Текст книги "Там, где была тишина"
Автор книги: Евгений Кривенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
«ПОКАЖИТЕ НАМ КАМЕНЬ»
– Н-да, – неопределенно произнес начальник заставы, косясь на Макарова. – А ведь вас хотели тогда убить. И что же это вы, голубчик, сразу мне не рассказали?
– Да, пустяки все это, товарищ Сабо!
– Нет, не пустяки. Вон того хлюста, что в тугаях раздевался, мы так и не нашли. Ловкач он немалый! И вот теперь этот случай с вами.
Он испытующе поглядел на прораба.
– Да, картина получается незавидная. Какая-то шайка здесь орудует. Это уже как пить дать. И знаете, они используют все. Малейшую вашу оплошность. Помните случай с этим злосчастным сторожем? А теперь вот эта гора. Святого там какого-то нашли. Нужен им их святой, как… – Сабо вдруг остановился. – А может быть, можно обойтись без этого взрыва, а?
Макаров только покачал головой.
– Будем взрывать, товарищ Сабо.
Начальник заставы с любопытством разглядывал Макарова.
– События могут быть…
– Они нас просто пугают, – отмахнулся Макаров.
– Может быть, и пугают, но цель у них понятная – сорвать строительство дороги. А не будет дороги – приостановится разведка и добыча руд. Как вам это нравится?
Макаров встал.
– Мне нужно идти. Время не ждет.
– Идите, – протянул ему руку мадьяр.
Идя с заставы, Макаров вспомнил еще об одном событии, происшедшем с ним прошлой ночью.
Как-то так получилось, что все разъехались по своим делам, и он остался на ночь в конторе один.
Он лег на свою кровать с веревочной сеткой и быстро заснул. Разбудили его какие-то непонятные толчки. Казалось, будто кто-то ворочается под кроватью и приподымает сетку спиной. Вот опять, вот еще раз! Что за черт?
Макарову страшно хотелось встать и зажечь свет. Что же это может быть? Но он не встал до рассвета – поленился. А утром заглянул под кровать, там никого и ничего не было.
«Чертовщина какая-то», – даже сплюнул с досады Макаров.
И вот, подойдя к станций, он снова поразился. Здание станции, похожее на мечеть, вдруг стало медленно наклоняться прямо на него. Потом снова выпрямилось и снова наклонилось. Земля качнулась под ногами Макарова.
«Землетрясение», – наконец-то догадался Макаров и рассмеялся. Но смеяться не было причин.
Через полчаса к Макарову подошла Наталья. У нее было нахмуренное, злое лицо. Она не смотрела в глаза Макарову, а куда-то в сторону.
– Я должна тебе сообщить… – заговорила она таким холодным тоном, что Макаров поразился. «Что это она вдруг? – подумал он. И в ту же минуту мелькнула мысль: – Неужели из-за Нины? А что ей Нина, что ей я? Неужели тут в самом деле примешано ее чувство ко мне? Но ведь она уже давно дружит с Николаем».
До его сознания, наконец, дошло то, о чем говорила ему Наталья.
– Что? – вскрикнул он, бледнея. – Что ты сказала?
– То, что ты слышишь, – тем же недовольным тоном и по-прежнему отводя глаза повторила Наталья. – Место разобранного завала вновь засыпано. Ночью и утром были толчки. Шесть или семь баллов.
– С ума сойти! – выдохнул Макаров, утирая пот со лба. – Просто можно сойти с ума! Ведь мы на эту работу затратили сколько рабочих дней. И все насмарку!
– Ты думаешь только о рабсиле и зарплате, – зло улыбнулась Наталья. – А нужно смотреть пошире. Это провал нашего нового варианта. Того, о чем мы болтали все лето. И провал не только, как бы сказать, физический, но и политический.
– Что ты хочешь сказать?
– Это не я говорю, а все рабочие. А уж откуда они взяли, не знаю. А говорят они о том, что будто бы эти горы, в которых проходит трасса, священны. И вот нас – кто, уж там не знаю, аллах или Магомет, – наказал за нашу дерзость.
– Чепуха какая-то! – вскрикнул Макаров. – Кто только распространяет эти слухи? А вы куда смотрите – комсомольцы!
Наталья пожала плечами и ушла, высоко подняв голову.
Что с ней?
Макаров долго, как бы в полусне, смотрел ей вслед. Какой-то озноб пробежал по его телу. Вот опять. И так болезненно заныла спина, закружилась голова.
«Что это?» – подумал он, проводя рукой по липкому от пота лбу. Это была малярия…
Болезнь все больше и больше распространялась на стройке. Начиналась она с легкого головокружения и ломоты в спине, словно кто-то сверлил спину тоненьким сверлом. Потом человека валило с ног. Его трясло, ему было холодно. На него набрасывают одеяла, подушки, верхнюю одежду. А ему все холодно, он выбивает зубами зловещую дробь.
На дворе пылает солнце, стоит жара. Больного трясет час или два. Озноб прекращается. Покрытый липким холодным потом, человек вылазит из-под одеял и жадно пьет воду. Он идет пошатываясь. Болезнь покидает его, чтобы на следующий день, точно в эти же часы, снова сломить и бросить в постель.
В бараке с каждым днем становилось все больше и больше больных. Они, кутаясь в одеяла, стонали на нарах, бледные и истощенные, и никто ничем не мог им помочь.
Правда, с малярийной станции привезли хину. Ее глотали с водой и без воды, просто завернув в папиросную бумагу, глохли от нее, но облегчения она не приносила.
Когда кто-то из приезжих врачей сказал, что от малярии можно спастись, переменив климат, многие рабочие начали покидать стройку.
На дороге болели уже все. Только Маруся держалась дольше всех и даже распевала специальную «малярийную» частушку:
– Я девчоночка Мария,
Родом я крестьянская,
Что мне ваша малярия, —
Среднеазиатская!
Держался и Макаров. Но вот пришел и его черед.
С трудом дошел он до конторы и, как подкошенный, свалился на постель. Сразу же его начало трясти.
– Виталий Александрович, – щелкая зубами, попросил он Буженинова, – набросьте на меня пальто, ради бога, чертовски х-холодно.
Буженинов торопливо накрыл его своим одеялом, пальто и еще чем-то («Комплектом старых газет», – шутил потом Макаров), но его продолжало трясти.
– Вот это хвороба проклятая, – жаловался он, выбивая зубами барабанную дробь, – и откуда она взялась на мою голову!
– Это все местные комары, – сокрушенно разъяснял Буженинов, протирая очки, – анофелесы, которые во множестве развиваются в орошаемых местах. В теле комара некий паразит – плазмодий, собственно, и вызывающий это заболевание.
Но Макаров уже не слышал его, температура у него подскочила до 41 градуса, он бредил.
…Тяжело на стройке. Всех косит болезнь. Мало продуктов, питание очень плохое, главное, почти совсем нет жиров.
Каждый день жена десятника Назарова – Агафья Силовна варит какую-то затирку из муки.
Макарова уже предупредили, что мука должна расходоваться только на выпечку хлеба. Устанавливали процент припека, твердую норму расхода и предупреждали, что за перерасход будут судить.
Хлебная проблема уже вставала над страной, и с людьми, нарушающими строгие правила расходования хлеба, поступали сурово и жестко.
Макаров все это знал и тем не менее разрешал употреблять муку на приготовление знаменитой затирухи или баланды, как ее называли рабочие.
И даже сейчас, в забытьи, он бредил всем этим наболевшим – хлебом, мукой, крупой, макаронами, бараниной, всем тем, что необходимо для жизни и чего тогда было так мало.
– Коля, – приказывал он, – завтра же поезжай на рынок в Керки и купи мешок муки. Понятно? Что? Нет денег? Деньги получим в банке. Я поеду сам. Банк не даст, я знаю. Они пришлют комиссию. Где же эта комиссия? Черт бы их побрал! Так же нельзя! Нельзя! Кто все время сует палки в колеса? Скажите, Буженинов, вы же все знаете! Вот и про плазмодия. Это такой паразит, плазмодий, да? И от него болеют и умирают?
– Что вы, что вы, Виктор Александрович, – склонялся над ним Буженинов, не зная, бредит ли еще Макаров или уже пришел в себя. – Какая там смерть! Завтра вы будете на ногах.
– Что вы мне даете, Буженинов? – кричит Макаров, стуча зубами. – Это же липа. Ха-ха-ха! Там выемка, а у вас показана насыпь. Кто это нахомутал? И вы, голубчики, хороши, ошибка на целых шестьдесят сантиметров. Конечно! Проверьте отметку репера. Я что говорил?
– Бредит, – смущенно объясняет Буженинов только что вошедшим Наталье и Николаю. – Проклятая болезнь!
…Время идет. Макаров медленно раскрывает глаза. Тело его в мокрой, липкой испарине.
В конторе пусто. Над столом склонился кто-то. Какая-то девушка.
– Нина! – чуть слышно зовет Макаров. – Пить!
– Я не Нина, – сухо откликается Наталья. Она подходит к его постели. – Вот прими хину.
Она подает ему порошок и стакан воды запить. Макаров благодарно смотрит на нее.
– Спасибо, Наталка. Это правда, то, что ты говорила насчет завала?
– Правда, – так же сухо откликается Наталья.
– И здорово завалило?
– Не очень. Во всяком случае не так, как было. Как ты себя чувствуешь?
– Ничего. Маленько голова кружится. А что такое?
Наталья заботливо поправляет на нем одеяло.
– Там к тебе приехали двое из Чаршангу, из банка. Может, им сказать, чтобы они приехали в другой раз; ты ведь болен?
– Нет, нет, – заволновался Макаров, – ни в коем случае. Это очень важно. Банк ведь прекратил финансирование. Они начнут давать деньги только после заключения комиссии.
– И ты думаешь, что они начнут давать?
Макаров приподымается на постели.
– Что ты хочешь сказать?
Наталья присаживается на край койки.
– Слушай, Витя, они приехали проверить камень, который ты заготовил для дороги.
– Какой камень? – ужасается Макаров. – Нам никакого камня не нужно.
– Витя, – спокойно разъясняет Наталья, – для того, чтобы получить в банке деньги за проделанную работу, ты подал акт на заготовку камня. Ты забыл? А камня-то ведь нет. Это ведь липа, обман.
– Какой обман? – начинает сердиться Макаров. – Я же деньги не в карман себе положил?
– Вот ты поговоришь с ними…
– И поговорю, – вскакивает Макаров. – Прости Наталья, мне нужно одеться.
…Возле приезжих вьюном вьется кладовщик «его величества». Он чует чутьем, что начальству грозит какая-то неприятность. Комиссию надо «ублаготворить». Он уже где-то достал бутылку водки и кусок хорошей брынзы, – предлагает перекусить.
Один из членов комиссии – высокий и рыжий товарищ с портфелем – как будто согласен начать работу с этой процедуры. Но второй – маленький, смуглый, с живыми, горячими глазами – категорически против.
– Нужно сначала сделать работу. Зовите вашего прораба.
– Вин хворый, – прижимает к груди руки Борисенко. – Його така трясця трясе, що не дай бог!
– Ну, пусть он назначит кого-либо, – хмуро откликается смуглый. – Нам все равно. Мы к вечеру должны возвратиться в банк.
– Та перекусить трохы, – убеждает кладовщик. – 3 дороги ж!
Наконец, появляется Макаров. Он сдержанно здоровается с приезжими.
– Антонов, – представляется высокий товарищ.
– Георгидзе, – подает руку второй. – Вот наши документы.
– Не надо, – отмахивается Макаров и смотрит на Борисенко. Тот незаметно пожимает плечами: мол, я все, что мог, сделал, – не помогает!
– Мы приехали посмотреть заготовленный вами камень, – объясняет Георгидзе. – Будьте добры, покажите его нам.
На лице Борисенко выражение полной растерянности.
– Хорошо, – небрежно бросает Макаров. – Товарищ Борисенко, распорядитесь насчет машины. Мы едем в горы…
Накинув на плечи пальто, Макаров садится в кабинку и любезно приглашает ревизоров в кузов. Те быстро вскакивают. На них легкие ситцевые рубахи.
– А ну, Петя, с ветерком, – тихо бросает Макаров шоферу, когда машина выезжает на ровный, словно отполированный такир.
У старой, разбитой, видавшей виды и десятки капремонтов эмушки словно вырастают крылья. С шипеньем мчится она по такиру напрямик к темнеющим вдали горам. Холодный ветер врывается в кабину. Макаров торопливо подымает заделанное фанеркой окошко и оглядывается назад.
Сквозь стекло он видит, как поеживаются Антонов и Георгидзе. «Камешков им захотелось, – думает Макаров. – Я покажу вам такие камешки, что вы ахнете. За них весь банк отдать не жалко».
Проходит минут сорок. Машина мчится по предгорьям, подымаясь все выше и выше.
Под колесами шумит серая галька. Дорога вьется среди невысоких гор, плоско встающих перед глазами и закрывающих горизонт. Она то опускается в неглубокие овраги-саи, прорытые весенними водами, то поднимается из них. Все время не оставляет чувство подъема в горы, сам подъем и не очень крут.
Словно при высокой волне в открытом море – вверх, вниз, вверх, вниз. Поворот, и перед глазами мелькнет серая, не покрытая растительностью стена – и снова спуск в овраг. И снова подъем, и новый поворот, и серые нагромождения камней. Хочется вырваться на простор, а его все нет. Не на чем отдохнуть глазу, растительности почти нет, только редкие кустики полыни и солянки, как бы специально высаженные вдоль дороги.
И вдруг – чудо! Горы расступились, как бы в волшебной сказке, и открылась ровная, широкая долина, напоминающая длинное овальное корыто. По краям этого корыта возвышаются крутые горы. Они уходят высоко, в белесовато-синее небо, поражая взор своим первобытно диким видом. Склоны гор изрезаны уступами и промоинами, окрашены в красные и зеленые цвета. Пейзаж чем-то напоминает фантастические ландшафты Марса – самой загадочной из планет. Это меловые отложения с медистыми включениями придали горам такой живописный вид. Долина покрыта песком, поросшими небольшими кустиками той же полыни да каперцев, а на вершинах гор красуются пятиметровые горные можжевельники – арча.
Но любоваться этими видами некому.
Макаров останавливает машину возле штабелей известняка и выскакивает из кабины. Петя сейчас же подымает капот, – ему всегда есть что ремонтировать.
Представители банка, посиневшие и съежившиеся, спрыгнули на землю.
– Вот камень, – величественным жестом обводит штабеля Макаров. – Приступим к замеру.
Здесь дует пронзительный ветер, и даже кажется, что в воздухе кружатся снежинки. Чертовски холодно! Так вот для чего этот злосчастный прораб накинул пальто. Предусмотрительный малый.
А камня сколько наворотил, сукин сын, – его и за неделю не обмеришь.
Так, вероятно, думают сейчас представители банка.
– Что там мерить! – восклицает Антонов. – И так видно. Поедем вниз, акт составлять.
Ему уже, вероятно, мерещится теплая кладовая, куда их приглашал завхоз, бутылка с водкой.
– Жрать чертовски хочется! – откровенно заявляет он. – Ветерком пробрало. Слышали анекдот насчет бутылочки? – И, не дожидаясь ответа, рассказывает: – Идут двое пьяных. Один другого спрашивает: «Ваня, что ты хочешь?» – «Гроб», – отвечает тот. «А какой тебе гроб? Металяный или деревический?» – «Мне все равно, – лишь бы с бутылочкой!»
Антонов смеется. Георгидзе снисходительно улыбается, осматриваясь кругом.
«Этот себе на уме, – наблюдая за ним, думает Макаров. – Пройдет номер или нет?»
– Да, камня порядочно, – замечает он. – Я тоже думаю, что можно ехать обратно.
«Пронесло», – заключает Макаров и дает команду:
– Петро, запрягай.
Макаров доволен. Он даже снимает пальто великодушно отдает его ревизорам. У него все еще чуть-чуть кружится голова и чертовски хочется пить.
«Напьюсь возле Сардобы», – думает он.
Машина на обратном пути остановилась возле резервуара для весенней воды. Он напоминал собой кувшин, врытый в землю.
Петро зачерпнул пахнущей бензином воды. Макаров с жадностью напился.
Георгидзе сошел с машины, внимательно огляделся. Отсюда, с возвышенности, хорошо были видны окрестные горы, далекий хребет Кугитанг-Тау, ущелье, прорезанное Кугитанг-Дарьей, возвышенность ближайшего зимовища Каля-Катан, ровное плато такира, уходящего к станции.
– Дорога пойдет по такиру? – спросил он.
– Что вы, – усмехнулся Макаров. – Вот этими предгорьями.
– Понятно, – неопределенно произнес грузин. – Можно ехать?
Когда Макаров с проверяющими вернулся в поселок, было уже темно. В чисто прибранной конторе ярко горела керосиновая лампа. За столом работал Буженинов.
– Ох, и пробрало, – весело махал руками Антонов. – Октябрь дает себя знать: здесь внизу жарко, а там пробирает.
В дверях показалась усатая физиономия Борисенко. Он вопросительно посмотрел на прораба. Тот чуть заметно кивнул головой.
– Прошу перекусить с дороги, – любезно проговорил Борисенко, лукаво улыбаясь. – Небось, проголодались?
– Так точно, товарищ начальник, – бодро воскликнул Антонов, хищно потирая руки. – Куда прикажете следовать?
– Следуйте за мной, – важно ответил кладовщик и повел Антонова к себе.
Георгидзе задержался.
– Я бы хотел поговорить с вами, – неуверенно начал он, поглядывая ни счетовода.
Тот сразу же понял.
– Пойдут пройдусь немного, – независимо потянулся он. – Что-то голова разболелась.
– Скажите, у вас много врагов? – прямо без обиняков спросил Георгидзе, едва только закрылась за Бужениновым дверь.
– Ей-богу, не знаю, – чистосердечно признался Макаров. – Тут у нас конфликт был с конторским сторожем Аманом Дурдыевым. Бригадир мой с ним подрался. Жену он бил. Вот он, наверно, зол на меня. А больше?.. Не знаю.
– Да, – многозначительно протянул Георгидзе. Он закурил, жадно затягиваясь. – Кто-то пристально интересуется вашими делами. А вы действуете очень прямолинейно, дорогой товарищ, и, пожалуй, наивно. Я ведь сразу, еще здесь, на месте, понял, что никакого камня у вас нет: ни одной платежной ведомости по заготовке камня, ни одного наряда.
Макаров поднял на него изумленные глаза. Георгидзе чуть помедлил в напряженной тишине.
– Будем считать, что у вас все в порядке, и я ничего не понял. Кажется, и Антонов ничего не понял. – Он усмехнулся. – Вам будут мешать, но мы готовы помочь вам. Только я хочу вас предупредить: денег вы не получите до утверждения нового варианта. Иначе нам голову оторвут, понятно?
– Все понятно, – вздохнул Макаров.
– А теперь пойдем закусим, душа любезный! – с нарочитым акцентом, широко улыбаясь, произнес Георгидзе.
…Через час, уже в темноте, Макаров усаживал повеселевших и согревшихся банковских работников в машину. Особенно усердно пожимал он руку сообразительному Георгидзе, снисходительно поглядывая в сторону добродушного Антонова, «травившего» очередной анекдот. Но как он был поражен, когда Антонов, прощаясь, едва слышно проговорил ему на ухо:
– А камешек ты бы уступил кому-нибудь, а? Уж больно много ты его наворотил, голубчик!..
ЧТО ПРИВЕЗ ТКАЧЕВ
Комсомольцы собрались в просторном пустующем доме, стоявшем на краю поселка, в котором Макаров собирался устроить баню. Но вот уже второй раз назначенные для этого дела печники умудрялись раздобыть где-то водку и ходили по поселку, бодро напевая: «Бывали дни веселые…»
Да, веселых дней становилось все меньше и меньше. Проклятая малярия почти оголила строительство. Рабочие рассчитывались каждый день.
Единственно, что их задерживало, – нехватка денег. Работы шли на трассе нового варианта, а банк эти работы не оплачивал. Макаров вынужден был срочно перебросить землекопов на старую трассу, чтобы вырвать в банке хоть немного денег, необходимых для расчета.
Недовольство среди рабочих росло. Макаров чувствовал, что все это может кончиться очень плохо. Но ничего не мог придумать. Стройка явно зашла в тупик.
«Завтра же поеду в Ашхабад, – твердо решил Макаров, – пора кончать эту волынку…
…В помещении народу было много. Макаров заметил у окна Солдатенкова. С ним о чем-то живо толковал смуглый и порывистый Мамед, что-то чертя на папиросной коробке. За председательским столом перешептывались Наталья и Маруся Цветкова, обе торжественные и строгие.
Подружки Люся и Дуся, устроившись на первой скамье, ждали начала собрания, чинно сложив на коленях утомленные руки. За их спиной пересмеивались Симка и Вася Сокол, боевой заместитель бригадира Солдатенкова.
В общем вся комсомольская организация стройки была налицо. В углу Макаров заметил мрачно насупившегося Ниязова. Тот, встретившись с Макаровым взглядом, тотчас же воровато опустил глаза и отвернулся.
«Вот еще тип, – подумал Макаров, – чего это он сюда явился?»
– Споем, что ли? – нарушил общее молчание Вася Сокол. – Что-то скучновато. Затяни, Сережа, а Маруся подхватит!
Но Маруся отозвалась строго и назидательно.
– Нам сейчас не до песен, Вася. На Стройке стало очень тяжело. Срывается питание, выплата денег. Народ группами покидает стройку. А самое главное – не видно результатов нашего труда. Дороги по-прежнему нет. А ведь мы, комсомольцы, дали обязательство к новому году закончить работы. И вот уже осень. Вон как бежит время!
Как бы подтверждая ее слова, ветер швырнул в оконное стекло охапку сухих листьев тутовника.
– Послушаем нашего прораба, – предложила Маруся. – Может быть, он нам все объяснит.
Макаров встал, вышел к столу.
– Скажу вам откровенно, дорогие друзья, – негромко начал он, – нелегко мне сегодня держать перед вами речь. Все оказалось не так просто, как я думал. Вот уже полгода мы на этой дороге, а еще не утвержден новый вариант. Можно бы вести работы по старому проекту, но это было бы преступлением, напрасной тратой денег.
– А если ваш вариант не утвердят? – раздался голос.
Вопрос задал Ниязов.
– Если не утвердят, – ответил Макаров, – подам рапорт об уходе.
– Уйти хочешь, концы в воду спрятать? – Изуродованное шрамом лицо Ниязова побагровело.
– Тише, товарищ, – остановила его Маруся. – Вам дадут слово.
– Зачем слово? – вскочил Ниязов. – Вы послушайте этого молодого человека. Приехал на стройку и командует. Наполеон какой, понимаешь! Все хочет перевернуть вверх дном. Проект ему, понимаешь, не нравится. Рабочих ввел в заблуждение, заставил работать на новой трассе. А кто будет платить деньги за эти работы, а? Банк не будет. Будешь сам платить, из своего кармана.
– Товарищ Ниязов, – взмолилась Маруся, – вам дадут слово.
– Я уже взял слово, – махнул на нее рукой Ниязов. – Помолчи, пожалуйста. Я представитель местной власти, ты меня сама пригласила. Так вот послушайте, что я скажу. Этот молодой человек, – он указал пальцем на Макарова, – вредитель.
Макаров побледнел.
– Поосторожней! – крикнул Сокол.
– Да, да, вредитель, он спутал все карты. Людям там, в горах, нужна дорога, а он всякими выдумками занимается. Прошло полгода, а дороги нет, ничего нет. И он специально все делает, чтобы… для того…
Ниязов никак не мог подыскать подходящее слово.
– Он поступает, как великодержавный шовинист, – наконец выпалил он.
– Товарищ Ниязов, – вскочила Наталья. – Вы будете отвечать за свои слова.
– Что он делает? – не обращая внимания на нее, продолжал Ниязов. – Он поощряет бригадира, который избил сторожа-туркмена. А пострадавшего он снял с работы. Какое бесстыдство, понимаешь! А что делается у него на работе? Рабочие не имеют пропусков. Что это за публика, откуда? Может быть, это враги Советской власти. Кто за это будет отвечать? Конечно, Макаров. Он завел всю стройку в тупик. Я предлагаю поставить вопрос о том, чтобы снять Макарова с работы! Да, да, снять с работы и отдать под суд! Вот! – Порывшись в кармане пиджака, он достал измятый листок бумаги, поднес его к глазам и по складам прочел: – «За полный развал производства и неправильную враждебную национальную политику, а также за нарушение положения о пограничной зоне (прием рабочих, не имеющих пропусков) техника Макарова с работы прораба снять, а дело о нем передать следственным органам». Вот так, товарищи комсомольцы, так говорит Советская власть!
– Не Советская власть, а подкулачники! – вскочил с места Солдатенков. – Шкура ты кулацкая, а не Советская власть!
– Что говоришь? – заорал, еще больше багровея, Ниязов. – Тоже под суд пойдешь!
– Постой, Солдатенков! – подняла руку Маруся. – Давайте по порядку, товарищи. Кто просит слова?
– Я прошу, – тихо сказал Мамед и встал.
Ниязов впился в него испытывающим взглядом. На его багровом лице сейчас особенно выделялся шрам от пендинки.
– Я был пастухом у бая Дурдыева, – сдержанно заговорил Мамед, вертя в руках папиросную коробку. – Я спал на скотном дворе и питался объедками со стола хозяина. Ты, Ниязов, был у него почетным гостем. Тебя ожидало местечко на богатой михманхане[4]4
Помещение для приема гостей.
[Закрыть]. И когда вы о чем-то толковали, я и подойти к вам не смел. Так было. Но сейчас все переменилось. – Мамед гордо выпрямился. – Я стал рабочим человеком! Мне теперь не нужны объедки с вашего байского стола.
– Большой человек стал! – насмешливо скривился Ниязов. – Говоришь, сам не знаешь что, как глупая баба. Какие мы баи? Баев теперь нет.
Мамед резко повернулся к нему.
– Говоришь, нет? А это что такое? – Он поднял коробку с нарисованным на ней чертежом. – Вот я Солдатенкову нарисовал. Это усадьба ховлы Дурдыева. Здесь все – и загоны для верблюдов, и склады, и помещения для гостей, и помещения для хозяев, и красивые навесы-айваны, под которыми богачи пьют чай, когда бедняки их овец пасут. А вот здесь загон для коров и овец, и здесь мы, пастухи, жили вместе со скотом. Что скажешь, Ниязов? И у тебя такая же усадьба. Солдатенков сказал, что это целая крепость. Да, крепость, а еще и тюрьма.
Голос юноши задрожал от волнения. Он продолжал:
– Ты здесь говорил о Дурсун. Это одна из жен Дурдыева, которую он купил у бедняков. Где она находится? В тюрьме. Он купил Дурсун, когда ей было четырнадцать лет, а ему шестьдесят. Он за нее заплатил ее бедным родителям пятьсот рублей и дал шесть баранов. Это уже было при Советской власти, при тебе, Ниязов. Ты сам купил себе двух бедных девочек.
Ропот возмущения пронесся по комнате. А Мамед гневно бросал в лицо своему противнику:
– Так вот, Ниязов. Есть в нашем ауле вот такая крепость-тюрьма и есть советский колхоз. А ты стоишь за эту тюрьму. Ты ее защищаешь, вот!
– Много лишнего говорил. Отвечать будешь!
– Одну минутку, – остановил его все время неподвижно стоявший Макаров. – Меня прервали. Я не закончил своего выступления. Он прервал меня, – показал на Ниязова. – Но теперь я скажу: никакие силы не заставят меня отказаться от моего замысла, от завершения постройки этой дороги.
Комсомольцы дружно захлопали в ладони. Макаров секунду помедлил и продолжал:
– Теперь мы знаем, кто мешает нам строить эту дорогу. Ну, что ж, померяемся силами, Ниязов. А ведь ты в горах на заседании техсовета обещал помогать дороге.
– Тебя нужно убрать, – кричал ему в ответ Ниязов, – вот лучшая помощь будет. Нет, вы только послушайте его! Какой хитрый! Как будто он ни в чем не виноват! А кто виноват! Может, Ниязов виноват? А? Отвечайте!
Неожиданно вошел Николай Костенко. Он был черен и худ. Одежда на нем истрепалась, лицо было бледное и изможденное. Он подошел к Макарову к негромко сказал:
– Там волынка, Макаров, народ расчета требует. Пойди поговори с ними. У меня уже сил нет.
Макарова неожиданно начала трясти лихорадка.
«Опять приступ, – подумал он. – Будто по расписанию».
– Ну, что я говорил! – торжествующе закричал Ниязов. – Вот вам и подготовка к празднику.
– Кончай, Макаров, – строго сказала Цветкова. – Пять минут.
– Хорошо, Маруся, – стуча зубами, заговорил Макаров. – Пять минут. Только пять минут. Я сейчас пойду к рабочим. Я буду просить их остаться на дороге. Завтра у меня будут деньги. И мы на эти деньги построим гостиницу. Что вы смотрите на меня? Мраморную гостиницу…
– С ума сошел, – с суеверным ужасом прошептал Ниязов.
– Он бредит, – бледнея, ответила Наталья. – Помогите мне довести его домой…
…Подстрекаемые Дубинкой и его приспешниками, землекопы неистовствовали. Толпа выломала двери, едва державшиеся на старых, поржавевших петлях, и ворвалась в контору. Перепуганного Буженинова притиснули к стене. Стол и табуретки изломали в куски. Ченцов, красный и совершенно ошалевший от выпитой водки, ломал деревянный денежный ящик. Там не было ни копейки.
– Обманули народ. Работать заставляли, а денег не платят. Давай прораба! Кишки из него вон, пусть дает расчет.
Снаружи так же неистовствовала, бушевала толпа, вконец распоясавшаяся и возбужденная.
И вдруг снаружи все смолкло. Замолчали и люди, столпившиеся в конторе.
Ченцов разогнулся и увидел, что в контору кого-то вносят.
«Убили, что ли?» – подумал он.
– А ну-ка, выходите, – вполголоса и как-то удивительно буднично сказала Наталья. – Плохо ему, не видите, что ли? Жар. Бредит. Помоги мне, Ченцов!
Макарова положили на чудом уцелевшую кровать с веревочной сеткой. Наталья заботливо накрыла его своим пальто и еще чем-то. Но Макаров стучал зубами и стонал.
– Это у него тропическая, – тихо сказал кто-то из рабочих. – От нее умереть можно.
– От вас самих умереть можно! – злобно огрызнулась Наталья. – Волынку какую подняли!
– Чего волынку? – крикнул Дубинка, вновь ожесточаясь. – Погубить всех хотите? Сами подыхайте. А мы жить хотим. Давай расчет.
– Погоди шуметь, – крикнул на него Ченцов. – Видишь, плохо человеку.
– А нам хорошо? Тебе хорошо, а? Небось опух с голодухи.
– Раньше хоть затируху варили, а теперь дулю с маслом!
– А вон мешочек муки привезли! Будет тебе затируха!
– Чего там тебе! Сами слопают!
Этот насмешливый возглас взорвал рабочих. Они набросились на мешок муки, который на днях на собственном горбе приволок Костенко, купив его в Керки, и в одну минуту расхватали по кулькам и платкам.
– Лепешек напечем на дорогу, – кричал кто-то. – А теперь гони монету! Все равно отсюда без расчета не уйдем!
Атмосфера снова накалялась.
Наталья, дрожащая и бледная, вышла к рабочим.
И вдруг лицо ее озарила такая радость, что все невольно замолчали и посмотрели туда же, куда смотрела она.
К конторе приближался коренастый человек в кожаном черном пальто и такой же кожаной кепке на большой круглой голове. Он спокойно смотрел перед собой узкими монгольскими глазами. Рядом с ним шагала стройная, красивая девушка в сером пальто и шелковом шарфике, наброшенном на черные волосы.
В коренастом человеке рабочие сразу же безошибочным чутьем угадали большого начальника и молча почтительно расступились.
– Федор Николаевич, – закричала Наталья. – Ой, Федор Николаевич!
Если бы не его тонкобровая строгая подруга, Наталья бросилась бы на шею Федору Николаевичу, так обрадовалась она его появлению. Но Тоушан смотрела ей прямо в глаза и, казалось, говорила:
– Да, он очень хороший человек, Ткачев, очень хороший! И он обязательно поможет вам, но все-таки он не ваш, а мой… Только мой!
– Что это у вас? – негромко спросил Ткачев. – Вооруженное восстание?
Послышался смех.
– Вот шумим, товарищ начальник, – выдвинулся вперед Ченцов. – Хвороба одолевает, малярия, значит. И с харчами опять-таки плохо. Думаем на другую стройку переметнуться. А нам расчета не дают, денег, говорят, нету.
– А где Макаров? – спросил Ткачев, присаживаясь на какие-то пустые ящики, стоявшие у конторы.
– Макаров болен, – сказала Наталья. – Малярия. Жар. Бредит. Сейчас я вместо него.
– Ладно, – взглянул на нее Ткачев. И куда только девалась та розовощекая девушка, которая недавно с веселым смехом бегала по коридорам управления! Перед ним стояла худая женщина с изжелта-бледным лицом, с сурово сдвинутыми бровями, так повзрослевшая за эти короткие шесть месяцев.
«Да, нелегко им было здесь», – подумал он и снова спросил:
– А где бухгалтер?
– Я здесь, – тотчас же откликнулся Буженинов. – Я вас слушаю, товарищ начальник дорожного управления.
