. Она вела себя как всегда, и на этот раз… действительно, похоже, не делала с собой ничего такого, как тогда, годы назад. Но это его не успокоило. Дело было вовсе не в причинах, по которым она так поступала… Проблемой являлась ее чрезмерная вера в собственную живучесть, убеждение, что ей невозможно причинить вред. А тем временем обеих «бессмертных» сестер-близнецов не было в живых. Лерене отрубили голову… Раладан боялся подумать о том, не могла ли эта голова, отделенная от туловища, жить еще какое-то время, и что потом с ней стало. Он не знал, где, собственно, помещается сила Рубина и на что эта сила способна, а на что нет. Никто этого не знал. И тем не менее Ридарета готова была считать себя бессмертной и без всякой нужды играть с судьбой при любой морской стычке. Он это видел. Бессмертие… Глядя вслед удаляющейся шлюпке, он подумал еще о существе, называвшемся стражем законов всего. В самом ли деле бессмертие являлось вызовом, против которого была бессильна человеческая изобретательность? Что толку от бессмертия, если тебя залили расплавленным свинцом и сбросили на дно морское? Подобного «дара» надлежало опасаться, ибо он мог стать страшным проклятием.

В далекой шлюпке поднялась чья-то фигура, чтобы помахать в сторону «Сейлы». Раладан ответил тем же и пошел к себе. Он терпеть не мог прощаний.

Ридарета тоже их не любила. Снова усевшись в лодке, она перестала вертеться, не желая усложнять работу гребцам. Она обменялась несколькими словами с державшим румпель Бохедом, даже многообещающе подмигнула ему, и они какое-то время шутливо перекидывались односложными словечками, непонятными матросам за веслами. Потом замолчали. Бохед не был чересчур разговорчив, да и она утратила желание общаться, хотя на мгновение у нее промелькнула мысль, не спеть ли рыжему капитану песенку… Однако она отказалась от нее, из страха перед Раладаном. Ей хотелось лишь пристать к набережной, выйти из шлюпки и встретиться с Таменатом.

Ей нравился этот великан-старик. Но вместе с тем ей казалось, что его время уже прошло, по-настоящему прошло. Достигший почтенного возраста, но все еще крепкий математик Шерни должен был давно умереть, ибо его дальнейшее пребывание среди живущих казалось попросту вредным. Она не знала, откуда у нее это убеждение. Но когда она смотрела на Тамената, у нее всегда создавалось впечатление, будто он… не подходит ко всему остальному. К ней, к людям, котам, домам, ко всему Шереру. Это впечатление нарастало постепенно, а теперь все выглядело так, будто среди блюд и бокалов, между паштетом и отварным мясом, на столе поставили старый ботинок… Явно неуместная вещь, даже хотелось сказать – из другого мира. В чем заключалось это отличие старого посланника? Замечал ли это отличие кто-то еще? Она забыла спросить Раладана.

Коротко попрощавшись с Бохедом, она показала ему, как попасть в переулок таверн, где возле стен разлеглись на скамьях громбелардские красотки. Только один матрос должен был постоянно сидеть в лодке, чтобы в случае чего быстро собрать остальных.

Они расстались.

Задумавшись, она почти не замечала толп, которые так ее утомили, когда она в первый раз оказалась в Лонде. Не замечала она и удивленных, порой открыто провоцирующих взглядов, оценивавших ее зачесанные на левую сторону густые волосы (падающий на лоб локон почти полностью закрывал повязку на глазу), скользящих по выпуклостям и округлостям тела. Грубая юбка гладко облегала бедра, а пояс с мечом подчеркивал узкую талию. Ее подпорченная увечьем красота тоже была проклятием, и даже большим, чем мнимое бессмертие, о котором почти никто не знал. Бессмертие и вечная молодость не бросались в глаза на улицах, но красота… Именно сейчас Ридарета осознавала то, о чем говорил Тевене Глорм и о чем размышлял Таменат: она не могла скрыться в толпе, ее всегда и везде узнавали. Она неизбежно привлекала к себе внимание.

И всегда, увы, об этом следовало помнить.

Кем бы ни был мужчина, схвативший ее сзади за покачивающиеся ягодицы, он горько пожалел о своем поступке. Хотя – успел ли вообще пожалеть? Погруженная в задумчивость, блуждая мыслями между Таменатом и Раладаном, она обернулась, и… ее единственный глаз, оттененный завязанной наискось повязкой, внезапно погас, утонув в смоляной черноте, поглотившей белок, зрачок… Ударив незнакомца, она расколола ему башку, словно треснутый глиняный черепок или скорее горшок с кровавым супом – на землю хлынула отвратительная мешанина мозга, обрывков кожи, обломков костей и крови. В толпе послышались крики и стоны, люди спотыкались и падали, разбегаясь во все стороны, в то время как другие, охваченные ужасом, стояли на месте, не в силах пошевелиться. Человеческое туловище, увенчанное бесформенными остатками головы, казалось, несколько мгновений жило самостоятельной жизнью, прежде чем рухнуть у ног одноглазой женщины, стоявшей с оскаленными зубами и занесенной для нового удара рукой, неестественно выгнутые пальцы которой походили на сломанные. Многие запомнили черную бездну на месте ее единственного глаза.

Женщина внезапно попятилась, слегка ошеломленно огляделась – и это был уже нормальный человеческий взгляд, – после чего опустила руку и, прикусив губу, быстро зашагала прочь. Все разбегались на ее пути, она же шла все быстрее, пока не побежала. Наконец она скрылась где-то среди улочек портового района, где уже не было свидетелей случившегося.

Когда это до нее дошло, она замедлила шаг, но шла уже не в сторону дома Огена; ей стало ясно, что она забрела в какие-то закоулки. Улыбаясь и одновременно всхлипывая от боли, она безотчетно ощупывала искалеченную руку, ища неестественные вмятины и утолщения, пытаясь вправить кости, которые могли криво срастись. Проклятое слабое тело, сколь же убогим орудием оно было для заключенной в нем силы! Она повернула назад, но через несколько десятков шагов снова оказалась в вонючем переулке. Опершись о стену дома и сунув под юбку здоровую руку, она потерла у себя между ног. Кто-то таращился на нее, но, к счастью, у него было больше ума (а может быть, просто меньше темперамента), чем у того, который ухватил ее за задницу. Приложив руку ко лбу, она присела, все еще опираясь о стену, и подняла взгляд к чистому небу, видневшемуся между крышами. Нужно было прийти в себя… Уже не в первый раз счастливая Риолата вела поединок с обеспокоенной Ридаретой. Убийство опьяняло Риолату; Риолата убивала бы без перерыва, по крайней мере, досыта. Когда-то такого не было. Но душа Гееркото уже основательно слилась с душой обычной женщины, что-то ушло, что-то пришло, бывали обоюдные победы и точно так же – обоюдные поражения. Ридарета платила Риолате дань, увеча свое тело, причиняя ему блаженную боль, но взамен держала ее в своей власти; когда-то это было невозможно. Но владела она ею только до определенной степени, вернее, до определенного момента. Когда кровь уже потекла и когда отозвалась боль, чужая боль… тяжело было удержать разрушительные силы Рубина. Однажды, когда морская стычка подошла к концу и не осталось врагов, Риолата могла прикончить собственных матросов. К счастью, там находился Раладан, единственное существо на свете, которого Риолата не смела тронуть. Не смела, ибо знала, что Ридарета ее бы за это убила. Она отрубила бы мечом проклятую башку и выбросила в море рыбам на съедение, оставив на досках палубы глупое и слепое, ни на что не годное, пустое тело.

Плечи ее слегка вздрагивали. Агарская княжна чувствовала себя усталой, но вместе с тем расслабленной и сонной – как после любовных утех с мужчиной. Но липкая влага между ног, в сопоставлении с этой блаженной усталостью, похоже, доказывала, что где-то там, между набережной и переулком, она действительно кончила. Когда бежала? Или только здесь, в переулке? Этого она сказать не могла.

Более-менее успокоившись и придя в себя, она выбрала кружной путь, не желая наткнуться на какого-нибудь свидетеля недавнего происшествия. Она снова шла к дому Огена – но вдруг остановилась, так как ей кое-что пришло в голову… К изумлению прохожих, она начала хихикать, пока наконец не разразилась громким смехом. Оглядевшись вокруг, она высмотрела крышу дома, который был выше других, стоявшего на расстоянии около двухсот шагов. Она выбрала момент, когда поблизости никого не было. В зрачке что-то замерцало, в нем блеснул золотой, а может быть, красный огонек… Повернувшись, она пошла дальше, сдерживая смех. За ее спиной, на высокой крыше, вспыхнуло пламя.

Рубин все же кое-что получил.

Риолата Ридарета была феноменом – единственным на свете существом, которое могло безнаказанно призывать силу Полос Шерни. Только двух, отвергнутых и проклятых, висящих близко, очень близко… Над самыми Просторами. В Рубинах Дочери Молний была записана вся их сущность. Рубин являлся их символом, но не таким, как посланники, которые постигали сущность Шерни и таким образом – символически – были ею, но, пожалуй, не иначе, чем математические модели Тамената. Рубин действительно содержал всю сущность. Сжатую, слабенькую по сравнению с полной сущностью Полос, уменьшенную… Но самую настоящую.

Прежде чем она дошла до дома Огена, она поняла, кто такой Таменат.

Хозяина не было дома. При виде возвращающейся красотки один из слуг с криком побежал за Таменатом. Второй слуга, молоденький парнишка, открыл рот и, похоже, хотел о чем-то спросить, но ему не хватило смелости. Весело, прямо-таки излучая превосходное настроение, она посмотрела на него и лакомо облизнулась от уха до уха. Он перепугался. Рассмеявшись, она упала в кресло в большой столовой, положив на другое ноги, и, откинувшись на спинку, принялась ждать Тамената. Слуга, которому все еще не давал покоя ее вызывающий и нахальный взгляд, дождался еще одного медленного движения языком, что-то пробормотал и убежал – как раз вовремя. В дверях появился однорукий старик, посмотрел на раскинувшуюся в кресле женщину – и, не промолвив ни слова, сел за стол.

– Прости, отец, – сказала она. – Не знаю, почему я сбежала. Похоже, меня довольно долго не было, два или три дня… Да?

Она сняла ноги с кресла и села нормально. Вид у нее был смущенный.

– Где ты пряталась? Я везде тебя искал.

– Понятия не имею… Это… случилось со мной в первый раз. Я ничего не помню.

Он смотрел и смотрел. Но, похоже, готов был ей поверить.

– В самом деле ничего? Даже верить не хочется… Ты ничего не натворила?

– Не знаю. Может, и натворила.

– Откуда у тебя эта одежда? И меч? Тоже не знаешь?

– Наверное… наверное, я их купила. Так мне кажется.

Он снова замолчал, размышляя, как ему следует поступить, что сказать. Он ожидал чего угодно, но не обезоруживающего признания: «Ничего не знаю, ничего не помню». Вернулись сомнения, и вновь зародилось недоверие.

– Почему ты согласился взять меня с собой? – спросила она. – Скажи мне, отец. Я начала об этом думать.

– Сейчас?

– Сегодня, когда уже возвращалась. Глорм прогнал меня, как только я упомянула, что хочу его сопровождать. А ты… похоже, даже наоборот. Ты довольно ловко подсказал мне идею и сразу же согласился на мое общество. А ведь ты с самого начала знал, что со мной могут быть хлопоты.

Он кивнул огромной лысой головой.

– Агарская княжна спрашивает, – пробормотал он. – Ее высочество желает знать. И даже еще хуже – начинает думать. Что-то ее интригует, да и вообще хоть что-то ее волнует.

– О чем ты говоришь?

– Собственно, о том, что мы столько долгих, долгих лет сидели на унылом, всеми забытом островке и никогда друг с другом не разговаривали. Знаю, знаю! – Он махнул рукой. – Но это были не разговоры. Так, болтовня. Мы беседовали и даже не так уж плохо проводили время. Но когда старик начинал настоящий разговор, агарская красавица говорила: «Ну что ты несешь! Все брюзжишь и брюзжишь!» И вот ни с того ни с сего она сама начинает задавать вопросы.

– Потому что здесь не Агары. Ты увез меня куда-то, и я думаю, что с какой-то целью. А что – из прихоти? Ради приятной компании?

– Ну да.

Теперь уже она молча уставилась на него.

– Ты, наверное, шутишь?

– Нет. Зачем? – с наивным видом спросил он.

– Ты взял меня с собой, чтобы у тебя была спутница?

– Ну да, – снова подтвердил он.

– Погоди, погоди… Что ты мне тут рассказываешь?

– Ты – отражение и символ двух Темных Полос Шерни, двух лишних Полос, которые после войны Шерни с Алером нарушали ее равновесие, ибо для них не было соответствующих Светлых Полос. В войне Шернь потеряла больше Светлых Полос, чем Темных, и потому две Тени…

– Это я знаю, – прервала она его. – И это причина, по которой я здесь, с тобой?

– Нет. Хотя, конечно, для кого-то вроде меня общение с живым и мыслящим символом Полос – нечто… весьма волнующее. Оглянись вокруг, красавица. Всех ученых Шерни всего лишь полтора десятка, из них половина – безумцы вроде Мольдорна. Кроме того, мне известны человек пять или шесть, которые о Шерни знают… кое-что. Например, Оген. И все. Но на Агарах у меня есть некто… или, может быть, нечто? – слегка язвительно спросил он. – На Агарах у меня есть некто, за кем я по крайней мере могу наблюдать, раз уж он не хочет со мной разговаривать. Это девушка, очень красивая, неглупая, питающая ко мне, как мне кажется, определенную слабость, и слабость эта взаимная. Так что я забираю эту девушку с собой в качестве интересной спутницы. Если эта девушка – кто знает? – при случае совершит нечто такое, что позволит мне лучше познать законы всего, то я тем более буду рад. Эти две Темные Полосы – возможно, все, что еще ведет себя в соответствии с принципами, которые я знал и понимал. Но девушку я взял с собой не потому, что связываю с ней какие-то планы. Я стар и не хотел ехать один. Кого я должен был взять с собой? Боцмана с какой-нибудь шхуны?

– А этот замурованный страж законов всего? Я тебе нужна не для… этого?

– Страж законов? Если я его найду, то, наверное, выпущу. Но я не из-за стража взял тебя с собой. В чем ты могла бы мне помочь, для чего ты могла бы мне потребоваться? Чтобы раскапывать развалины, если принять историю Верены за правду? Скорее уж я найму каких-нибудь землекопов.

– Ты ведь знаешь, что этот страж когда-то хотел моей смерти.

– Неизвестно, чего он на самом деле хотел, а если даже и известно, то причин мы не знаем. Может быть, у нас как раз будет возможность его об этом спросить? Он никак не может тебе угрожать, по крайней мере, непосредственно. Он бессмертен и даже неуничтожим, но при этом не обладает никакой силой. Абсолютно никакой. Он – отражение всей Шерни, носитель всей ее сущности, но не обладает ее мощью, ибо тем самым нарушил бы равновесие, а на это одно он совершенно неспособен. Шернь там, а ее символы здесь. – Он показал на потолок, потом на пол. – Шернь не может быть одновременно здесь и там, а когда она иногда бывает здесь и там, это плохо. Страж законов всего ходит по Шереру именно затем, чтобы Шернь не бывала здесь и там одновременно. Это всего лишь горбатый старичок, обладающий огромными знаниями. Да, он может кого-то на что-то уговорить, хотя бы на то, чтобы наброситься на нас, но это, собственно, может сделать каждый.

– И ты удивляешься, что я не хочу с тобой разговаривать. – Она вздохнула. – Знаешь, насколько все это скучно? Шернь и Шернь, равновесие… и равновесие. Знаешь, насколько все это скучно? – повторила она.

– Не знаю. Ты права, я в самом деле не знаю. Для меня все это очень интересно.

– Мне кое-что приснилось, – сказала она. – Кое-что, что может тебе пригодиться, как мне кажется.

– Приснилось?

– Собственно, я сама не знаю. Я просто о чем-то узнала. Оно само пришло, не знаю откуда.

– И что это?

– Не выпускай этого стража.

– Это тебе приснилось?

– Да. Я не хочу, чтобы ты его выпускал, потому что знаю – будет плохо. Плохо для меня.

Он красноречиво пожал плечами.

– Ридарета… Я должен что-то делать или не делать, руководствуясь твоими снами?

– Да, потому что сразу увидишь, чего они стоят… Есть тут где-нибудь кусок угля или мела? Или принеси мне перо и какие-нибудь чистые листы.

– Много писанины?

– Пожалуй, нет. Нет, наверное, нет.

Он вышел и сразу же вернулся, неся перо, чернила и несколько листов пергамента. Мел тоже. Она неловко взяла перо и сразу же положила, вернее даже уронила, морщась, словно от боли. Он заметил, что пальцы ее странно не гнутся, а вся кисть руки слегка распухла, и уже собирался спросить, что случилось, но она взяла мел, встала и подошла к стене. Он смотрел на нее, когда она начала писать – неловко, левой рукой. Неожиданно он поднялся с кресла и встал у нее за спиной.

– Откуда ты это знаешь?

Похоже, она его не услышала, сосредоточенная как никогда. По крайней мере, он никогда не видел ее такой. Она писала быстро, но – учитывая, что она не была левшой, – вполне разборчиво, словно всю жизнь посвятила выведению и преобразованию формул. Ошеломленный, он двигался следом за ней вдоль стены, шажок за шажком. Потом они оба вернулись – она начала новую строку и все писала, писала…

А посланник смотрел и молчал.

– Это что, квантификатор… – начал он, показывая на неразборчивую каракулю, и замолчал, увидев, что она смотрит на него бессмысленным, пустым взглядом; впрочем, ясно было, что даже если она и услышала вопрос, то не имеет понятия, что такое квантификатор.

– Я… не знала, что этого столько… В самом деле. Мне казалось, что всего несколько чисел…

На большой стене столовой, огибая разнообразные полки и подсвечники, тянулись десятки, а может, сотни уравнений, четко выведенных из преобразованных формул. Основу почти половины расчетов составляла теорема Эрлона… до сих пор не доказанная. Таменат никак не мог проверить на месте их правильность, у него не было столько времени, ибо на это требовалось по крайней мере несколько дней. Но он мог это сделать. И если доказательство окажется верным…

– Если доказательство верно, – сказал он и откашлялся, не узнавая собственный голос. – Если оно верно, то впервые в истории выполнено полное описание Полос. Двух Полос… И кажется, я даже знаю каких. Естественно, я это проверю, но, похоже, знаю.

– Так все это что-то означает? – спросила она.

Она выглядела очень усталой.

– Означает ли? Да, означает, нечто… как бы это сказать? – беспомощно проговорил он. – Нечто потрясающее, как и любая идеальная вещь. Это именно описание идеального состояния двух Полос, на основе которого наверняка удастся описать все остальные, ибо недостающий для описания элемент… был именно сейчас найден. Можно будет описать всю Шернь, посчитать… все. Нулевые точки кривой Хейнета перекрываются… – Он замолчал, махнул рукой, потер глаза пальцами и положил ладонь на лысину; ему было тяжело, хотелось говорить, поделиться с кем-то впечатлениями, но было не с кем. – Я получил расчеты двух Полос и доказательство… похоже, на самом деле… доказательство теоремы Эрлона. Так что я могу рассчитать всю Шернь… ну, правда, не один, ибо мне потребуется легион расчетчиков и сто или двести лет. Кто знает, сколько? Шернь достаточно велика и… сложна. Но такие расчеты всегда поручали нанятым расчетчикам, а уж это – работа именно для расчетчика, не для математика. Это игра в подстановку чисел в формулы, ты сама можешь начать описывать Шернь, прошу! – Он широким жестом пригласил ее к стене, которую она собственноручно покрыла множеством белых червячков, но с тем же успехом могла ее облевать, ибо для нее это значило то же самое. – В каноническом виде… – Он замолчал. – Большинство математиков Шерни, и я в том числе, полагали, что это доказательство никогда не удастся провести. Впрочем, то, которое здесь, – сокращенное, в нем опущено…

Он снова замолчал; за всю жизнь он так и не научился разговаривать о математике с людьми, для которых простейшие действия были сущей магией. А уж в разговоре с этой симпатичной глупышкой ему, похоже, не удалось закончить ни одной фразы, касающейся математических проблем. Ни одной более сложной, чем «дважды два – четыре, правильно?» Он начал скучать по Раладану. Лоцман и капитан парусника, определявший положение корабля в море, само собой, имел понятие об элементарных законах, правящих миром чисел. Ах, ведь Слепая Тюлениха Риди тоже была капитаном… Интересно, как она узнавала, где север, а где восток? Вряд ли по солнцу, поскольку это сложно, очень сложно.

– Не знаю. Возможно, ты привела мне это доказательство, потому что… потому что уже можно. Потому что оно касается только двух твоих Полос, Рубинчик, и никаких других. Что-то ведь изменилось в Шерни, и неизвестно, сможет ли еще для чего-то пригодиться старик Эрлон со своей теоремой. Может быть, только для описания прошлого состояния. Но даже если так, то ценность этого доказательства неоспорима. Кроме того, останется актуальным описание твоих двух Полос, отвергнутых и отброшенных на Просторы, исключенных из сущности Шерни, но самых настоящих и до сих пор действующих. Это много, это больше, чем ты думаешь. Взаимодействие этих Полос и Просторов приносит в виде плодов такие мелочи, как живой Рубин Дочери Молний и живой кусочек вселенского океана, заключенный в твоем приемном отце. Это все, что у тебя было для меня? Я должен это переписать… подумать… и как следует посчитать, ибо пока что это только схема, на основе которой можно вывести формулы, необходимые для остального описания. Это все?

– Да, это все… Ладно… – слегка сбивчиво сказала она. – Я… пойду спать. Глянешь еще на мою руку, угу?