Текст книги "Там, где была тишина"
Автор книги: Евгений Кривенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
«Ну и ну, – подумал Макаров. – Колючая ты стала, Наталка, просто не подступись!»
– Шашлык готов! – крикнул, поднимаясь от костра, Родионов. Он высоко поднял железный прут с нанизанными на нем аппетитно пахнущими кусочками фазана.
– Ой, есть хочу, – сразу же отозвалась Наталья. – Николай, достань мою тарелку.
– Вот ведь штука какая, – озабоченно проговорил Макаров, глядя на план, составленный товарищами. – Я проложил трассу, которая значительно улучшила проект, но то, что нашли вы, перечеркивает его вовсе. И самое главное, найдено правильное решение – нужно уходить с такира.
– Конечно, – подхватил Николай. – Трасса пройдет значительно севернее, по холмам, которых не достигает половодье. Значит, никакой насыпи не нужно.
– Я подсчитала, – приподнялась на локте Наталья. – К весне можно закончить проезд.
Николай взглянул на нее.
– Ты хотела сказать – дорогу?
– Ну, дорогу.
– Нет, нет, – даже вскочил Макаров. – Именно проезд! Проезд! А не дорогу! Такая дорога, какую начали мы, – нереальна и дорого стоит. Зачем выбрасывать миллионы, если значительно дешевле и, главное, вернее можно обеспечить связь с горными разработками? Нужно только подготовить полотно на естественном основании, выдержав проектные уклоны и нужную ширину. Это настоящее государственное решение.
– А как же проект?
– А проект на растопку! – отрезал Макаров. – Проектировщики решили вопрос по-николаевски – соединили две точки линейкой и провели прямую линию. А что из этого получится – им неважно. Мы должны составить новый проект и немедленно добиться его утверждения. Больше того, даже не дожидаясь того утверждения, я начну работы по новому варианту.
– Вот что ты наделала, Наталья, – шутливо, но с тайным восхищением промолвил Николай.
А Наталья уже спала. Откинувшись на рюкзак, она лежала на спине, подвернув под себя руку, по-детски полураскрыв рот. Николай бережно укрыл ее своим пиджаком. Все замолчали, чтобы не разбудить ее.
Макаров, словно вспомнив о чем-то, подвинулся ближе к костру и, достав из кармана конверт, торопливо вскрыл его. «Что ты мне пишешь, Юлька, – подумал он. – Если бы ты знала, где я читаю твое послание».
«Здравствуй, хороший мой!» – прочел он первые слова, и сладкая боль сдавила его сердце. Хороший! Почему же никогда ты так не называла меня там, в далекой Полтаве?
«Много событий произошло в моей жизни за последние несколько месяцев, – читал он. – Столько, что в письме и не перескажешь. Недавно мне переслали твои письма, полные благоухания мокрой от дождя сирени. Мне они напомнили все-все – и лунные полтавские ночи, и васильки в поле за кладбищем, и тот высокий тополь, в тени которого мы прощались с тобой. Может быть, я виновата перед тобой, не знаю. В те дни другое захватило меня целиком – мечта стать артисткой. И я стала ею, Витя. Пою. Поднимаю с пола букеты фиалок с маленькими записками, среди которых – увы! – твоей нет. Я уже не та, что прежде была. Нужно сказать тебе самое страшное – я была женой одного человека – плохого и грязного. И я ушла от него. Пусть тебя это не огорчает, хороший. Тебя ждет твоя любовь – чистая, чистая. Тебя ждет твое счастье».
Лицо Макарова болезненно перекашивается. Письмо выскальзывает из его ослабевших пальцев в огонь, он вспыхивает ярче. Горит костер, и сидит возле него, опустив голову, человек, пораженный внезапным горем. Вокруг глухая тишина, только слышно потрескивание сухих, ломких сучьев саксаула. А костер разгорается все сильней, словно хочет растопить холод в сердце глубоко задумавшегося человека.
…Горит костер. Потрескивают сучья, медленно поднимается к небу косматый дым. О жаркий костер первооткрывателей, как хорошо умеешь ты согревать сердца! Горишь ли ты на арктической льдине или посреди угрюмых гор – повсюду ты одинаково дорог человеку. И всюду к твоему золотистому пламени, к твоему благодатному теплу тянутся натруженные руки; и мужественные сердца.
Слава тебе, костер первой пятилетки, пылавший во всех концах нашей необъятной Родины. Сколько подвигов связано с тобой, сколько героев грелось у твоего огня!
Пройдут годы, и ты вспыхнешь в глухих лесах и тайниках, согревая партизан отрядов Федорова и Ковпака, суровых народных мстителей.
Пройдут годы, и своим потрескиванием ты нарушишь первозданную тишину целинных земель, вспыхнув где-то в безбрежной алтайской степи. И вот уже возле тебя собираются юноши и девушки, братья и сестры, дети и внуки бойцов первой пятилетки, собираются и усаживаются поближе, к теплу, чтобы, обнявшись, запеть:
Костры горят далекие,
Все ярче разгораются,
А парень с милой девушкой
На лавочке прощается.
ВЗРЫВ В ГОРАХ
Это произошло в густых сумерках осеннего октябрьского вечера 1930 года. В горах Гаурдака внезапно раздался могучий взрыв. Пламя, взлетев к небу, озарило своим багровым светом мрачные голые скалы и горстку людей, укрывшихся за валунами.
Отброшенные силой взрыва, камни прошумели, как снаряды, над головами оглушенных людей, и затем все стихло.
Внезапно полил дождь. Наступила темнота.
Переругиваясь и спотыкаясь, поддерживая друг друга, геологи и рабочие побрели в лагерь. Дождь лил и лил. В тесных мокрых палатках, наскоро поужинав, уставшие разведчики завалились спать.
Вокруг лагеря, перекликаясь сонными голосами, ходили вооруженные часовые. Имели оружие все члены экспедиции. Здесь было все – и винтовки, и пистолеты, и даже гранаты.
В горах бродили басмачи. В любую минуту можно было ждать налета. Но не это волновало сейчас геологов.
Что дал взрыв. Будет ли обнаружена в результате его сера или и эта попытка окончится неудачей?
Больше всего волновали и мучили эти вопросы руководителя экспедиции – молодого геолога Степана Павловича Мирченко.
Это он затеял новый поход в район Гаурдакской антиклинали, поставив себе задачу: во что бы то ни стало найти серу, столь нужную зарождающейся химической промышленности и сельскому хозяйству.
Вот он, Степан Павлович, сидит сейчас, свесив голову и прислушиваясь к нарастающему шуму дождя, поглядывая на стрелки часов, которые не хотят двигаться быстрее. Ох, долго еще до рассвета, Степан Павлович. Ложился бы ты лучше спать. Все равно ни до чего не додумаешься.
А думы лезут и лезут, точно так же, как эти свинцовые тучи, окутавшие горные вершины.
– О чем думаешь, начальник? – осторожно касается рукой его плеча сидящий рядом высокий худощавый юноша. Дотлевающий перед палаткой костер освещает его темное худощавое лицо с густыми, словно сросшимися бровями. На голове большая белая папаха. – Почему не спишь?
Мирченко ласково глядит на юношу.
– Не спится, Мамед, – произносит он, поглаживая свою окладистую купеческую бороду. – Не спится, друг.
Мирченко внимательно присматривается к юноше. С ним творится что-то неладное. Всю дорогу он сумрачен и замкнут.
– Что с тобой, Мамед? – тихо спрашивает геолог. – В прошлом году ты был весел и распевал песенки. Какое горе приключилось с тобой?
Мамед молчит.
– Небось девушка, Мамед? Чаровница?
Юноша поднимает на геолога большие, печальные глаза.
– Полюбил, начальник, очень полюбил.
– Кто же это? – осторожно спрашивает Мирченко.
Ночь располагает к откровенности. Да и слишком уж наболела душа у юноши, хочется ему поделиться с кем-нибудь своим горем.
– Дурсун, – чуть слышно произносит он любимое имя. – Девушка из моего кишлака. Ты ее не знаешь, начальник. Нет красивее ее на свете. У нее волосы, как листья осенью, совсем золотые. А глаза – как каштаны. – Голос юноши срывается и дрожит.
– Да, любовь… И что же она, Мамед? – так же осторожно спрашивает геолог, наблюдая за потухшими угольками.
Мамед печально опускает голову.
– Нет, она ничего не знает. Один раз она играла возле своего дома, под большим карагачом, с подругами. Я все время следил за нею. Сердце у меня так билось, мне казалось, она услышит и подойдет. Но она не подошла. Я все время смотрел на нее. Вот, думаю, как только она останется одна, я подойду к ней и все скажу. Но они долго бегали, резвились и хохотали. Наконец, подруги ее убежали, и она осталась одна. Ноги стали каменные у меня, начальник. Но я пересилил себя, и встал, и подошел к ней. Мне нужно было сказать ей только одно слово – люблю. Одно слово, начальник. А я ничего не мог сказать. Я стоял возле нее и не мог пошевелиться, не мог раскрыть рта. Тогда она рассмеялась, взмахнула своими косичками и убежала.
Мамед тяжело вздохнул.
– А на земле осталось вот это, – он разжал ладонь, и Мирченко увидел лиловую шелковую ленточку. – Это ее.
Мамед замолчал.
– А вчера ее продали, – внезапно закончил он свой рассказ и резко отвернулся.
– Как продали? – вскричал Мирченко, удивленно отшатываясь.
– Мой хозяин Дурдыев дал за нее большой калым. А родители Дурсун были бедняки. Вот они и согласились. Хотели и старшую дочь Тоушан продать, но она в Ашхабад убежала. А Дурсун продали.
Он схватил лежащие возле кибитки ветки саксаула и стал в исступлении ломать их и швырять в затухающий костер. И пламя постепенно разгоралось, как его боль и ненависть, и даже дождь не мог погасить его.
– Успокойся, – тихо произнес Мирченко. – Этим горю не поможешь. – Он потер глаза и глубоко задумался. – То, что ты мне рассказал, Мамед, ужасно. Но в этом, есть и доля твоей вины. Да, да, – повторил Мирченко, увидев, как вздрогнул юноша. – Ты не добивался своего счастья, своей мечты. А счастье никогда само не идет в руки. Если бы девушка знала о твоей любви, все было бы иначе. Но ты молчал. Ты упустил свое счастье.
Мирченко крепко сжал кулаки.
– Если бы такой Дурдыев встал на моем пути, я бы… Я убил бы его!
Мамед с удивлением и испугом взглянул на своего начальника. Таким он не видел его еще ни разу.
– Нужно добиваться своей мечты, друг, иначе не стоит жить на свете, – сказал геолог.
Дождь все усиливался. Слышно было лопотанье струй, стекавших по брезенту палатки, барабанный стук капель.
– Где ты работал последнее время? – спрашивает Мирченко, чтобы нарушить молчание.
– У Дурдыева, – неохотно отвечает Мамед. – Пас овец хозяина.
Произнося последнее слово, он злобно кривил губы.
– И ты встречался с ней, с Дурсун?
Юноша печально кивает головой.
– Он держит ее под замком. И у него столько овец и верблюдов! А у моей матери ничего нет. Разве к этому призывал Ленин?
В словах юноши горечь и боль.
– Нет, Мамед, Ленин призывал не к тому. Он говорил о свободе, которая должна прийти к народам Востока. Но за эту свободу, за новую жизнь нужно бороться, Мамед. Неужели ты не понимаешь меня?
Мамед горячо пожимает руку своего начальника.
– Я не хочу возвращаться к овцам хозяина, – горячо шепчет он. – Я хочу стать рабочим, начальник.
Мирченко обнимает юношу.
– Не горюй, Мамед. Может быть, еще и сбудется твоя мечта.
Собеседники надолго замолкают. Под монотонный шелест дождя они засыпают беспокойным, чутким сном.
…Мирченко не был новичком в этих горах. Всего лишь два года тому назад, в 1930 году, он побывал здесь в качестве практиканта вместе со своим учителем, известным геологом Сафьяновым.
Сафьянов слыл знатоком среднеазиатских горных районов. Поэтому никого не удивило, что ВСНХ Туркмении обратился именно к нему с просьбой изучить сероносность Карлюкского района. Сафьянов дал свое согласие и в качестве помощника взял с собой студента-выпускника Степана Мирченко.
Мирченко сразу же обратил внимание на странное поведение своего учителя и руководителя.
Сафьянов словно заранее исходил из того факта, что серы здесь нет и быть не может. В лучшем случае, – это небольшие выходы, не имеющие промышленного значения.
Мирченко с изумлением следил за действиями своего маститого шефа. Выработки, которые он закладывал в поисках серы, были неглубоки. Кроме того, их было очень мало, и они давали данные только о весьма небольшой площади. В то же время все говорило о том, что здесь должен быть мощный пласт серы.
Мирченко осторожно поделился своими соображениями с начальником геологической партии. Сафьянов вспылил.
– Вы еще мальчишка, Мирченко, – закричал он, для чего-то щелкая замком огромного портфеля, с которым никогда не расставался. – На моих трудах воспитывалось несколько поколений геологов. А вы смеете указывать мне? Серы здесь нет. Мы завтра свертываем лагерь..
Мирченко пришлось смириться.
Маловеры и скептики обрадовались выводам Сафьянова. На этом районе решили поставить крест.
Но не таков был Степан Мирченко, чтобы без боя сложить оружие. Он приступает к длительной, настойчивой осаде многих влиятельных учреждений. В Академию наук, в Институт неметаллических полезных ископаемых, в ВСНХ летят докладные записки.
«Сера лежит у нас под ногами, – пишет молодой геолог, – нужно только небольшое усилие, чтобы добыть ее».
– Ну, батенька, – качали головой седые авторитеты, – оспаривать мнение Сафьянова – это знаете ли…
– Крой, Степа, – говорили другие. – Действуй, крой по-комсомольски!
И Мирченко действовал.
И вот, когда в составе разведочной партии он заканчивал исследования серных месторождений Кырк-Джульба в Центральных Каракумах, его догнала радостная весть: ему был разрешен второй поход в горы Гаурдака.
Через несколько дней настойчивых поисков Мирченко обнаружил глубокий овраг. Стены его были покрыты мощной корой сернокислотного выветривания. Овраг рассекала большая трещина, уходившая на глубину 7—8 метров. Мирченко пришла В голову счастливая мысль – воспользоваться этой трещиной для взрыва стенки овраге.
Весь день ушел на расчистку трещины и закладку в нее динамита. В трещину был уложен целый ящик взрывчатого вещества.
Наступила ночь. Мирченко наискось обрезал бикфордов шнур, приложил к нему головку спички и чиркнул по ней теркой. Шнур зашипел, как змея. Искрящийся огонек с угрожающим свистом побежал к заряду. Через несколько минут раздался взрыв.
Что же принесет утро? Победу или поражение?
А ночь кончалась. На востоке разливался малиновый свет…
Вставало солнце. Куда-то умчались осенние тучки, и небо было ясное и чистое, только одно небольшое облачко, похожее на белую кувшинку, висело над голубым горным хребтом. Озаренные солнечными лучами, переливались алыми и розовыми тонами горы, на склонах которых желтела увядшая трава.
Мирченко, уснувший незадолго до рассвета, проснулся, словно от толчка. Выскочив из палатки, он побежал к месту взрыва. Рядом с ним бежал Мамед, бежали все, охваченные страстным желанием узнать, что же показал взрыв?
Мирченко опередил всех. Задыхаясь, он подбежал к стене оврага и взглянул вверх. Он не смог удержаться и закричал. Перед ним возвышалась и отсвечивала золотистым цветом высокая известковая стена, щедро омытая ночным дождем.
Весь склон оврага был усыпан глыбами серной породы.
Мамед обернулся и взглянул на Степана Павловича. Тот стоял, подняв голову кверху, и по щекам его катились счастливые слезы. Мамед отвернулся.
А сзади подбегали участники экспедиции и в безмолвии останавливались перед волшебной золотой стеной.
И вдруг раздался залп. Все изумленно оглянулись и сейчас же поняли, в чем дело. Это часовые, оставшиеся в лагере, узнав о находке, салютовали в честь первой победы на Гаурдаке.
А еще через два часа Мамед, действуя ломом и лопатой, вместе с двумя другими рабочими закладывал первый шурф. Сбросив рубаху и неразлучную папаху, Мамед работал так, что мускулы, как волны, перекатывались по его жилистой спице.
Отламывая большие куски породы, он углублялся все дальше и дальше. Его напарники, Василий и Федор, только посмеивались.
– Ишь, как сгоряча взялся. Подожди, упаришься!
Но Мамед работал.
– Перекури, – уговаривали его товарищи, смущенные тем, что они сидят сверху и покуривают, а он возится там, в глубине. Но Мамед продолжал работать, и им приходилось, поплевав на руки, тоже спрыгивать вниз.
И только когда шурф достиг заданной глубины, Мамед, распрямил спину и, поддерживаемый Федором, вылез наверх.
Солнце уже клонилось за горы. Мамед стоял, обнаженный до пояса, с ломом в руках, и радостно улыбался. Мирченко подошел и заглянул в шурф.
– Шурф заложен на глубину семь метров, – произнес он, – и не вышел из серной породы. Таким образом, мы имеем дело с пластом мощностью свыше пятнадцати метров. Это целое богатство, товарищи!
Вынув из кармана блокнот, он отошел в сторону и стал что-то торопливо записывать.
В это время со стороны гор появился всадник. Мирченко, занятый записями, не заметил его. Всадник приближался. На маленькой белой лошади трусил старик в халате, в папахе и в новых мягких сапогах.
Увидев людей, он остановился, недобрым взглядом окидывая работающих. Тропа, по которой он ехал, проходила у подножья скалы, обнаженной взрывом. На тропе с ломом в руках стоял Мамед, сурово сдвинув свои черные брови. Между Мамедом и скалой чернел только что отрытый шурф. С другой стороны была каменная осыпь. Всадник мог проехать только по тропе. Он стегнул коня и помчался вперед.
– Уходи с дороги, – закричал он. – Уходи, шайтан!
Но Мамед не сдвинулся с места. Подскакав к юноше, старик остановил коня.
– Уходи, – еще раз вполголоса произнес он, поднимая нагайку.
Лом дрогнул в руке Мамеда. Старик боязливо и злобно оглянулся и, кряхтя, слез с коня. Взяв его за уздечку и бешено ругаясь, он повел его в обход по каменной осыпи. Обойдя таким образом Мамеда, он что-то крикнул, вскочил на лошадь и, поминутно стегая ее, умчался вперед.
– Кто это? – спросил Мирченко, с изумлением наблюдавший эту сцену.
– Хозяин. Дурдыев, – тихо ответил юноша.
НА НОВОЙ ТРАССЕ
– Вон там мы произвели свой взрыв, – показал рукой Мирченко на скалу, выступавшую в конце ущелья. – Это теперь второй участок серного рудника.
Мирченко и Макаров стояли на небольшом известковом уступе невдалеке от лагеря землекопов. Отсюда хорошо был виден весь поселок Горный. Вдоль долины виднелись землянки, служившие жильем для геологов и обогатителей. Всюду возвышались штабеля камней, сложенных у выработок и шурфов. В конце участка группа рабочих копала широкий котлован.
– Закладываем плавильный цех, – отвечая на молчаливый вопрос Макарова, произнес геолог. – А ведь наш поселок уже значится на картах!
В голосе геолога слышалась неподдельная радость и гордость. Он обвел рукой долины.
– Вскоре здесь задымят заводы. Только вот дорогу давайте поскорей!
– Дорогу, дорогу, – поморщился Макаров. – Тут ведь весь проект ломать нужно. Составили филькину грамоту, вот и строй. А тут еще и без машины остался.
– А вы что, испугались?
Мирченко насмешливо сощурился.
– Э, батенька, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Погодите, еще и не то будет. Машину сожгли – не велика беда. Такие будут палки в колеса совать, что вся телега затрещит. А вы не поддавайтесь!
Макаров предложил:
– Мы сейчас, Степан Павлович, по новой трассе пройдем, может быть, и вы с нами?
– С удовольствием, – кивнул головой Мирченко. – Я ведь здесь все тропки знаю.
Солнце уже высоко поднялось над горными вершинами. Вот его лучи коснулись снеговой вершины Кугитанга, могучего туркменского Казбека, поднявшего в облака свою вечно седую голову. Снежная вершина ежеминутно меняет свою окраску, она то розовая, то голубая, то желтая.
А лучи скользят все ниже по крутым известковым склонам, по пологим долинам и межгорьям, покрытым густыми шатрами арчи и низкорослого кустарника. Вот они засверкали в темных водах Кугитанг-Дарьи, быстрой горной речки, протекающей меж обрывистыми скалами. Берега ее покрыты мелкой галькой, а местами, в низинах, поросли высоким камышом так, что ни пройти ни проехать. Это горные тугаи. Все выше и выше поднимается горячее азиатское солнце, заливая щедрыми лучами широкую долину, окаймленную причудливыми нагромождениями скал, окрашенных в красные и зеленые тона.
Из кибитки выходит Наталья. Она, как видно, только что встала и поправляет волосы подняв руки, отчего ее грудь отчетливо обрисовывается под тонкой тканью.
– Потребность страны в сере такова, – начал было Мирченко, – что… – Он внезапно замолчал. – А это что за чудное виденье? – спросил он, увидев Наталью.
– Начальник участка Петрова, – сухо ответил Макаров.
«Ишь ты, – подумал он, – даже о сере своей забыл…»
Геолог откровенно любовался девушкой. А она, действительно, сейчас была очень хороша, еще розовая от сна, свежая и гибкая.
– Здравствуйте, – громко произнесла Наталья, приглядываясь к незнакомому человеку. – Почему меня раньше не разбудили?
– Куда тебе с больной ногой, – грубовато ответил Макаров. – Можешь отдохнуть немного.
Наталья вспыхнула.
– Не собираюсь. Сейчас же на трассу поеду.
– А где Николай? – поинтересовался Макаров.
– Как где? – удивилась Наталья. – Нивелировку делает. Ты же хотел срочно закончить проект.
– Фу, черт! – выругался Макаров. – Что же он один пошел?
– Не один, с Мамедом, – сердито блеснула глазами девушка. – И я вот им помогать поеду.
– У тебя же нога…
– Ничего, я на верблюде поеду.
Макаров с изумлением пожал плечами. Мирченко засмеялся.
– На верблюде – эта здорово! В жизни не пробовал.
– А я пробовала, – кокетливо улыбнулась ему Наталья и даже сделала что-то вроде реверанса.
Когда Макаров и Мирченко сошли с уступа, Наталья уже седлала верблюда. Макаров был поражен: «Когда она успела всему этому научиться, – подумал он. – Неужели она действительно поедет на верблюде?»
Между тем Наталья быстро и ловко набросила на спину верблюда потник из кошмы, сверху уложила седло и укрепила его нагрудником. Крепко затянув шерстяную подпругу, крикнула: «Хык, чак». Верблюд сел.
Стоявший рядом Родионов хотел было помочь Наталье, но она, подобрав юбку, сама взобралась в седло и снова что-то крикнула.
Верблюд встал на задние ноги. Наталья наклонилась вперед и резко произнесла: «Чак».
Верблюд двинулся с места. Наталья победоносно оглянулась.
Все это – далекие очертания гор и тонкая фигура девушки, сидящей на высоком верблюде, на фоне синего неба, было так красиво и неправдоподобно, что Макаров на какое-то мгновение забылся, залюбовавшись этой картиной.
– Что же вы! – крикнула Наталья, оборачиваясь. – Шагайте быстрей. Догоняйте моего дромадера!
По невысоким скалистым холмам, полого спадающим к такиру, движутся изыскатели. Впереди идет Николай.
Они прокладывают теодолитные ходы, намечают трассу будущей дороги. Трасса петляет между известковыми уступами. То слева, то справа возникают отвесные голые каменистые склоны, закрывающие горизонт.
Мирченко и Макаров находят дорогу по деревянным колышкам, вбитым по оси новой трассы.
– Мы этой тропой проходили с Мамедом два года тому назад, – вспоминает геолог. – По-моему, ваше решение правильно.
– Молодцы, – откликается Макаров. – И работ мало, и вода не страшна. А дорога получится на века!
Впереди им виден Мамед, стоящий с рейкой на округлой высотке, и Николай, устанавливающий теодолит.
К ним величественно подъехала Наталья. Макаров увидел, как Николай тотчас же подбежал к ней и помог сойти с верблюда. На какое-то мгновение она оказалась в его руках, и до Макарова донесся веселый смех. Макаров недовольно поморщился.
В этом месте трасса поворачивала вправо. На повороте над нею нависал известковый утес, на вершине которого видны были какие-то шесты.
Если бы Макаров или кто-либо из его спутников пригляделись более пристально к тому, что делалось на вершине утеса, они увидели бы там странную фигуру. Это был человек с продолговатым смуглым лицом, в высокой белой чалме. Спрятавшись за валуны, он пристально наблюдал за тем, что происходит у подножья скалы.
От его зорких глаз не укрылось ничего. Он видел, как дорожники провешивали линию, забивали колья, делали съемку.
– Пусть ишак пожрет ваши сердца, – злобно выругался он. – Пусть эти камни упадут на ваши головы!
Затем повернулся и исчез среди камней.
Макаров, оглядев утес, остановился и нахмурил брови.
– А это что? – спросил он подошедшего Николая.
Николай смутился.
– Единственное место, Виктор, – горячо заговорил он. – А все остальное – как яичко.
– А что же делать со скалой?
– Скалу нужно взорвать, – вмешалась Наталья. – И все дело.
– Легко сказать – взорвать, – хмуро взглянул на нее Макаров. – А обойти нельзя?
Николай развел руками.
– Не страшно, – вмешался Мирченко. – Взрывные работы не так уж сложны. А взрывчатку достаньте у Сабо. Он в прошлом году в Карлюкской пещере склад обнаружил, видать, басмаческий. Килограммов триста-четыреста будет.
– Пожалуй, придется пойти на это, – хмуро протянул Макаров. – Как бы нам из-за этих фокусов проект не забраковали.
– А там еще завал на пятидесятом пикете, – нерешительно заметил Николай. – Тоже, скажу тебе, штука.
– Ладно, – отмахнулся Макаров. – Завал, так завал. Разберем, и дело с концом. А вот эта скала – крепкий орешек.
В тени утеса прохладно. Все невольно присели, на камнях отдохнуть. Макаров обратил внимание на старика-чабана, сидевшего на крутом склоне. Вдали пасутся овцы. К старику подходит Мамед, и они о чем-то оживленно беседуют.
Потом старик встает и уходит к своим овцам. Мамед с встревоженным и озабоченным лицом смотрит ему вслед, о чем-то раздумывая.
Мирченко первый замечает, что юноша взволнован.
– Что там такое? – негромко окликает он Мамеда. – О чем ты говорил с чабаном?
Мамед подходит к отдыхающим и тоже усаживается на камне.
– Старик наговорил столько, голова пухнет, – недовольно морщится он.
– Что же он говорил? – интересуется Наталья. – О чем это вы с ним секретничали?
– Он говорил, что плохого человека видел, – насупясь, произносит Мамед.
– Какого человека? – нетерпеливо допрашивает его Наталья.
– Говорит, человек в чалме появился оттуда, – Мамед машет в сторону границы. – В первый раз появился, когда сельсовет избрали. Башлыком был йолдаш Атаев. Хороший был человек, бедняк. А через два дня его зарезанным нашли у своей кибитки.
– Ой! – вскрикнула Наталья.
Мамед продолжал:
– А второй раз появился, когда колхоз собирать начали. И снова много горя принес. Амбар для хлопка сгорел. Много людей совсем из кишлака ушло – боялись. И вот, говорит, долго не было и опять появился. Очень просил об этом начальнику заставы передать. Я, говорит, здесь с овцами еще долго буду, а вы ему сразу же передайте.
– Ладно, – первым нарушает молчание Макаров. – Пошли дальше!
Мирченко слегка придерживает его за руку.
– А вы знаете, – говорит он, – после того, что мы сейчас услышали, уничтожение вашей машины приобретает особый смысл.
Это почти то, что говорил Макарову Сатилов. Макаров молчит. Ему даже самому себе не хочется признаться, что чувство, похожее на страх, закрадывается в его сердце.
Николай с Мамедом уже далеко впереди. Наталья, прихрамывая, идет с нивелиром вслед за ними. У нее две реечницы из бригады Куркина – Люся и Дуся, веселые, смешливые девчата, завербованные Николаем в Кагане.
– Дайте мне посмотреть, – подбегает к Наталье Дуся, круглолицая полная дивчина в короткой юбке и синей мужской рубахе. Она с любопытством заглядывает в трубку и всплескивает руками. – Ой, боже мой, – восклицает она, – Люська, ты же вверх ногами стоишь!
– Да будет тебе, – прыскает в ладонь белобровая Люся. – От же хлопцы слушают!
Все смеются. Солнце опустилось ближе к горам, и работать стало веселей. Все дальше и дальше уходят изыскатели.
И вот уже скрылись они за холмами.
…Чудесен и увлекателен труд геодезиста-изыскателя! Это он первым прокладывает пока еще воображаемую линию на местности, которой суждено стать путем, трактом, дорогой, соединяющей села, и города, и, конечно же, человеческие сердца.
Это он первый проходит по этой несуществующей дороге в своих стоптанных, покрытых пылью брезентовых сапогах, ставя на своем пути белые колышки-пикеты и столбики-репера.
Потом по этому следу пойдут машины, подводы, а то и просто пешеходы из одного города в другой, из одного села в другое, побуждаемые вечным стремлением к созиданию нового – будь то огромный завод, высокогорный рудник или окрашенные розовой краской детские ясли.
Будет дорога, и по обочинам ее вырастут и зацветут нежным цветом веселые яблоньки, и усталый путник, вдыхая их сладкий аромат, скажет доброе слово и о тебе, пробившем эту трассу.
…Еще только солнце собирается выглянуть из-за края земли, чтобы облить ее двоими щедрыми лучами, а ты уже в дороге, с полевой сумкой и баклагой через плечо, с нивелиром на раздвинутой и закрепленной винтами треноге на плече.
Длинный и трудный путь предстоит тебе, но ты не замечаешь ничего, увлеченный своей работой. Вот очередная, выбранная тобой точка. Привычными движениями устанавливаешь ты треногу, выравниваешь по уровню нивелир в горизонтальном положении и, зорко всматриваясь в трубку, делаешь отсчеты по полосатым перевернутым рейкам, которыми от себя и на себя плавно покачивают реечники. А затем опять нивелир на плечо и вперед. Снова установки, и снова отсчеты, и столбики записей в нивелировочном журнале. Кажется, только-только ты начал работу, а вон и тени уже удлинились, и повеяло ночной прохладой.
Ах зачем такой короткий день!
Работа, как магнит, она не отпускает от себя. – Вперед и вперед!
– Пикет двести тридцать пять, – кричит реечник, – плюс сорок!
– Пикет двести тридцать шесть!
– Пикет двести тридцать шесть плюс двадцать!
Идет работа, но идет и время. Уже совсем темно. Ну что же, зажжем фонари! И вот уже горят светлячки, «летучие мыши», освещая рейки. И только теперь ты чувствуешь, что устал. Как болят и гудят ноги!
Еле волоча их, ты подходишь к месту случайного ночлега и валишься на душистое сено, чтобы с первыми лучами солнца снова быть на ногах, в пути!
…Уже была глухая полночь, когда Макаров со своими людьми вернулся в Мукры. Все были возбуждены: еще бы, прошли всю новую трассу. Теперь день-два, и проект можно везти в Ашхабад.
Когда машина подъехала к длинному бараку – общежитию рабочих, Макаров заметил, что окна барака освещены.
Вглядываясь сквозь мутные стекла, он увидел стол со стоящей посредине керосиновой лампой и человек шесть-семь рабочих, сидящих за столом. Он сразу же узнал Ченцова и Дубинку. Шла картежная игра.
Когда Макаров, скрипнув дверью, вошел в барак, там была чернильная тьма.
Виктор нерешительна подошел к столу и зажег спичку. Весь стол был завален деньгами. Макаров вспомнил, что вчера была получка.
Когда спичка догорела, Макаров так же молча вышел из барака.
«А ведь скучища здесь, действительно, дьявольская, – почему-то подумал он. – Что бы такое придумать?»
– Что там? – окликнула его с кузова Наталья. – Что-нибудь случилось?
– Ничего не случилось, – сердито буркнул в ответ Макаров. – Керосин жгут, черти!
Едва Макаров переступил порог конторы, к нему сейчас же бросился дремавший у стола Буженинов.
– У нас здесь произошел неприятный случай, – торопливо заговорил он. – Этот высокий бригадир, – как его? – Солдатенков… Подрался с нашим сторожем. Вас срочно вызывают в сельсовет.
