Текст книги "Том 8. Стихотворения. Рассказы"

Автор книги: Федор Сологуб

«Грести устали мы, причалили…»

 
Грести устали мы, причалили,
  И вышли на песок.
Тебя предчувствия печалили,
  Я был к тебе жесток.
 
 
Не верил я в тоску прощания,
  Телесных полный сил,
Твою печаль, твое молчание
  Едва переносил.
 
 
Безумный полдень, страстно дышащий,
  Пьянящий тишину,
И ветер, ветви чуть колышущий
  И зыблющий волну.
 
 
Завесой шаткой, обольстительной
  Весь мир обволокли,
И грех мне сладок был пленительной
  Прохладою земли.
 

Маргрета и Леберехт

Шутливая песенка

 
  С милой, ясной
  Девой красной,
С этой бойкою Маргретой,
Знойным летом разогретой,
Песни пел в лесочке кнехт,
Разудалый Леберехт.
 
 
  Звонко пели,
  Как свирели.
Леберехт твердил Маргрете:
– Краше девки нету в свете!
Но, Маргрета, вот, что знай:
Ты с другими не гуляй! —
 
 
  Ах, Маргрета
  В это ж пето,
Не нарочно, так, случайно,
С подмастерьем Куртом тайно
Обменяла поцелуй
На брегу веселых струй.
 
 
  Но от кнехта
  Леберехта
Не укрылася Маргрета,—
Леберехт все видел это.
Только лишь слились уста,
Леберехт из-за куста.
 
 
  Курт умчался,
  Кнехт остался.
Слов не тратил на угрозы.
Кнехту смех, а Грете слезы.
Но уж с той поры она
Кнехту так была верна!
 
 
  Скоро с кнехтом
  Леберехтом
Под венец пошла Маргрета,
Точно барышня одета,—
И уехал Леберехт
Вместе с Гретою в Утрехт.
 

«Новый человек во мне проснулся…»

 
Новый человек во мне проснулся,
  Свободный,
И радостно и чутко я на землю оглянулся,
  Холодный.
 
 
Передо мной путей лежало разных
  Так много,
Но чистая, средь многих злых и грязных,
  Одна дорога.
 

«В моих мечтах такое постоянство…»

 
В моих мечтах такое постоянство,
  Какого в мире нет.
Весь мир – одно лишь внешнее убранство,
Одна мечта – и жизнь, и свет.
 
 
Мир не поймет мерцающего света,
Он только плоть, бездушная, как сон,
И в нем душа не обретет ответа, —
  Молчаньем вечным скован он.
 

«Кумир упал, разрушен храм…»

 
Кумир упал, разрушен храм,
И не дымится фимиам
Над пыльной грудою развалин.
Я в дальний путь иду, печален,
И не молюсь чужим богам.
 
 
Но если слышу я моленья,
Душа полна благоговенья,
И не с насмешкой брошу взгляд.
На чуждый, суетный обряд,
А с тихой грустью умиленья.
 

«Алый мак на жёлтом стебле…»

 
Алый мак на жёлтом стебле,
Папиросный огонёк.
Синей змейкою колеблясь,
Поднимается дымок.
 
 
Холодея, серый пепел
Осыпается легко.
Мой приют мгновенно-тепел,
И ничто не глубоко.
 
 
Жизнь, свивайся легким дымом!
Ничего уже не жаль.
Даль в тумане еле зрима, —
Что надежды! Что печаль!
 
 
Всё проходит, всё отходит,
Развевается, как дым;
И в мечтаньях о свободе
Улыбаясь, отгорим.
 

«Над землёю ты высок…»

 
– Над землёю ты высок,
Ярок, жарок и жесток,
Солнце, брат, горящий наш,
Что возьмешь и что ты дашь? —
 
 
– Унесу и принесу
За подарок лучший дар.
В чашу всю сберу росу,
Дам тебе живой загар.
 
 
Был ты робок, слаб и бел,
Будешь темен, тверд и смел,
Кровь смешаешь с влагой рос, —
Жаждет распятый Христос.
 
 
– Солнце, наш горящий брат,
Низведи Христа с креста!
У твоих лазурных врат
Наша чаша налита.
 

«Она безумная и злая…»

 
Она безумная и злая,
Но хочет ласки и любви,
И сладострастие, пылая,
Течет, как яд, в её крови.
 
 
На вид она совсем старуха,
Она согбенна и седа,
Но наущенья злого духа
Царят над нею навсегда.
 
 
Не презирай ее морщины.
Её лобзаний не беги, —
Она посланница Судьбины.
Бессильны все её враги.
 

«Хотя сердца и ныне бьются верно…»

 
Хотя сердца и ныне бьются верно,
  Как у мужей былых времён,
Но на кострах, пылающих безмерно
  Мы не сжигаем наших жён.
 
 
И мертвые мы мудро миром правим:
  Благословив закон любви,
Мы из могилы Афродиту славим:
  – Живи, любимая, живи! —
 
 
И, если здесь, оставленная нами
  Кольца любви не сбережёт,
И жадными, горящими устами
  К ночному спутнику прильнёт, —
 
 
Не захотим пылающего мщенья,
  И, жертвенный отвергнув дым,
С улыбкою холодного презренья
  Нам изменившую простим.
 

«Забыв о счастьи, о весельи…»

 
Забыв о счастьи, о весельи,
Отвергнув равнодушный свет,
Один в своей унылой келье
Ты, чарователь и поэт.
 
 
Ты только сети сердцу вяжешь,
Печально голову клоня,
И все молчишь, и мне не скажешь
О том, как любишь ты меня.
 
 
А я – надменная царица.
Не знаю я свободных встреч.
Душна мне эта багряница,
Ярмо моих прекрасных плеч,
 
 
Бессильна я в томленьях страсти.
Соседний трон угрюмо пуст,
И только призрак гордой власти
Порой коснется алых уст.
 
 
О, если б снять венец двурогий,
И целовать, и обнимать!
Но все твердит мне кто-то строгий,
Что я – увенчанная мать.
 

«Отражена в холодном зеркале…»

 
Отражена в холодном зеркале,
  Стою одна.
Вон там, за зеркалом, не дверка ли
  В углу видна?
 
 
Я знаю, – там, за белой кнопкою,
  Пружина ждёт.
Нажму ль ее рукою робкою,
  Открою ль ход?
 
 
Светлы мои воспоминания,
  Но мне острей ножа.
Отвергла я вчера признания
  Румяного пажа.
 
 
Упасть бы мне в его объятия!
  Но нет! О, нет! О, нет!
Милее мне одно пожатие
  Твоей руки, поэт!
 

«На небе лунный рдеет щит…»

 
На небе лунный рдеет щит, —
То не Астольф ли ночью рыщет,
Коня крылатого бодрит,
И дивных приключений ищет?
 
 
Вон тучка белая одна, —
Не у скалы ли Анжелика
Лежит в цепях, обнажена,
Трепеща рыцарского лика?
 
 
И вот уж месяц рядом с ней, —
То не оковы ль рассекает
Астольф у девы, и скорей,
Скорей с прекрасной улетает?
 

«На разноцветных камнях мостовой…»

 
На разноцветных камнях мостовой
  Трепещут сизые голубки;
  На тротуаре из-под юбки,
Взметаемой походкой молодой,
 
 
  Сверкают маленькие пряжки,
Свинцовой отливая синевой,
И, словно угрожая нам бедой,
  Ломовиков копыта тяжки, —
 
 
Разрозненной, но все-таки слитой,
  Черты одной и той же сказки.
  Она стремление коляски
Обвеет легкой, хрупкой красотой.
 

«Ты не весел и не болен…»

 
Ты не весел и не болен,
Ты такой же, как и я,
Кем-то грубо обездолен
В дикой схватке бытия.
 
 
У тебя такие ж руки,
Как у самых нежных дам, —
Ими ты мешаешь муки
С легкой шуткой пополам.
 
 
У тебя такие ж ноги,
Как у ангелов святых, —
Ты на жесткие дороги,
Не жалея, гонишь их.
 
 
У тебя глаза такие ж,
Как у тех, кто ценит миг, —
Ты их мглой вечерней выешь
Над печатью старых книг.
 
 
Всем гетерам были б сладки
В тихий час твои уста,
Но темней ночной загадки
Их немая красота.
 
 
Ты не весел, не печален,
Ты, похожий на меня,
Тою ж тихою ужален
В разгорании огня.
 

«Так величавы сосны эти…»

 
Так величавы сосны эти,
В лесу такая тишина,
А мы шумливее, чем дети,
Как будто выпили вина.
 
 
Мы веселимся и ликуем,
В веселии создавши рай,
И наших девушек волнуем
Прикосновеньем невзначай.
 

Из книги «Соборный благовест» (1922)

Россия

 
Еще играешь ты, еще невеста ты.
Ты, вся в предчувствии высокого удела,
Идешь стремительно от роковой черты,
И жажда подвига в душе твоей зардела.
 
 
Когда поля твои весна травой одела,
Ты в даль туманную стремишь свои мечты,
Спешишь, волнуешься, и мнешь, и мнешь цветы,
Таинственной рукой из горнего предела
 
 
Рассыпанные здесь, как дар благой тебе.
Вчера покорная медлительной судьбе,
Возмущена ты вдруг, как мощная стихия,
 
 
И чувствуешь, что вот пришла твоя пора,
И ты уже не та, какой была вчера,
Моя внезапная, нежданная Россия.
 

Март 1915

Швея («Нынче праздник. За стеною…»)

 
Нынче праздник. За стеною
Разговор веселый смолк.
Я одна с моей иглою,
Вышиваю красный шелк.
 
 
Все ушли мои подруги
На веселый свет взглянуть,
Скоротать свои досуги,
Забавляясь как-нибудь.
 
 
Мне веселости не надо.
Что мне шум и что мне свет!
В праздник вся моя отрада,
Чтоб исполнить мой обет.
 
 
Все, что юность мне сулила,
Все, чем жизнь меня влекла,
Все судьба моя разбила,
Все коварно отняла.
 
 
– Шей нарядные одежды
Для изнеженных госпож!
Отвергай свои надежды!
Проклинай их злую ложь!
 
 
И в покорности я никла,
Трепетала, словно лань,
Но зато шептать привыкла
Слово гордое: восстань!
 
 
Белым шелком красный мечу,
И сама я в грозный бой
Знамя вынесу навстречу
Рати вражеской и злой.
 

5 августа 1905

Земле

 
В блаженном пламени восстанья
Моей тоски не утоля,
Спешу сказать мои желанья
  Тебе, моя земля.
 
 
Производительница хлеба,
Разбей оковы древних меж,
И нас, детей святого неба,
Простором вольности утешь.
 
 
Дыханьем бури беспощадной,
Пожаром ярым уничтожь
Заклятья собственности жадной,
Заветов хитрых злую ложь.
 
 
Идущего за тяжким плугом
Спаси от долга и от клятв,
И озари его досугом
За торжествами братских жатв.
 
 
И засияют светлой волей
Труда и сил твои поля
Во всей безгранности раздолий
  Твоих, моя земля.
 

Ноябрь 1905

«День безумный, день кровавый…»

 
День безумный, день кровавый
Отгорел и отзвучал.
Не победой, только славой
Он героев увенчал.
 
 
Кто-то плачет, одинокий,
Над кровавой грудой тел.
Враг народа, враг жестокий
В битве снова одолел.
 
 
Издеваясь над любовью,
Хищный вскормленник могил,
Он святою братской кровью
Щедро землю напоил.
 
 
Но в ответ победным крикам
Восстает, могуч и яр,
В шуме пламенном и диком
Торжествующий пожар.
 
 
Грозно пламя заметалось,
Выметая, словно сор,
Все, что дерзко возвышалось,
Что сулило нам позор.
 
 
В гневном пламени проклятья
Умирает старый мир.
Славьте, други, славьте, братья,
Разрушенья вольный пир!
 

Ноябрь 1905

«Великого смятения…»

 
Великого смятения
Настал заветный час.
Заря освобождения
Зажглася и для нас.
 
 
Не даром наши мстители
Восходят чередой.
Оставьте же, правители,
Губители, душители
 
 
Страны моей родной,
Усилия напрасные
Спасти отживший строй.
Знамена веют красные
 
 
Над шумною толпой,
И речи наши вольные
Угрозою горят,
И звоны колокольные
Слились в набат!
 

11 ноября 1905

Искали дочь

 
Печаль в груди была остра,
  Безумна ночь, —
И мы блуждали до утра,
  Искали дочь.
 
 
Нам запомнилась навеки
Жутких улиц тишина,
Хрупкий снег, немые реки,
Дым костров, штыки, луна.
 
 
Чернели тени на огне
  Ночных костров.
Звучали в мертвой тишине
  Шаги врагов.
 
 
Там, где били и рубили,
У застав и у палат,
Что-то чутко сторожили
Цепи хмурые солдат.
 
 
Всю ночь мерещилась нам дочь,
  Еще жива,
И нам нашептывала ночь
  Ее слова.
 
 
По участкам, по больницам
(Где пускали, где и нет)
Мы склоняли к многим лицам
Тусклых свеч неровный свет.
 
 
Бросали груды страшных тел
  В подвал сырой.
Туда пустить нас не хотел
  Городовой.
 
 
Скорби пламенной язык ли,
Деньги ль дверь открыли нам, —
Рано утром мы проникли
В тьму, к поверженным телам.
 
 
Ступени скользкие вели
  В сырую мглу, —
Под грудой тел мы дочь нашли
  Там, на полу.
 

25 ноября 1905

«Тяжелыми одеждами…»

 
Тяжелыми одеждами
Закрыв мечту мою,
Хочу я жить надеждами,
О счастии пою.
 
 
Во дни святого счастия
Возникнет над землей
Великого безвластия
Согласный, вечный строй.
 
 
Не будет ни царящего
Надменного меча,
Ни мстящего, разящего
Безжалостно бича.
 
 
В пыли не зашевелится
Вопрос жестокий: чье?
И в сердце не прицелится
Безумное ружье.
 
 
Поверженными знаками
Потешится шутя
В полях, шумящих злаками,
Веселое дитя.
 

Декабрь 1905

«Я спешил к моей невесте…»

 
Я спешил к моей невесте
В беспощадный день погрома.
Всю семью застал я вместе
  Дома.
 
 
Все лежали в общей груде…
Крови темные потоки…
Гвозди вбиты были в груди,
  В щеки.
 
 
Что любовью пламенело,
Грубо смято темной силой…
Пронизали гвозди тело
  Милой…
 

22 июня 1906

«Догорало восстанье…»

 
  Догорало восстанье, —
Мы врагов одолеть не могли, —
  И меня на страданье,
На мучительный стыд повели.
 
 
  Осудили, убили
Победители пленных бойцов,
  А меня обнажили
Беспощадные руки врагов.
 
 
  Я лежала нагая,
И нагайками били меня,
  За восстанье отмщая,
За свободные речи казня.
 
 
  Издевался, ругался
Кровожадный насильник и злой,
  И смеясь забавлялся
Беззащитной моей наготой.
 
 
  Но безмерность мученья
И позора мучительный гнет
  Неизбежности мщенья
Не убьет и в крови не зальет.
 
 
  Дни безумия злого
Сосчитал уж стремительный рок,
  И восстанья иного
Пламенеющий день не далек.
 

27 июня 1906

Жалость

 
Пришла заплаканная жалость
И у порога стонет вновь:
– Невинных тел святая алость!
Детей играющая кровь!
 
 
За гулким взрывом лютой злости
Рыданья жалкие и стон.
Страшны изломанные кости
И шепот детский: «Это – сон?» —
 
 
Нет, надо мной не властно жало
Твое, о жалость! Помню ночь,
Когда в застенке умирала
Моя замученная дочь.
 
 
Нагаек свист, и визг мучений,
Нагая дочь, и злой палач, —
Все помню. Жалость, в дни отмщении
У моего окна не плачь!
 

14 августа 1906

Парижские песни

 
Раб французский иль германский
Все несет такой же гнет,
Как в былые дни спартанский,
Плетью движимый, илот,
 
 
И опять его подруга,
Как раба иных времен,
Бьется в петлях, сжатых туго,
Для утех рантьерских жен.
 
 
Чтоб в театр национальный
Приезжали, в Opera,
Воры бандою нахальной,
Коротая вечера, —
 
 
Чтоб огни иллюминаций
Звали в каждый ресторан
Сволочь пьяную всех наций
И грабителей всех стран, —
 
 
Ты во дни святых восстаний
Торжество победы знал
И, у стен надменных зданий,
Умирая, ликовал.
 
 
Годы шли, – теперь взгляни же
И пойми хотя на миг,
Кто в Берлине и в Париже
Торжество свое воздвиг.
 

 
  Здесь и там вскипают речи,
  Смех вскипает здесь и там.
  Матовы нагие плечи
  Упоенных жизнью дам.
Сколько света, блеска, аромата!
 
 
Но кому же этот фимиам?
Это – храм похмелья и разврата,
Храм бесстыдных и продажных дам.
 
 
  Вот летит за парой пара,
  В жестах отметая стыд,
  И румынская гитара
  Утомительно бренчит.
Скалят зубы пакостные франты,
Тешит их поганая мечта,—
Но придут иные музыканты,
И пойдет уж музыка не та,
 
 
  И возникнет в дни отмщенья,
  В окровавленные дни,
  Злая радость разрушенья,
  Облеченная в огни.
Все свои тогда свершит угрозы
Тот, который ныне мал и слаб,
И кровавые рассыплет розы
Здесь, на эти камни, буйный раб.
 

23 мая 1914,

Париж

«Есть вдохновенье и любовь…»

 
Есть вдохновенье и любовь
И в этой долго-длимой муке.
Люби трудящиеся руки
И проливаемую кровь.
 
 
Из пламени живого слитый,
Мы храм торжественный твор им,
И расточается, как дым,
Чертог коснеющего быта.
 

14 апреля 1915

В этот час

 
В этот час, когда грохочет в темном небе грозный гром,
В этот час, когда в основах сотрясается наш дом,
В этот час, когда в тревоге вся надежда, вся любовь,
И когда сильнейший духом беспокойно хмурит бровь,
В этот час стремите выше, выше гордые сердца,—
Наслаждается победой только верный до конца,
Только тот, кто слепо верит, хоть судьбе наперекор,
Только тот, кто в мать не бросит камнем тягостный укор.
 

28 июня 1915

«Не презирай хозяйственных забот…»

 
Не презирай хозяйственных забот,
Люби труды серпа в просторе нивы,
И пыль под колесом, и скрип ворот,
И благостные кооперативы.
 
 
Не говори: – Копейки и рубли!
Завязнуть в них душой – такая скука! —
Во мгле морей прекрасны корабли,
Но создает их строгая наука.
 
 
Молитвы и мечты живой сосуд,
Господень храм, чертог высокий Отчий,
Его внимательно расчислил зодчий,
Его сложил объединенный труд.
 
 
А что за песни спят еще в народе!
Какие силы нищета гнетет!
Не презирай хозяйственных забот, —
Они ведут к восторгу и к свободе.
 

11 июля 1915

«Тяжелый и разящий молот…»

 
Тяжелый и разящий молот
На ветхий опустился дом.
Надменный свод его расколот,
И разрушенье словно гром.
 
 
Все норы самовластных таин
Раскрыл ликующий поток,
И если есть меж нами Каин,
Бессилен он и одинок.
 
 
И если есть средь нас Иуда,
Бродящий в шорохе осин,
То и над ним всевластно чудо,
И он мучительно один.
 
 
Восторгом светлым расторгая
Змеиный ненавистный плен,
Соединенья весть благая
Создаст ограды новых стен.
 
 
В соединении – строенье,
Великий подвиг бытия.
К работе бодрой станьте, звенья
Союзов дружеских куя.
 
 
Назад зовущим дети Лота
Напомнят горькой соли столп.
Нас ждет великая работа
И праздник озаренных толп.
 
 
И наше новое витийство,
Свободы гордость и оплот,
Не на коварное убийство,
На подвиг творческий зовет.
 
 
Свободе ль трепетать измены?
Дракону злому время пасть.
Растают брызги мутной пены,
И только правде будет власть!
 

15 марта 1917

«Народ торжественно хоронит…»

 
Народ торжественно хоронит
Ему отдавших жизнь и кровь,
  И снова сердце стонет,
  И слезы льются вновь.
 
 
Но эти слезы сердцу милы,
Как мед гиметских чистых сот.
  Над тишиной могилы
  Свобода расцветет.
 

17 марта 1917

«Самый ясный праздник года…»

 
Самый ясный праздник года —
День, когда несет в народ свобода
Первомайский милый цвет.
 
 
Развевающимся ало
Знаменам Интернационала
Утро года шлет привет.
 
 
Высоко поднявши знамя,
Проходите дружными рядами
С грозным вызовом судьбе.
 
 
Разделение – лукаво.
Лишь в одном свое найдешь ты право, —
В единеньи и борьбе.
 

17 апреля 1917

«Разрушать гнездо не надо…»

 
Разрушать гнездо не надо.
Разгонять не надо стадо.
Бить, рубить, топтать и жечь, —
Это – злое вражье дело.
В ком заря любви зардела,
Тот стремится уберечь
Все, что светлой жизни радо,
Все, что слышит Божью речь.
 
 
Что живет по слову Божью,
Не пятнай людскою ложью,
Дни свои трудам отдай.
Вопреки земным досадам
Сотвори цветущим садом
Голый остров Голодай.
Над смиренной русской рожью
Храм вселенский созидай.
 
 
Разрушения не надо.
Все мы, люди, Божье стадо,
Каждый сам себе хорош.
Кто нам, дерзкий, руки свяжет?
Кто уверенно нам скажет,
Что в нас правда, что в нас ложь?
В кущах созданного сада
Правду сам себе найдешь.
 

1918

«Плачет безутешная вдова…»

 
Плачет безутешная вдова,
Бледный лик вуалью черной кроя.
Что мои утешные слова
Для подруги павшего героя!
 
 
Для нее и той отрады нет,
Чтоб склониться тихо над могилой.
Не обряжен к смерти, не отпет,
Где-то брошен в яму, тлеет милый.
 
 
Истощатся злые времена,
Над землей заря иная встанет,
А теперь смятенная страна
За нее погибших не вспомянет.
 
 
Как же могут бедные слова
Боль стереть о гибели героя!
Плачет безутешная вдова,
Бледный лик вуалью черной кроя.
 

30 мая 1920

«В лунном озарении…»

 
В лунном озарении,
В росном серебре
Три гадают отрока
На крутой горе.
 
 
Красный камень на руку
Положил один,—
Кровь переливается
В глубине долин.
 
 
Красный камень на руку
Положил второй,—
Пламя полыхается
В стороне родной.
 
 
Красный камень на руку
Третий положил, —
Солнце всходит ясное,
Вестник юных сил.
 
 
Странник, пробиравшийся
Ночью на восток,
Вопрошает отроков:
– Кто уставит срок?
 
 
Отвечают отроки:
– Божий человек,
Мечут жребий ангелы,
День, и год, и век.
 
 
В землю кровь впитается,
Догорит огонь,
Колесницу вывезет
В небо светлый конь.
 

Январь 1920

Баллада о высоком доме

 
Дух строителя немеет,
Обессиленный в подвале.
Выше ветер чище веет,
Выше лучше видны дали,
Выше ближе к небесам.
Воплощенье верной чести,
Возводи строенье выше
На высоком, гордом месте,
От фундамента до крыши
Все открытое ветрам.
Пыль подвалов любят мыши,
Высота нужна орлам.
 
 
Лист, ногою смятый, тлеет
На песке, томясь в печали.
Крот на свет взглянуть не смеет,
Звезды не ему мерцали.
Ты всходи по ступеням,
Слушай радостные вести,
Притаившись в каждой нише,
И к ликующей невесте
Приникай все ближе, тише,
Равнодушный к голосам
Петуха, коня и мыши.
Высота нужна орлам.
 
 
Сердце к солнцу тяготеет,
Шумы жизни замолчали
Там, где небо пламенеет,
Туч расторгнувши вуали.
Посмотри в долину, – там
Флюгер маленький из жести,
К стенкам клеятся афиши,
Злость припуталася к лести,
Люди серые, как мыши,
Что-то тащат по дворам.
Восходи же выше, выше,
Высота нужна орлам.
 

Послание:

 
Поднимай, строитель, крыши
Выше, выше к облакам.
Пусть снуют во мраке мыши,
Высота нужна орлам.
 

14 июля 1920

Костер дорожный (1922)

Внешний круг

 
Не знаю почему, опять влечет меня
На тот же перекресток.
Иду  задумчиво, и шум разгульный дня
Мне скучен так и Жесток.
 
 
Потрясена душа  стремительной тоской,
Тревогой суетливой,
И, как зловещий гром, грохочет надо мной
Шум гулкий и гулливый.
 
 
Несется предо мной, как зыбкая волна,
Толпа, толпу сменяя.
Тревожа душу мне, но обаянье сна
От сердца не сгоняя.
 
 
Очарователь-сон потупленный мой взор
Волшебствами туманит,
И душу манит вдаль, в пленительный простор
И сердце сладко ранит.
 
 
Но что мне грезится, и что меня томит,
Рождаясь, умирает, —
С безбрежной вечностью печальный сон мой спит,
А жизнь его не знает.
 
 
И вот очнулся я, и вижу, что стою
На месте первой встречи,
Стараюсь выразить всю грусть, всю скорбь мою.
Кипят на сердце речи, —
 
 
Но нет ее нигде, и я стою один
В растерянности странной,
Как будто не пришел мой жданный властелин
Иль спутник постоянный.
 

 
Видишь, милое дитя.
Как звезда горит над нами
Между мелких звезд блестя
Разноцветными огнями?
 
 
Пусть бы жизнь твоя была,
Как звезда небес далеких,
Разноцветна и светла
Светом радостей высоких,
 
 
И осталась бы чиста,
Как звезда, краса ночная,
Гордых мыслей красота,
Не тускнея, не сгорая.
 

 
Босые, в одежде короткой,
Два дачные мальчика шли
С улыбкою милой и кроткой,
Но злой разговор завели.
 
 
– Суровских не видно здесь лавок.
Жуков удалось наловить,
Боюсь, не достанет булавок,
А папу забыл попросить. —
 
 
– Хотел бы поймать я кукушку
И сделать кукушкин скелет,
А то подарили мне пушку,
Скелета же птичьего нет. —
 
 
– Да сделать приятно скелетик,
Да пушкою птиц не набьешь.
Мне тетя сказала: Букетик
Цветов полевых принесешь. —
 
 
– Ну, что Же, нарвем для забавы,
Хоть это немножко смешно. —
– Смотри – ка, вон там, у канавы,
Вон там, полевее, пятно. —
 
 
– Вон скачет, какая-то птица.
– О, птица! А как ее звать?
Сорока? – Ворона. – Синица —
И стали камнями швырять.
 

 
Музыка мирно настроила
Нервы на праздничный лад.
Душу мою успокоила
Тень, обласкавшая сад.
 
 
Нет никого здесь. Беседкою
Старые липы сошлись,
Гибкою, зыбкою сеткою
Длинные ветки сплелись.
 
 
Там, за полями зелеными,
Алая пышет заря.
Музыка стройными стонами
Льется, зарею горя.
 
 
Знаю, чьи руки проворные
Звонкую будят рояль.
Знаю, чьи очи покорные
Смотрят мечтательно вдаль.
 
 
Знаю, чьи ноги поспешные
Скоро в мой сад прибегут,
Чьи поцелуи утешные
Губы мои обожгут,
 
 
Чье молодое дыхание
Радость мою возродит
Сладкой тоской ожидания
Чуткое сердце болит