Текст книги "Хрустальный ключ"

Автор книги: Евгения Медякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Евгения Петровна Медякова
Хрустальный ключ

Евгения Петровна Медякова много лет работала в Свердловском областном радиокомитете литературным редактором и корреспондентом. Встречи с ребятами в городских и сельских школах, в домах пионеров и туристических лагерях дали ей богатый жизненный материал.

Е. Медякова стала писать для детей. Ее рассказы, очерки о героях гражданской войны, о большевиках-подпольщиках, о первых пионерах, о юных авиамоделистах печатались в альманахах, журналах и газетах, издаваемых в Свердловске.

В 1958 году в Свердловском книжном издательстве вышла в свет первая ее небольшая повесть „Лев и Бобик“ о приключениях двух мальчиков во время летних каникул.

Книга „Хрустальный ключ“ написана тоже для детей, она знакомит юных читателей с жизнью учащихся одной железнодорожной школы. Но это не обычная школа. Это школа-интернат, где дети и учатся и живут. И только в субботу разъезжаются по домам, чтобы провести воскресный день с родными.

„Хрустальный ключ“ – это книга о жизни и дружбе ребят-шестиклассников, об уральской девочке Ксюше Чердынцевой и ее семье, об учителях и о пионервожатых, о событиях, которые происходили в шестом классе „б“ в течение учебного года.

1

Ксюше показалось, что прямо у нее над головой оглушительно загудел паровоз. Она открыла глаза и сейчас же зажмурилась.

Ослепительное солнце заливало всю комнату. Свет его, отражаясь от чисто выбеленных стен, был нестерпимо ярким.

Со стороны железнодорожного полотна слышалось тяжелое дыхание локомотива, дробный перестук колес.

«Дачный в город пошел», – подумала Ксюша и, перевернувшись на другой бок, закрыла глаза. Но сон уже пропал.

Девочка встала, сладко потянулась. Накинула старенький ситцевый сарафан.

На детской кроватке, разметавшись, крепко спал Вася. Кровать матери была аккуратно заправлена: мама эту неделю работала в ночной смене и еще не вернулась.

Не было дома и Тайки, младшей сестры.

Ксюша вышла на кухню. Открыла дверь во двор. Увидев ее, запрыгала и заскулила Пальма, огромная овчарка.

Около крыльца висел старинный бабушкин рукомойник в виде чугунного чайника. Девочка умылась прохладной колодезной водой и сразу почувствовала себя легко и бодро.

Она застилала постель, когда раздались чьи-то шаги и знакомый низкий голос произнес:

– Кто тут есть, жив человек?

– Бабушка! – радостно отозвалась Ксюша.

Да, это была бабушка, Анисья Кондратьевна Чердынцева. Высокая, худощавая, со строгим смуглым лицом, она стояла посреди кухни.

И хотя Ксюша была очень рада ее приезду, она не кинулась на шею к ней, не прижалась к груди: бабушка не любила нежностей.

– Здравствуй, Ксюшенька! Помоги-ка мне разобраться, – сказала Анисья Кондратьевна.

Ксюша сняла с ее плеч большой берестяный короб. Короб был тяжелым, увесистым.

– Ох, устала! – вздохнула бабушка. – В байковой кофте жарко, а без нее лямки плечи давят…

Она оправила ситцевую, коричневую с крапинками, старинного покроя кофточку, фартук с широкой оборкой, села на скамейку у окна.

Ксюша захлопотала около самовара.

– Где у вас народ, никого не слыхать?

– Мама – на работе. Вася спит. А Тайка, известное дело, с утра куда-то убежала. К полдён убегается, придет и помогать не захочет. «Я устала!» – скажет.

– Не ругай ее, Ксюшенька! В ее годки только и побегать. А до твоих дорастет, так же будет по хозяйству проворачивать. Наша порода не ленива.

Услыхав голоса, проснулся Вася. Бабушка обняла его за плечи, он сунул свою взлохмаченную голову ей в колени и затих.

Ксюша взглянула на бабушку. Сурова была Анисья Кондратьевна, не ласкова. Но в эту минуту внучка увидала в ее лице необычное выражение: и радость встречи с милым внуком, и какую-то затаенную грусть.

Ксюша поняла чувства бабушки: Вася напомнил ей любимого сына, их отца.

2

Клавдия вернулась домой не скоро: после смены она ходила на станцию, к бригадиру пути. Узнав, что приехала Анисья Кондратьевна, она обрадовалась и поспешила к гостье. Женщины поцеловались.

– Я уж и то думаю, где это мамоньки долго нет? – певуче говорила Клавдия. Выговор у нее был уральский, окающий. – Брусника нонче уродилась, надо поторапливаться собирать, а то останутся одни оборыши…

– Ничего, не опоздаем! Наши места заветные, ягода, как в саду, только для нас и растет, – сказала Анисья Кондратьевна.

Тайка взглянула сначала на бабушку, потом на мать.

– Почему только для вас? И никто не сорвет? Что ли правда, как в саду? – затараторила она.

– Шутит бабушка! – мягко сказала Клавдия. – Какой же сад в лесу? Кто первый придет, тот и сорвет.

– А вот Нюта и правда задумала сад развести, – начала рассказывать Анисья Кондратьевна о дочери, у которой жила постоянно. – Поближе к дому место выгородила. Осенью хочет яблони, вишни посадить. А пока землянику какую-то особую развела. Приносила показать, сколь большие ягоды будут. Своим глазам не поверишь, до того крупные, в стакан не больше шести ягод войдет.

Она помолчала. Потом снова заговорила:

– Вот знать бы, что вы тут надолго останетесь, и вам посадить бы такие.

– Пока никаких перемен не предвидится… – задумчиво сказала Клавдия.

– Бабушка! – присела рядом с Анисьей Кондратьевной бойкая Тайка. – Расскажи нам сказку!

– Подожди! Дай мне с матерью словом перемолвиться! Сказки всегда при нас.

Тая знала, что бабушка не любит, когда ей перечат. Прислушавшись к разговору взрослых о скучных, по ее мнению, делах, девочка отвела в сторонку Васю и зашептала что-то ему на ухо. Оба они уселись на порог, изредка поглядывая на бабушку.

Анисья Кондратьевна встала и подошла к своим узелкам, лежавшим на сундуке.

– Ну, будет без дела сидеть! – достала спицы, клубок шерсти. – Васе носки довязываю, – пояснила она Клавдии. – Крепкие будут, не сносить! – это она сказала уже для ребят. – А заодно и сказку заведем. Вишь, они как чинно дожидаются…

– Садись с нами, бабушка! – мигом вспорхнула светловолосая Тая. – Вот тут, на порожек!

– А лучше на крылечко! – возразила бабушка. Сняв мимоходом с сундука пестрый домотканый коврик, она кинула его на верхнюю ступеньку крыльца. Села. Рядом с ней сейчас же устроилась Тая, а ступенькой пониже – Вася.

– Приволье-то у вас какое! Тишина… – говорила Анисья Кондратьевна, долгим взглядом окидывая окрестности.

Уже вечерело. Низкое солнце окрашивало золотом верхушки ближних сосен. Молодой лесок за полотном железной дороги потемнел, словно нахмурился. На горизонте четко рисовалась цепь невысоких округлых гор.

Со станции изредка доносился гудок маневрового паровоза.

– Значит, сказку сказать? – начала Анисья Кондратьевна, разматывая нитку с клубка и берясь за спицы. – Ну вот, заведем сказку про гусей… Жили-были два гуся. Вот и сказка вся!

Вася надул губы, а непоседа Тайка громко запротестовала:

– Ну, бабушка! Мы ведь не маленькие.

– А большие-то сказки не слушают! Вон, гляди, Ксюша… – Анисья Кондратьевна посмотрела на старшую внучку. Ксюша сидела в кухне, с вышиваньем. – Раньше и она вот так же просила: «Расскажи, бабушка Ниса, сказку». А теперь для нее сказки – хоть есть, хоть нет, все равно.

Ксюша засмеялась.

– Нет, я и теперь ваши сказки люблю!

– Вот и ладно! – согласилась бабушка. – Давайте зачнем сказку. В некотором царстве, в некотором государстве…

И полилась неторопливая сказка, сказка про Змея Горыныча и про добра молодца, Ивана-богатыря.

За первой сказкой последовала вторая, про бабу-ягу.

Стемнело. Бабушка положила вязанье на колени. Слева, у станции, загорелись огни. От леса потянуло холодком, вечерней свежестью.

Ребята сидели, поеживаясь, не то от ночной прохлады, не то от страшных сказок.

Клавдия, собирая ужин, вдруг спохватилась:

– Будь ты неладна! Забыла ножик большой в огороде. А там уж, поди, роса пала. Заржавеет нож…

– Я схожу, мама, – вызвалась Ксюша. – Где он у тебя?

– Сходи, дочка! В дальнем углу, там, где лук кончается, ножик возле колышка воткнут. А по дороге сорви бутуну. Да обуйся, не ходи босая. Не ровен час на змею наступишь.

Ксюша сунула ноги в высокие калоши и вышла во двор. К ней подбежала Пальма, – вечером ее спускали с привязи, – ткнулась мокрым носом в руку девочки, дохнула теплом.

Вот и маленькая калитка в огород. Здесь все было знакомо. Казалось, Ксюша и в полной темноте нашла бы, что нужно.

Справа – грядки с кудрявой ботвой моркови. Слева привольно раскинулись огромные листья капусты. От них тянет сыростью.

Дальше растут тыквы. В сумерках они похожи не то на огромные мячи, не то на большие глиняные корчаги.

Вот и лук. В эту минуту справа, в вянущей картофельной ботве, что-то прошуршало. Чуть дрогнуло сердце.

«Наверно, мышь… Или ящерка забежала», – успокоила себя Ксюша.

Она пошарила по грядке и рядом с колышком быстро нащупала деревянную ручку воткнутого в землю ножа. Обтерла его, нарезала пучок батуна и без всяких приключений вернулась в дом.

– И не боязно было? – пристально глядя в ее глаза, спросила бабушка.

– Чего же бояться? – удивилась внучка. – Я в огороде, как дома.

Она сполоснула лук и стала крошить его для винегрета.

– Да выросла у тебя, Клава, дочь. Большая стала. И не трусливая, – сказала Анисья Кондратьевна. Помолчав, она продолжала: – Пожалуй, возьму я ее нынче с собой на Хрустальный ключ.

– А меня, бабушка? Когда меня на Хрустальный ключ возьмешь? – с дрожью в голосе спросил Вася.

– Васенька-батюшка! – необычно ласково заговорила бабушка, гладя его голову и плечи. – Подрасти тебе надо, поокрепнуть. На Хрустальный ключ дорога трудная, и тяжесть большую нести надо. А тебе еще только семь годков, со взрослыми равняться нельзя.

– А Ксюша разве взрослая? Она ведь в школе учится.

– Да ты погляди на нее! Она скоро с матерью сравняется! И силы у нее против твоей – вдвое.

Глаза Васи наполнились слезами: вот-вот заплачет.

Анисья Кондратьевна, не глядя на мальчика, достала иголку, и опять ее неутомимые пальцы взялись за работу, в то время как она неторопливо и рассудительно говорила:

– И к тому же, разве это мужичье дело – по ягоду ходить? Вот по грибы – это другой разговор. В грибном деле есть такие мастера, все лучшие места в памяти держат. В лес он идет, как на свой парник. Сколь замыслил, загадал, столько и наберет. А по ягоды – все больше женщины ходят.

Вася затих, потом тяжело вздохнул, удержав слезы.

А бабушка ласково взяла руку Васи – загорелую до черноты, исцарапанную мальчишескую ручонку и, поглаживая ее, приговаривала:

– Ты ведь у нас мужичок, работник… Хоть и не велик еще парень, а рука-то, вишь, мужская – ладошка широкая и пальцы – крепыши. Рабочая рука! Подрастешь маленько, подучишься и пойдешь в депо слесарем или токарем…

– Нет! – резко возразил Вася. – Я буду машинистом.

– Машинистом… – голос Анисьи Кондратьевны дрогнул, в нем появилось такое несвойственное ему выражение, что Вася быстро, подняв голову, посмотрел на бабушку.

Этот перехваченный старой женщиной взгляд помог ей совладать с собой. Когда она заговорила опять, голос ее был, как всегда, неторопливым и певучим.

3

Вечер.

Уже давно уснул Вася; угомонилась беспокойная Тая.

Улеглась и Ксюша. Но ей не спалось.

Скоро она пойдет с бабушкой к Хрустальному ключу. Сколько рассказов слышала она об этом заповедном месте! А нынче увидит все своими глазами.

Между тем, мать и бабушка, молча сидевшие в кухне, каждая со своей работой, вновь заговорили.

– Трудно, поди, Клавдя? Одна троих поднимаешь, – сказала Анисья Кондратьевна. Голос ее звучал необычно мягко. Клавдию она любила, как родную дочь.

– Одного моего заработка ясно не хватило бы, – ответила Клавдия. – А с пенсией концы с концами свести можно.

…Ксюша понимала, как много значит для семьи пенсия, которую государство дает на детей. Мать однажды объяснила им просто:

– Отца у вас нет. Вот Советская власть и помогает мне учить вас, одевать, кормить.

– К школе-то чего еще не хватает? – помолчав, снова заговорила бабушка.

– Васе я костюм новый сшила. У Таисьи еще старая ферма годится. А вот с Ксюшей не знаю, что делать. Вон как за лето выросла! Я уж на ее форме и в поясе запас выпустила, и в подоле. Первое время походит, а там придется новое платье шить.

Ксюша лежала с открытыми глазами и слушала беседу старших. Она даже на миг почувствовала себя виноватой – зачем она так быстро растет?

Мать и бабушка помолчали. Потом опять заговорила Анисья Кондратьевна:

– Ты ей сшей фартук новый, белый. Купи батисту. Если деньгами сейчас не располагаешь, я дам. Первые деньки в школе, – как праздник! Надо, чтобы и она не хуже других была. Девушка вон какая справная стает. И не шалаганка…

Ксюша слушала этот неторопливый разговор, и на сердце у нее было удивительно хорошо.

Бабушка! На вид строгая, даже суровая. А на самом деле такой заботливый, любящий человек. И мама…

Девочка знала, как трудно матери воспитывать их. Со старшей дочерью мать нередко советовалась, как поступить, что купить. Ксюша не обижалась, если мама шила ей и Тае платья из простой, недорогой материи, если порой не могла купить даже что-то очень необходимое ей. Она не чувствовала себя несчастной от того, что не все ее желания исполнялись. И наоборот, была очень рада простым подаркам, которые многим ребятам показались бы самыми обыкновенными, обыденными вещами.

4

В семье Чердынцевых все любили загадки. Получилось это, конечно, из-за бабушки.

Она знала загадки о солнце и луне, о людях и зверях, о временах года и явлениях природы.

Если Анисья Кондратьевна приезжала к внукам зимой, она вспоминала загадки о зиме.

– В круглом окне днем стекло разбито, за ночь вставлено, – спрашивала бабушка.

Тайка долго думала, повторяя загадку про себя, и, наконец, после наводящих вопросов Ксюши, кричала:

– Это лед в проруби… Я сразу догадалась!

Бабушка скупо улыбалась.

– Ну, а что зимой кверху корнем растет?

Для каждого члена семьи у бабушки находились особые загадки.

Когда Ксюша проснулась на следующее утро, она сразу же услышала голос Анисьи Кондратьевны:

– Поглядим, поглядим, какой ты отгадчик… «Над бабушкиной избушкой висит хлеба краюшка. Собаки лают, а достать не могут».

Вася отгадал довольно быстро:

– Это месяц, бабушка! Месяц в небе!

– Не кричи, батюшка! Чего кричать-то? Ну, правильно! – соглашалась Анисья Кондратьевна. – А теперь, попробуй, отгадай: «Нос, как у свинки, да колки щетинки».

– Нос, как у свинки… – задумчиво повторял Вася.

Бойкая Тайка, услышав, что Ксюша зашевелилась на кровати, заглянула в дверь.

– Ксют! Это что такое: «Не стукнет, не брякнет, а в окно войдет»? – зашептала она.

Уловка Тайки не осталась незамеченной.

– Ты сама голову ломай! – строго сказала бабушка. – Для Ксюши мы потруднее найдем. А, может статься, уже выросла из загадок? – подняла Анисья Кондратьевна глаза на Ксюшу.

– Нет, бабушка, загадывайте. Я люблю…

– Ну вот и ей найдем. Трудную, да мудреную… – бабушка подмигнула Васе, который, полураскрыв пухлые губы, зачарованно слушал ее. – Подумай-ка! «Кабы я встала, до неба достала»…

– Кабы я встала… – повторила Ксюша. – И правда трудная, никак не отгадаю.

– Подумай, раскинь мыслями. А Таисье не подсказывай, пусть сама думает.

Когда Ксюша, умывшись, вернулась в дом, у бабушки жарко топилась русская печь, кипела, булькая, вода в большом чугуне, стоявшем в устье печи.

Анисья Кондратьевна резала на столе зеленый лук на пирожки. Тайка и Вася крутились около.

«Как хорошо, когда бабушка приезжает к нам! – невольно подумала Ксюша. – Радости сколько! И гостинцы, и сказки, и всякие забавы. Жалко, что она не может жить у нас всегда».

5

Инженер Кирилл Григорьевич Черноок получил новое назначение: ему предложили место начальника маленькой станции.

Жена его, Руфина Алексеевна, очень расстроилась. Надо было оставить привычную, удобную квартиру в городе и ехать неизвестно куда.

Черноок объяснил:

– Жить пока придется в старом доме, без удобств. Но станция быстро разрастается. Там уже строят завод железобетонных изделий. Заканчивается большой благоустроенный дом. В нем они со временем получат квартиру. Школы на станции нет. Но Валю можно устроить в интернат.

– В интернат? – испугалась Руфина Алексеевна. – Как же она будет жить одна?

– Почему одна? – возразил Кирилл Григорьевич. – Там очень много детей. Живут же они, даже первоклассники, в интернате?

Увидев, что жена очень расстроена, Кирилл Григорьевич погладил ее по плечу.

– Не грусти! Ничего не сделается с Валей. Она у нас не тихоня, в обиду себя не даст. Да и ребята там не без присмотра…

Ясным августовским днем семья Черноок отправилась на станцию, куда им предстояло переселиться.

Валю поездка очень интересовала. В вагоне электрички пассажиров было немного, и девочка то смотрела в окно справа, то перебегала на противоположную сторону.

Горный хребет, мягко очерченный на горизонте, лес, подступающий близко к железнодорожному полотну; серебряная лента реки, блеснувшая на лугу, – все привлекало девочку новизной.

– Да посиди ты спокойно! – остановила Валю мать.

– Ничего! Пусть присматривается! – возразил Кирилл Григорьевич. – Теперь ей тут частенько придется путешествовать.

Руфина Алексеевна вздохнула. Значит, вопрос о переезде решен окончательно.

Валя на несколько секунд присела рядом с отцом, с жаром рассказывая, что сейчас она видела речку, в которой «каждый камушек на дне видно». Руфина Алексеевна невольно сравнила двух самых родных и близких ей людей.

Сразу видно, что Валя – дочь Кирилла Григорьевича. Правда, глаза у них не черные, что соответствовало бы фамилии «Черноок». У обоих были «карие очи, черные брови», как в песне поется. Только волосы у Вали были, как у мамы, светло-русые.

Валя вскочила снова и ушла к окну. Кирилл Григорьевич проследил за ней взглядом.

– Первое время ты будешь отвозить ее до интерната. А потом найдется кто-нибудь из ребят-попутчиков.

Одна за другой промелькнули несколько станций.

Взглянув в окно, Кирилл Григорьевич встал и снял с полки портфель и небольшой чемоданчик.

– Сейчас нам выходить, – сказал он. – Да, кстати… Я провожу вас, а сам останусь здесь.

По сторонам железнодорожного полотна появились серые, покрытые зелеными лишайниками валуны. Они становились все крупнее, громоздились все выше, потом железнодорожные пути врезались в горный хребет. За окнами поднимались отвесные каменные стены. В вагоне стало заметно темнее.

Выемка кончилась, поезд вырвался на простор. Промелькнула сосновая рощица. За ней раскинулся луг, огороды, небольшие домики.

Валя подбежала к окну и прочитала на стене желтого станционного здания четкую крупную надпись: «Хрустальный ключ».

Черноок, его жена и Валя сошли на перрон. Их встретил молодой человек в красной фуражке.

Это был дежурный по станции. Кирилл Григорьевич поздоровался с ним и обещал вскоре вернуться.

Они подошли к двухэтажному деревянному дому, окруженному палисадником. Потемневший от времени, он показался Вале непривлекательным.

Но в палисаднике, на клумбах, радуя глаз, пышно цвели яркие астры, высокие георгины, душистые левкои.

– Это прежний начальник станции цветы выращивал, – сказал Черноок. – Говорят, очень любил в саду работать.

Поднялись на второй этаж. Кирилл Григорьевич вынул из кармана ключи и открыл дверь слева.

Из маленькой передней прошли в просторную солнечную комнату. За ней находились еще две комнаты.

– Вот видишь, – говорил Кирилл Григорьевич, – здесь совсем не тесно. Ну, а как нам расположиться, решай сама.

Все окна в комнатах были плотно закрыты.

– Как тут душно! – сказала Руфина Алексеевна. – И каким-то лекарством пахнет…

– Что ты! – воскликнул Кирилл Григорьевич. – Какое лекарство! Это анис. Если бы ты знала, какие бублики с анисом стряпала моя мама! Все бы отдал, чтобы поесть таких бубликов! А пахнет анисом, определенно…

Валя улыбнулась. Каковы на вкус бублики с анисом, она не знала. Но как замечательно у папы получается, – о чем он ни станет говорить, все кажется хорошим или интересным.

Анис… И вот уже запах в комнатах кажется ей приятным, и тихий мир этой квартиры становится привлекательным.

– А что здесь душно, – продолжал отец, – так это легко поправить.

Он распахнул окно. В комнату ворвался теплый воздух, аромат цветов. Стал слышен шелест листвы и чириканье воробьев.

Осмотрели две комнаты поменьше. Одна была оклеена темными строгими обоями.

– Ну что ж! – сказала Руфина Алексеевна. – Пусть эта будет нашей. А в той поселятся Валя и Анна Никифоровна.

Теперь, после решения мамы, Валя уже с новым, хозяйским чувством вошла в небольшую светлую комнатку… Вот здесь, у окна, можно поставить столик, чтобы учить уроки. Тут будет Валина кровать, а у печки, где теплее, – кровать Анны Никифоровны.