Текст книги "Хрустальный ключ"

Автор книги: Евгения Медякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

39

В шестом классе был заведен обычай перед уроками выяснять, кто не приготовил домашние задания.

В ряду, где сидел на третьей парте Шишляев, «проверяльщиком» был Слава Кудрявцев.

Слава не имел привычки заглядывать в тетради товарищей и верил всем на слово. Когда Эдик сказал, что у него «все в порядке», Слава решил, что так и есть.

Сам Эдик тоже считал, что у него все в порядке.

Начался урок арифметики. Молодой преподаватель Павел Романович не терял ни минуты даром.

Едва в коридоре затихала трель звонка, учитель уже входил в дверь. Первым на этот раз он вызвал Володю Хмелева и велел писать на верхней части доски условие задачи.

– Решает весь класс, – лаконично сказал Павел Романович. – А домашнее задание… – он отчеркнул верх доски меловой чертой и разделил нижнее поле на две части вертикальной чертой. – Примеры решает… Давидович Рая, а задачу… – он заглянул в журнал, – Шишляев. Попрошу домашние тетради ко мне на стол.

Рая и Эдик положили свои тетради на учительский стол и повернулись к доске.

Володя Хмелев быстро написал на доске условие задачи, которую решал весь класс, сел и тоже погрузился в решение.

На правом поле доски деловито постукивала мелком Рая Давидович.

Эдик перечитал условие своей задачи и стал вспоминать, как она решается.

Он припомнил и записал первые действия: получалось, что конная косилка убирает в день 4 гектара лугов, а один косец – 0,4 гектара. 6 конных косилок и 15 косцов убрали за день 30 гектаров луга.

Дальше Эдик ничего вспомнить не мог. Он посмотрел на Раю. Закончив решать примеры, она положила мелок, вытерла пальцы о мокрую тряпку и ушла на свое место.

Все ребята сосредоточенно корпели над общей, как видно, трудной задачей. Павел Романович в это время ходил между партами, заглядывал в тетради, одних похваливал: «Правильно», других, покачав недовольно головой, возвращал к действию, где они допустили ошибку или описку. Ленивому Мише Добрушину он с возмущением сказал: «Ты, что, таблицу умножения не знаешь? Во второй класс тебя надо посадить!»

Ребята зафыркали, представив огромного, неповоротливого Мишу рядом с «мелкотой». Но смех быстро погас, и снова настала строгая, сосредоточенная тишина.

Эдик вдруг почувствовал себя очень несчастным. Он был один на один с вредной, или, как говорил Володя Хмелев, «закрученной» задачкой.

Тетрадь, где задача была решена верно, лежала в двух шагах от него, на столе учителя.

Павел Романович дошел до конца ряда и оттуда взглянул на доску. Сначала направо, где красовались примеры, каллиграфически выписанные Раей, потом налево.

Эдик обреченно ждал развязки.

Павел Романович перевел глаза на мальчика. Подойдя к столу, раскрыл его тетрадь, и брови молодого учителя чуть-чуть приподнялись.

– Списал? – коротко спросил он.

Эдик молчал.

– У кого списал?

Молчание.

– Кудрявцев, почему не проверил выполнение домашнего задания у Шишляева?

– Да я, Павел Романович… Он сказал, что все в порядке…

– Еще раз повторяю, проверять выполнение домашних заданий по тетрадям, а не по устным заявлениям. Садитесь. Кудрявцеву замечание, Шишляеву – два.

Эдик побрел на свое место.

Классное собрание, стихийно возникшее после уроков, сразу перешло в фазу кипения и вулканических взрывов.

– Куда годятся наши «проверяльщики»? – хмуро говорил Виктор Седых. – Славке, что скажут, он всему верит. Вот и получилось «все в порядке». Надо, чтобы по-настоящему проверяли.

– И как это у Шишляева рука поднялась списать? Совести у него нет! – громила провинившегося Лида Соболева. – Выходит к доске со списанной задачей!

– А вот кто ему дал списать? – ввернула Рая Давидович. – Хотела бы я посмотреть на этого дружка!

– У кого списал? Сознавайся!

Эдик упорно молчал.

Но тут встал Володя Хмелев.

– Списал он, ребята, наверное, у меня…

– Наверное? А ты и не видел?

– Не видел. Я модель делал, а Шишляев пришел, сказал, что задачка не выходит.

– А объяснить ты не мог? Модель для тебя важнее, чем товарищ? Или времени было жалко?

И началось! «Чистили с песком» и Эдика, и Славку, и Володю.

40

Зоя Павловна пригласила в 6 класс «б» комсомольца, слесаря из депо.

Гость пришел аккуратно. Был он молод, среднего роста, но удивительно крепок и широк в плечах. Он явился с Зоей Павловной и Прасковьей Михайловной.

Ребята встали и дружно поздоровались. Прасковья Михайловна спокойно уселась в сторонке.

– Садитесь, ребята! – сказала Зоя Павловна. – Вот познакомьтесь! Ваш гость – член комсомольско-молодежной бригады слесарей, Николай Лобанов, Он расскажет вам о бригаде и о себе.

Молодой рабочий подошел к учительскому столу. Видно было, что он волнуется.

Поерошил задорный мальчишеский чуб. Но затем овладел собой и заговорил по-дружески, просто.

– Учился я, ребята, только семь лет. Десять лет учения – это казалось для меня слишком долго. Да и зачем? Я ведь в инженеры не пойду. А чтоб рабочим быть, семи лет за глаза хватит… Это я тогда так думал, – усмехнулся Лобанов и обвел глазами ребят: – Поступил после семилетки в техническое училище. Получил специальность слесаря. Еще во время учебы пришел в депо. Поставили меня подручным к опытному слесарю. Человек он не молодой и на вид хмурый. «Ну, вот, браток! – сказал он мне. – Будем проверять у паровоза нутро. Бери переносную лампу и лезь в топку». Через узкое шуровочное отверстие я влез в «нутро» паровоза. Ух, как здорово! Вот тут, где я находился, в паровозе, пылает жаркий огонь. Раскаленный воздух, газы, дым так и рвутся из топки в трубы. Этих труб – больше двухсот, и идут они через весь котел. Вода, омывающая топку и трубы, превращается в пар. Сила пара и движет паровоз… Не знал я, что паровоз – такая сложная машина! Состоит он из тысячи деталей, и все эти детали надо знать. Только со стороны кажется: как легко машинисту работать! Сиди у правого окна в паровозной будке да поворачивай регулятор.

Кончил я учебу, стал работать самостоятельно. Однажды пригнали в депо красавец паровоз. Спереди на специальных державках прикреплена пятиугольная звезда. По бокам, на будке машиниста – комсомольские значки. Всего два локомотива из депо с такими звездами на груди ходили. Так вот. Поставили паровоз на ремонт. По закону бригада на это время свободна. Вынужденный простой. Ан нет! На другой день приходят машинисты, помощники, кочегары из комсомольской бригады. Одеты в замасленные спецовки. И давай работать! Кто их заставлял? Никто. «Хотим, говорят, поскорей свой паровоз получить. Да еще, чтоб ремонт был проведен на пять с плюсом», Ушел красавчик паровоз из депо. Один раз наш комсорг и говорит: «А что, ребята, если нам тоже бригаду организовать? Комсомольско-молодежную?». Организовали мы бригаду. Стали хорошо работать. Постановили: всем учиться. Кто в школе рабочей молодежи, кто в техникуме. А я уж к этому времени понял, что мои семь классов дешево стоят. Какой-то простой расчет надо сделать, я и так, и этак – не получается. Наш бригадир посмотрел на меня, свистнул и ехидно спрашивает: «Ты в школе, на уроке арифметики, чем занимался? Поди, жеваной бумагой плевался?» Я весь покраснел…

Шестиклассники заулыбались, начали переглядываться.

– Было это дело, плевал я бумагой, – продолжал Лобанов. – Не обязательно на арифметике, но было… Пришел домой, соседского парнишку-шестиклассника к себе зазвал и говорю: «Повтори со мной десятичные дроби. Надо мне обязательно их знать. Тот удивился, он, наверное, как и я раньше думал, что все эти арифметики-геометрии потом ни на что не понадобятся. Объяснил. А потом я сам, добровольно, в восьмой класс пошел. Нынче в девятом учусь. И вот, ребята, что я вам скажу. Поверьте рабочему человеку! Не учите уроки на тройку. Тройка – это никакая отметка! Чуть повыше двойки. Иногда учитель, наверное, думает: не то два с плюсом ему поставить, не то три с минусом? (Ребята засмеялись). Уж если о вас так думают, дешево вы стоите, парни!

Почему-то с этими словами Лобанов обратился не ко всем, а только к мальчишкам.

– А если двойка? – вдруг спросила Ксюша.

– Двойка? – Лобанов поморщился, будто попробовал чего-то горького. – Двойка – это совсем плохое дело. Видите, ребята, это прежде всего… нечестно. Вы не маленькие, можете понять, что у нас в стране каждый человек должен работать. Дело железнодорожников – транспорт. Рабочие трудятся на фабриках и заводах. Колхозники сеют хлеб, овощи, хлопок. И у вас есть дело – учеба. Как же не выполнять единственное свое дело?

Тут встала вдруг Ксюша. Никто не просил ее, а она вдруг рассказала обо всей истории с Эдиком Шишляевым.

Эдик понурился и стал смотреть в пол. Ахнув, закрыла рот ладошкой Зина Зыбина. Что теперь будет?

Молодой слесарь сначала чуть-чуть нахмурил брови. Потом лукавая искорка мелькнула в его глазах.

– Нн-да! – задумчиво сказал он. – Неважно получилось, Тот дружок, у которого ваш парень списал задачу, показал себя плохим товарищем. А Эдуарду лучше было честно сказать учителю: «Я к уроку не готов!» А у вас что вышло? И знаете, ребята… – Николай Лобанов обвел взглядом весь класс. – Какую ошибку вы делаете? И я делал эту ошибку, и очень многие ребята ее повторяют… Вам кажется, что учитесь вы для родителей, для учителей. Получили два, – «Ой, папа рассердится! Ох, от классной руководительницы попадет!» Забудьте про это! То, что вы учите, это вам самим нужно. Вы копите знания и будто по полочкам раскладываете: тут таблица умножения, и дроби, и проценты. Дальше – части предложения. Там – законы физики и химии. Географические знания… Понадобилось вам в жизни что-то. Вы протянете руку и снимете с полки, что надо. (Он поднял руку и как будто взял что-то невидимое с невидимой полки). А если полка-то пустая? Что тогда делать? И подумайте о будущем. Сколько ребят мечтают стать летчиками? Слетать на Северный полюс или еще лучше в Антарктиду. Как вы думаете, полетите вы без математики и физики? Не получится! Ну, я вам тут много наставлений наговорил, – Лобанов смущенно улыбнулся. – Надоело слушать?

– Нет! – закричали ребята. – Еще рассказывайте!

– Есть одно лекарство от всех бед, – продолжал молодой слесарь. – Дружба! Крепкая, настоящая дружба. И надо, чтоб дружба была строгая, без поблажек. Друг имеет право вмешаться в жизнь своего товарища. Если тот волей слаб, заставь его поступить, как надо. Потом он сам тебе спасибо скажет. И, главное, будьте честными! Ведь и этот парень, про которого говорили, наверное, пионер? Я комсомолец, поэтому я так прямо и говорю вам. Вы мне вроде младшие братья и сестры. Ох и разбогател же я сегодня на родню! – вдруг прервал сам себя Лобанов.

Все засмеялись.

Когда ребята прощались с Лобановым, они наперебой приглашали его приходить снова. А он обещал сводить их в депо.

41

Чем больше доверяла Лида какому-нибудь человеку, чем выше ценила она его мнение, тем больше требовала от него. Ему задавала самые трудные вопросы, возникающие в ее голове.

Таким человеком был для нее в первую очередь отец.

Иногда по вечерам Лида садилась вблизи отца. Она делала это как будто между прочим. Но отец уже привык понимать ее. Серьезное лицо, чуть сдвинутые бровки были для него сигналом, что Лиде надо поговорить «по душам».

Часто она начинала издалека.

– У нас сегодня был пустой урок, – говорила Лида. – Сначала стали шуметь, потом я предложила: давайте, ребята, пусть каждый скажет, кем он хочет быть. Мальчишкам это понравилось. Первым никто не хотел говорить, а потом все наперебой закричали.

– И о чем же мечтают ваши мужчины?

– Ну… там разное… Володя и Михаил хотят полететь на Луну или на Марс. Миша говорит: «Объявят запись желающих лететь на планеты, я запишусь первым». Ребята поддразнивают Добрушина: «Первым не успеешь, москвичи тебя обгонят!» А он спорит: «Почему вы думаете, что первый корабль полетит из Москвы? А может, с Урала? С горного хребта до неба ближе!»

Лида не утерпела и расхохоталась, вспомнив этот спор. Невольно улыбнулся и отец.

Все-таки как дорога ему эта девочка!

Соболев смотрел на дочь. Энергичная, деловая. Загорелое лицо, серые строгие глаза.

Как рад он своей дружбе с Лидой, доверию, с которым она относится к нему.

– А ты знаешь, – вернулся Константин Федорович к теме разговора, – скорее всего полетят на Луну совсем не те, кто хотел бы «записаться первым». Полетят те, кто специально к этому готовится, тщательно тренируется и, конечно, обладает завидным здоровьем. Не говоря уже о том, что для космических путешественников необходимо великолепно знать физику, математику.

Он посмотрел на дочь, тая веселые искорки в глазах.

Лида задумалась, потом вздохнула.

– Вот то же самое говорил нам комсомолец из депо. Но тут ничего не получается. Володя Хмелев лучше всех знает физику и математику, но он – тощий, длинный и близорукий. А кто сильнее всех и здоровее – Миша Добрушин, – терпеть не может эти науки.

– Вот какая незадача! – притворно сожалея, сказал отец. – Ну, дело это не спешное. Пока вы окончите школу, еще многое переменится. А эти, ваши космонавты и строители межпланетных кораблей… Что, на земле они никакого дела себе не нашли?

– Нн-не знаю… – неопределенно протянула Лида.

– Ты бы их получше воспитывала, товарищ председатель совета отряда! Знаешь, сколько рабочих рук понадобится нам в ближайшие годы? Вот здесь, на земле, в нашей стране, в нашем крае? И каменщиков, и трактористов, и учителей, и машинистов. А вот ты? Кем собираешься стать ты?

– Не знаю, папа. Я не могу еще решить.

Некоторое время они сидели молча. Каждый думал о своем.

– А знаешь, – сказала вдруг Лида. – Вот пришел к нам слесарь из депо. Он очень интересно рассказал, как он сначала считал, что слесарь – это самая обыкновенная специальность. А потом, когда в первый раз влез в топку паровоза, увидел, что это здорово интересно.

– Значит, он вам понравился?

– Очень! И потом он хорошо про дружбу говорил. Что хороший друг никогда не останется равнодушным к судьбе товарища. И о том, что каждый учится не для отметок, а для себя.

Лида сидела, задумчиво глядя вперед. Видно было, что она заново перебирала в мыслях события того дня. Вдруг она оживилась.

– А Ксюша Чердынцева! Знаешь, что она сделала? Встала и рассказала все-все. Что Шишляев списал задачу у Хмелева, а Кудрявцев не проверил его тетрадь. Некоторые из ребят сначала рассердились. Человек к нам в гости пришел, а Ксюша заговорила о таких плохих делах. «А ведь мы решили, что все ребята весной перейдут в седьмой класс. Мы за них отвечаем!» – сказала Ксюша.

– А как ты считаешь, правильно она поступила?

Лида на миг задумалась.

– По-моему, правильно! Пусть Лобанов не думает, что мы такие отличные-преотличные. Это получилось… по-честному!

Соболев удовлетворенно кивнул.

– Правильно. Я тоже считаю, всегда надо поступать по-честному.

– Перед Октябрем Зоя Павловна беседовала с нами о Ленине. О том, что Владимир Ильич еще в детстве всегда держал слово. И никогда не лгал.

Они замолчали.

– Как странно! – сказала вдруг Лида и посмотрела на отца. Он увидел, как в глазах дочери отражается раздумье. – Те, кто видел Ленина, запомнили его смелым, решительным, очень добрым и заботливым к простым людям. И Ленин с тех пор как будто не стареет, он все такой же, как был… Ведь неправильно, папа, что в детском саду про него говорят «дедушка Ленин»? Ведь неправильно? – неожиданно спросила Лида.

– Пожалуй, неправильно, – согласился Соболев. – Великие люди для нас никогда не стареют. Вот, скажем, Пушкин. Мы сохраняем о нем память, как о свободолюбивом, неуемном, пылком поэте, который воспел в своих стихах силу и духовную красоту русского народа, светлые человеческие чувства, чудесную русскую природу. А Ленин… Для нас он всегда живой! Вождь пролетариата и в то же время простой человек, замечательный товарищ; пламенный оратор, руководитель революционного восстания и заботливый, внимательный друг детей…

42

В начале зимы, по первому снежку, Григорий Ваганов собрался навестить Чердынцевых. Подумав, он решил взять с собой Марусю и сына.

Дома застали одну Клавдию. Ксюша была в городе, в интернате, младшие ребята еще не вернулись из школы.

Клавдия смутилась при виде нежданных гостей.

– Уж извините, не прибрано, – говорила она, убирая со стола на шесток посуду. Загремела крышкой самовара.

– Не хлопочи, Клава! – ответила ей Маруся. – Уж это наша вина, приехали – как снег на голову. Да у тебя и так все хорошо.

Вышитые шторки, накидушки, накомодник придавали спальне уютный вид. И в кухне, едва Клавдия накрыла стол голубой скатертью, поправила пеструю ситцевую занавеску, закрывавшую верх русской печи, все пришло в полный порядок.

Григорий и Маруся присели к столу. Петюшка попросил разрешения побегать около дома.

Зашумел самовар. Клавдия сходила в чулан, принесла в мисках соленой капусты, груздочков, брусники в рассоле. Стала резать хлеб.

– Ты, Клава, много хлеба не режь, – сказала Маруся. Она взяла со скамейки корзину и начала вынимать свою стряпню: пирог с рыбой, шаньги со сметаной, печенье.

– Что ты, Маруся, каждый раз беспокоишься. Сколько опять привезла! – смущенно говорила Клавдия.

Григорий, рассеянно перебиравший книги на полочке, прислушался к разговору. Что скажет Маруся? Неужели что-то жалостное про «сироток», или еще какую-нибудь чепуху? Григорий знал, как оскорбляет достоинство людей слезливая жалость, подчеркнутое стремление помочь им. Но Маруся оказалась молодцом.

– Что ты, Клава! Ведь мы люди свои, какие могут быть между нами счеты?

В эту минуту черноглазая веселая жена показалась Григорию еще роднее и дороже.

Закипел самовар. Клавдия подала его на стол, заварила чай и пригласила гостей. Начался неторопливый разговор.

Но вдруг Клавдия вспомнила, что обеспокоило ее накануне, из-за чего она не спала.

– Знаешь, Гриша, что мне сказали на станции? Стройка у нас идет большая, по ту сторону. Завод железобетонных изделий. Туда на работу завербовался, кто бы ты думал? Сын кулака, который в Парфеныча стрелял. Евграфка. Работает плотником на стройке…

– Времени с тех пор много прошло, – подумав, сказал Григорий. – Кто его знает, может, сын не в отца пошел?

На крыльце застучали бойкие, быстрые ноги. Распахнулась дверь, и появились Вася, Тая и Петюнька.

Маруся давно не видала ребят. Она заохала, что они «страсть как выросли!» Тая тянется вверх за Ксюшей. И коса-то какая – русая, толстая, у Клавдии такая была. Про себя Маруся отметила, что Клава – умница, за ребятами следит, одеты чистенько и аккуратно.

Вася и Тая обрадовались: очень редко бывал у них кто-нибудь. А тут и гости, и гостинцы. Дядя Григорий даже лимонада привез, а тетя Маруся и печенья и конфет.

Короткий зимний день шел к концу. За окнами потемнело, но свет не зажигали. В сумерках беседовать было хорошо.

– Вызывал меня начальник станции, – задумчиво рассказывала Клавдия. – Говорит: «Тяжело ведь тебе, товарищ Чердынцева?» – Тяжело. – «Вот и я думаю, тяжело», – говорит Кирилл Григорьевич. – «Пока ты работаешь путеобходчицей, тебе легче не будет». – А что же делать? – спрашиваю. – «А делать вот что: надо тебе учиться…» – Учиться? – это я говорю. – Да годы-то мои разве подходящие для учения? У меня трое ребят в школе… – «Ничего! – он отвечает. – В нашей стране до старости можно учиться. И, к слову сказать, лет тебе не так уж много». Я только возразить хотела, он рукой махнул: «Знаю, что скажешь! Что с ребятами делать? Сейчас рассудим. Ты ведь семь классов до войны кончила? Эту зиму повтори, ну… арифметику, физику. А с осени начнешь заниматься на курсах. Окончишь их, будешь дежурным по станции». – Так сразу и дежурным? – «Там увидим. Только надо тебе на станцию перебираться. Со временем квартиру дадим. Вторую дочь тоже в интернат устроим. А сынишка тут в школу будет бегать. Вот и решай вопрос»… – А меня что-то сомнение берет. Ну, какая я ученица? – подняла Клавдия глаза на Григория. – Ум уж не тот, голова другим занята.

– Нет, Клава, неправильно ты судишь, – возразил Григорий. – Учиться никогда не поздно. Трудно тебе придется, понимаю. И работа, и курсы, и ребята. А все-таки, если выпала такая возможность, не отступайся! Повторяй помаленьку. Если Ксюша помочь не может, попроси комсомольцев на станции.

Клавдия молчала.

– Вот ты сомневаешься, думаешь, что поздно тебе учиться? Я тебя постарше, а скоро тоже за парту сяду.

Клавдия с удивлением посмотрела на Григория.

– Как это за парту?

Вася шушукался с Петюнькой в соседней комнате. Но тут он неслышно вышел в кухню и потихоньку привалился к плечу машиниста, Григорий, будто и не обратив особого внимания на Васю, положил руку ему на плечо.

– Дело к тому идет, что все линии железных дорог у нас будут электрифицированы. А куда будем годны мы, машинисты с паровозов?

– Не по всему же Уралу будут электровозы, – возразила Клавдия. – И на других дорогах…

– Что ж, я на другие дороги со своей пойду! – обиделся Григорий. – Нет, придется переучиваться. Думаешь, легко будет? Я ведь тоже семилетку давным-давно кончил. На паровозах я всего добился. План мы с бригадой обязательно перевыполняем. Угля экономим помногу. Премии получаем. Награды я имею. На электровозе надо начинать с самого начала. Трудно будет! А иначе нельзя.

Вася все теснее прижимался к дяде Григорию. Он не совсем пони дал, почему дяде надо переходить с паровоза на электровоз. Электровоз едет бесшумно. А у паровоза издалека слышно могучее горячее дыхание.

– Вот уж Васе, точно можно сказать, достанется электровоз. И дорожка к креслу машиниста для него покороче будет. Мы ведь как учились? – говорил Григорий уже прямо Васе, полуобняв его за плечи. – Поработал кочегаром, пойдешь на курсы помощников машинистов. Сдал экзамен на помощника, начнешь работать. Пятьдесят тысяч километров наездишь, тогда уж примут на курсы механиков, то есть машинистов… А научишься управлять паровозом, и это еще не все. Надо назубок знать участок дороги, по которому ездишь, – все уклоны и подъемы, повороты и мосты, все семафоры и стрелки… Ну, участок и тебе придется изучать, к составам и ты будешь применяться – какой состав каким способом вытаскивать. Но кочегаром тебе работать не придется, да и машинистом после десятилетки ты станешь быстрее. А мне, Васятка, придется, видно, браться за учебник, – Григорий вздохнул. – А у тебя как дела? Что ж ты не похвастаешься пятерками? Тая, щелкни там выключателем…

И когда загорелась яркая лампочка, Григорий, подтолкнув Васю, послал его за тетрадями.

А через минуту он с серьезным видом разглядывал Васины тетради с палочками, читал первые слова: «мама, Маша, каша».

Похвалил за то, что в тетради появляются четверки и даже одна пятерка за рисование на свободную тему. Вася нарисовал свою мечту: окутанный клубами дыма паровоз, мчащий длинный состав вагонов.