Текст книги "Там, где была тишина"
Автор книги: Евгений Кривенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Растерянным взглядом смотрит Макаров на сближающиеся бригады. Скоро завалу будет конец. А может быть, все это и не нужно? Может, напрасно трудились сотни людей, позабыв об усталости. Ведь новая трасса еще не утверждена. Вот уже пять дней, как уехал в Ашхабад Николай Костенко с новым проектом, а оттуда ничего нет, ни письма, ни телеграммы.
Сюда пришли люди. Поможет быть, все это напрасно.
Как это напрасно? Разве могут не утвердить? Неужели не поймут нового проекта?
«Должны утвердить», – убеждает он себя. А в сердце шевелится червячок…
…Добрая сотня кепок и тюбетеек взлетела на воздух, когда Сергей Солдатенков со своими хлопцами разобрал и отбросил последние камни на своем участке и подошел к красному знамени.
Сам же Солдатенков вытер лицо грязным платком и с удивлением оглянулся назад.
– Четыре сбоку и ваших нет! – произнес он, устало улыбаясь. – Шабаш, ребята!
А со стороны станции мчится машина. Макаров всматривается: это Петро дает полный газ. Такир ровен, как бильярдный стол, да еще словно уложен паркетом – такие ровные трещинки покрывают его. Давай газ на полную железку, чтобы ветер, как сумасшедший, свистел и выл в узкой кабине!
Машина подъезжает к началу завала.
Увидя, что завал разобран, Яшин дает гудок. Словно салютуя, продолжает гудеть, медленно проезжает по только что расчищенной трассе.
– Салют наций! – кричит Наталья. – Молодец, Яшин!
Машина подъезжает к последней перемычке. Все торопятся, чтобы дать ей дорогу, Ченцов отбрасывает последний камень.
– Пожалуйста, – говорит он шоферу и вскакивает на подножку.
Машина проезжает вперед и останавливается. Яшин выскакивает из кабинки и, сильно хлопнув дверцей, подбегает к Макарову.
– Вам телеграмма, товарищ начальник, – говорит он, протягивая телеграфный бланк.
Макаров разворачивает бумажку, и ноги его медленно наливаются свинцовой тяжестью. На бланке четко выделяются написанные чернилами слова:
«Проект завалили подробности месте Костенко».
…Ярко светит солнце. Возле Агафьи Силовны толпится народ. Звенят металлические тарелки и котелки.
Небо чистое-чистое. Только маленькое облачко у вершины Кугитанга незаметно разрослось и теперь похоже на большого бурого косматого медведя.
Часть вторая
ДЕВУШКА ИЗ ЧАЙХАНЫ
По пустынным барханам убегает на север дорога. Она ведет в далекий город Чарджуй. Путнику, едущему из Керки, трудно остановить на чем-либо свой взгляд. Барханы, барханы да тощие кустики полыни.
Но примерно в пятнадцати километрах от Керки вдали на горизонте появляется какое-то высокое сооружение.
Оно по мере приближения становится все больше и больше и, в конце концов, принимает облик высокого куполообразного здания цвета пустыни.
Никто не знает, когда и в честь кого оно построено. Говорят, что это мавзолей Аламбердара, что означает знаменосец. Но кто был Аламбердар – неизвестно.
Добрую тысячу лет стоит это здание, ревниво храня свою тайну. А вокруг него – глухая тишина.
…Был поздний июльский вечер, когда у мазара Аламбердара остановилась дребезжащая эмка. Из нее кряхтя вылез Керим Ниязов.
– Поезжай вперед, – приказал он шоферу. – А я пройдусь немного. Ноги затекли.
Когда машина, поднимая клубы пыли, ушла вперед, Ниязов огляделся и зашагал ко входу в мавзолей.
– Входи, входи, – раздался внутри голос, такой гулкий и сильный, что Ниязов отшатнулся.
– Салям! – произнес он.
Оглядевшись вокруг, Ниязов нерешительно вошел под высокие своды. Прямо против входа он увидел продолговатую каменную плиту, из-за которой навстречу ему вышел человек, одетый в полувоенную форму.
– Салям, йолдаш, – произнес он, протягивая руку.
– Йолдаш Курлатов? – удивился Ниязов, также протягивая руку.
– Он самый, – засмеялся Курлатов, обнажая мелкие острые зубы. – Старый друг лучше новых двух, верно, папаша?
Ниязов все еще робко озирался по сторонам.
– Меня машина ждет, – произнес он, присаживаясь на каменную плиту.
– Встань, нечестивец, – раздался глухой старческий голос, заставивший вздрогнуть и вскочить Ниязова. – Как смеешь ты садиться на место погребения великого Аламбердара, поднявшего знамя борьбы против подлых пришельцев, врагов ислама?
Ниязов почтительно поклонился в том направлении, откуда прозвучали эти гневные слова.
Наступила томительная тишина. Курлатов негромко кашлянул и, выразительно поведя плечом в дальний, погруженный во мрак угол, произнес:
– Слушай, что будет тебе говорить наш гость.
Ниязов вновь робко и почтительно поклонился.
– В твоих владениях, под самым твоим носом творятся омерзительные дела, – зазвучал тот же старческий голос. – Русские роются в наших священных горах. Что они ищут там? Наши богатства. Все, что таят горы, принадлежит аллаху. Пришельцы нашли в горах серу. Они ее искали всюду и нашли в сердце Каракумов, а теперь – в горах Кугитанга. Эта сера не должна попасть в их руки. Слышишь ли ты меня, человек?
– Слышу, – склонился Ниязов. – Что я должен делать?
Курлатов незаметно толкнул низко склонившегося Ниязова. Тот понял: вопросы задавать нельзя.
Из темного угла вышел высокий седобородый старик. Голова его была закутана в чалму.
– Они собираются провести в горах дорогу и взорвать скалу, на которой погребены останки имама Саида. Ты поплатишься своей головой, если они сделают это. Я все сказал. Прощайте…
Старик приложил руку к груди и вышел.
– Это высокий гость, – тихо зашептал Курлатов. – Очень высокий. Он прибыл оттуда, – кивнул в сторону границы. – Он облечен очень высокой властью и силой.
Где-то вдали послышался неясный топот.
– Ну вот, – развязно хлопнул по плечу своего собеседника Курлатов. – Теперь садись, йолдаш, поговорим.
Он уселся на каменное надгробие и, встретив удивленный взгляд Ниязова, рассмеялся.
– Садись, садись, плевать я хотел на всю эту чепуху.
– Что ты! – испуганно вскрикнул Ниязов.
– Брось притворяться, – сухо отрезал Курлатов. – Все мы такие верующие. – лишь бы побольше заработать. Как говорится, яхши яман – клади в карман. А платят они хорошо.
Он тихо рассмеялся.
– Теперь слушай. Главное вот что. Вопрос о том «кто кого?» еще далеко не решен. Может быть, через год, а может, через десять, но они там, за горами и морями, поднимут этот вопрос, как теперь говорят, на должную высоту. И вот тогда с нас спросят: а что сделали вы? Я вскоре ухожу туда, – он снова кивнул в сторону границы. – С отчетом. Там будут спрашивать и о тебе. Нужно помешать им в добыче серы и других ископаемых. Помешать! Как? Подумай сам. Голова у тебя на плечах есть, вот и думай. К кому обращаться за помощью, ты знаешь. А пока на вот, получай.
Он вынул из кармана тяжелый сверток и передал Ниязову.
– На карманные расходы, – снова оскалил он мелкие зубы. – Ну, топай, старик. Да, чуть не забыл! Вот что, – снова нерешительно заговорил он, закуривая. – Со мной девчонка одна была. Я предложил ей перейти границу. Она решительно отказалась. Я оставил ее на станции Мукры. Возможно, она появится на дороге. Макаров ей знаком. Так вот, смотри, старик, чтобы волос не упал с ее головы. Понятно?
– Я понимаю, – глухо буркнул Ниязов, прислушиваясь. – Моя машина идет. Прощай.
– Прощай, – откликнулся Курлатов.
Над мазаром Аламбердара стояла полная луна…
…День начался чертовски плохо. Едва рассвело, в контору прибежал запыхавшийся Серафим в своей неизменной красной футболке и сообщил Макарову, что туркмены волынят.
– Какие туркмены? – не понял Макаров.
– Рабочие, землекопы, – досадливо скривился десятник. – На участок вышли, но объявили, что работать не будут. Вас ждут, понятно?
– Чего это они? – спросил Макаров, чувствуя, как болезненно сжимается сердце.
– Не знаю…
…Отказавшиеся работать местные жители сидели на корточках, расположившись полукругом невдалеке от только что насыпанного полотна. Они сидели молча и, казалось, совершенно равнодушно поглядывали в сторону спешившего к ним Макарова. Макаров подошел, поздоровался, поискал глазами Мамеда. Его не было в толпе.
«Значит, не все, – тотчас подумал он. – В чем же тут дело?»
С этим вопросом он и обратился к землекопам, присаживаясь на корточки и сворачивая цигарку:
– В чем дело, товарищи? Почему вы не хотите работать?
Все молчали. И вдруг откуда-то из задних рядов раздался глухой возглас:
– Дурдыева зачем снял?
Сидевшие до сего времени молча, рабочие вдруг сразу зашевелились, выкрикивая прямо в лицо Макарову злобные слова:
– Сами избили и с работы сняли!
– Зачем человека обидели?
– Не будем работать! Довольно!
Работы на дороге прекратились. Землекопы из бригад Солдатенкова и Ченцова подошли поближе.
«Так вот где собака зарыта! – подумал Макаров, ощущая какой-то озноб. – Да что я испугался, что ли?..» Он постарался овладеть собой и поднялся, так крепко сжав кулаки, что ногти впились в мякоть ладони.
– Вот что, товарищи, – заговорил он, стараясь не повышать голоса. – Может быть, вы не знаете, что произошло в тот день в конторе? В контору пришла жена Дурдыева. Я хотел сказать, – повысил он голос, – одна из его жен…
В толпе раздался одинокий негодующий вскрик.
– Одна из его жен, – повторил Макаров. – И попросила у счетовода портрет Ленина.
– Ленина! – как эхо откликнулось в толпе.
– А в это время в контору вбежал Дурдыев и стал избивать свою жену. В конторе был Солдатенков. Он не сдержался и оттолкнул Дурдыева. Солдатенкову я объявил выговор. А Дурдыева за избиение женщины в советском учреждении снял с работы.
В эту минуту из толпы, неподвижно стоявшей вокруг, вышел Солдатенков. Стал, опираясь на черенок лопаты, – сильный и ладный. Обветренное и загорелое лицо его было угрюмо.
– Я не Дурдыева ударил, – заговорил он глухо, и тотчас воцарилась тишина. – Я не Дурдыева ударил, – повторил он еще раз… – Я старый кулацкий мир ударил. Может, непонятно говорю? Так вот, чтобы попроще… Жил я, братцы, в голодной, разутой крестьянской семье. Отец батрачил, и мать батрачила. Но ей, бедной, вдвойне доставалось. На работе ее калечили, и отец мой ее бил. – Солдатенков поперхнулся, откашлялся. – Плохая была доля бабья у нас в России. А я гляжу, и здесь не слаще. Вот у этого вашего Дурдыева – целый, простите, гарем. Кулак ведь он, самый, настоящий кулак. Небось, ему не приходится, как вам, с кетменем ишачить. В контору для отвода глаз поступил, чтобы его не трогали… А ведь она еще девчонка, жена его. Понимать это надо. Ей бы еще с куклами баловаться. А он ее – кулаком.
Сидевшие на земле туркмены зашевелились. Некоторые одобрительно закивали. Но какой-то высокий и жилистый старик в чалме, которого Макаров до сих пор на дороге не видел, вдруг вскочил и закричал, выпячивая небритый подбородок.
– Принимай на работу Дурдыева, начальник. Не примешь, – с работы долой. Понимаешь?
Снова стало тихо.
– Хорошо, – чуть помедлив, ответил Макаров. – Хорошо. Я приму Дурдыева. Пусть выходит на работу. – Помедлив секунду, подождал, покуда утихнет поднявшийся вокруг ропот, и продолжал: – Но только не в контору, товарищи. Там у меня работы нет. А вот сюда, на участок. В твою бригаду, Курбандурды, – кивнул он смуглому красивому юноше, сидевшему в первых рядах.
И вот тогда случилось то, чего никак не ожидал Макаров. Рабочие-туркмены начали смеяться. Они смеялись так искренне, от души, что этот смех подхватили все, стоящие вокруг. Такир огласился неудержимым хохотом.
– Правильно, начальник, – крикнул Курбандурды. – Очень правильно!
– Якши, начальник!
– Кетмень ему, пузатому!
Смех гремел над такиром, как ливень. Макаров видел, как сердито махал руками и плевался высокий старик, но его уже никто не слушал:
– Давайте кончать митинг, – поднял Макаров руку. – Становись на работу.
И все же, отпустив на время, глухая неясная тревога снова схватила его в свои цепкие когти. «Кто-то борется со мной, – думал он, шагая в контору. – Но кто? Кому я мешаю? Я ведь, кажется, ничего плохого не сделал. И Солдатенков… Приехал сюда бог весть откуда, работает не жалея сил. Разве мог бы он смотреть равнодушно, как избивают женщину, в сущности девочку, ставшую женой варвара. А Ниязов говорит: обычай. Хорош представитель Советской власти. Хорош! Ну что ж, поборемся… А тут и с дорогой не ладится. Черт бы их побрал! Неужели им там не понятно? Это все Николай: не сумел объяснить, не смог добиться…»
В конторе его ждал Костенко. Возле него стояла раскрасневшаяся Наталья. Увидев его, оба сразу же умолкли.
Костенко протянул Макарову руку.
– Прибыл из командировки, – доложил он.
Макаров сухо пожал ему руку.
– Рассказывай, – коротко, бросил он.
В контору вошли Борисенко и Серафим. Видимо, они хотели что-то сообщить Макарову, но, увидев, что он занят, отошли к столу Буженинова.
– Да что рассказывать, – присел на табурет Костенко. – Пошел сразу я к главному инженеру…
– К Чернякову? – перебил его Макаров.
– К нему, – кивнул головой Костенко. – Он, напевая что-то по-французски, посмотрел наши чертежи…
– А письмо? – снова перебил его Макаров.
– Письмо он даже не стал читать. Цидульки, говорит, читаю только от девиц и вдов.
Увидев, как покраснел Макаров, Николай заторопился.
– Посмотрел на чертежи и говорит: «На все это наплевать и забыть. Проект утвержден, смета утверждена, а если вам там заниматься нечем, так пейте водку и играйте в подкидного».
– Негодяй, – вскрикнул Макаров. – А ты ему что? Смолчал!
– Это же твой товарищ, – обиделся Костенко. – Вот ты и поезжай, поговори с ним.
– И поеду, – заорал Макаров, ударив кулаком по столу так, что с него слетела чернильница-невыливайка. – Но я ведь тебя послал, тебе доверил. А у Ткачева ты был?
– Был, – угрюмо отозвался Костенко.
– Ну и что?
– Да что? Ничего. Вызвал он Чернякова. Ругались они с ним, как сапожники. Меня выставили за дверь. А потом Ткачев меня позвал и говорит: «Делайте, как сказал главный, нечего фокусничать».
– Фокусничать! – побледнел Макаров. – Да я ведь, да я… Мы уже завал разобрали. Почти самое главное сделали. Что же они там?
Он силился свернуть цигарку и никак не мог сделать это мелко дрожащими пальцами.
В конторе стало тихо. И вдруг все вздрогнули. Это из рук Натальи выпала чашка, которую она все время терла, терла, не сводя глаз с Макарова и Николая, и никак не могла вытереть.
Наталья села на табурет и заплакала.
– Давайте уедем отсюда, – растирая руками слезы, заговорила она. – Домой, в Полтаву. Ничего у нас тут не получится. Ничего!
– Наталья! – вскочил Макаров. – Ты почему не на работе?
Наталья тоже встала.
– На минутку зашла, – пробормотала она. – Просила Николая чашку купить. И вот… разбила.
Макарову стало жаль ее.
– Ничего, он тебе в следующий раз целый сервиз привезет. А вы что, друзья? – повернулся он к Борисенко. – Что это за парад?
– Мы по секрету, – почти прошептал Борисенко, лукаво улыбаясь.
– Ну что там? – подошел к нему Макаров.
– Выйдить на хвылынку, – снова прошептал кладовщик.
Макаров вышел. К нему сейчас же подошли и одновременно жарко зашептали Борисенко и Серафим.
– Там на станции в чайхане девка сидит. Вторые сутки. Красивая. И все плачет.
– Ну и что? – не понял Макаров.
– Давай, товарищ прораб, возьмем ее сюда, к нам, – елейно заулыбался Борисенко. – Зачем пропадать девке?
– Возьмем, товарищ прораб! – в тон ему взмолился Серафим.
– Морды вы собачьи, – засмеялся Макаров. – Девушку приведите. У нас работы хватит. Но имейте в виду…
– Что вы, что вы! – замахал руками кладовщик. – Пошли, Симка!
Когда Макаров возвратился в контору, там никого не было. Только Буженинов что-то отщелкивал на счетах.
Макаров вспомнил, что еще утром получил на станции письмо из дому, да так и не успел его прочитать. «Что там мать пишет? – подумал он, надрывая синий конверт с маркой, изображающей красноармейца в шлеме. – Как там ей живется одной?»
Отец Виктора умер еще в восемнадцатом году от свирепствовавшей тогда испанки. Матери одной пришлось воспитывать сына. Она работала, хлопотала по хозяйству и никогда не показывала, как тяжело ей приходится. Особенно тяжелой оказалась для нее первая разлука с сыном.
«Все жду тебя, Витя, – писала она. – Каждый вечер кажется: вот-вот ты пробежишь по веранде и постучишь в дверь. Только понимаю, не на месяц и даже не на год уехал ты в эти далекие края. Знаю я, что нелегко вам будет там, да где теперь сладко? Вот и у нас идет борьба с кулаками. Трудно очень с хлебом и вообще с продуктами. Но ты не беспокойся. Живи и работай спокойно. Береги себя».
«Надо что-то послать матери», – подумал Макаров.
Он тотчас же прикинул. Из полученной им накануне зарплаты у него осталось 150 рублей. Правда, нужно две недели питаться, но ничего, как-нибудь продержусь, а матери пошлю сто рублей. Все-таки помощь.
Буженинов будто угадал его мысли. Он неслышно поднялся и положил перед ним несколько нарядов на оплату.
Макаров просмотрел их. «Ага, – подумал он, – 25-й и 30-й пикеты! Вот она ваша земляная насыпь – сотни кубометров грунта, тысячи рублей расходов. А ведь всего этого можно было избежать». После получения телеграммы Костенко он сразу же перевел основную массу рабочих на старую трассу. На новом варианте трудилась только одна бригада, работавшая под руководством Натальи. «Постой, а это что такое? – удивился он. – Это же косогор на 27-ом пикете. Насыпь высотой полметра и такая же срезка. Откуда же взялось столько земли?»
– Что это такое? – изумленно повернулся он к Буженинову.
Тот смущенно протирал очки.
– Это небольшая липа, Виктор Александрович, – проговорил он. – Я вот совершенно оборвался, да и вам, я думаю, лишняя копейка не помешает. Здесь ведь такие большие земляные работы. Что значат эти триста кубометров!
«А что если в самом деле подписать? – на мгновение мелькнула мысль. – Триста кубометров… А потом что? Пятьсот? А затем – тысяча?»
Ему даже жарко стало.
– Знаете что, Буженинов, – произнес он, медленно вставая. – Вы что же, меня подлецом считаете?
– Что вы! Что вы! – вскинулся бухгалтер. – Боже упаси!
Он снял очки и развел руками.
– Но и ханжой и божьим ангелом я вас тоже никогда не считал!
– Ладно, – отмахнулся Макаров. – Порвите этот наряд и забудем об этом.
Он наклонился над бумагами, чувствуя, как холодный пот от только что пережитого волнения выступает на лбу. «Что же ты за штучка? – подумал он о Буженинове. – Как бы заглянуть в твою душу?»
Скрипнула дверь. В контору кто-то вошел Макаров понял: ребята пришли со станции. Он медленно поднял голову. Перед ним стояла девушка с серыми прозрачными глазами в легком белом платочке.
– Нина! – вскричал Макаров, вскакивая и подходя к девушке. – Как вы сюда попали?
Изумленные Симка и Борисенко, пятясь, вышли из конторы…
СКРЕЩЕННЫЕ КОПЬЯ
С Ниной Макаров встретился в Ашхабаде во время их вынужденного безделья.
В эти дни он часто уходил в полюбившийся ему сквер имени Ленина. Там, сидя на скамье, он часами любовался далекими горами. Розовые утром, словно осыпанные лепестками только что расцветшего миндаля, они голубели к полудню и вновь покрывались розовыми и багряными красками в часы заката. В сквере почти никого нет, припекает солнце. Радиорупоры передают мелодичную, хотя и несколько однообразную, туркменскую музыку.
Как-то на соседней скамье Макаров заметил девушку, одетую в простое ситцевое платье, в черных туфельках-лодочках. Девушка сидела неподвижно, повернувшись к нему спиной. Вдруг он заметил, что плечи ее судорожно вздрагивают.
– Что с вами? – подошел к ней Макаров. – Может быть, вы нездоровы?
Она подняла к нему мокрое от слез лицо, взглянула серыми, какими-то прозрачными глазами.
– Сейчас все пройдет, – торопливо ответила она. – Что-то такое подкатилось к сердцу, сама не понимаю.
Она вытерла лицо платочком, улыбнулась.
– Вот уже все прошло!
Так Макаров познакомился с Ниной Беловой.
Через несколько дней он вновь встретил ее в этом же скверике, проводил домой. Она жила на Гоголевской улице у своей родственницы Алены.
Немолодая, с бледным лицом и увядшими губами, Алена встретила его, как старого знакомого. Здесь же Макаров познакомился с завсегдатаем этой квартиры Анатолием Курлатовым, стройным и подтянутым, какого-то военного облика мужчиной. Он был одет в полувоенную форму, сапоги, брюки галифе и френч. Волосы его были разделены прямым аккуратнейшим пробором. Знакомясь с Макаровым, он щелкнул каблуками, сверкнул мелкими, хищными белыми зубами.
– Анатолий Курлатов. Из разночинцев. Профессор кислых щей и баварского пива. Он же изобретатель ваксы.
Заметив, что Макарова покоробил этот балаганный тон, он добавил с легким поклоном:
– А также волею судеб референт по полезным ископаемым! Давайте лучше выпьем!
Нина на этот раз была очень весела. Она взяла в руки гитару и пела цыганские песни, шевеля круглыми плечами, с которых сползал легкий белый платок. Она нравилась Макарову. Но почему-то, приходя на Гоголевскую, он испытывал странное чувство: казалось, будто он совершает какой-то неблаговидный поступок. Он бы и сам не мог дать себе отчета в том, почему ни единым словом не обмолвился своим товарищам о новом знакомстве.
Однажды, зайдя к Нине, он застал дома одну Алену. Она лежала на старенькой кушетке в неудобной позе, как-то изломанно забросив за голову обнаженную, худую руку. При входе Макарова она не переменила позы, а только внимательно поглядела на юношу.
– Хороший вы мальчик, – негромко заговорила она, укладываясь поудобней. – Вам нужно встретить на своем пути хорошую, чистую девушку. Нетронутую, как белая лилия! – Она чуть насмешливо улыбнулась своими бледными, порочными губами.
– А почему вы заговорили со мной об этом? – спросил Макаров.
Что-то в ее словах неуловимо напоминало ему его печальное объяснение с Юлией и ее матерью.
– Вы встречаетесь с Ниной, – спокойно продолжала Алена. – А этого делать не следует.
С ноги ее со стуком упал туфель. Она потянулась было за ним, затем равнодушно махнула рукой.
– Нине нужно устраивать свою судьбу, – лениво продолжала она. – А все эти лирические вздохи да охи могут только помешать ей.
Макаров мучительно покраснел и встал.
– Я должен понять это, как…
– Ничего не нужно понимать, голубчик, – торопливо перебила его Алена. – Вам нужно искать свою мечту… Свою белую лилию.
Макаров выбежал из комнаты. Лицо его пылало. На следующий день он выехал на участок.
– Как вы сюда попали? – повторил изумленный Макаров, когда он и Нина остались вдвоем.
Нина опустила голову. На ней было поношенное шерстяное платье, на плечи наброшен пуховый платок. Она казалась уже не такой красивой, как там, в Ашхабаде, на Гоголевской, когда, шевеля плечами и посверкивая большими базами, пела цыганские песни. Казалось даже, что она пытается быть менее красивой, менее заметной. Возле ее губ появились тоненькие горькие складки, а глаза потеряли свой вызывающий блеск. А все-таки она была красива и сейчас.
– Он взял меня с собой, – едва слышно заговорила она.
– Кто он?
– Курлатов, Анатолий Петрович.
– Говорите…
– Мне очень трудно говорить, – едва слышно ответила Нина. – Он сказал, что мы поедем в Термез к его родителям и… И будем жить в Термезе. А потом он сказал, что обманул меня, что его родители живут там, за границей, что нас туда переправят и нам будет очень хорошо.
Она замолчала, словно что-то мешало ей говорить. Макаров увидел, как по щеке ее медленно скатывается большая слеза.
– Я отказалась. Он стал угрожать. Тогда я сошла с поезда вот на этой станции, одна, без денег.
Нина опустила голову и заплакала. Макаров встал.
– Чепуха, – сказал он, преодолевая волнение. – Я одолжу вам денег, и вы завтра же будете дома.
– Нет, нет, – почти закричала Нина, – я не хочу туда. Не хочу! – Она подошла к Макарову. – Виктор Александрович, я вас очень прошу. Дайте мне какую-нибудь работу здесь, на стройке. Ну, уборщицей хотя бы.
– Зачем уборщицей? – поморщился Макаров. – Вы сможете работать табельщицей.
– Большое спасибо, – сказала Нина, коснувшись его руки. – Большое спасибо!..
Этот день прошел сравнительно спокойно, если не считать одного незначительного происшествия. Находясь в районе горы Безымянной, где должен был произойти взрыв, Макаров решил подняться на ее вершину. Там он увидел странное зрелище. На вершине горы стоял камень, а вокруг на ветках саксаула густо были натыканы кусочки материи разного цвета и такие же разноцветные бумажки.
«Что это такое?» – подумал Макаров и начал спускаться вниз. Когда он достиг подножия горы, наверху послышался глухой шум, вниз покатилась груда камней. Макаров успел отпрыгнуть в сторону, но все же один из камней ударил его по голове. На руке, которой он прижал ранку, заалела кровь.
К нему подбежала Наталья.
– Кто это тебя? Где?
– Да никто, – отмахнулся Макаров. – Сам виноват. Лазил, как мальчишка, по горам, вот и получил…
Вечером в контору пришел какой-то человек из поселка Горного и велел ему расписаться в разносной книге. Там значилось, что его, Макарова, прораба дороги Мукры – поселок Горный, вызывают на совещание технического совета на восемь часов вечера.
– Совсем по-настоящему, – с уважением покосился Макаров на разносную книгу. – Вызывают… Техсовет… Пойдем, послушаем.
…Машина с ветерком промчалась по ровному такиру и начала подниматься в горы. Стемнело. Шофер включил фары. Два ярких луча осветили дорогу. Они вырывали из мрака какие-то фантастические выступы, похожие на животных и людей, тощие кустики полыни, арчовые поросли. Но вот горы исчезли. Свет фар едва достигал недалеких каньонов, окрашенных в красные и зеленые цвета.
– Горный, – произнес шофер. – Приехали.
Машина покатилась вдоль штабелей известняка и остановилась около землянки, у входа в которую стояло несколько человек, чуть поодаль виднелись легковые машины.
– Это кто же приехал? – услышал Макаров чей-то вопрос.
– Начальник «Дорстроя», – ответил кто-то.
«Ого, – подумал Макаров, – уже в начальники попал».
Люди начали заходить в землянку. Он пошел вслед за ними. В землянке на шатком, грубо сколоченном столе горела керосиновая лампа. Посредине стояли скамейки, стулья.
Войдя, Макаров увидел стоявшего у стола высокого человека с черными выразительными глазами. На отвороте его пиджака алел значок члена ЦИКа.
«Сатилов», – вспомнил Макаров и подошел к нему.
Сатилов горячо, но с достоинством пожал протянутую ему руку и отрекомендовался:
– Прошу любить и жаловать, – будущий начальник горного химического комбината.
Он лукаво улыбнулся, и Макаров понял, что это шутка.
– А вот мои помощники, – продолжал Сатилов, – знакомьтесь. Начальник обогатительной фабрики.
– Хоменко, – протянул Макарову руку коренастый, веснушчатый юноша в кожаной куртке. – Начальник тоже, конечно, будущий!
– Начальник плавильного цеха, – повернулся Сатилов к другому, сразу же покрасневшему юноше, сидевшему на скамье.
– Амурский, – представился тот, протягивая узкую белую руку.
– Ну, а остальных вы знаете. Ах, простите, – вдруг спохватился он. – Я ведь забыл о нашем госте.
Он глянул в угол, и Макаров увидел там одетого в черную тройку человека с большим портфелем на коленях. У него было длинное, холеное лицо с высоко поднятыми бровями и узкими губами.
– Наш гость, – представил его Сатилов, – инженер Сафьянов из геологического управления.
Сафьянов привстал и слегка поклонился Макарову. Макаров почувствовал какую-то неловкость, и она, очевидно, передалась другим, потому что все замолчали. Сатилов, недовольно морща брови, подошел к столу, положил перед собой часы. Совещание началось.
Макаров уселся рядом с Мирченко, успев краем глаза заметить сидевшего на той же скамье Ниязова.
Сатилов внимательно посмотрел на собравшихся. Жесткая складка обозначилась у его губ.
– В стране нет серы, – глухо заговорил он. – Каракумскую серу нужно вывозить самолетами. Вы сами понимаете – это нелегкое дело. А разворачиваемся мы чрезвычайно медленно, чрезвычайно. Геологи копаются, как кроты, и никак не могут закончить свои разведочные работы…
Макаров увидел, как вспыхнул Мирченко.
– Они, конечно, имеют дело с геологическими эпохами, – саркастически усмехнулся Сатилов. – Пять-шесть лет для них пустяки. А сера – вот она, под руками и рядом железная дорога. Железная дорога есть, а шоссейной нет.
Он в упор посмотрел на Макарова.
– Дорожники что-то там крутят и вертят, сам черт не разберет. Один вариант, потом второй вариант, а дороги нет. Нам ваши варианты не нужны. Нам нужна дорога. Можете построить – стройте, а нет – убирайтесь отсюда.
Макаров стиснул зубы, но промолчал. Сатилов схватил лежавший на столе карандаш, поломал его на мелкие кусочки.
– Местная власть ничем не помогает стройке, – яростно бросил он в сторону Ниязова. – Почему не даете людей на постройку дороги? Нахозяйничали так, что народ разбегаться начал…
Он замолчал. В землянке стало тихо. От нервного движения его руки опрокинулся стакан с водой, и вода разлилась по столу, маленькой струйкой стекая на пол. В тишине было слышно ее едва уловимое журчание.
Сатилов задумался. Макаров понимал, что его гневные слова по адресу дорожников и геологов были рождены потребностью излить на кого-либо свой гнев, вызванный гораздо более сложными затруднениями.
– Мы сегодня будем говорить о перспективах нашего района и о наших неотложных делах, – продолжал Сатилов. – Кто возьмет слово?
– Разрешите мне, – тотчас же поднялся с места Сафьянов. Щелкая замками огромного портфеля, извлек оттуда несколько листков голубой бумаги и начал: – Я должен сказать, что поражен теми переменами, которые произошли здесь за время моего отсутствия. С того момента, как мой уважаемый коллега Степан Павлович Мирченко своим сенсационным взрывом обнаружил здесь довольно основательные залежи серы, в основном подтвердившие мои предположения, прошло только два года, но какие изменения! – Он театрально развел руками. – Мы с уважаемым Степаном Павловичем пробирались здесь тогда в этих совершенно диких горах с гранатами, да, да, дорогие товарищи, с гранатами за поясом и винтовками за плечами, каждую минуту ожидая смертельного налета, а теперь… – Он снова наигранно развел руками. – Я ехал сюда по довольно сносной дороге, и вот даже наше совещание мы проводим, гм, в довольно приличной землянке, и сегодня, кажется, уже была пробная, правда, примитивная плавка. Прогресс огромный, и напрасно товарищ Сатилов сетует на какие-то козни. Козней никаких нет. Все дело в том, что вы здесь на месте несколько, так сказать… – Он замялся, видимо выбирая «наиболее удачное выражение, – несколько преувеличиваете размеры и значение этого месторождения. Так сказать, придерживаетесь пословицы: «Каждый кулик свое болото хвалит».
Сафьянов потупился и с виноватой улыбкой, словно ему предстояло сказать людям неприятные, но справедливые слова, продолжал:
– Дело в том, что я и мои товарищи, – он подчеркнул эти слова, – считаем, что сера в районе Горного, как вы назвали это месторождение, возникла после того, как образовались породы, содержащие серу. По нашему мнению, сера возникла здесь в результате восстановления иона[3]3
Ионы – электрически заряженные атомы, существующие в твердых телах, жидкостях или газах.
[Закрыть] SO4 (надеюсь, все меня понимают) углеводами, проникшими в толщу гипсов и ангидридов по тектоническим трещинам. Из этого следует, что сера в Горном, главным образом, встречается, только в трещинах и то не всегда.
