Текст книги "Там, где была тишина"

Автор книги: Евгений Кривенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

Селение тонет в знойном тягучем желтом мареве. Все неподвижно под прямыми, обжигающими лучами солнца. Раскалены глиняные стены, крыши, растрескавшаяся, горячая земля. Все живое укрылось от солнца. Вокруг абсолютная тишина.

Правда, человек, приблизившийся к конторе «Дорстроя», услышал бы четкие сухие звуки. Это щелкает на счетах новый счетовод – Буженинов Виталий Александрович, сменивший ушедшего на покой Емельянова.

Буженинова Макаров обнаружил в бригаде Ченцова. Рабочие и бригадиры давно уже знали, что прораб ищет счетовода. И когда однажды Макаров приблизился к Ченцову, тот, указав глазами на стоящего рядом долговязого землекопа, почтительно произнес:

– Вот они, товарищ прораб, могли бы в конторе работать по счетному делу. Шибко грамотные.

Макаров остановился.

На него внимательно глядел высокий, сильно заросший человек в поношенной, но опрятной одежде, с лопатой в руке.

– Пойдете работать счетоводом? – сразу же спросил он.

Буженинов замялся. Он вынул из кармана очки и стал протирать их не совсем чистым платком. У него было длинное лицо, а бородка клинышком делала его похожим на Чехова.

– Видите ли, – заговорил он, не поднимая глаз. – Я здесь остановился из-за денежных затруднений. Мне бы не хотелось долго оставаться в этом ужасном климате. Мои планы несложны – подработать на дорогу и…

– А вы осмотритесь, – решительно прервал его Макаров. – Может быть, вам здесь понравится. Пошли, товарищ главбух!

К вечеру новый счетовод побрился, помылся, надел новую спецовку и, заняв свое место за столом, принялся за работу.

Контора сразу же приобрела деловой вид.

Буженинов завел кассовую книгу, начал составлять платежные ведомости.

Работа ему, видимо, понравилась. Свой рабочий день он начинал с завтрака, который состоял из молока и чурека, и сразу же к бумагам.

Вот и сейчас Виталий Александрович аккуратно смахнув со стола крошки, кончает платежную ведомость.

Получаются изрядные суммы. Однако он знает, что денег в конторе нет, что это сейчас самый наболевший вопрос. Банк выдавал деньги только на выполненные работы, а их-то и не было. Полученные средства ушли на вербовку рабочих, организацию питания.

Но это мало заботит Виталия Александровича. «Хорошо все-таки быть подчиненным человеком, – думает он. – Пусть Макаров сам выкручивается. Да, молодежь нынче напористая пошла, – неторопливо рассуждает он. – А ведь он партийный начальник!

Интересно бы с ним поговорить на политические темы, вовлечь в дискуссию. Дискуссия!»

Буженинов кисло улыбается.

Он ясно видит следующую картину: из битком наполненного зала выкатывается клубок людей. В центре этого клубка он сам, Буженинов, только что призывавший путиловских рабочих выйти на антисоветскую демонстрацию. Какой-то плечистый, кряжистый мужик с круглой головой буквально сбивает его с ног и выбрасывает за ворота.

Буженинов видит себя лежащим на грязной осенней мостовой. Его брезгливо обходят прохожие, как пьяного.

«Но ему, кажется, тоже попало за это, – со злорадством думает он. – Мирский отомстил ему за меня, за мою честь!»

Честь! Буженинов крякает и выходит из-за стола. Воспоминания взволновали его. «К черту! – сердито плюется он, – к черту! Даже не думать об этом. Теперь и мальчишке видно, что они оказались правы. Страна растет, крепнет, наливается новой силой. Словно спящая красавица, пробуждается она к новой, большой жизни. И нет такого уголка, где бы не чувствовалось биение нового».

Правда, Буженинов еще не отказался от некоторых своих принципиальных, как ему казалось, убеждений.

Однажды Макаров вернулся с гор, от геологов.

– Вот уж нарушители тишины! – возбужденно делился он своими впечатлениями, стягивая пыльные, брезентовые сапоги. – Веками стоял этот самый Кугитангский хребет, безжизненный, как мертвая лунная гряда. Горы и тишина. Тишина и горы. А вы посмотрите, что там сейчас делается! Геологи нашли серу – мировые запасы, а к тому же соль, цинковые и свинцовые руды. И это еще далеко не все. В горы прокладывается дорога. По ней помчатся машины с заводским оборудованием. Мы с вами будем свидетелями вступления в индустриальный строй всего этого горного края.

Буженинов захрустел пальцами.

– Короче говоря, вещь в себе становится вещью для всех. – Немного помолчав, а затем, подойдя к окну и вглядываясь в синеющие вдали горы, он продолжал: – Не думайте, что люди не знали об этих богатствах. Если хорошо порыться в архивах бухарского хана, там, конечно, можно найти упоминания о примитивных разработках и серы, и свинца. Еще раньше охотники и воины разводили у скал костры и выплавляли свинец, из которого делали пули. Для того, чтобы вырвать у природы эти дары, нужны большие средства и передовая техника. Боюсь что у нас нет ни того, ни другого. Как бы все это не оказалось покушением с негодными средствами.

– А что же вы предлагаете? – раздраженно спросил Макаров, закуривая папиросу.

– Не я, а умнейшие люди предлагают, – спокойно отозвался счетовод, – использовать для этой цели знания и силы капиталистов.

– Концессии?

– Вот именно.

– Но ведь это будет отступлением!

Буженинов испытующе взглянул на Макарова.

– А ленинский нэп разве не был отступлением?

Макаров озадаченно качнул головой.

– Эх, молодой человек! – Буженинов осторожно положил руку на плечо Макарова. – Жизнь – очень сложная штука.

Макаров столкнул его руку движением плеча, поднялся.

– Ничего, разберемся, – убежденно произнес он. – Не святые горшки лепят.

Какой-то горький осадок оставил после себя этот разговор, и Макаров несколько раз мысленно возвращался к нему, пока другие мысли и хлопоты не вытеснили его из памяти.

…Зной усиливается. Правда, в конторе он не так ощутим, и Буженинов продолжает бодро щелкать костяшками. Чтобы немного передохнуть, он встает и подходит к окну. У сухого карагача спешивается всадник. Это Макаров.

«Что это он сегодня так рано», – думает Буженинов и торопливо садится за стол.

Макаров входит. С жадностью пьет воду прямо из ведра, стоящего у входа, и долго обмахивается пыльной фуражкой.

– Ну и жара, – наконец произносит он. – А у вас здесь, Буженинов, просто рай божий. Прохладно, и мухи не кусают.

Счетовод выставляет на стол бутылку молока и чурек.

– Угощайтесь.

– Спасибо, Виталий Александрович, – отказывается Макаров. – Я уже перекусил в бригаде Солдатенкова. Маруся пирогами угощала.

Макаров даже улыбается при воспоминании о чудесных жареных пирожках с зеленым луком.

– Дурак этот Солдатенков, – бормочет он, – такая девка, в нем души не чает, а он, сукин сын, хоть бы что.

Буженинов внимательно глядит на Макарова.

«Уж не для того ли ты приехал сюда, чтобы мне про какую-то Маруську рассказывать?» – думает он.

Макаров подходит к столу, устало опускается на табуретку.

– Вы знаете, Виталий Александрович, что у нас нет денег?

– Подумайте, – развел тот руками, – у меня же кассовая книга.

– И куда только Федоров растратил столько денег? Банкеты они здесь устраивали, что ли? – злобно морщится Макаров: – А мне сейчас деньги позарез нужны. Барак еще один строить нужно, пекарню, да и вообще без денег не развернешься.

– Я понимаю, – кивает головой Буженинов. – «Всюду деньги, деньги, деньги…» – дребезжащим фальцетом запевает он, протирая очки. – Какой же выход?

Макаров листает лежащую перед ним смету.

– Деньги могут быть получены только на выполненные работы, – в раздумье произносит он и вдруг решительно встает.

– Ладно, пишите, Буженинов.

Счетовод берет лист бумаги и вопросительно смотрит на Макарова. Возбужденно шагая по конторе, прораб диктует ему акт о заготовке камня, необходимого для верхнего покрытия полотна. Буженинов старательно пишет. Он знает, что никакого камня еще не заготовляли, но…

– Чертовски устал, – произносит Макаров, подписывая акт. – Сорок километров на лошади отмахал, и сейчас еще предстоит поездка в банк. А жара такая, просто мозги тают.

Он сворачивает акт, кладет в полевую сумку и решительно выходит. Буженинов подходит к окну и долго следит за тем, как всадник удаляется в клубах тяжелой желтой пыли.

После недолгого раздумья он снова берется за счеты.

– Триста шестьдесят кубометров, – бормочет он, – по шесть рублей тридцать копеек, это будет…

В конторе тихо и прохладно.

Буженинову жаль Макарова, который сейчас трясется на лошади, под палящими лучами солнца по пыльной, пустынной дороге. Еще сильней припекает солнце. Воздух становится горячим и тяжелым. Словно облитые жидким золотом, дрожат далекие горы. Небо бледно-голубое в желтоватой дымке. Сейчас бы только сидеть в прохладной комнате с закрытыми ставнями да потягивать холодный лимонад.

Разве можно работать в такую жару! Где это видано!

А люди работают и еще как! Вон на дороге по-прежнему машут лопатами землекопы, наполняя землей тачки, по-прежнему сваливают грунт в насыпь и утрамбовывают его тяжелыми деревянными трамбовками.

В бумажной треуголке важно шествует вдоль полотна Маруся. В руках у нее развевается небольшое красное знамя, на котором желтыми нитками вышиты слова: «Лучшей бригаде». Остановившись возле своей бригады, она лукаво поглядывает на Солдатенкова.

– Принимай знамя! Вручаю твоей бригаде по решению комсомольской организации. Держи, не отдавай!

Солдатенков медленно выпрямляется и вытирает мокрую грудь скомканной майкой.

– Бригада, становись! – негромко командует он.

Землекопы неохотно бросают работу, выстраиваются неровной шеренгой. Только один Дубинка усаживается на тачку и равнодушно смотрит на происходящее.

– Тебе что, особое приглашение? – поднимает на него глаза Солдатенков.

– А я не комсомолец, – усмехается тот. – Я человек беспартийный. Мне это знамя ни к чему. – Сказав последнюю фразу, он словно спохватывается и пробует обратить все в шутку. – Его твоя Маруся из наволочки сшила.

Лицо Солдатенкова покрывается густыми темными пятнами. Сдерживая себя, он подходит к Дубинке и, взяв его за грудь, с яростью встряхивает.

– Ты, стерва, – исступленно шепчет он, отбрасывая от себя побледневшего Дубинку. – Знаешь ли, что это за знамя? Ты его своей кровью поливал?

Он берет из рук ошеломленной Маруси шершавое древко и высоко поднимает над собой багровый стяг.

Странное дело – знамя словно излучает какое-то чудесное сияние, которое сейчас же озаряет хмурые, усталые лица землекопов.

– Два моих брата сложили свои головы под этим знаменем, – продолжает Солдатенков, глядя на своих друзей. – А сколько ваших братьев, и отцов, и сыновей! И вот твоих, и твоих…

Он снова поворачивается к Дубинке.

– Уходи вон из бригады! Слышишь?

Лицо Дубинки вдруг искажается. Плечи его вздрагивают, на лбу выступает обильный пот. Упав на землю, он закрывает лицо, руками.

– Хворый я, – слышат землекопы его прерывистый шепот. – В нутре печет, как железо.

Солдатенков не выдерживает. Он подходит к больному, приподнимает его.

– Сходи в контору, говорил же тебе, там аптечка есть.

А потом, опустив голову, добавляет:

– А со знаменем больше не шути. Слышишь?

– Слышу, – глухо отвечает Дубинка и, шатаясь, уходит прочь.

Бригада внимательно глядит ему вслед.

– А теперь оправдаем это доверие, хлопцы, – спокойно произносит бригадир, срывая с себя майку и берясь за лопату. – Взяли!

…Дубинка вошел в контору, остановился у дверей. В помещение никого не было, кроме Буженинова, склонившегося над своими бесчисленными ведомостями. Заслышав скрип двери, он поднял голову, мельком взглянул на вошедшего и испуганно крикнул:

– Мирский? Не может быть!

– Тш-ш, – предостерегающе поднял руку Дубинка. – Молчите.

Быстро оглядев комнату, заглянув зачем-то за шкаф и даже под кровать, он подошел к Буженинову и насмешливо произнес:

– Наш вам, маэстро, пролетарский привет! Небось не ждали? Понадеялись на четкую работу карающей десницы?

– Что вы, – растерянно бормотал Буженинов, вытирая вдруг вспотевшее лицо. – Но так неожиданно… – Он нервно захрустел пальцами. – Рад видеть старого соратника по совместной борьбе, так сказать…

– Уж так-то рады! – язвительно сощурил единственный глаз Дубинка. – Думали спокойно отсидеться до естественной смерти на двухспальной кровати?

Он вынул из заднего кармана довольно потрепанных брюк новенькую пачку «Северной Пальмиры» и с удовольствием затянулся душистым дымом.

– Осточертела проклятая махра. И вообще все осточертело до печенок. Выполняю волю пославшего меня и смываюсь к чертям из этого ада. С меня хватит.

Он вдруг рассмеялся. Буженинов вздрогнул.

– А мне чертовски везет, Виталий Александрович, – продолжал Дубинка, любуясь смущением своего собеседника. – Попадаю в такую, прости господи, дыру и вдруг – на тебе: у кормила правления старый друг и однокашник. Да вы даже представить себе не можете, как вы нам пригодитесь на этом месте. Ведь вы же министр финансов, Буженинов. Финансов! Подумайте только!

Буженинов опустил голову.

– Я отошел в сторону, – пробормотал он. – Я оставил всякую борьбу. И я думаю, что меня можно оставить в покое…

Он встал и отошел к окну. Руки его заметно дрожали.

– Вы, слюнтяй и рохля, – тотчас же подошел к нему Дубинка. – На что вы рассчитываете? Или вы забыли о своих подвигах?

Он схватил Буженинова за руку и грубо повернул его к себе.

– Да перестаньте вы дрожать, как щенок, – прикрикнул он на счетовода. – От вас даже псиной пахнет. Садитесь.

Буженинов послушно сел.

– Здесь завязывается большой клубок, коллега, – понизив голос, продолжал Дубинка. – В Ашхабаде появился Анатолий Курлатов.

Буженинов снова вздрогнул.

– Что, не ожидали? У него большие связи как здесь, так и там… – Дубинка кивнул на окно: – за границей. Он появится здесь к осени и после небольшого фейерверка под занавес организует наш переход туда.

Дубинка легко вскочил и подошел к своему смущенному собеседнику.

– А там, дорогой Виталий Александрович… Можете себе только вообразить. Вольная и свободная жизнь, вино, цветы и танцовщицы в шелковых шальварах. Нравится? – Он сурово прищурил свой единственный глаз. – Только не будьте дураком. Это все нужно заработать. Сейчас все эти фигли-мигли ваши, споры и дискуссии никому не нужны. Сейчас нашего брата проверяют по делам. Вот так.

Буженинов задвигался и захрустел пальцами.

– Можете не волноваться. Я не заставлю вас с ножом в зубах ползать в горах. Вы обеспечите нас информацией и деньгами. Понятно?

– Деньги мне не доверяют, – сразу вскочил Буженинов. – Они хранятся в деревянном ящике, а ключ держит у себя Макаров.

– Чепуха, – рассмеялся Дубинка. – Постарайтесь, чтобы к нашему отъезду в этом ящике оказалась крупная сумма. Все эти грязные бумажки мы обменяем на чистое золото. Кстати, что представляет собой ваш Макаров?

Буженинов пожал плечами.

– Крадет?

– Что вы? Он коммунист! – вскрикнул Буженинов.

– Ну, ну, – поднял руку Дубинка. – Можно его приучить к этому выгодному делу. Попробуйте.

Дубинка замолчал.

Возле конторы раздались чьи-то голоса и шаги, кто-то переговаривался уже у самых дверей.

В контору торопливо вошел шофер Яшин. Развозя по лицу грязь тыльной стороной ладони, он обратился к Буженинову.

– Прошу срочно путевой лист. Еду на горный участок с продуктами. Одну минутку, – крикнул он кому-то, стоящему за деревьями. – Сейчас иду! – Увидев, что счетовод занялся путевым листом, Яшин выпил кружку воды и вышел к машине.

– Вот что, Буженинов, – сразу же вскочил Дубинка. – Устройте меня на эту машину. Кажется, там в горах я и начну свои гастроли!..

ЯШИН ПРИХОДИТ ПЕШКОМ

– Опять у них драка, товарищ прораб, – заявила Маруся, кладя перед Макаровым листки бумаги, заполненные цифрами. – Ченцов уверяет, что бригада эти два дня вырабатывала больше, и требует, чтобы знамя отдали ему. А наш-то, сами знаете… – она потупилась, – аж зубами скрипит. Прямо за грудки друг друга хватают. Известно, мужики.

Маруся вскочила и подбежала к окну.

– Да вот они сюда идут в полном составе. Теперь вы уж сами решайте. – Она торопливо пригладила волосы перед застекленным портретом Фрунзе и отошла в сторону.

В контору вошли рабочие обеих бригад. Некоторые подошли к столу прораба, остальные устроились на корточках вдоль стен: лишних стульев и диванов в конторе не было.

Ченцов присел на табурет, освобожденный Марусей, и положил на стол грязный, захватанный руками лист бумаги.

– Вот здесь все записано, – заговорил он, стараясь не глядеть на Солдатенкова. – Можете проверить, товарищ начальник. Чисто цирк! У нас кубометров больше, а знамя у них.

Землекопы из бригады Солдатенкова загудели, но сам бригадир угрюмо молчал.

Макаров взял чистый лист бумаги и начал пересчитывать итоги последних замеров. Ему страстно хотелось, чтобы первенство осталось за Солдатенковым. «Попробуй у него знамя отобрать, – думал он. – Руку зубами отгрызет. Мужик тяжелый, неприятностей с ним не оберешься. И чего это Ченцов вдруг так загорелся?»

Макаров знал заранее, что выкладки Ченцова верны, а все-таки считал и пересчитывал. Нет, у Ченцова получалось больше.

Он так и сказал, обводя жирным кругом последнюю итоговую цифру. Ченцов, посверкивая своими маленькими глазками, победно оглянулся. Бригада его удовлетворенно загудела.

И тогда Солдатенков, до сего времени угрюмо молчавший, вдруг проговорил:

– У нас девять человек было, – произнес он злобно. – Это как же, не учитывается?

И тут всех вдруг словно прорвало.

– А мне-то что? – кричал Ченцов, вскочив с табурета. – У него люди гуляют, а я ответчик?

– Сам виноват! Следи за порядком!

– Отпустил, значит, должен за него выработать!

– Наше знамя, какие тут разговоры!

– На вот, возьми его с маслом!

– Постойте, – поднял руку Макаров, – я что-то тут не пойму. В чем дело?.

– А чего понимать? – поднял на него свои дерзкие глаза молодой бригадир. – Мы не полной бригадой работали.

– Заболел кто, что ли? – спросил Макаров.

– Нет, я Дубинку отпустил.

– Куда, зачем?

– В горы. Там у него земляк какой-то работает у геологов. А машина как раз попутная была. Тоже ведь надо человеком быть. Здесь, в этой глухомани, каждому земляку вот как обрадуешься. Хоть душу отведешь.

Макаров задумался. Это, конечно, меняло дело. Ведь состав бригады мог меняться, и за основу выработки нужно брать выработку на одного человека.

– Вот что, ребята: это меняет дело. Выработка на одного человека у Солдатенкова остается выше. И потом: давайте договоримся, товарищи. Мы не можем каждый день подводить итоги. Будем это делать два раза в месяц, а может быть, даже раз в месяц, а не то мы здесь из скандалов и ссор не вылезем. Согласен, Ченцов?

Ченцов злобно сплюнул.

– Я им еще покажу кузькину мать, – проворчал он. – Они у меня попляшут.

«Вот же зловредный старик», – подумал Макаров, пробираясь к выходу. Он встретился с сияющими, торжествующими глазами Маруси и усмехнулся: «Радуется девка, ее Сережка опять впереди!»

Уже выходя из конторы, Макаров вспомнил о письме. Его принесли еще утром, и оно лежало на столе. Виктор сразу же узнал почерк на конверте. Письмо было от Юлии. Он несколько раз писал ей, но не получал ответа. Наконец, – это случилось недели две тому назад, – пришла почтовая открытка, в которой мать Юлии сообщала ему, что все письма она переслала дочери в Москву, где та учится на каких-то театральных курсах.

Макаров не успел прочесть письмо Юлии. Он положил его в карман и вышел вместе со всеми.

– Дубинка-то твой вернулся? – спросил он, догоняя Солдатенкова.

– Вернулся, – ответил тот. – Сегодня утром.

– На нашей машине?

– Нет. Попутная какая-то. Кажется, Туркменсеры.

– Что-то нашей машины долго нет, – забеспокоился Макаров. – Еще вчера вечером должна была вернуться.

– Что-нибудь помешало, – попытался успокоить его бригадир. – Как там в горах?

– Да ничего, – замялся Макаров. – Я, признаться, в новом лагере еще не был. Сегодня обязательно поеду.

Они шагали рядом по узкой, окаймленной камышом тропинке, впереди весело и громко переговаривались-землекопы.

– Ну, как, Солдатенков? – спросил вдруг Макаров, искоса поглядывая на бригадира. – Не думаешь отсюда лыжи навастривать?

– Нет, не думаю, – серьезно ответил тот. – Я ведь понимаю – здесь большое дело делается. Трудно, а нужно. Вот закончим дорогу, деньжат немного подзаработаю, тогда и вернусь домой. Учиться поеду. Обязательно учиться буду.

– Это куда же домой?

– Я ведь рязанский, – даже удивился такому вопросу Солдатенков. – Из села Константиновка. У нас Есенин родился, прямо через улицу домишко ихний, как сейчас вижу. – Он тяжело вздохнул. – Какой певучий человек был!..

Макаров очень любил стихи Есенина и многие знал наизусть.

– Вот это здорово, – хлопнул он, по спине бригадира. – Ты нам доклад когда-нибудь сделаешь о земляке, а?

– Ну уж и доклад, – смутился Солдатенков. – Коров, правда, вместе пасли, сухую малину курили.

Они подходили уже к полотну дороги.

– Машина какая-то стоит, – показал глазами Солдатенков. – Видать, начальство приехало.

«Что за начальство?» – думал Макаров, торопясь к небольшому пикапу, стоявшему у дорожного полотна. Он никого сегодня не ждал.

Возле машины стоял молодой красивый туркмен с бритым лицом и черными выразительными глазами. На отвороте его серого щегольского пиджака алел продолговатый значок члена ЦИКа Туркмении.

Увидев Макарова, он пошел к нему навстречу и протянул руку.

– Берды Сатилов, представитель Туркменсеры. С кем имею честь?

Макаров представился.

– Вот и хорошо, – обрадовался Сатилов. – Я с вами давно встретиться хотел. Нам дорога очень нужна, очень. Как тут у вас дела обстоят? Все в порядке?

– Как будто в порядке, – ответил Макаров. – Несколько дней тому назад в горах участок открыли. Там работы по новому варианту ведем, более выгодному.

– В горах? – заинтересовался Сатилов. – Это очень хорошо. Кто же там у вас за старшего?

– Петрова, – ответил он и добавил: – Девушка, техник.

– Вы что, шутите?

– Почему шучу? – удивился Макаров. – Какая разница – мужчина, женщина? Нас всех одинаково учили. Или у вас тут не принято, чтобы женщина была начальником?

– У нас тут, – с горечью произнес Сатилов, – женщин пока что, случается, еще продают и покупают, как верблюдиц. И кстати, почти по той же цене. Но я имел в виду совершенно другое. В горах нужна твердая рука. Какой-нибудь бродяга, ошалевший от гашиша, может всполошить весь лагерь. Вы хотя бы подумали об охране?

Макаров виновато молчал.

– Сельсовет прислал людей? – спросил Сатилов, правильно истолковавший молчание Макарова.

– Все обещает, – отвернулся Виктор.

Неожиданно он увидел вдали знакомую фигуру шофера в серой кепочке блином и зеленой рубахе.

«Что там стряслось? – вздрогнул Макаров. – Почему он один? Почему идет пешком?»

– Яшин! – закричал он. – Что случилось?

Почти бегом он бросился навстречу Яшину. Ему уже хорошо видно шофера в грязных полосах и такие же грязные полосы на его рубахе. Один рукав у Яшина разорван, виднелось голое тело с содранной посиневшей кожей.

Подбежав к шоферу, Макаров в изумлении остановился: Яшин плачет. Слезы текут по его щекам и падают на раскаленную землю.

– Машину сожгли. Сожгли, гады!

Он срывает с головы кепочку и с силой швыряет на землю.

– Что произошло? – тормошит его Макаров. – Перестань психовать!

К Макарову неслышно подходит Сатилов. Он внимательно прислушивается к словам шофера.

– Разве там можно работать? – кричит тот. – Все к черту пошло. К черту!

– Толком говори! Машину проворонил, – отвечать будешь. А я тебя спрашиваю, что на участке? Где Петрова?

– Все работу бросили, ушли.

Макаров встречает внимательный, настороженный взгляд Сатилова.

«А я вам что говорил?» – как бы читает он в этом взгляде.

– Бросьте паниковать! – строго произносит Сатилов. – Расскажите обо всем по порядку.

– Какой вам порядок нужен? – снова вспыхивает Яшин. – Машину сожгли, а народ работу бросил. Нас, говорят, здесь, как баранов, перережут. Снялись и ушли.

– И Петрова? – продолжал допытываться Макаров.

– Петрова больна, – хмуро ответил Яшин. – С этого все и началось…

– Что началось?

– А вот – все. Петрова вывихнула ногу. Вывихнула или сломала, я уже точно не знаю… Решили мы ее везти сюда, в санчасть при погранотряд. Я спохватился – нет горючки. Была канистра, куда-то пропала. Схватил ведро и бегом к буровым мастерам. Пока туда-сюда, стало смеркаться. Наконец достал, ведро бензина и бегом к себе. А там такая ложбинка небольшая, а потом бугорок, а с него весь наш лагерь виден. И только я на тот бугорок взбежал, меня кто-то прямо по глазам как ударит. Бросил я ведро и бегом к машине. А она вся уже горит. Люди, рабочие наши возле нее прыгают, кричат, а что толку? Я тоже в огонь полез и вот… – Яшин показал свои обожженные, в волдырях руки. – И никто не знает, как это случилось. Вспыхнула вдруг машина, и все тут. Ни конца ни начала.

– Конец-то, пожалуй, есть, – мрачно отозвался Макаров, – проворонил машину. Я еще узнаю, что ты там у буровых мастеров делал.

Яшин стоял, потупя глаза.

Сатилов положил ему на плечо свою мягкую руку.

– Бери мою машину, Макаров. Пускай твой шофер садится Я не очень-то мастер баранку вертеть, а мой водитель больной лежит – малярия.

Макаров не успел оглянуться, как Яшин, подняв капот, уже вертел ручкой. Мотор глухо заработал.

– Яшин, – кричал Макаров, – слетай на заставу, за врачом. Вот записка, чтобы в один момент.

– Я считаю, что это кто-то кому-то сигнал подал, – говорил Сатилов, усаживаясь в кузове рядом с Макаровым. В кабине устроился военврач Грибенко. – Сигнал это, Макаров. Машину эту не упрячешь, о ней широко станет известно. И вот тот, кого это касается, поймет его!

Макаров сразу же вспомнил посещение погранзаставы, сверток, лежавший в углу, и зябко передернул плечами.

Когда, они приехали на участок Петровой, уже смеркалось. Здесь, в ущелье, окруженном горами, было совсем темно. Откуда-то, очевидно из поселка Горного, доносился собачий лай и едва уловимый запах кизякового дыма. На небольшой площадке стояла кибитка. Возле нее лежал верблюд и, изогнув шею, жевал свою жвачку.

Вокруг было спокойно.

«Что это? – подумал Макаров. – Может ничего этого и не было? Бред какой-то!..»

Но тут же увидел чуть поодаль обгоревший кузов машины. А куда же девались люди?

– Кто здесь? – услышал он чей-то оклик.

Навстречу Макарову торопливо шел высокий худощавый юноша, с тесно сдвинутыми бровями, в большой белой папахе. Макаров сразу же узнал Мамеда, бурового мастера, которого он взял из геологической разведки в качестве проводника. Макаров горячо пожал протянутую руку.

– Куда народ девался? Где Петрова? Где Костенко?

– Это безобразие, товарищ начальник, – заволновался Мамед. – Сколько ей ни говорил, сколько ни уговаривал, не послушалась, ушла.

– Ушла?

– Уползла, можно сказать, – махнул рукой Мамед. – Нога ведь болит.

– Зачем же она ушла?

Мамед развел руками.

– Какой-то там вариант новый нашли, съемку делают. И Родионов там. Да вот он, кажется, идет.

Во тьме послышались шаги, к кибитке подошел Родионов с ружьем за плечами и двумя фазанами в руке.

– Разводи костер, Мамед! – крикнул он, не заметив Макарова. – Шашлыки жарить будем.

– Что это делается? – задыхаясь от злости, набросился на него Макаров. – Бандиты машину жгут, люди разбегаются, а вы охотой занимаетесь?

Родионов тяжело дышал, запыхавшись, от быстрой ходьбы.

– Я этих петушков, товарищ начальник, на обратном пути подстрелил, – спокойно ответил он. – Так сказать, в нерабочее время. А что касается машины… – Десятник передохнул, снял с себя поклажу и уселся на камень. – Я в тридцатом году, два года тому назад, в Каракумах, под Дербентом, два дня от басмачей отстреливался. Самое главное, воды не было – хоть плачь. А вы говорите – машина. Да чтобы какое-то вражье отродье, какая-то кулацкая морда… – Родионов даже задохнулся от злости. – Я бы его, гада, своими руками… Даже не пикнул бы у меня. Вот! А паниковать, как ваш Яшин, не буду. – И небрежно бросил на лету: – Ну, чего ждешь? Разводи костер, говорю.

«Кажется, я и впрямь распетушился не в меру», – подумал Макаров.

– Где Петрова? – спросил он у Родионова.

– Костенко ее тащит. Вот упрямая! И сами бы управились без нее.

– Пойдемте навстречу, – обратился Макаров к врачу. – Поможем.

– Не надо, – остановил их Родионов. – Вот они уже идут.

В тишине явственно послышались голоса Натальи и-Николая.

– Ну как, легче?

– Не знаю, кажется легче.

Макаров снова взорвался.

– Вы с ума сошли! Кто разрешил ходить с больной ногой?

Николай бережно опустил на кошму возле кибитки почти висевшую на нем Наталью и выпрямился.

– Ты понимаешь… – начал было он.

– Ничего не понимаю! – грохнул Макаров. – К ней врача везут, а она в горах разгуливает.

Возле кибитки вспыхнул разведенный Мамедом костер и осветил раскрасневшееся лицо Натальи.

– И вовсе не разгуливаю, – так же сердито ответила она. – Мы новый вариант нашли.

– Вариант я вам дал, – перешел на «вы» Макаров.. – А вы потрудились съемку сделать?

– Никуда ваш вариант не годится, – тоже переходя, на «вы», – отрезала Наталья. – Вариант называется! Сплошные скальные работы.

– Наталья! – осторожно вмешался Николай.

– А что с народом, где люди? – добивался Макаров.

– Вон люди, – махнула рукой во тьму Наталья. – Ужин себе готовят.

В темноте мелькали фигуры людей, слышались голоса, кое-где виднелся огонь.

– Яшин говорил, рабочие бросили работу, – озадаченно произнес Макаров.

– Бросили, – сердито откликнулась Наталья. – А я их уговорила.

– Вот что, товарищи, – сказал вдруг стоявший в стороне военврач. – По-моему, мне давно пора лечить ногу.

– Да, да, – спохватился Макаров, – пожалуйста.

Только тут он вспомнил о стоявшем рядом Сатилове. Тот широко улыбнулся и вполголоса произнес:

– Хорошие у вас люди, очень хорошие. Ну, а теперь нам нужно расстаться. Пойду на рудник. Мы с вами сейчас находимся на богатейшем в стране месторождении серы.

Голос Сатилова звучал приподнято и торжественно.

– Нужно, чтобы все люди знали, – продолжал он, – какое большое дело совершают они. Это придаст им силу в работе.

Он протянул Макарову руку и, отведя его в сторону, шепнул:

– А девушке все-таки оставаться здесь не следует. Как вы думаете?

Макаров неопределенно пожал плечами.

– Да, да – заторопился Сатилов. – А с машиной я вам помогу. Ничего не поделаешь: несчастный случай.

Военврач между тем осматривал ногу Натальи и озабоченно морщил брови.

– Что там? – наклонился Макаров.

– Нога опухла, но не сломана. И нужно же было вам еще бродить по горам!

– Мне легче стало, – оправдывалась Наталья. – Он сам бы не справился.

Врач взял ногу за ступню и с силой дернул. Наталья глухо вскрикнула, лицо ее покрылось потом.

– Молодец! – удивился врач. – Я знавал здоровенных мужчин, которые теряли сознание при этом. Характерец!

– Какой там характер! – пошутил Макаров. – Чуть не плакала, когда Куркин намусорил в конторе после уборки.

– Я не потому плакала, – снова блеснула глазами Наталья и отвернулась.