Текст книги "Он не хотел предавать"

Автор книги: Феликс Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Феликс Геннадьевич Меркулов

Он не хотел предавать

Март в Южном полушарии… Океан шумит, то затихая, то набирая силу. С катера хорошо видна выгоревшая желтая крыша пляжного ресторанчика, крытая белесым пальмовым листом. Молодая женщина в парео хотела сказать – соломой, что в итоге напомнило бы «тиха украинская ночь», но владелец катера Паскаль поясняет, что это сухой пальмовый лист, la feuille séche du palmier.

Под пальмовой крышей бара голландка с волосами такого же соломенною цвета, в синем прозрачном козырьке, флегматично замешивает в серебристом цилиндре пины-колады. Голландку зовут Ана. За ее спиной висит фотография Аэртона Сенны, снятого в одних трусах на белоснежном песке пляжа Baie Orientate, что простирается перед ними. На пляже вразброс выгорают красные мягкие шезлонги и зонты. Вяло шевелят жидким листом низкорослые пальмы, повернувшиеся спиной к океану. Аэртон Сенна еще жив и улыбается, не подозревая, что всего через пару месяцев сгорит в своем болиде.

Женщина в парео сходит на берег, садится за стоику бара, разглядывает в подзорную трубу четкие зеленые холмы острова Ангуиллы и ныряющих со скал пеликанов. Для голландки она просто «леди в парео». Леди здесь на отдыхе без семьи, расслабленна и равнодушна ко всему, кроме ночных игорных домов в Филипсберге. Со своими немногочисленными знакомыми она общается по-французски. Все думают, что она чистокровная француженка.

Когда-то ее первый муж, поганец, сказал:

– Как отличить русского туриста? Возле бассейна пятизвездочного отеля висит табличка, на которой на всех языках мира, в том числе и на русском, написано, что бассейн открыт с 8 до 23. И каждую ночь русские с гоготом и визгом лезут в бассейн, причем прыгают в него непосредственно задницами, очевидно, для усиления эффекта. Призывать их к порядку бесполезно. Скандалить бессмысленно. Уезжают старые и приезжают новые русские, и все они по ночам задницами прыгают в бассейн… Почему?

Так вот, она русская, но с теми земляками, которые по ночам шлепаются задницами в бассейн, у нее нет ничего общего.

Голландка выставляет на стойку бара ледяные коктейли.

– Черный кофе и негазированную минеральную воду, – не заказывает, а приказывает леди в парео.

Пятикаратовый бриллиант на ее пальце достаточно убедительный аргумент в пользу того, что она имеет право приказывать.

– S’il vous plaot, madame, – улыбается голландка, подавая ей кофе и зеленую запотевшую бутылочку с водой.

Леди в парео покупает пачку французских и американских газет и сразу же внимательно пролистывает «Вашингтон пост» и «Ле Монд», словно выискивая в них что-то. Но затем, будто вспомнив, что она на отдыхе, откладывает газеты в сторону.

Роскошная, благодатная скука. Чем она займется после обеда? Может, будет гулять по улочкам Мариго, заходя из бутика в бутик. А может, отправится в деревню фотографировать архитектурные достопримечательности колониального стиля. А когда устанет, будет лежать на шелковистом песке, плавать в бирюзовой воде, снова валяться на песке. Потом поднимется в свой номер, примет душ, чтобы смыть соль, нанесет макияж и уже в вечернем платье отправится в Филипсберг, готовая к ночной жизни. В конце концов, для этого она здесь, на этом острове, в существование которого невозможно поверить в камере Бутырской тюрьмы.

Там единственная реальность – это тесное пространство между нарами от стены к стене, желтый коридор, конвоир – «разводящий», желтая решетка, сеткой обтянутая железная лестница, а также грязь, вонь, запах человеческого тела – собственного тела, к которому испытываешь отвращение, и боль, тошнота, усталость, холод.

Здесь единственная реальность – это неустанно рокочущий океан и невозможность представить, что где-нибудь в мире может существовать что-то кроме бирюзового простора пляжа и медных, как боги, скал… Алые маркизы на окнах, кричащие флаги с двуглавыми бородатыми львами, из хищно разинутых пастей которых торчат змеиные языки… Террасы ресторанчиков нависают над песчаным берегом. Кругом пальмы, буйные экзотические цветы, белые точки яхт в заливе Oyster-pond, которые она видит каждый день из окон своего номера. Запахи кофе и свежих моллюсков – ими пропитаны улицы. Опьяняющий аромат подстриженных газонов в парке отеля. Шум прибоя, звуки меренге и сальсы. Черные ромовые бочки фабрики Guavaberry, стоящие прямо на краю тротуара, через каждые пять метров призывают: «Выпей меня!» – как в сказке про Алису…

Над крышей ресторанчика, низко-низко, с тяжелым ревом проносится набирающий высоту «боинг». Взлетно-посадочная полоса на острове такая короткая, что кажется, будто взлетаешь с песчаного пляжа. Смуглые подростки прыгают в воде, машут вслед уносящемуся самолету светлыми, незагорелыми ладонями.

Март в Южном полушарии…

В восьмичасовых поясах от острова Сен-Мартен на восток – метель с мокрым снегом и минус три, слякоть. На часах – половина шестого вечера скучного буднего дня. В электричке сутолока и давка, но это и хорошо – Юрию Малышеву хочется затеряться в толпе.

Подмосковный дачный поселок в километре от станции. Контуры старых елей и берез сливаются с высокими дощатыми заборами. В окнах дач горят редкие оранжевые огни. Пахнет дымом от печек. Лают вдалеке собаки.

…В темноте он прошел по тропинке к знакомой калитке, нашарил рукой задвижку и отпер ее. Никто не видел, как он вошел. Никто не услышал выстрела. Тело обнаружили только на вторые сутки.

Его похоронили тихо и скромно, без военных почестей. Никто из сослуживцев не пришел на его похороны.

Это произошло в начале марта, когда на Сен-Мартене начинался лучший сезон.

Прошел еще целый месяц. В России кончилась зима.

Его мать выписалась из больницы после тяжелого криза и впервые после месячного отсутствия переступила порог своей квартиры на Большой Полянке.

Там все было по-прежнему, как и при жизни сына.

В мире тоже все осталось по-прежнему.

И только Юры уже не было.

Мать стояла у двери его комнаты, не решаясь ее распахнуть. Если не заходить, если никогда-никогда не переступать порог этой комнаты, то будет казаться, что сын там, живой и здоровый, обычный домашний Юра – не такой, каким стал за несколько дней до того, как это случилось, а такой, каким он был год, два, пять, двадцать лет назад.

Ее единственный Юра…

В гостиной зазвонил телефон. Звонил долго, настойчиво. Мать подумала: зачем подходить, если Юра все равно никогда уже не позвонит?

Как обычно, не хватило нескольких секунд, чтобы успеть. Когда она подняла трубку, телефон ответил длинным гудком. Но едва она положила ее на рычаг, как телефон снова зазвонил: раз… другой… третий…

Мать подняла трубку.

– Да, я вас слушаю.

Глава первая

Юрьев день

1

Старший оперуполномоченный по особо важным делам Национального центрального бюро Интерпола в России майор Георгий Гольцов вот уже десять дней как, приходя на работу, исполнял одно и то же доведенное до автоматизма действие. В девять утра войдя в тесный кабинет, заставленный картонными коробками с документами, Георгий снимал плащ, вешал его в стенной шкаф рядом с парадной милицейской формой с майорскими звездами на погонах и медалью «За отвагу». Форму Георгий надевал редко. Затем он отстегивал кобуру, прятал в сейф табельный ПМ, садился за стол и привычным жестом включал компьютер, чтобы проверить электронную почту.

На это уходило минут пятнадцать.

Если никаких срочных сообщений не поступало, Георгий придвигал телефон и набирал номер Юры Малышева. За десять дней он успел выучить этот номер наизусть. Квартира Малышева отвечала мертвыми гудками…

Этот ритуал возник десять дней назад, когда на стол Гольцову попал документ из Таганской межрайонной прокуратуры.

Следователь прокуратуры просил уточнить данные, полученные из Российского национального центрального бюро Интерпола в начале февраля нынешнего года. Речь шла о неустановленном гражданине Франции, подозреваемом в совершении преступления на территории Российской Федерации. Преступник был необычным: в результате (предположительно) имитации катастрофы автомобиля, за рулем которого находился сам француз, погиб известный российский предприниматель Завальнюк. Из-за того что подозреваемый оказался иностранцем, следователь направил запрос в Интерпол. Идентифицировать подозреваемого француза было несложно. Им оказался некий Пьер Луи Леже, 1968 года рождения, уроженец департамента Марна. Труднее дело обстояло с его поимкой, но эта проблема Гольцова уже не касалась. Следователя прокуратуры также интересовало, не отыщутся ли в архиве Интерпола данные о похожих преступлениях? Насколько помнил Георгий, никаких данных о похожей автокатастрофе в архивах Генерального секретариата Интерпола не обнаружилось.

На этот раз следователь обращался в НЦБ с просьбой выяснить, не о том ли же самом французе идет речь в информации, которую он самостоятельно выловил в Интернете на сайте «Auto-press»?

«Гран-при Бельгии 1995 года.

Трасса Спа-Франкоршам. Команда Arrows, обещавшая пропустить лишь первую половину пятничных свободных заездов, не показала носа из боксов и на второй сессии. Как позже выяснилось, мотористы Cosworth не получили от «конюшни» платы за свои двигатели и отказались предоставить ей электронные блоки управления. В результате Том Уокиншоу был вынужден отказаться от участия в Гран-при Бельгии. Лишь спустя пятнадцать минут после начала квалификации первый пилот, а именно Пьер Леже, покинул боксы и отправился на первый быстрый круг. Следом за ним на трассе появился Кими Райкконен, который, пройдя круг более чем на 3,5 секунды быстрее, сразу показал, насколько сегодня его McLaren превосходит Minardi француза».

Но если речь идет о том самом Пьере Луи Леже, то почему сих любопытных сведений о прошлом подозреваемого не содержалось в ответе на их запрос?

Гольцов пролистал копию ответа французов. Действительно, в графе «Род занятий, имеющиеся навыки, профессии, виды трудовой деятельности» ни слова не упоминалось о спортивной карьере Леже. Лишь значилась скромная запись: «Автомеханик, с 1991 г. работает на себя».

Запрос Таганской прокуратуры в принципе был рутиной. Таких в НЦБ Интерпола приходит сто на дню. Вероятность, что на него был дан неверный ответ, сводилась к минимуму.

Георгий проверил, кому в феврале было расписано исполнение ответа.

Старшему лейтенанту Юрию Малышеву. Никаких претензий к исполнению при первом взгляде на копию ответа у Георгия не возникло.

И тогда Гольцов не стал никому расписывать исполнение, а перепроверил информацию лично.

Компьютер выдал справку:

«Пьер Луи Леже, 1968 года рождения. Гражданство: Франция. Разыскивается Интерполом. Объявлен в международный розыск в августе 2000 года на основании уголовного дела № 27/317611–00 по статье Уголовного кодекса РФ 105–2 (убийство).

Фамилия, имя, отчество отца – Иван Петрович Леже (Лежнев).

Фамилия, имя, отчество матери с указанием девичьей фамилии – Анна Никодимовна Суше, в первом браке Лежнева, в девичестве Нелюбович. Вдова после второго брака.

Словесный портрет, особые приметы, характеристики (манеры, речь, походка, стиль одежды) разыскиваемого Пьера Луи Леже: по характеру горд, независим, заносчив, ярко выраженный холерик. Особые приметы: шрам 2 см над левым глазом, шрам 15 см на левой голени, цветная татуировка в виде кельтского креста на правом предплечье, пирсинг: проколот язык, оба уха, правая бровь и пупок. Волосы предпочитает длинные, до плеч, может отпустить бородку-эспаньолку. Стиль одежды – спортивно-элегантный, предпочитает марки «Хьюго Босс», «Черутти», «Джанфранко Ферре», цвет – черный…»

(К словесному портрету прилагались цветная фотография и дактилоскопическая карта, переданная французским архивом криминальной полиции Ниццы.)

«Сведения о других Ф.И.О., которые может использовать лицо, с указанием дат рождения и паспортных данных отсутствуют.

Клички неизвестны.

Паспортные данные…

Род занятий, имеющиеся навыки, профессии, виды трудовой деятельности…»

Сначала Гольцов зрительно отметил, что запись в этой графе длиннее, чем в ответе на запрос прокуратуры. Только потом до него дошел смысл:

«Профессия – автомеханик. Спортсмен-автогонщик.

1085 г. – работал в частном авторемонтном предприятии.

1986 г. – золотой кубок молодежного авторалли в Париже.

1986 г. – входит в молодежную национальную сборную по автоспорту.

1991 г. – входит в Международную федерацию пилотов F-1 в составе команды «Феррари».

1994 г. – выступает в составе команды «Эрроуз». Лучшее достижение – третье место на Гран-при Бельгии в 1995 г.

1995 г. – дисквалифицирован пожизненно.

Возможные места (районы, конкретные адреса) появления либо страны, которые может посетить, – департамент Марна, Франция. Марракеш, Республика Марокко.

Языки, которыми владеет лицо, – французский, русский».

На этом сведения о Пьере Луи Леже исчерпывались.

Официальный сайт Международной федерации пилотов «Формулы-1» содержал только самую свежую информацию. Запрос о Пьере Луи Леже результатов не принес – его имя не значилось в списке пилотов «Формулы». Однако это не означало, что ее там никогда не было. Информация устаревает быстро. То, что сегодня – сенсация, завтра – вчерашний день.

А из-за чего могли пожизненно дисквалифицировать пилота? Допинг-тесты не прошел? А проходят ли пилоты «Формулы-1» допинг-контроль?

Георгий вошел в официальный сайт команды «Эрроуз», узнал имя спортивного директора команды: Алан Тодт, имя директора по связям с общественностью «Эрроуз» – Сара Перриш.

Пальцы привычно забегали по клавишам.

«Многоуважаемая мадам Перриш!

Буду исключительно признателен Вам за информацию о причинах дисквалификации бывшего пилота вашей команды Пьера Луи Леже, который в настоящее время разыскивается Интерполом…»

«Стоп, – остановил себя Гольцов. – Что ты делаешь? Проводишь расследование… Зачем? Плевать сейчас на Леже. Не в нем дело. А дело в том, почему до прокуратуры не дошли данные о том, что Леже – бывший гонщик».

Как там было сказано в ответе? Автомеханик, с 1991 года работает на себя?

О спортивной карьере ни гугу. Почему? Странно.

Следуя привычке доводить дело до конца, Георгий в соответствии с пожеланием следователя запросил архив Интерпола о наличии информации о сходных автопроисшествиях. Результат проверки почти его не удивил. Дело слишком плохо начиналось, чтобы ожидать хорошего продолжения.

В базе данных второго директора Генерального секретариата Интерпола, содержавшей сведения о преступлениях против личности и собственности, хранилась информация об автокатастрофе, произошедшей в 1994 году во Франции, неподалеку от курортного местечка Канн. Описание ДТП по большинству параметров совпадало с параметрами, указанными в запросе Таганской прокуратуры. В обоих случаях автомобиль на большой скорости совершил наезд на препятствие; в обоих случаях пассажир погиб, а водитель отделался легким испугом; в обоих случаях пробы на алкоголь и наркотики в крови водителя не дали положительных результатов… Но даже если бы описание катастрофы не совпало ни с одним из перечисленных пунктов, одного имени водителя было бы достаточно.

Имя водителя было Пьер Луи Леже…

Оставалось загадкой, почему лейтенант Малышев не уведомил об этом Таганскую прокуратуру.

Ответить на этот вопрос мог только сам Малышев. Однако спросить его было нельзя – еще в феврале лейтенант уволился из НЦБ по собственному желанию.

Все это, вместе взятое, означало, что и у них, в главном офисе Российского бюро Интерпола, творится такой же бардак, как и везде.

И вот уже десять дней Гольцов упрямо разыскивал Малышева по телефону и каждое утро слышал в телефонной трубке бесконечные длинные гудки. Квартира Малышева не отвечала.

И все эти дни Георгий гнал от себя мысль, зачем Малышев так поступил? Когда творишь «зачем?», невольно подыскиваешь вероятные оправдания. Затея неблагодарная. Сначала нужно выслушать Малышева. Потом делать выводы. А уж затем идти на доклад к директору НЦБ.

А это самый смертельный номер в программе…

Мысленно сосчитав до десяти, Георгий нажал «отбой» и тут же, как делал всегда для подстраховки, снова набрал тот же номер. Второй гудок… Третий… Четвертый…

И вдруг женский голос негромко ответил:

– Да, я вас слушаю.

От неожиданности Георгий слегка растерялся.

– Алло, я вас слушаю, – нетерпеливо повторил женский голос.

– Доброе утро. Пожалуйста, пригласите к телефону Юрия.

– Кого? – удивленно переспросила женщина.

Георгию даже показалось, что он ошибся.

– Простите, должно быть, я не туда попал, – извинился он. – Это квартира Малышева?

Но голос ответил:

– Да, вы не ошиблись.

– С вами говорит Георгий Гольцов, Российское центральное бюро Интерпола. Мне нужно поговорить с Юрой. Пригласите его, пожалуйста.

– Его нет.

– Тогда не могли бы вы передать Юре, когда он вернется, чтобы он срочно перезвонил. Мне нужно уточнить у него кое-какую информацию. Срочно!

– Он не сможет, – стертым, безжизненным голосом ответила женщина.

– Нет? – переспросил Георгий. – Почему?

– Не звоните нам больше.

– Почему? Что случилось?

Георгий сам не заметил, как пальцы начали выстукивать дробь по столешнице. Так всегда бывало, когда он торопился или нервничал. Он не любил длинных расспросов по телефону.

– Юра был вашим другом? – задала вдруг женщина странный вопрос.

Что в нем странного? Тревожное слово «был». У Гольцова засосало под ложечкой.

– Простите, с кем я говорю? – уточнил он.

– Вероника Николаевна, его мама, – представилась женщина.

– Очень приятно. Вероника Николаевна, у вас что-то случилось?

– Он умер.

– Кто?

Георгию показалось, что Малышева сейчас повесит трубку.

– Алло, алло, вы меня слушаете? Подождите, кто умер?

– Юра.

– Когда?

А в голове пронеслась целая вереница мыслей: должно быть, недавно, на днях, раз на работу не успели сообщить… Мать, должно быть, в шоковом состоянии, он ведь совсем мальчишка…

– Простите! Примите мои соболезнования. Я ничего не знал. Когда это случилось?

– Вы не знали? – дрожащим голосом переспросила Малышева и вдруг выплеснула, словно ушат ледяной воды: – Вы ничего не знали?! Юра умер два месяца назад, третьего марта, а вы никто, никто, ни один человек не были на его похоронах! А теперь, мертвый, он вам понадобился? – Она еле сдерживала рыдания. – Чем мы заслужили такое бессердечное отношение к нашему сыну?

Женщина выплескивала в крике накопившуюся горечь, и Георгий боялся лишь одного: что мать Малышева бросит трубку.

– Простите, ради бога, – перебил он, – простите, я в самом деле ничего не знал. Объясните мне, что случилось?

«Разбился», – промелькнула догадка.

– Он застрелился! Юра застрелился! – рыдающим голосом выкрикнула женщина. – И не звоните нам больше никогда, никогда!

Вот теперь она бросила трубку.

2

Ольга шла, спрятавшись от дождя под широким зонтом, и думала о том, что до сих пор ее не покидает чувство, будто в любой момент ей может повстречаться Юра, просто идущий навстречу по улице.

Она шла и вспоминала, вспоминала.

…Все стало очень плохо в декабре, незадолго до Новогодних праздников. Оля готовилась к ним с замиранием сердца. В последнее время она замечала, что Юра стал относиться к ней сдержаннее, чем раньше. И даже придумала причину: решила, что Юру перестали устраивать их исключительно дружеские отношения, но он не решается первым заговорить о том, что их дружбе пора перейти в другую фазу.

Они встречались так давно, что, хотя о свадьбе речи пока не шло, это событие само собой подразумевалось в ближайшем будущем, когда они оба встанут на ноги. Они с Юрой познакомились на вечеринке у ее школьной подруги. Задумчивый сероглазый парень понравился ей с первого взгляда – он показался ей единственным взрослым человеком среди сверстников. Чувствовалось, что Юре скучно, но из вежливости, чтобы не портить праздник, он старается не показывать это.

Примерно то же испытывала Оля, только что вернувшаяся из Штатов после двухмесячной стажировки в Калифорнийском университете. Чувствуя себя ужасно взрослой и умной, она захотела продемонстрировать эти качества замкнутому сероглазому молодому человеку, одиноко сидевшему в кресле с книгой. Она подошла к нему, присела на подлокотник кресла и загадочным тоном роковой красавицы произнесла:

– Представьте, что вы идете по лесу и вдруг перед вами высокая стена. Ваши действия?

Юра поднял голову и, внимательно посмотрев на нее, ответил:

– Стена – это мое отношение к смерти. Вы пропустили начало теста Монро. Там еще спрашивается о дороге, доме, стакане с напитком и озере. Но это неважно. Вам действительно интересно узнать мое отношение к смерти?

Не зная, что ответить, умирая от стыда, Оля неопределенно кивнула.

– Бояться неизбежного глупо, поэтому я ее не боюсь, – ответил молодой человек. – Считать смерть началом новой жизни мне лично не хватает веры. Вообще не думать о ней, как делает большинство, не позволяют обстоятельства. – Он на мгновение умолк, словно задумался. – Поличным наблюдениям могу сказать, что перед смертью в человеке проявляется какая-то сила. Эта сила помогает достойно умереть или, наоборот, неожиданно ломает человека, низводит до уровня червя, заставляет корчиться от страха, ползать в собственном дерьме. Эта сила никак не связана с внешними обстоятельствами смерти, а является продолжением душевных качеств личности. Но мне кажется, сам-то человек до последней своей минуты не подозревает о том, что в нем эта сила есть. Поэтому совершенный с виду хлюпик неожиданно перед смертью может вести себя как герой.

Оля слушала его, широко раскрыв глаза.

– Я знаю случай, – продолжал Юра, серьезно глядя на собеседницу, – когда трое подростков-сатанистов, все в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет, решили принести в жертву своего приятеля. Выбрали его, потому что он был с виду хлипким, слабым. Отвели его в лес, стали истязать, раздели, увидели у него на шее крест и начали требовать, чтобы он отрекся от Христа. Самое странное, что до той минуты никто из них про этого Христа ничего толком-то и не знал, и требование у них было киношное, потому что «так надо». И вот этот пацаненок неожиданно уперся и сказал: нет. Они его истязали зверски, резали, сдирали кожу, затем примотали проволокой к дереву, облили бензином и заживо сожгли.

– Где это произошло? – шепотом спросила Оля.

– В Пушкинском районе, – ответил Юра.

Оля молчала, не зная, что сказать. Он тоже помолчал и, не найдя темы для продолжения разговора, снова уткнулся в книгу.

Весь вечер Оля стыдилась показаться ему на глаза и почувствовала себя совершенно несчастной, когда неожиданно Юра вызвался проводить ее до метро…

Так они начали встречаться.

Юра доверял ей, прислушивался к ее мнению. Сдержанный и замкнутый с остальными, с ней он становился остроумным, много шутил. Он познакомил ее со своими родителями, сначала с мамой, затем – с отцом, Ольга познакомила его со своими профессорами МГУ. Постепенно Оля стала в семье Малышевых своим человеком, почти родственницей. Перспектива будущей совместной жизни представлялась ей само собой разумеющейся. Юра со временем найдет высокооплачиваемую работу, она закончит свой физико-математический и тоже устроится на работу. За пару лет они соберут деньги на собственную квартиру. Когда родится первенец, его назовут Андреем – в честь Юриного отца. Жизнь казалась определенной и логичной, как теорема.

И вдруг…

Ее словно вели, вели за руку и неожиданно со всего размаха ткнули носом в стену! Жизнь перевернулась в один день.

«Между нами все…» – произнес Юра, не глядя ей в глаза. Он хотел сказать «все кончено», но не договорил. У него была такая манера: проглатывать окончание фразы, словно он разочаровывался видом собеседника и на полуслове решал, что говорить бесполезно, все равно его не поймут.

Ольга и не поняла. Ее первая реакция была – столбняк, шок. Она буквально окаменела. Одна мысль пульсировала в висках: «Это все, это все…» После того что она пережила в день разрыва и наутро, когда, проснувшись, все вспомнила и осознала свою будущую жизнь без Юры, – после этого даже его внезапная смерть показалась ей ситуацией дежа-вю, повторением уже виденного. И хотя Ольга сильно горевала и плакала о нем, но настоящего шока потери она не пережила – она потеряла Юру гораздо раньше. Еще в декабре.

Но тогда, сразу после разрыва, она долго не могла смириться с потерей. Металась, не понимала, в чем дело. Искала причины. Винила себя, Юру, снова себя. Выискивала недостатки в своей внешности. Бегала то в косметический салон, то к гадалке, едва не решилась на пластическую операцию… Презирала себя зато, что в душе она оказалась банальной истеричкой и бабой. Весь ее эгоизм встал на дыбы: как это – меня, такую милую и хорошую, и вдруг не любят? Он должен меня любить!

Она досаждала Юре якобы случайными встречами, ведь она была вхожа в их семью. Ольга быстро поняла, что его родители ничего не знают о разрыве. Это вселило в нее робкую надежду: может быть, еще не все потеряно, Юру еще можно вернуть?

Юра прекрасно понимал, что с ней творится, и сам от этого мучился, но ничего не мог с собой поделать. Казалось, он больше не принадлежал себе.

Несколько раз Ольга пыталась с ним поговорить, но он уходил от откровенного разговора, замыкался. Нет, она не досаждала ему упреками, не навязывалась, наоборот, разыгрывала из себя «мисс дружелюбие», всячески демонстрируя, что они были и останутся хорошими друзьями, что он может ей доверять по-прежнему. На самом деле она, как хищница, следила за каждым его движением, ловила каждое его слово по телефону, надеясь выведать его тайну. В том, что эта тайна существует, Ольга не сомневалась. По всем признакам Юра полюбил другую женщину, вот в чем все дело.

Но кто она?!

Наступил Новый год. Тридцать первою декабря утром Юра позвонил ей и пригласил приехать, чтобы встретить Новый год вместе. Ольга воспрянула духом, но, когда приехала к Малышевым, оказалось, что это инициатива его родителей. Она все еще обязана была постфактум разыгрывать передними роль невесты сына.

Юра встретил ее в прихожей. Помогая снять шубу, тихо попросил:

– Не говори им пока ничего, ладно?

Впервые ей захотелось завизжать от злости, надавать ему оплеух, закатить истерику… Но она сдержалась. Заговорщически подмигнула:

– Да ладно! Стариков надо беречь. Справимся!

Юра грустно и благодарно улыбнулся.

Когда они остались на минутку наедине, она с наигранной беспечностью спросила:

– Чего ты мучиться? Представь скорее ко двору вариант номер два. Думаешь, она им не понравится? Брось ты, не такое уж я сокровище…

А сама следила за его реакцией.

Юра только головой покачал, ответил односложно:

– Потом… – и, как обычно, оборвал конец фразы.

Ольга так и не поняла, что он имеет в виду: «потом договорим на эту тему» или «потом представлю»?

И тут она подумала: а почему он не встречает Новый год с той, другой?

Объяснений могло быть сколько угодно, но все же… Почему? По всем правилам, он должен был бы сейчас быть вдвоем с той, другой.

Ольга прекрасно помнила их первый Новый год: они с Юрой сбежали от всех и отправились к нему на дачу, мечтая просто побыть наедине. Растопили печку, зажгли свечи, закопали в саду шампанское в снег… «Я закопал шампанское под снегопад в саду, выйду с тобой с опаскою: вдруг его не найду? Нас обвенчает наскоро сказочная метель…» Да-да, все было как в сентиментальной песне восьмидесятых: ночь, они в полутемной комнате рядышком на диване, огонь, полыхающий в печке. Говорили, говорили, не могли наговориться, словно истосковались друг по другу, хотя виделись почти каждый день. Смотрели на огонь, слушали, как потрескивают стены деревянного дома… И танцевали, обнявшись, под тихую музыку…

Господи, господи, господи!..

При одном воспоминании о былом счастье все переворачивалось у нее в душе.

Да, по всем правилам, Юра обязан встречать Новый год со своей новой дамой сердца. Почему же не встречает?

Ольга, конечно, читала романы Агаты Кристи. Напряженные нервы и жгучая ревность пришпорили работу «маленьких серых клеточек». Почему? Почему? Что, соперницы сейчас нет в Москве? Но как-то же они общаются? Перезваниваются? Но по телефону многого не скажешь, да и неудобно звонить – кто-нибудь вечно трется рядом… Переписываются?

В новогоднюю ночь, думала она, Юра наверняка захочет поздравить ту, другую. Он романтик. Он тоскует, это видно по его взгляду, по его печальным, усталым глазам.

Ревность превратилась в охотничий азарт. Ольга решила: сегодня во что бы то ни стало узнаю, кто она!..

Решение родилось внезапно, словно кто-то подсказал ей его, шепнув на ухо волшебное слово: «Письма!» Ольга сказала, что хочет отправить по электронной почте поздравления знакомым. Юра отвел ее в свою комнату, где стоял компьютер. Как только они остались вдвоем, Ольга с наигранным весельем обратилась к нему с вечным, как мир, вопросом, которого боятся все мужчины:

– Пожалуйста, скажи… Я не буду плакать, устраивать истерики, я просто хочу знать: что тебя во мне не устраивает? Чем она лучше меня?

Реакция прогнозируемая: Юра бежал, оставил ее одну в своей комнате. И это было бы смешно, если бы не было так грустно… Потому что теперь она устроила в его комнате самый настоящий шмон. Времени было предостаточно, она знала – Юра не войдет. Она слишком хорошо его изучила…

Листок бумаги лежал между страницами книги «Динамика айкидо», стоящей на нижней полке компьютерного стеллажа. Сидя за столом, Юра мог дотянуться до нее рукой. Учебник по боевым искусствам – эта книга точно никогда не понадобилась бы его родителям, он мог быть спокоен за сохранность своего тайника. Бумага с зеленоватым оттенком, в верхнем углу страницы в синей плашке – белым шрифтом по-французски «ноябрь». Оля спрятала бумагу в рукав, ушла в ванную и там спокойно ее рассмотрела…

Впрочем, спокойно – не то слово. Странно, как она взглядом не прожгла дыру в бумаге. Это был рисунок ручкой, любительский портрет Юры в профиль, голова немного опущена – в такой позе обычно он читал. Рисунок очень грамотный. Видна хорошая школа. Под рисунком внизу дата и размашистая подпись художницы. (Ольга абсолютно не сомневалась, что автором рисунка была та женщина.) Еще ниже стихи:

На солнце загляделся я,

Мне солнце очи ослепило.

Затем, что сердце свет любило,

На солнце загляделся я.

На ощупь шел я, но была

Не в стыд мне слепота моя:

На солнце загляделся я,

Мне солнце очи ослепило.

И наискосок бегущая подпись: «Не думайте обо мне слишком плохо. Л.»

Эти стихи и прощальная фраза врезались Ольге в память, чтобы мучить ее во время бессонницы: «На солнце загляделся я…» Почему Юра увлекся той женщиной? Что в ней такого особенного?

Но если раньше Ольга с ума сходила от ревности, то теперь ревность исчезла, осталась только острая жалость к Юре. Она чувствовала, что он попал в беду. Это ведь не любовь, а беда, настоящее наваждение. Когда любят, выглядят счастливыми, даже если пытаются это скрыть от посторонних глаз. А Юра, наоборот, выглядел усталым, измученным.