Текст книги "Там, где была тишина"
Автор книги: Евгений Кривенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
НАХОДКА В ТУГАЯХ
Поезд, постояв ровно минуту, ушел на Сталинабад. Из вагона торопливо вышел невысокий человек в черном костюме и серой фетровой шляпе и, минуя крайние пустые мазанки, зашагал по направлению к реке. В руках у него был небольшой сверток. Он, видимо, боялся лишних глаз, так как несколько раз оглянулся по сторонам. Но вокруг никого не было.
Поезд ушел, и тишина вновь плотно нависла над землей. Через несколько минут неизвестный подошел к камышовым зарослям, окаймлявшим берега Аму-Дарьи. Прежде чем войти в тугаи, как здесь называют густые заросли, возникшие на иловых отложениях, он еще раз огляделся, а затем решительно шагнул вперед.
Камыши зашумели своими пушистыми метелками и вскоре вновь затихли. Стояла мертвая тишина. Лето в разгаре. Горячие солнечные лучи щедро согревают и окрестные горы, на склонах которых пасутся овечьи стада, и ровные, как стол, такиры, поросшие кустиками полыни, и солончаки, и густую поросль тугаев. Неподвижно стоят камыши, чуть-чуть покачивая свои еще тугие, не распустившиеся метелки. То поваленные набок, то стройные и прямые, они образуют густые заросли, размежеванные речными протоками да кабаньими тропами. Свои длинные саблевидные листья они купают в коричневой, шоколадной аму-дарьинской воде. За камышовыми стенами – протоки, излучины, старицы, глухие озера.
Есть где спрятаться любому хищнику!
Над густыми переплетшимися зарослями здесь и там поднялись высокие тополя-туранги.
Тихо вокруг, но когда прислушаешься внимательно, то услышишь скрытое биение жизни.
Вот плеснул на реке золотой сазан, и тотчас же в зарослях раздалось квакающее пенье маленькой камышовки. А вслед за нею заскрипели в густой траве яркие длиннохвостые фазаны.
Крякают утки, высиживающие на болотистых островах свои зеленоватые яйца. Взмахнув огромными крыльями, взлетела белая цапля, прежде неподвижно стоявшая на кочке. В небе поют степные жаворонки-джурбаи, проносятся белые чайки и быстрокрылые ласточки.
Приглядись повнимательней, и ты увидишь, как переползает, извиваясь, змея, недавно сбросившая свою шкуру. По скользкому камышовому стеблю поднимается кверху волчонок, – маленькая цапелька, охотник за птичьими гнездами. А если углубиться дальше да пройтись потайными тропами, то можно услышать и грозное хрюканье дикого кабана, а не то и встретиться, чего доброго, с огромной полосатой кошкой – туранским тигром.
А можно еще услышать здесь, в этой глухомани, и другие осторожные, крадущиеся шаги, непохожие на звериные. Многое таят в себе дикие тугаи…
Солнце жжет нестерпимо. Наталья и Макаров стоят в самом конце уже подготовленной насыпи, на тридцать пятом пикете. Впереди – ведут разбивку Родионов и Назаров. Еще дальше маячит красная футболка Серафима. Он держит перед собой полосатую рейку и покачивает ею – от себя и на себя.
Наталья прильнула к окуляру нивелира. Она делает контрольную нивелировку.
– Жарко, – говорит она, отбрасывая со лба взмокшую белую прядку, и вздыхает: – Вот бы сейчас мороженого!
Макаров вспоминает полтавских мороженщиков, развозивших свою холодную, сладкую продукцию в специальных тележках на «дутиках». В тележках стояли банки с мороженым, розовым – клубничным, и кремовым – сливочным.
Он ясно представляет себе, как мороженщик выгребает из банки ложку розового мороженого и накладывает его на круглую вафлю. Сверху прижимается вторая вафля – и ешьте на здоровье.
– Нашла, что вспомнить! – хмуро откликается он. – Ты бы лучше за разбивкой проследила!
Наталья отворачивается.
Макарову становится жаль ее. Она в беленьком, сотни раз стиранном сарафане. Плечи у нее стали почти черными от загара, да и лицо тоже. Ямочки на щеках исчезли. Только по челке на крутом лбу да по частому помаргиванию можно узнать прежнюю Наталью.
Работе она отдается всей душой. Тут уж ничего не скажешь. Как-то ночью ему пришлось быть невольным свидетелем одного интересного разговора.
Он внезапно проснулся, разбуженный негромкими голосами. По голосам он понял, что это говорят Наталья и Николай, вернувшиеся с горного участка дороги, где Макаров собирался развернуть работы. Наталья и Николай делали там нивелировку по трассе нового варианта.
Склонившись над столом, – Макаров ясно видел их тени на стене, – они подсчитывали отметки и что-то вычерчивали. И что-то у них, судя по всему, не клеилось.
– Какая у тебя отметка? – шепотом испуганно спросила Наталья.
– Шестьсот тридцать девять над уровнем моря, – так же шепотом ответил Николай.
Во время съемки он шел вторым нивелировщиком, то есть делал контрольную нивелировку.
– А у меня семьсот десять! – почти закричала Наталья.
«Ого!» – подумал Макаров.
В комнате надолго воцарилось молчание. Потом послышались какие-то странные всхлипывающие звуки.
– Не будь дурой, – растерянно проговорил Николай. – Подумаешь, беда!
– Беда, беда, – всхлипывала Наталья. – Я за съемку отвечаю.
– Сами нахомутали, сами и исправим, – уговаривал ее Николай.
– Исправим! Он же сказал, сегодня сдать работу.
– Поедем сейчас, – возбужденно зашептал Николай. – Петьку уломаем. Все на месте уточним, а к обеду вернемся. Он и знать ничего не будет!
Макаров, улыбаясь, с закрытыми глазами, слушал этот разговор. Было ему радостно и немного грустно. Ну, вот, – думал он, – теперь ты уже не Витька-корешок, а только «он». Правду говорят: «Дружба дружбой, а служба службой». Как ни вертись, а «служба» создает между ним и его товарищами невидимую, но крепкую стену. Ну что ж, это, во всяком случае, лучше слюнявого панибратства. Ведь их прислали сюда дело делать, а не в бирюльки играть. Молодцы ребята, хороню относятся к своей работе, с огоньком. Но неужели они уговорят Яшина ехать ночью в горы? Он ведь парень с ленцой, да и трусоват.
На дворе вскоре раздается фырканье мотора. Уговорили, черти! Водки, что ли, пообещал ему Николай привезти?
Макаров с лаской смотрит на Наталью, записывающую очередную отметку. Но что это с ней сегодня такое? Ходит она как в воду опущенная.
– Ты что, Наталка, не заболела, часом? – спрашивает он.
– Нет, ничего, – отвечает она и, ловко подхватив треногу на обожженные плечи, уходит вперед.
Макаров вспоминает, как на практике, где-то невдалеке от Павлограда, он шутя привлек к себе Наталью во время вечерней прогулки. Она сразу же прижалась к нему, а потом вырвалась и убежала. Несколькими днями позже он, так же расшалившись, пытался поцеловать ее. Наталья, вдруг побледнев, оттолкнула его.
– Не надо, – слабо прошептала она. – Потом.
Это заставило его пристальней присмотреться к ней. Ему не трудно было догадаться, что она испытывает к нему какие-то чувства. «Вот еще глупости, – подумал он тогда. – Мы же товарищи!»
Макаров знал, что Наталью любит Николай. Любит молчаливо и терпеливо, ничем не выдавая своей любви. На вечеринках он всегда усаживался в каком-нибудь темном уголке и не сводил с нее тоскующих, влюбленных глаз. Знала ли она об этом? Конечно, знала.
В последнее время она оказывала Николаю особое внимание. Ей доставляло большое удовольствие давать ему различные поручения, которые он с охотой выполнял во время своих непрерывных разъездов. Он привозил ей какую-то особенную шерсть, нитки мулине, пуговицы и прочую мелочишку. Она с нетерпением ждала его приезда, и когда Николай, запыленный, измученный, появлялся в дверях конторы, Наталья, не скрывая радости, всплескивала руками и бросалась ему навстречу.
«Ну и пусть, – думал Макаров, – может, еще слюбятся».
– О чем задумались, прораб? – услышал он чей-то приятный голос и обернулся.
К нему приближалась Маруся из бригады Солдатенкова. Она прилепила к переносице обрывок бумаги, видимо опасаясь за цвет своего лица, и небрежно вертела на плече черенок лопаты, словно какая-нибудь дачница зонтик.
– Людей жду, – серьезно ответил Макаров. Он почему-то смущался в присутствии этой смешливой черноглазой красавицы. – Должны сегодня люди прибыть, завербованные. Будем в горах участок открывать. Поедешь туда?
– За своим бригадиром хоть в огонь, хоть в воду, – громко ответила Маруся, стараясь, чтобы ее услышал Солдатенков.
Тот услышал и сердито отвернулся.
– Вы что это с Наталкой поругались? – неожиданно спросила Маруся.
– Нет, что ты, – удивился Макаров. – Откуда ты это взяла?
– А она сейчас мимо меня пробежала, как оглашенная. Только глазами сверкнула. Я уж думала это вы… – Она немного помолчала и тихонько добавила: – Вы ее не обижайте, прораб. Она у нас хорошая.
– Маруся! – раздался резкий окрик.
Девушка только бровью повела.
– Ревнует, – кивнула она в сторону Солдатенкова и пошла к бригаде.
А работы идут своим чередом. На дороге особенно азартно соревнуются две бригады – Ченцова и Солдатенкова. Ченцов работал хорошо и неплохо зарабатывал. Но была, у него одна слабость – карты.
Получив получку, он сейчас же садился за «двадцать одно» и играл до тех пор, пока не проигрывался в пух и прах. В день получки он обычно приобретал на складе новую спецовку, брезентовые сапоги, а на следующее утро являлся к Макарову в своем старом, латаном обмундировании и покаянным голосом просил десятку, чтобы «опохмелиться».
– Ты же вчера получил зарплату? – удивился в первый раз Макаров.
– Все пропито сполна, – уныло отвечал Ченцов, почесывая затылок. – В очко сыграли, выпили по маленькой. Сам понимаешь…
Так повторялось почти каждую получку.
Рядом с ним работала бригада Сергея Солдатенкова – молодого русоволосого рязанца, высокого, плечистого парня с резко очерченным ртом и серыми дерзкими глазами.
Солдатенков изо всех сил старался опередить Ченцова.
Макаров распорядился установить возле участка бригады, идущей впереди, фанерный щит с надписью красной краской: «Пятилетку в четыре года». Вот уже пятый день бригада Солдатенкова держит его у себя.
Ченцов зорко следит за тем, что происходит на участке Солдатенкова. Оба бригадира чутьем угадывают, кто больше выбросил земли и вырвался вперед.
Сегодня, как видно, впереди Ченцов, потому что Солдатенков, голый до пояса, вот уже второй час не разгибает спину и не объявляет долгожданного перекура.
Лицо его со свалявшимися на лбу потными волосами и грязными пятнами на щеках не предвещает ничего доброго.
– Навались, ребятушки, – хрипло бросает он, взмахивая лопаткой. – Отдыхать на том свете будем!
– Перекурить бы, – жалобно тянет какой-то молоденький парнишка в лаптях и рваных брюках, берясь за наполненную доверху тачку.
– Вот уж курильщик нашелся! – беззлобно шутит Солдатенков. – Давай, шевелись, на штаны заработаешь!
Маруся пристально, с усмешечкой смотрит на парнишку. Лоб ее прорезает тоненькая морщинка. И вдруг в воздухе, как жаворонок, взлетает частушка:
Горы синие видны,
Мы с тобою маемся.
Заработай на штаны,
Пойдем обвенчаемся.
Все хохочут. Обиженный парнишка замахивается на Марусю лопатой, потом, широко улыбаясь поплевывает на руки и азартнее принимается за работу.
Один из землекопов, – видимо новичок, только сегодня прибывший на стройку, – вдруг бросает лопату и садится на землю.
– Может, поспать захотелось? – обращается к нему бригадир. – Так я за перинкой сбегаю.
Землекоп сердито отплевывается.
– Вот человек, и умереть не даст спокойно.
Один глаз у новичка закрыт. В другом недобрый огонек.
– Живот болит, понятно?
– У нас не богадельня, – гремит Солдатенков. – Вали за расчетом!
Одноглазый встает и молча берется за лопату. Лицо Солдатенкова смягчается.
– Сходи в контору, там аптечка есть. Шагай, Дубинка.
– К кому там обратиться? – все еще хмурится одноглазый.
– Счетовода спросишь – Буженинова, – вставляем Маруся, – высокий такой мужчина, с козлиной бородкой.
Дубинка на минуту замирает, словно не веря своим ушам, а затем с азартом принимается копать землю.
– Немного полегчало, – заявляет он. – Потом схожу.
– Перекур! – тоненьким, злорадным голосом объявляет Ченцов. – Садись, ребята, отдыхать, посмотрим, как солдатушки втыкают. Чисто цирк!
– Что это вы, Солдатенков, палку перегибаете? – отводит в сторону бригадира Макаров, наблюдавший за работой. – Людям отдохнуть нужно.
Солдатенков яростно, со всего размаху втыкает в землю лопатку. Лицо его, в грязных подтеках, гневно искажено.
– Снимай с бригадирства, – злобно шепчет он ошеломленному Макарову. – Я за работу ответчик. Понятно?
– Черти! – сердится Макаров. – Никакого порядка не соблюдают.
Он поворачивается в сторону станции и видит приближающуюся группу рабочих.
«Николай завербованных ведет, – догадывается он. – Вот хорошо, мы их отсюда прямо на горный участок и перебросим».
Люди приближаются. К Макарову подходит Николай, вытирая фуражкой потное, усталое, но довольное лицо.
– Прибыло семьдесят человек, – докладывает он. – Узнаешь главного закоперщика?
Макаров смотрит на стоящего впереди паренька в рваном халате и шляпе. Да это же Куркин!
– А быстро ты, Куркин, с Турксиба смотался, – язвительно произносит Макаров. – Выходит, и там рубли короткие?
– А я до него не доехал, – мрачно отвечает Куркин и кивает на Николая. – Вот он меня обратно сманил. Теперь уже работать буду.
Прибывшие тем временем смешались с работающими, и между ними завязался оживленный разговор.
– Людей этих сейчас же начнем перебрасывать в горы, – говорит Макаров. – Там для них кибитки устанавливают. Ты пока вместе с Натальей будешь. Договорились?
Николай изумленно смотрит на Макарова.
– Наталья сегодня в горы поедет?
– А как же? – удивляется в свою очередь Макаров. – Она же начальник участка!
Николай опускает голову.
– Наталья сегодня именинница, – тихо произносит он.
Макаров чувствует, как лицо его заливает краска.
«Как же я забыл! – злится он сам на себя. – Так вот почему у нее такое настроение».
Макаров внимательно глядит на Николая, держащего в руке какие-то свертки.
– Ты что это ей купил?
– Ничего особенного, – смущается Костенко, – чемоданчик такой спортивный, правда, без ручки, последний попался в Кагане и сапожки мягкие.
– Ну, вот что, – решительно произносит Макаров, – чемоданчик этот самый, калеченый, ты себе оставь, а сапожки мне уступи. Я ведь ее от имени всей дороги поздравлять буду.
И вот первый праздник у молодых дорожников. Контора преобразилась. Мопровский плакат, украшающий стену, перевернут, и на оборотной белой стороне начертано: «Привет имениннице Наталье!» (Это Симка постарался). Столы накрыты чистыми газетами, и на них праздничное угощение – плов, собственноручно приготовленный Родионовым, свежая брынза и приятно пахнущие чуреки.
Все приглашенные в сборе. Наталья, в новом розовом платье, сидит посредине и смущенно моргает, чаще, чем обычно.
Макаров произносит первый тост.
– В свои девятнадцать лет, Наталья, – говорит он, подняв граненый стакан, – ты могла бы сидеть возле папы и мамы, заниматься вышиванием и штопкой. Многие делают так. Даже бравые хлопцы, если внимательно приглядеться, порой занимаются этим богоугодным занятием. Есть люди, которые никак не хотят брать на свои плечи лишнюю нагрузку. Но ты ее, Наталья, взяла. И за это мы тебя любим и уважаем.
Все поднимаются и тянутся к Наталье со своими рюмками и стаканами. Она раскраснелась и стала совсем хорошенькой. Николай не сводит с нее восторженных глаз.
Теперь уже тосты следуют один за другим. Пробуют свои голоса певцы, скоро зазвучит стройная песня.
Входит Борисенко, один из главных организаторов празднества. Он в широченных полотняных штанах и вышитой сорочке – настоящий запорожец. В руках у него какие-то бумажки.
– Принято по радио, – торжественно провозглашает он, требуя тишины и порядка. – Слушайте все! – И сейчас же озабоченно озирается. – А где же штрафная?
Ему подносят штрафную. Он выпивает, вытирает рукавом рот, тянется к закуске.
– Слушайте все, – повторяет он. – Чрезвычайные и экстренные депеши в адрес именинницы. Оглашаю в порядке поступления.
Наталья изумленно смотрит на кладовщика.
– Телеграмма номер один, – разворачивает Борисенко бумажку: – «Дорогая Наталочка мы сегодня вместе с тобой обнимаем тебя и целуем береги себя. Твои папа и мама».
Наталья выбегает из-за стола и выхватывает из рук Борисенко телеграфный бланк. Отбежав в сторону, она прижимает его к губам. На глазах ее выступили слезы.
Борисенко, видно, не ожидал такой бурной реакции. Он смущенно посапывает, разглаживая усы, а затем берется за другую бумажку.
– Увага! – поднимает он руку. – Весточка от друзей-товарищей.
Развернув бланк, он громко читает:
– «Привет Наталье всем азиатам коллектива днепростроевцев. Жмем лапы вызываем социалистическое соревнование. Женя Боря Косой».
– Ой! – вскрикивает Наталья, снова бросаясь к Борисенко. – Не забыли, черти!
– И нарешти, остання, – торопливо произносит Борисенко, разворачивая еще один телеграфный бланк. – С самого края земли: «Дальневосточный привет Петровой в день ее рождения, – читает он, – от строителей нового комсомольского города. Тарас и Нюра Овчаровы».
– Поженились! – вскрикивает Наталья, сияющими глазами глядя на Макарова. Его, как и всех, взволновала эта сердечная перекличка друзей, разбросанных по всем концам огромной страны, занятых великими делами первой пятилетки.
– Твое здоровье, Наталья! – снова поднимает он стакан.
Настроение у всех прекрасное. За столом уже звучат песни. Каждый спешит рассказать какую-то занятную историю.
Макаров совсем растаял. Все кажется легким и простым.
«Что это там толковал Федоров? – самодовольно улыбается он. – Нашел кого пугать. Все будет в порядке. И проект переделаем, и дорогу построим. Подумаешь – трудности!»
Он с любовью приглядывается к своим товарищам и соседям по столу. Ему приятно думать о том, что он здесь самый старший. Какой-то густой розовый туман обволакивает его, и он словно плывет куда-то в этом густом тумане.
Но дела возвращают на землю. Борисенко трогает его рукой и глазами показывает на дверь.
– Что там? – спрашивает Макаров.
– Вас кличут, – негромко отвечает кладовщик, старательно пережевывая сало.
За дверью стоит молодой красноармеец с широким добродушным лицом, усеянным веснушками.
– Товарищ прораб, – вытягивается он, – вас вызывает начальник заставы.
– Это что еще за новости? – сразу же скисает Макаров. – Чего это у него там загорелось? Слушай, друг, – обращается он к посыльному, – может, хлопнешь стопочку с дороги?
Красноармеец почтительно улыбается.
– Нам нельзя – потому служба. И вообще, товарищ начальник, в погранзоне продажа и распитие спиртных напитков строго запрещены…
И вот Макаров в кабинете начальника заставы – мадьяра Сабо.
Сабо, круглоголовый и черноволосый, с черными, горящими глазами, выходит навстречу Макарову, торопливо застегивая ворот гимнастерки…
Застава, состоящая из нескольких кирпичных домиков и конюшен, расположена на самом берегу реки, невдалеке от переправы. Из окна Макарову хорошо видны огромные абрикосы, на которых уже дозревают янтарные плоды. Во дворе, в тени деревьев, за большими столами стоят пограничники, занятые чисткой оружия. Звучит песня:
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися!
Слышны громкие голоса, ржанье лошадей, слова команды – застава живет своей жизнью…
Сабо берет Макарова за руку и отводит в угол, где на табуретке лежит какой-то сверток.
– Вот полюбуйся, – произносит он с заметным акцентом. – Это мои ребята в камышах нашли.
Он брезгливо разворачивает находку. В свертке – темный костюм из добротного материала, шляпа и желтые туфли.
Макаров все еще ничего не понимает.
– К тебе сегодня на работу сколько человек поступило? – спрашивает Сабо.
– Человек тридцать, сорок, – задумывается Макаров.
– А уволилось?
– Уволилось человек двадцать.
– Вот видишь, – качает головой начальник заставы. – Попробуй, найди этого хлюста. А ведь он у тебя спрятался!
– У меня? – удивляется Макаров.
– Конечно, больше ему податься некуда. У геологов все на глазах – там чужой человек сразу виден. За границу он не ушел, зачем бы ему тогда понадобилось переодевание? А у тебя на дороге разлюли-малина…
– Какая еще малина! – пробует обидеться Макаров.
– А вот я тебе скажу какая, – сдвигает брови Сабо. – У тебя пропуск в погранзону есть?
– Есть.
– А у людей, рабочих?
Макаров мнется.
– То-то и оно, – хмурится начальник заставы. – Я, конечно, не бюрократ, понимаю, – где тебе на всех пропуска-то достать. А дорогу строить нужно. Вот и выходит, что у тебя для всей этой погани, которая бежит от справедливости и расправы, самое подходящее место.
Сабо легко вскакивает и подходит к окну.
– Смотри, Макаров, в оба, – глухо произносит он. – Обстановка здесь очень сложная. – Немного подумав, он повторяет: – Очень сложная!
Макаров смущен. Розовый туман, только что окружавшей его, куда-то испарился. Он вспоминает свои радостные мысли и горько усмехается.
