355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Анисимов » Генерал Багратион. Жизнь и война » Текст книги (страница 6)
Генерал Багратион. Жизнь и война
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 02:22

Текст книги "Генерал Багратион. Жизнь и война"


Автор книги: Евгений Анисимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 62 страниц)

При этом Суворов заметно нервничал – слухи о десятитысячном корпусе французов у Серравалле, донесение Багратиона о рассеянных в горах французских отрядах его беспокоили, и 24 июля он послал к Багратиону своего племянника князя Андрея Горчакова, а сам выехал из Боско, где была его квартира, навстречу посланцу, возвращавшемуся с донесением Багратиона. Багратион сообщал о своих действиях по несколько раз на дню – он тоже сознавал опасность всей ситуации на дороге к Генуе. 23 июля Багратион писал Суворову, что «в местечке Осмиджио неприятеля 10 000 нет, а есть не более 3000, но и то весь рассеян по горам»35. Писал Багратион (по собственной инициативе) рапорты и великому князю Константину. К тому времени Багратион «облокировал» форт и готовился к его обстрелу. Но Суворова, при всем его доверии к Багратиону, самого тянуло к Серравалле. Вечером 25 июля в сопровождении цесаревича Константина и охраны он прибыл туда и ночевал в расположении Багратиона. Здесь Суворов узнал, что Директория назначила нового главнокомандующего Итальянской армией – генерала Бартоломея Жубера. Багратион подготовил диспозицию к штурму крепости двумя колоннами, но утром 26 июля сам Суворов послал к ее коменданту с предложением о капитуляции адъютанта цесаревича

Александра Павловича Ф. И. Тизенгаузена – того самого зятя Кутузова, который будет убит в 1805 году при Аустерлице. После сдачи форта Суворов вернулся в Нови, куда и перенес свою Главную квартиру.

Довольный увиденным, 28 июля фельдмаршал рапортовал императору Павлу: «Деятельной генерал-майор князь Багратион пришел под Саравалу, малая миля от Нови, с его егерским полком, сводными гренадерскими батальонами… (Багратион писал, что с ним была тысяча человек. – Е. А.) к ночи на 24-е июля и, изготовя на ближних пригорках батареи, 25-го открыл канонаду при упорном сопротивлении гарнизона… Город был занят полку Грекова майором Денисовым с казаками (об этом просили жители, принесшие Багратиону ключи от ворот. – Е. А.). Брешь еще не совсем была готова; крепкой, на плитняке и высокой горе сооруженной замок на рассвете 27-го июля бил шамад (сигнал о сдаче со стороны осажденных. – Е. А.); гарнизон, комендант капитан Гейзнер, 5 офицеров, нижних чинов 180, сдался князю Багратиону военнопленными без капитуляции, чего ради офицеры уволены на пароль, чтоб во всю войну не служить без размену. В крепости найдено 11 пушек, в том числе 2 чугунные и 3 мортиры. У неприятеля убито и ранено до 40 (человек). У Багратиона ранено только 7 рядовых и 1 убит. Он похваляет искусство и расторопность российских инженер-полковников Гартинга и Глухова, також храбрость Его императорского высочества благоверного государя наследника и великого князя Александра Павловича адъютанта полковника графа Тизенгаузена… Сего достойного генерала повергаю в высочайшую милость вашего императорского величества»36. К отрывку об отличившемся адъютанте наследника престола, храбрость которого состояла в том, чтобы с барабанщиком и белым флагом подойти к форту и предложить коменданту сдаться, добавим, что к этому времени относится и начало сближения Багратиона с великим князем Константином, который после выволочки, полученной от Суворова, покинул корпус Розенберга и стал чаще бывать в авангарде Багратиона.

По эпизоду с осадой Серравалле и другим случаям видно, что Багратион занимал возле Суворова заметное и почетное место первого соратника и даже доверенного человека, которому можно было поручить и авангард, и осаду крепости, и учебные занятия с австрийцами. Дело в том, что из-под Мантуи в Алессандрию прибыл корпус австрийского генерала Края, и Суворов 1 августа послал Багратиона провести с австрийцами учения, как пользоваться штыком. С самого начала своего руководства войсками Суворов хотел показать австрийцам те приемы рукопашного боя, которые постоянно практиковал и постоянно пропагандировал. И хотя австрийцы не были в восторге от того, что приехали их учить, но все-таки, из уважения к Суворову, смотрели, что выделывали со штыками присланные русским фельдмаршалом офицеры.

Известно, что в эти дни Суворов собирался идти на Ривьеру и готовил войска к следующему этапу кампании. Но мы не знаем ход мысли Суворова, когда он выезжал по Генуэзской дороге к Серравалле и сам контролировал осаду форта. Возможно, он чувствовал исходившую именно отсюда опасность и как бы пытался заглянуть за горные ущелья позади Серравалле. Мы не знаем, доехал ли Багратион до Алессандрии, чтобы показать австрийским союзникам, как нужно драться штыками, но уже 2 августа он получил срочное послание Суворова из Нови, переданное через старшего адъютанта, подполковника С. С. Кушникова: «Ваше сиятельство! Неприятель пришел в Сераваль и занял город, часть идет к Тортоне, другая – сюда. Его сиятельство господин генерал-фельдмаршал приказал вам о сем дать знать и вам сюда приехать». Багратион срочно вернулся в Нови.

«Тактики будут ругать меня»

Предчувствие, с которым Суворов приезжал в Серравалле, не подвело старого полководца – из ущелья, того самого, которое виднелось из Серравалле, выдвинулась армия Жубера, точнее – ее правое крыло. Левое выдвинулось к Акви. Поход на Ривьеру отменили – противник сам пожаловал «в гости». Нови – маленький городок, уже давно освоенный Багратионом, стал передним краем русской обороны, и вскоре его название вошло во все учебники русской военной истории.

Сражение у Нови оказалось необыкновенно упорным, и можно предположить, что в ходе его Суворов допустил некоторые ошибки. Когда Жубер 3 августа вышел к Нови, то Суворов приказал Багратиону отойти от города на три версты, встать у Поцоло-Формигано. Тем временем австрийские войска генерала Края медлили с выступлением против французов, а Суворов почему-то на это никак не реагировал. Дав приказ Багратиону отступить, он хотел выманить Жубера на равнину за окраину Нови. Суворов так и писал потом в реляции Павлу: «…подаваясь мало-помалу назад, завлечь его (противника) в открытое поле. Для вяшщего способшествования сим нашим предположениям оставили мы 2-го августа город Нови». В итоге французы, шедшие двумя колоннами от Акви и Серравалле, беспрепятственно соединились, вошли в Нови и заняли удобную позицию вдоль гребня холмов, тянувшихся влево и вправо от Нови, и в долину не спустились.

С этой возвышенности Жубер и его штаб увидели и даже могли сосчитать значительно превосходящие французов силы союзников, стоявших на обширной равнине за Нови. Впечатление от увиденного Жубером было сильное: против 35 тысяч французов стояла армия более чем в 50 тысяч человек. Неудивительно, что Жубер не решился двигаться дальше, на равнину, но даже намеревался начать отступление. День прошел в перестрелке, никаких активных действий противники не предпринимали. В неверном определении предполагаемых действий французов и состояла главная ошибка Суворова. Недаром сам он позже говорил: «Тактики будут ругать меня».

Известно, что такие ошибки искупаются только кровью. Австрийцы двинулись на штурм французских позиций. Согласно диспозиции Суворова основной удар предстояло нанести справа корпусу генерала П. Края. Накануне он получил стихотворный приказ Суворова, начинавшийся словами:

 
Es lebe Sabel und Bayonett.
Keine garstige Retraite.
Erste Linie durh gestochen,
Andere umgeworffen.
 
 
(Да здравствуют сабля и штык.
Никакого мерзкого отступления.
Первую линию уничтожить штыком,
Других опрокинуть.)
 

Стихи-то были, а вот диспозицию к предстоящему бою историки не нашли до сих пор. Полагают, что ее вообще не существовало. Отчасти это объяснялось тем, что Суворов не знал расположения всех войск Жубера и опасался, что основные силы французов не в Нови, а движутся, чтобы деблокировать Тортону.

В течение грех часов (с 5 до 8 часов утра 4 августа) Край безуспешно атаковал позицию французов, тщетно призывая Багратиона прийти ему на помощь, чтобы отвлечь часть сил неприятеля. Но тот стоял недвижимо до 9 часов утра.

Некоторые историки удивляются тому, как мог Багратион, всегда такой отзывчивый на призывы боевого товарища, равнодушно смотреть на то, как французы уничтожают войска генерала Края. Надо полагать, он имел особый приказ Суворова, нарушить который не смел. Из указаний Суворова Багратиону перед сражением видно: первоначальный расчет строился на том, что Край массой своих сил (27 тысяч человек) собьет левый фланг французов, они спустятся на равнину и побегут в сторону Серравалле. Суворов так писал Краю: «Поручаю вам обратить внимание на левое крыло неприятельское, вы должны ударить как можно стремительнее и стараться прогнать его чрез Нови к Серравалле… чтобы отрезать от Гави остальные войска французские. За этой атакою я буду следовать сам по равнине с войсками, расположенными у Поцоло-Формигаро (а это были отряд Багратиона и стоящий за ним отряд Милорадовича. – Е. А.). Совершенно полагаюсь на моего друга-героя». Н. А. Орлов высказал предположение, что атака Края, численно превосходившего противника, должна была, по замыслу Суворова, стать отчасти рекогносцировочной и демонстративной, с тем чтобы определить, где основные силы французов и намерены ли они прорываться к Тортоне39. К тому же атаки Края вынудили французов перебросить туда все резервы и ослабить свой центр и правый фланг.

И лишь после этого должна была наступить очередь Багратиона. Не случайно в письме Багратиону 3 августа Суворов настаивал: «…извольте уже оставаться под приятным вам Нови впредь до рассмотрения»40. Последнее можно понимать как знакомое нам выражение: «Ну а там видно будет!»

Французы устояли под натиском Края и даже погнали его с холмов, но в начале австрийской атаки пуля егеря поразила Жубера. Его привезли в Нови, там он и умер. Моро принял на себя командование армией. Край атаковал вновь, но неудачно. Французы тем не менее в долину не спускались, хотя стали чаще обстреливать позиции союзников.

Тем временем Суворов находился не на поле боя, а в тылу, в Поцоло-Формигаро, и, казалось, бездействовал, что для него было в высшей степени странно. Не отвечал он и на получаемые с места сражения депеши. Багратион в 1805 году вспоминал: «Я имел приказание выманить неприятеля из гор на плоскость и тихо оттягивал назад к боевой линии. Французы напирали сильно, и их подчивали мои егеря порядком. Три раза, один за другим, я посылал к Александру Васильевичу своих адъютантов и ординарцев с донесением о ходе сражения и, наконец, послал с просьбою о позволении начать натиск (это подтверждает мысль о директиве Багратиону не вмешиваться до приказа в дело. – Е. А.), но посланные мои не возвращались; неприятель, заняв довольное пространство места, мною ему данного, остановился (французы осторожничали и на равнину не шли. – Е. А.), производил с стрелками моими сильную ружейную и пушечную пальбу. Все это заставило меня ехать к самому Александру Васильевичу, один из посланных мною встретился мне на пути, доносил: “Граф спит, завернувшись в плащ”. Что бы это значило? – подумал я, помилуй Бог, уж жив ли он? – и ускорил бег моей лошади. Впереди корпуса Видима Христофоровича (Дерфельдена. – Е. А.) стоял круг генералов, я к ним, и вижу невдалеке: Дивный лежит, закутавшись в плащ. Лишь в ответ Дерфельдену сказал я одно слово, как Александр Васильевич откинул с себя плащ, вскочил на ноги, сказал: “Помилуй Бог! Заснул, крепко заснул… пора!” А он, по-видимому, не спал, а вслушивался в слова господ генералов и приезжающих с битвы адъютантов и обдумывал о предстоящем деле. Расспросив меня наскоро о ходе сражения и взглянув на позицию неприятеля, он ту ж минуту повелел мне и Милорадовичу вступить в бой»41. Думаю, что прав не Багратион, а Н. А. Орлов: Суворов не «обдумывал о предстоящем деле», а попросту ждал, чтобы убедиться в том, что ббльшая часть войск Жубера здесь. Уверившись в этом, он дал приказ войскам Багратиона (5,7 тысячи человек), Милорадовича (3,7 тысячи) и Дерфельдена (6,1 тысячи) наступать. Такой же приказ был отдан и Краю. Атака колонны Багратиона, развивавшаяся поначалу удачно (он хорошо знал окрестности Нови), захлебнулась у невысокой городской стены. Французы, укрытые складками местности и строениями, расстреливали колонну, не давая ей развернуться. С большими потерями Багратион отступил от Нови, да еще в тот момент подвергся фланговому удару дивизии генерала П. Ж. Ватреня. Вообще, в этой битве французы проявили все свои замечательные качества – стойкость и мужество перед лицом превосходящего противника, умение виртуозно обороняться в городских условиях, а когда натиск усталого противника стихал, наносить контрудары во фланг.

Суворов подбросил в костер битвы новые дрова – войска Дерфельдена. Французы отступили к гребню холмов в окрестностях Нови, но там снова отбили атаку русских и австрийцев. В полдень Суворов приказал войскам отойти на отдых – жара стояла страшная, бой продолжался девять часов. Противники устали, но у французов уже не оставалось резервов, а Суворов располагал резервом (Мелас и Розенберг). М. Ф. Б. Мелас с его девятью тысячами солдат и решил судьбу сражения, ибо Суворов сумел сосредоточить на ударном направлении силы, вдвое превосходящие французов. Около шести часов вечера французы начали поспешно отступать. У местечка Пастурана в их рядах началась паника, в разгоревшемся скоротечном бою были пленены раненые французские генералы – два будущих маршала и пэра Франции Д. Периньон и А. Ф. Э. Груши – тот самый, которого так тщетно будет ждать Наполеон на поле Ватерлоо в 1815 году. В итоге Багратион все-таки ворвался в город, а затем, как отчитывался он Дерфельдену, «с войсками перешли мы сквозь город до самых гор, где, подкрепляя меня, ваше высокопревосходительство приказали ударить на него штыками так быстро, что неприятель, видя свою гибель, бросил свои укрепления и зачал ретироваться»42. Однако ночью вспыхнуло сражение в самом Нови – несколько сот французов спрятались в домах республиканцев и ночью пытались прорваться, но были все уничтожены, а город в наказание подвергся разграблению. Французы потеряли от трети до половины армии, в том числе 6500 убитых и раненых и 4600 пленных, а также почти всю артиллерию. Из союзников больше всех пострадал Край. Из 27 тысяч человек он недосчитался 5200 человек, русские войска потеряли почти 2 тысячи человек43. «Мрак ночи, – цветисто писал Суворов своему государю, – покрыл позор врагов, но слава победы, дарованная Всевышним оружию Твоему, Великий государь, озарится навеки лучезарным немерцаемым светом». В этой реляции о сражении, посланной в Петербург, Суворов вновь хвалил Багратиона, отмечая его «неустрашимую храбрость», и князь Петр получил алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского.

Громкая победа с восторгом была встречена в Петербурге. Павел написал Суворову: «Вы поставили себя свыше награждения» и пожаловал ему исключительное право, чтобы армия (даже в присутствии государя) отдавала бы ему «все воинские почести, подобно отдаваемым Его императорскому величеству». Но у Павла была про запас еще одна, высшая награда… Войска отошли к Асти – проклятая цитадель близлежащей Тортоны все еще сопротивлялась. Три недели Суворов прожил в Асти, пожиная плоды всеобщего восхищения и позволяя себе расслабляться в свойственной ему экстравагантной манере: паясничал, пел финские народные песни, жестоко шутил над гостями…

Шум, слышный с гор

Победа союзников была полной, но неприятеля не преследовали, хотя Моро уже намеревался эвакуировать свои силы в Ниццу, чтобы не быть запертым в Генуэзской Ривьере. Суворов за разбитыми французами не пошел. Хотя в памятном для советской истории Рапалло к побережью вышел крупный отряд австрийцев, но он был отозван в Тоскану. В том, что союзники не преследовали Моро и не добили его войска, сказались и отсутствие провианта, и общая усталость войск, и острый конфликт Суворова с венским гофкригсратом, приведший к тому, что австрийские генералы, получая приказы прямо из Вены, фактически не подчинялись Суворову.

Но больше всего на положение русских в Италии повлияли известия о победах французской армии генерала (позже маршала) А. Массены над австрийцами в Швейцарии. При удачном обороте дел в Швейцарии Массена реально угрожал Милану и австрийским владениям. Поэтому в Вене сочли, что мавр свое дело в Апеннинах сделал и пора перебросить его на новый фронт – в Альпы. Суворов явно не хотел покидать Италию, он тщетно предлагал продолжить операции по занятию Ривьеры, напирал на то, что без взятия союзниками блокированных крепостей нельзя спать спокойно, и вообще «с потерею Италии нет возможности завоевать Швейцарию». Он писал, что сами русские войска действовать не могут – всеми необходимыми запасами их снабжают австрийцы. Но император Франц был неумолим – собирайтесь и ступайте в Швейцарию, туда, к Цюриху, подходит из России корпус генерала А. М. Римского-Корсакова. При этом почти одновременно австрийцы (эрцгерцог Карл) начали эвакуацию своих войск из Швейцарии, перебрасывая их в Германию. Суворов писал 19 августа английскому представителю союзников В. Викгаму: «Я настолько удивлен намерением эрцгерцога Карла, о котором вы мне только что сообщили, – немедленно отвести императорско-королевскую армию вплоть до Швабии из Швейцарии, наводненной в настоящий момент неприятелем, с целью возложить всю оборону ее на малочисленные войска Корсакова…» В донесении Францу Суворов настаивал на сохранении австрийских войск в Швейцарии. Но сказано об этом было весьма обидно для Вены: «Не могу не заметить… что пока я, вступив в Швейцарию, не выброшу оттуда полностью неприятеля, который намерен совершить нападение на нас, нечего и думать о выводе императорско-королевских войск из Швейцарии, тем более что, согласно вашему распоряжению эрцгерцогу Карлу, также только тогда следует покинуть Швейцарию, когда будут полностью отражен неприятель и восстановлены позиции объединенной армии». Далее он писал, что отзыв корпуса генерала Готце (из армии эрцгерцога Карла) должен произойти не раньше, чем в Швейцарию придет подкрепление – баварские войска и швейцарские добровольцы: «Только это сможет обеспечить российской императорской армии ту самостоятельность, которая совершенно необходима ей для дальнейших операций»44. Это голос не просителя, а уверенного в себе воина. А проблема была серьезной: Суворов вел 21 тысячу человек, у Римского-Корсакова было 24 тысячи, принц Конде должен был привести 5 тысяч, итого – 50 тысяч. У австрийского генерала Готце было 22 тысячи штыков, но по приходе Суворова он, как и было предусмотрено в Вене, уходил в Германию. Оставшимся войскам противостояла отличная армия генерала Массены (более 84 тысяч человек). То, что французы умеют воевать, Суворов уже понял на полях Италии.

Таким образом, оказалось, что осенью в горах интересы Австрийской империи должны были защищать от французов русские с помощью незначительных сил швейцарцев и баварцев. Да и интересы эти были не совсем понятны русскому правительству. Не раз и не два австрийцы пытались договориться с Францией, так что особенно доверять им не следовало. Император Павел во всем верил Суворову, видел происходящее его глазами и одобрял все его действия – в конце концов, именно Суворов добивался блистательных побед! В одном из писем государь писал: «Верьте, что я знаю цену вам». В секретном рескрипте от 31 июля Павел рекомендовал соблюдать предосторожности, не доверять австрийцам и если вдруг станет известно о сепаратных переговорах союзников с французами, немедленно соединить все русские войска и двигаться в Швейцарию.

«Мужайтесь, князь Александр Васильевич!»

В начале Швейцарского похода царь послал Суворову рескрипт, дающий фельдмаршалу огромные полномочия: Суворов мог либо оставаться в Швейцарии и продолжать войну, либо возвратиться домой. Император тепло завершал свой указ: «Мужайтесь, князь Александр Васильевич, и идите на труды, аки на победы, живите с Ботом и со славою». Одновременно Вена была уведомлена, что отныне Суворов действует независимо от австрийского командования. В рескрипте Павла было с упреком сказано союзнику: «Весьма желаю, чтобы император Римский один торжествовал над своими врагами или чтобы он снова убедился в той истине, сколь простой и осьмилетним опытом доказанной, что для низложения врага, бывшего уже раз у самых ворот Вены, необходимы между союзниками единодушие, правдивость и в особенности искренность». Ростопчин передал волю императора Суворову: «Государю угодно было бы, чтобы вы, по выходе из Италии, попросили абшида (отставки. – Е. А.) от римского императора; зачем вам носить мундир столь несправедливого против вас государя»45 Но совершенно разорвать с австрийцами Суворов не мог – все обеспечение припасами и продовольствием он получал от союзников, да и честолюбие не позволяло ему просто двинуться через Швейцарию домой – он шел в Швейцарию воевать и для этого составил план общего наступления на французов: «Около 100 000 австрийцев и русских должны наискорейшим образом покончить со всей Швейцарией, чтобы сообща проложить твердую дорогу для задушения гидры (революции. – Е. Л.)»46.

Суворов составил общий план действий – по-суворовски смелый и решительный. Фельдмаршал намеревался двигаться через труднодоступный перевал Сен-Готард с тем, чтобы кратчайшим путем через горы спуститься в долину реки Рейссы, соединиться с корпусом австрийского генерала Ауффенберга, затем вместе двинуться через горный район Швиц и выйти в тыл расположения армии Массены у Цюриха, которую с фронта будут сдерживать (а лучше побеждать) корпуса Римского-Корсакова и Готце. Другой корпус австрийского фельдмаршала-лейтенанта Линкена свяжет руки отдельным корпусам французов, действовавшим в этом районе. Так, общими усилиями, Массена изгонялся из Швейцарии. План этот казался реалистичным и выполнимым при хорошей организации и согласованности действий всех названных выше корпусов. Но, увы! В этом-то и была слабость диспозиции Суворова…

«Завтре выступаю в поход»

Этими словами кончалось донесение Суворова Павлу из Асти от 27 августа 1799 года. Тогда же Суворов известил Римского-Корсакова, что идет на соединение с ним через перевал Сен-Бернар и что нужно готовить войска к военным действиям и упражняться «чаще в действии холодным оружием, то есть штыками и саблями в три линии». Он сдал командование Меласу, потом задержался на время сдачи Тортоны, которая, наконец, капитулировала. В те же дни Суворов написал истинно джентльменское обращение к австрийской армии – своим боевым товарищам, с благодарностью «за усердие и деятельность (генералов)… за примерную храбрость пред неприятелем (офицеров)… за неизменное мужество, храбрость и непоколебимость, с которым одержали они под начальством моим столько незабвенных побед (солдат)… Никогда не забуду храбрых австрийцев, которые почтили меня своею доверенностию и любовью, воинов победоносных, соделавших и меня победителем. СУВОРОВ». Блестящий пример благородства, великодушия и чести! Действительно, заслуга австрийцев в разгроме французов огромна. Они так же отважно, как и русские, шли в огонь, а без их регулярной кавалерии (у русских были только казаки) победы были бы невозможны. Даже после неудачного Швейцарского похода Суворов не изменил своего мнения: «На австрийские войска я не имею причины жаловаться». Да и то: бывшие с русскими (хотя и незначительные) австрийские отряды сражались отменно. Одно дело – политики с их нечистой игрой и мытьем грязных рук в грязной воде, а другое – воины-профессионалы с их честью, достоинством, чувством боевого братства.

Здесь вам не равнина, здесь климат иной. Армия выступила из Алессандрии двумя колоннами 28 августа и двинулась к видневшимся на востоке горам. Как вспоминал участник похода, «вдали рисовались оне, как громоносные тучи, чем ближе подходили мы к ним, тем яснее нам оне обозначались, а на третьем переходе мы в них врезались. Горная дорога чем далее, тем более становилась затруднительною и наконец обратилась в широкую тропу: близм. Белинсоны (Ъеллинцона. – Е. А.) горы пред нами стали кругом во всем своем величии. Это была громадная, непрерываемая цепь гор, хребет которых уходил в небеса. Нам падало на ум, что, переходя их, мы должны будем биться с врагом сильным, знакомым с местностями, терпеть голод и переносить все трудности пути по горным, козьим тропам, сносить холод и чичер (холодный ветер с дождем. – Е. А.), переходить вброд быстротоки, лезть на скалы, горы, по местам, не видавшим на себе ноги швейцара-охотника, и спускаться вниз кубарем или на родимых салазках (то есть на заду. – Е. А.) и тогда же бить сильного врага, вязнуть в грязи или в снегу и быть под дождем, ливнем, сеянцем… Так эти горы нам предсказывали. И правду сказать, сердце-вещун не обмануло нас… Чем дальше шли мы от Александрии к Швейцарии, тем более климат изменялся: делалось суровее, пасмурнее, холоднее, слишком часто мочил нас, и крепко мочил, дождичек, с пронзительным холодным ветром. С переменою климата и жители проходимых нами мест изменялись: города, местечки и селения постройкою были хуже италианских, но люди в движениях своих были проворнее италианцев, крупнее ростом и благообразнее в лице – так мне казалось…». Грозный вид гор пуга/, а ежечасно менявшиеся горные пейзажи завораживали. Много лет спустя, в 1809 году, Багратион, рапортуя о победе при Рассевате на Дунае, неожиданно изменит сухому стилю военного рапорта и напишет: «Пространство земли от самого местечка Черновод до местечка Рассеват представляет картину приятнейшую оку человеческому, уподобляющуюся восхительным видам Швейцарии, но вместе с тем на каждом шагу рождающую, так сказать, непреоборимые препоны, препятствующие проходу войск…»" И война в этих условиях была иной, чем на равнине. Горная война – вообще особый вид военных действий со своими законами, а для тогдашних армий, привыкших к линейной тактике, война в горах доставляпа особую трудность. Лучше всех в горах действовали егеря, привыкшие к рассыпному строю, да вездесущие казаки. Перед вступлением в горы, 9 сентября 1799 года, Суворов издал особые правила движения колонн и ведения военных действий в горах. В них подробно объяснялось, как следует двигаться по горным тропам, чтобы не создавать затруднений идущим следом. Ранее Суворову не приходилось воевать в горах, но его наставления тонко учитывали специфику местности: «Для овладения горою, неприятелем занимаемою, должно соразмерно ширине оной, взводом ли, ротою, или и более рассыпясь, лезть на вершину, прочие же баталионы во сте шагов следуют (то есть вне зоны огня. – Е. А.), а в кривизнах гор, где неприятельские выстрелы не вредны, можно отдохнуть, и потом снова идти вперед. Единою только твердою и непоколебимою подпорою колонны можно придать мужества и храбрости порознь рассеянным стрелкам, которые ежели бы по сильному неприятельскому отпору и не в состоянии были далее идти, но должна колонна, не сделав ни одного выстрела, с великим стремлением достигнуть вершины горы и штыками на неприятеля ударить… Одною стрельбою никаким возвышением овладеть не можно, ибо стоящий на оной неприятель весьма мало вредим. Выстрелы большею частию на вышину не доходят или перелетают через, напротив же того с вышины вниз стрельба гораздо цельнее, и для того стараться как наискорее достигнуть вершины, дабы не находиться долго под выстрелами и тем бы менее быть вредиму. Само по себе разумеется, что не нужно на гору фронтом взходить, когда боковыми сторонами оную обойти можно. Если неприятель умедлит овладеть возвышением гор, то должно на оные поспешно взлезть и на неприятеля сверху штыками и выстрелами действовать»48. И все равно, русским солдатам было много труднее воевать в горах, чем французам, уже имевшим к этому времени опыт военных действий в Альпах и даже снаряженным специальной обувью. К тому же русской армии большую часть времени приходилось наступать снизу вверх, на позиции противника, занимавшего перевалы и дефиле. Трудны были и вообще условия существования в горах, на непривычных высотах, с изменчивой погодой, неустойчивым климатом. Капитан Грязев писал, что во время боя «иногда действие прерываемо было бродившими облаками, на нас спускавшимися или проходившими над нашими головами и скрывавшими от нас своею непроницаемостью врагов наших, равным образом и серный дым, от стрельбы происходивший, спираясь в густоте поднебесного воздуха, темнил его и разделял нас друг от друга». Испытания в горах даже привычным к войне людям казались необычными. Грязев пишет, что после взятия Сен-Готарда и спуска в долину солдаты и офицеры рухнули как подкошенные на первом же пологом склоне альпийского луга: «Такое необыкновенное напряжение, которое в жару самого действия казалось неприметным и обыкновенным, столь ослабило нас, что мы вне себя бросились на землю и не скоро могли опомниться, что происходило и что происходит с нами. Мы не могли без сердечного содрогания вспомнить, какие опасности, какие ужасы и сколько смертей протекли мы на сем страшном пути, устланном трупами и обагренном кровию наших соотечественников и нечестивых врагов»49. Но человек привыкает ко всему, и постепенно суворовские солдаты освоились и с войной в горах…

Четвертого сентября войска Суворова, делая в день по 60–70 верст, прибыли в Таверно, что под Лугано. Тут выяснилось, что австрийцы поставили русской армии из 1430 обещанных мулов только 650. Мулы были необходимы для перевозки провианта (непривычных русскому солдату белых, пшеничных сухарей), а также боеприпасов. Войска встали на бивак и простояли на месте четыре дня. Солдаты привели себя в порядок, отдохнули. Может быть, впервые за всю кампанию они шли налегке – ни громоздких обозов, ни верховых лошадей, ни борзых собак, ни офицерских и солдатских жен, тащившихся по дорогам следом, – впереди были горы. Мулов так и не было. Суворов иронизировал: «Нет лошаков, нет лошадей, есть Тугут, и горы, и пропасти». По совету великого князя Константина Павловича Суворов приказал спешить 1500 казаков и на их лошадей привязать вьюки. По своему обычаю Суворов внимательно наблюдал за армией. У него была странная для генералов привычка. Он незаметно отрывался от колонны, уезжал вперед, ложился в винограднике и долго смотрел на проходящие войска, а потом внезапно выезжал на дорогу и заводил разговоры с солдатами: «Вот там (указывая на северную сторону, на горы) безбожники-французы, их мы будем бить по-русски… Горы велики, есть пропасти, есть водотоки, а мы их перейдем-перелетим, мы – русские! Бог нами водит. Лезши в горы, одне стрелки стреляй по головам врага – стреляй редко, да метко! А прочие шибко лезь в россыпь. Взлезли – бей-коли-гони – не давай отдыху! Просящим – пощада – грех напрасно убивать. Везде фронт! Помилуй Бог, мы – русские! Богу молимся – он нам и помощник; царю служим – он на нас и надеется и нас любит, и нас наградит он словом ласковым, чудо-богатыри! Чада Павловы! Кого из нас убьют – Царство небесное! Церковь Бога молит. Останемся живы – нам честь, нам слава, слава, слава!»5"


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю