Текст книги "Там, где была тишина"

Автор книги: Евгений Кривенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Макаров, тяжело дыша, выходит из-за стола. Волосы его слиплись на лбу, лицо побледнело. Он вплотную подходит к Куркину и смотрит на него в упор.

– Летун! – презрительно бросает он. – Можешь уходить. Без тебя дорогу построят.

И вдруг стоящий позади Куркина высокий парень с силой ударяет о пол своей фуражкой.

– К черту! – отрывисто выкрикивает он. – Я остаюсь.

– Я тоже, – тотчас подхватывает Маруся, поднимая на Макарова черные глаза.

– И я! И я! – раздаются восклицания, и возле высокого паренька сбивается тесная группа.

Рабочие как бы разделились на две группы. Возле Куркина стоят его приверженцы. Они, видно, не изменили своего решения.

Макаров хочет что-то сказать, но в это время дверь в контору широко открывается. Рабочие расступаются, давая возможность вновь прибывшему пройти вперед.

Проталкиваясь, к Макарову приближается здоровый детина с лихими запорожскими усами в широких, заправленных в брезентовые сапоги брюках.

– Кладовщик его величества – Борисенко, – представляется он, внимательно всматриваясь в Макарова. – Вас вызывает прораб.

– Может быть, просит? – вежливо осведомляется Наталья, подметая окурки.

Борисенко изумленно поднимает брови.

– Та я ж так и хотел сказать, просит! Именно просит!

Макаров подходит к высокому пареньку, стоящему у стенки.

– Будете бригадиром, – вполголоса бросает он. – И я хочу попросить вас…

– Солдатенков, – услужливо подсказывает Маруся. И тихонько добавляет: – Сережа.

– Пойдемте со мной, – заканчивает Макаров. – И ты, Николай. – Они выходят все вместе и направляются к соседнему домику. У входа все останавливаются. Макаров и Борисенко входят в дом.

Наталья остается одна с бригадой Куркина.

– Перестань дымить, – неожиданно орет Куркин на какого-то хлопца, не выпускающего изо рта цигарки. – Точно труба дымачит.

Парнишка, покраснев, пятится к дверям.

– А может, в самом деле остаться, – всей пятерней почесывает затылок Куркин. – Опять дорога, пересадки. Как ты думаешь, девушка?

– Макаров сказал, получите расчет, – не разгибаясь, отвечает Наталья. – Идите лучше складывать вещи.

…Федоров оказался невысоким старичком с морщинистым розовым лицом, поросшим седой щетиной. Борисенко сразу принялся вскрывать ножом консервную банку.

Макаров успел заметить стоящую возле мазанки грузовую машину и поискал глазами шофера, но его в комнате не оказалось.

Десятники уже густо храпели, за исключением Родионова, сидевшего у стола с крайне независимым видом.

Федоров свернул цигарку, закурил, а потом хитро прищурился на Макарова.

– А я ведь об этом знал. Сколько уже просился с этой дурацкой дороги, вот и дождался.

– Вы получили деньги? – без обиняков спросил Макаров.

Федоров изумленно глянул на Макарова.

– Дороги вси однакови, – заговорил Борисенко, выкладывая на тарелку бычки. – Насыпи, выемки, пылюка и выговоры от начальства!

– Вси да не вси, – тихонько засмеялся Федоров. – Вот пусть молодой человек попрактикуется. – Он посмотрел на Макарова поблекшими, пьяненькими глазами и спросил: – Вы какое училище окончили, четырехгодичное?

Язык у него заплетался, и он выговорил «четиичное».

Макаров кивнул головой.

– Тахеометрическую съемку делать умеете? – Не дождавшись ответа, сразу же задал другой вопрос: – А чем закрывается станция?

– Товарищ Федоров, – спокойно отозвался Макаров. – Давайте лучше поговорим о деле. Мне нужны деньги. Сколько вы сегодня получили в банке?

Старик только махнул рукой..

– О деньгах потом. Нужно же выпить за новое знакомство.

– С дороги по маленькой, – тотчас же отозвался Борисенко. – Как же без этого?

– Надо бы делами заняться, – нерешительно предложил Макаров.

– А у нас никаких дел нет, – весь морщась, засмеялся Федоров и посмотрел на Родионова.

Тот одобрительно улыбнулся.

– Дорожное полотно, вот и все дела.

– Кстати, дорожное полотно в плохом состоянии. В безобразном. Грунт в насыпях не трамбовался и дает большую осадку, резервы заложены неправильно.

Федоров вскипел.

– Молоды вы еще, чтобы учить меня. Молоко не обсохло, хотя и партейный.

В это время открылась дверь, и в комнату вошел человек в промасленной спецовке, очевидно шофер.

– Там какой-то народ собрался, – заговорил он с порога, но, увидев Макарова, замолчал.

Федоров не обратил внимания на его слова.

– Достал, Петро?

– Достал, – ответил шофер и, поглядывая на Макарова, поставил на стол бутылку водки. – Хинная. Ужасная дрянь.

– Хоть смердит, но выпить треба, – откликнулся Борисенко и ловким ударом распечатал бутылку.

Федоров посмотрел на Макарова и, увидев, что тот выпил свой стаканчик, медленно осушил свой.

– Я тебе скажу по секрету, – заговорщически наклонился он к уху Макарова. – Ничего из этого дела не выйдет…

– Из какого дела?

– Да, из дороги этой проклятой. Поканителишься, поканителишься и бросишь.

Федоров снова налил себе водки.

– Темные дела, – хрипел он на ухо Макарову, дыша винным перегаром. – Вот это уже у меня пятая дорога. Понятно? Поковыряемся немного, а потом нас долой, а дорогу на консервацию. Понял? – Он взял в руки пустую банку. – Вот вроде как бычков этих. А денежки все – тю-тю…

– Ладно, – отмахнулся Макаров. – А где же все-таки деньги?

Старик скрутил из своих прокуренных бурых пальцев фигу и сунул ее под самый нос испуганно отпрянувшего Макарова.

– Вот они, денежки. Сам будешь доставать. Этот банк мне всю плешь проел. Подай одну форму, подай другую…

 
– Подай рученьку, подай другую, —
 

неожиданно запел Борисенко, смешно шевеля усами и пытаясь обнять Макарова за плечи.

– Нет, постойте, – отвел тот руку. – С деньгами не шутят…

– Вот именно, батеньки, не шутят. Деньгами этими распоряжаюсь я. А мне нужно людей рассчитать.

– Каких людей? – не понял Макаров.

– Очень просто. Себя и вот… товарищей.

Он повел рукой вокруг себя, и только тогда Макаров заметил стоящие на полу упакованные чемоданы и сундучки. Он понял, о чем идет речь. Вскочил, тяжело дыша, и подошел вплотную к вдруг оробевшему Федорову.

– Слушайте, вы, – с бешенством заговорил он. – Выкладывайте сейчас же все на стол. А в получении своей зарплаты распишетесь в ведомости. Кроме вас, никто отсюда не уедет, понятно? Николай! – крикнул он, обернувшись к двери. – Солдатенков!

Двери раскрылись. На пороге выросли фигуры ожидавших Макарова людей.

– Бандит! – злобно прошипел Федоров. – Получай деньги.

Дрожащими руками он выбрасывал из портфеля туго перевязанные пачки.

– На, подавись! – кричал он осипшим голосом. – Куда они там смотрят? Психа какого-то прислали…

НОЧНОЙ СТОРОЖ

Над кишлаком опустилась ночь. В небе медленно плывет молодая луна. В ее лучах переливаются мутные волны Аму-Дарьи, разбегаясь серебристыми прядями. Лунный свет падает на полуразрушенные глиняные дувалы, отбрасывая от них причудливые тени, похожие на притаившихся людей. Ни в одном окошке не видно света.

Нет, вон на краю селения горит слабый огонек. Кто-то не спит в конторе «Дорстроя».

Низко склонившись над столом, в одной рубахе колдует над чертежами Макаров.

За шкафом слышно мерное дыхание. Там спит Наталья. Больше никого в конторе нет. Николай поехал в Каган вербовать рабочих. Десятники и кладовщик живут отдельно.

Макаров подходит к окну и смотрит вдаль, туда, где во мраке высятся горы. Там найдено богатейшее месторождение серы, которая до зарезу нужна государству. Там, в горах, работают люди, будет строиться первый в этих краях рудник. Рождается новая индустрия. И туда нужно как можно скорее проложить дорогу, связать серное месторождение с внешним миром.

Тяжелые сомнения лишают Макарова сна. Он чувствует, что с проектом что-то неладно. Не нравится ему эта «идеальная прямая», как выразился Николай. Тридцать два километра по такиру. И все насыпь. В сотый раз он просматривает аккуратно вычерченные профиля и поперечники, в сотый раз листает смету и пояснительную записку. Все правильно.

– Нет, не правильно, – со злостью бросает он на чертежи карандаш. – Нет, не правильно. Для того, чтобы построить такое полотно, да еще вручную, нужно много лет, много усилий.

– Нужно же реально смотреть на вещи, – вступает он в спор со своим невидимым собеседником. – Механизмов на стройке нет, да едва ли и будут в ближайшее время. Значит, все работы нужно производить вручную. Вручную! А ну-ка давай подсчитаем.

Он хватает со стола логарифмическую линейку и погружается в расчеты. На бумаге растут столбцы астрономических цифр.

– Вот она, ручная работа! – снова вскакивает он и опрокидывает табуретку. Спохватившись, прижав палец к губам, долго прислушивается, не разбудил ли Наталью? Наработалась сегодня, бедняжка, весь день на ногах да еще под таким солнцем…

Макарову хочется курить. Он с досадой отбрасывает пустую пачку, ищет хотя бы окурок. Но ничего нет. Он открывает свой чемоданчик. Где-то должна быть пачка «Пушек».

Подняв полотенце, он обнаруживает под ним письмо. На конверте изящным женским почерком написано:

«Моей маленькой сестренке Дурсун от Тоушан».

Мысли его невольно возвращаются к недавним дням пребывания в Ашхабаде, к встречам с Федором Николаевичем Ткачевым.

…В первый же день по приезде Макарова и Костенко поселили в небольшом домике с глиняной крышей, поросшей сорняками. Наталья поселилась отдельно у одной из сотрудниц дорожного управления. В глиняном домике было две комнаты. Одну из них занимал главный инженер Черняков.

Как сразу же стало известно друзьям, Василий Петрович был из «бывших», любил покуражиться и заглянуть в рюмочку. Он не знал о том, что у него появились квартиранты, и, придя домой в третьем часу ночи, испуганно отпрянул, увидев в комнате спящих людей. Он решил, что спьяна забрел в чужой дом.

Но в передней он споткнулся о ведро с водой и громко выругался. Макаров проснулся, и ночью же состоялось их знакомство с хозяином квартиры.

Утром он повел юношей на Кирпичную улицу, славящуюся обилием харчевен и закусочных. Там они ели копченую рыбу, пили пиво с соленым горохом. У Василия Петровича было холеное, но сильно помятое лицо кутилы и игрока. В харчевнях он чувствовал себя, как рыба в воде.

Ни разу он не заговорил с ними о работе, словно ее не существовало на свете. О «присутствии», как он называл управление, он отзывался с полным пренебрежением.

В той же харчевне они обедали, а потом ужинали. Так прошел второй день, третий. А на четвертый они пошли на Кирпичную сами.

Выпив кружку пива, Николай почесал затылок:

– А ведь сопьемся мы с тобой, Виктор, а? – Он выразительно посмотрел на товарища. – Станем этакими старичками с трясущимися руками и сизо-малиновыми носами. Будем под спиртотрестом стоять в ожидании открытия. А?

Виктор рассмеялся.

– А что же делать? Пропуска-то не дают.

– Не доверяют?

– Наверно.

– А зря, – печально покачал головой Николай. – Мы ведь в белой армии не служили!

Так проходили дни. Их по-прежнему держали в Ашхабаде. Где-то оформлялись пропуска, необходимые для въезда в пограничную зону, и делалось это с чисто восточной медлительностью.

За это время они хорошо изучили город с белоснежными домами и прохладными арыками, побывали у памятника Ленину и даже в Фирюзе, где сфотографировались у знаменитого платана.

Нужно было что-то предпринимать. Однажды ночью, когда друзья уже улеглись спать, в комнату ввалился Василий Петрович с девицами. Девицы завизжали, увидев спящих, но сразу же освоились. Они отвернулись и дали возможность юношам одеться.

– Пошевеливайтесь, – торопил их Черняков. – Вот уж сурки, вместе с курами спать ложатся.

На столе появилась закуска, водка. Зазвенела гитара. Василий Петрович запел свою любимую песню:

 
– Ты едешь пьяная, такая бледная,
По темным улицам, совсем одна.
 

Макаров посидел немного за столом, затем встал и вышел. А еще через полчаса он стоял перед дверью приемной Федора Николаевича Ткачева – начальника дорожного управления.

Много разговоров шло о Федоре Николаевиче, участнике большевистского подполья и Октябрьской революции, лично встречавшемся с Лениным и Сталиным. И Макаров невольно испытывал чувство робости, открывая дверь в его приемную.

В приемной сидела красивая девушка в сером костюме. Глаза ее были опущены, на высокий лоб опадали черные волосы, повязанные красным шелковым платком.

– У Федора Николаевича личные часы, – холодно произнесла она, не поднимая глаз.

Но Макаров решил не отступать. Он открыл дверь и прошел в кабинет Ткачева, освещенный зеленым светом настольной лампы. Увидев Макарова, Ткачев тяжело поднялся и пошел, слегка переваливаясь, ему навстречу по ковровой дорожке.

– Прошу садиться, – указал он на кресло, как будто совершенно не удивившись столь позднему визиту. – С чем пожаловали?

Макаров сразу же перешел в наступление.

– Я в Совнарком пойду. Что вы нас, как селедок, маринуете? Мы приехали сюда не в бирюльки играть. Если нет работы, направляйте в другое место.

Выпалив все это и сам удивляясь своей смелости, Макаров опустил голову.

– Ишь ты! – сурово пробасил Ткачев. – Еще ничего не сделал и уже кричишь. Ты бы вот посидел здесь.

Он налил себе из графина воды и сделал несколько глотков.

– А ведь вы нам, как воздух, нужны, – успокоившись, мягко заговорил он. – Как воздух! Новые советские специалисты. Вот ты с Черняковым подружил, – Ткачев испытующе взглянул на Макарова. – Это из старых специалистов. Учился где-то в Париже. Куда там!.. Так он ведь работать не хочет. Я ему третьего дня даже записку послал на дом: «Прошу, мол, явиться на работу». Так знаешь, какую резолюцию он на записке положил? «Пью». Вот оно как.

Макаров смутился. Третьего дня они провели с Черняковым весь день.

– А ведь у меня есть другой такой же специалист, – продолжал Ткачев, невозмутимо поглаживая свою круглую бритую голову. – В Каракумах работает, у серного завода. Мировой специалист. А когда приедет в Ашхабад, его по неделям искать нужно. Я уже запретил как-то шоферам брать его с собой. Так он, знаешь, какой номер выкинул?

Ткачев откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Купил себе у туркмен ишачка за триста рублей и на этом ишачке подъехал к самому модному кабачку на Кирпичной. Там ему такую встречу устроили! Как Шаляпину. Вот, брат, с какими людьми нам приходится работать. Ведь сюда кто приезжает из старых специалистов? Тот, кто не удержался ни в Москве, ни в Ленинграде, ни даже в Тамбове. А тут чего – пустыня. Делай, что хочешь! – Он горько улыбнулся. – А вы другие люди, на вас положиться можно…

Ткачев опустил голову и задумался.

– А вообще тяжело, – словно жалуясь, снова заговорил он, – чертовски тяжело! Вся эта дрянь из троцкистского охвостья, разгромленного в центрах, лезет сюда в каждую щелку. И вредят, как могут. Они скоро и с басмачами общий язык найдут, если уже не нашли. Им наша первая пятилетка костью в горле встала. Еще бы, даже здесь, на окраинах, появляется своя индустрия, свой рабочий класс» – Ткачев схватил лежавший на столе свежий номер «Туркменской искры» и протянул его Макарову. – Вчера на Небит-Даге забил нефтяной фонтан. Небит-Даг – это значит нефтяная гора. Люди, живущие здесь сотни лет, называли так эту местность, а скептики и маловеры, выражаясь деликатно, уверяли нас, что там нефти нет и не будет. Мерзавцы! Уже была создана специальная ликвидационная комиссия. Они уже подготовили решение о прекращении разведки в этом районе. И вот – читайте. За три часа фонтан выбросил пятьсот тонн нефти. Не плохо для начала, а?

Ткачев словно преобразился. Он шагал по ковровой дорожке, все время поворачивая к Макарову свое оживленное лицо с умно поблескивающими раскосыми глазами.

– На буграх Дарваза, в Каракумах Ферсман нашел богатейшие залежи серной руды. И вот сера найдена здесь, в горах Кугитанга. – Ткачев ткнул указкой куда-то в нижний угол карты и тотчас же принялся что-то искать в бумагах, лежащих на столе. – Там исключительные богатства. Сера, свинец, калийные соли. Возможны уголь и нефть. – Улыбка появилась на его лице. – Чарующий уголок, Макаров. Имейте в виду. На том берегу Аму-Дарьи – Афганистан, а чуть дальше – Индия, страна чудес. В горах строится дорога, и вы туда поедете прорабом. Нравится? Но должен предупредить: люди жалуются, на дороге развал… Там сейчас руководит работами Федоров – старый железнодорожный волк. Вы замените его. Но вы должны знать, что наши дороги не усыпаны розами. Местный колорит – это не только фаланги, малярия и жара. Это тысячи неожиданностей. И потом это не безопасно. Геологи, производившие разведку в этом районе года два тому назад, точнее – в 1930 году, были вооружены винтовками и даже гранатами. Вот и все, что я вам хотел сказать, как коммунист коммунисту.

Макаров встал.

– В качестве кого я поеду, Федор Николаевич?

– Как в качестве кого? – удивился Ткачев. – Я ведь сказал – вас назначили прорабом.

Макаров был поражен. Он не верил своим ушам. Его, молодого техника, и сразу же прорабом, да еще взамен «старого волка»? Нет, этого не может быть!

– Кому же и доверять, как не вам, – усмехнулся Ткачев. – А Петрова и Костенко поедут с вами. Не хочется вас разлучать на первых порах. Ну, вот пока и все. Желаю успеха. А я сейчас буду выколачивать ваши пропуска. Это действительно безобразие.

Ткачев устало прикрыл глаза.

В приемной по-прежнему сидела за столом девушка в красном платке. Макаров простился с ней и, выйдя из приемной, плотно прикрыл за собой дверь.

– Тоушан, – услышал он ласковый голос Ткачева, – дорогая моя девочка, зайчик мой, уже час ночи. Иди, пожалуйста, спать.

Макаров уже вышел на улицу, когда почувствовал за собой чьи-то быстрые и легкие шаги. Он оглянулся. Его догоняла девушка, которую Ткачев назвал этим красивым именем – Тоушан.

– Дорогой товарищ, – запыхавшись, заговорила она. – Вы едете в Мукры на постройку дороги?

– Да, – ответил Макаров, останавливаясь.

– Пожалуйста, не забудьте взять письмо для моей сестры. Она там живет. Ее зовут Дурсун. Только ей отдадите. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Макаров.

«Тоушан, Тоушан, – вспоминая все это, покачал головой Макаров. – Видно, сильно ты ранила сердце Федора Николаевича!».

И вдруг Макарову послышался какой-то неясный шум и говор. Он прислушался.

А на дворе происходило вот что: уже полчаса сторож Дурдыев стоял у окна конторы, приглядываясь к тому, что происходит внутри. Он видел широкую спину Макарова, склонившегося над столом, его давно уже не стриженный затылок.

Разные мысли мучили старика. Все новое и новое надвигалось на него, на его уклад и быт. Богачи-баи лишались своих земель и богатств, пастухи тянулись к грамоте и не хотели подчиняться. Все больше нарушителей обычая-шариата становилось вокруг.

«Что будет, что будет? – думал старик, со злобой глядя на Макарова. – Что им нужно, зачем приехали сюда? Наши горы принадлежат нам и никому больше».

Вдруг Дурдыев резко обернулся. Он услышал чьи-то торопливые шаги. В свете луны у ближнего карагача мелькнула чья-то тень.

– Кто это? – спросил старик.

Не дождавшись ответа, он шагнул к дереву и в тени его увидел женскую фигуру. Женщина или девушка в длинном платье отворачивалась от него.

– Дурсун? – испуганно вскрикнул Дурдыев. – Ты зачем сюда пришла?

Дурсун повернулась к нему. Она вся дрожала. На нее упал лунный свет и озарил ее по-детски припухшие губы, тоненькие брови на круглом бледном лице.

– Я в контору пришла, – запинаясь ответила она. – Начальник из Ашхабада приехал. Может быть, весточку от Тоушан привез. Ты не сердись, пожалуйста.

Голос ее звучал просительно и покорно.

Лицо Дурдыева исказилось от злобы. Он схватил женщину за плечи и сильно потряс ее. Она зашаталась, как молодое деревцо, и заплакала.

– Прочь отсюда! – прошипел Дурдыев. – И чтоб никогда здесь ноги твоей не было. Никогда!

Он сильно толкнул Дурсун, она заплакала и убежала во тьму.

Дверь конторы отворилась. В освещенном проеме появилась фигура озабоченного Макарова. Он настороженно вглядывался во тьму и прислушивался.

Дурдыев вышел из тени.

– Это ты, старик? – узнал его Макаров. – Заходи в контору.

Когда они вдвоем вошли в помещение, Макаров достал папиросу из найденной им пачки и закурил. Дурдыев отсыпал на ладонь специальный табак-нас из пустой тыковки и бросил себе под язык. Некоторое время они молчали.

– Слушай, Дурдыев, – заговорил, наконец, Макаров. – Ты в горы часто ездишь?

Старик помолчал, подумал и ответил:

– Ездил в горы. Пять раз, десять раз, не помню.

– А весной ездил? – оживился Макаров, потирая по привычке переносицу.

Старик снова задумался. Он словно ждал от Макарова какого-то подвоха.

– Ездил и весной, – ответил он. – Баранту в горы гонял.

– А как ездил?

Старик недовольно насупился: «Вот еще пристал, ей-богу, – вероятно, думал он. – И чего ему надо?»

– Подойди-ка сюда, папаша, – подозвал его к столу Макаров. – Вот смотри, здесь такир, а здесь горы. Ты по какой дороге в горы ездил?

Дурдыев положил свой заскорузлый черный палец на бумагу и повел им по холмам, шедшим вдоль трассы.

– Вот здесь ездил, начальник. Сначала Ак-Джар, потом Ак-Косшар, до колодца Узун-Хайрачек, а тут уже горы.

– Правильно, – обрадовался Макаров. – Я же им, чертям, так и говорил, трасса должна в другом месте проходить.

Под «ними» он подразумевал своих невидимых противников – авторов старого проекта.

На радостях он предложил старику чаю. Дурдыев отказался.

Он немного потоптался, переминаясь с ноги на ногу, и неожиданно спросил:

– Ты письмо привез, начальник? Из Ашхабада? Для Дурсун?

Макаров удивленно поднял глаза. Письмо лежало на столе. Но при чем тут Дурдыев?

– Это же для Дурсун письмо, – ответил он. – Для девушки какой-то.

– Дурсун моя жена, – потупился старик. – Давай письмо сюда. Передам.

Макаров после минутного колебания отдал письмо Дурдыеву.

– Шел бы ты, папаша, отдыхать, – добродушно произнес он. – Делать тебе здесь нечего. А я поработаю еще немного.

Старик поклонился и вышел. Сжимая в руке письмо, он прошел по пустынной улице и уже было хотел свернуть к своей усадьбе, как его кто-то окликнул.

– Ниязов? – тихонько спросил он, когда человек приблизился к нему.

– Ты что ночью бродишь, может, какой красавице свиданье назначил? – рассмеялся Ниязов коротким, деланным смехом.

– Тебе бы все шутить, – обиделся Дурдыев. – На работе я был. Сторожем работаю. Большой почет для Дурдыева, правда?

Ниязов снова рассмеялся. Луна освещала его коренастую фигуру в халате, клочковатую бороду и широкое пятно на щеке – след пендинки.

– За тобой мне не угнаться, – продолжал Дурдыев. – Ты уже башлыком стал, председатель Совета. Большой начальник!

– Вот что, старик, – серьезно сказал Ниязов. – Ты, видно, совеем ослеп?

– Почему ослеп?

– Ничего не видишь, что делается вокруг. Землю у тебя отобрали. Скоро кибитки отберут, баранов отберут, жен отберут, понял?

Дурдыев злобно сплюнул.

– А что делать? Сам эмир не удержался. У них сила большая.

– Ты погоди сдаваться, – сурово нахмурился Ниязов. – Ты думаешь, я в сельсовет пошел, чтобы ковры перед ними расстилать? – Он помолчал немного, словно что-то обдумывая, и наконец, как бы между прочим, произнес: – Скоро большие дела начнутся. Большие люди сюда приедут. – Он кивнул головой в сторону границы. – Оттуда. Нужно действовать, Дурдыев.

Он наклонился к самому уху ночного сторожа и что-то зашептал. Тот резко отшатнулся.

– Не хочу, Ниязов. Дети, жены. Себя жалко.

– Захочешь, – ответил ему собеседник. – Сам все сделаешь. А это что у тебя в руке? – вдруг обратил он внимание на письмо, которое старик все еще держал в руке. – От кого письмо?

– От Тоушан. Для Дурсун, понимаешь?

– Понимаю, – протянул Ниязов. – А ну-ка, давай его сюда.

Он разорвал конверт и повернул лист к свету. Но лунный свет был слаб, и письмо прочитать ему не удалось.

– Давай костер разведем, – предложил Ниязов.

Ему, видно, не терпелось прочесть это послание.

Под узловатыми, сильными пальцами затрещали ломкие ветви саксаула, зашумел сухой камыш. И вот уже огонек заплясал между сучьев, озаряя фигуры собеседников, склонившихся над листом бумаги.

– Слушай, Дурдыев, – глухо произнес Ниязов, – внимательно слушай.

– «Дорогая сестричка, – начал он читать. – Я вспоминаю тебя маленькой хохотушкой с лиловой новенькой ленточкой в тоненьких косичках. У меня льются слезы, когда я подумаю о том, как рано оборвалось твое детство. А где твоя юность? Ты не видела ее… Неужели это навсегда? Неужели такая твоя судьба?

Нет, не может этого быть…

Дурсун, сестричка моя! Посмотри внимательно вокруг. Неужели тебе не хочется выйти на наши широкие поля, с песней возвращаться с работы? Я пишу это письмо и вижу тебя веселой и счастливой под цветущими деревьями нашего сада.

Мы скоро увидимся с тобой, сестричка, я приеду в свой родной аул. Будешь у матери, скажи, что Тоушан уже большая-большая и что я целую ее крепко-крепко. А когда я приеду, пусть, она приготовит мой любимый плов с тыквой, яблоками и айвой. Хорошо?»

Дурдыев опустил голову. Костер медленно угасал. Старик протянул руку к письму, изорвал его и бросил в костер. Огонь снова вспыхнул и отразился в его темных прищуренных глазах.

– Ты прав, башлык, – произнес он. – Они отнимут у нас землю, баранов и жен…