Текст книги "Граф Орлов, техасский рейнджер"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Он ругал себя и высмеивал, но продолжал стоять у окна и смотреть на пустую площадь, отвлекаясь только для того, чтобы выбить трубку и снова набить ее табаком.

Капитан спустился вниз, выпил чашку кофе в баре. Прошел на конюшню и оседлал аппалузу – на всякий случай. Вернулся в свой номер и занял привычный пост у окна. Через час такого ожидания он увидел, как из банка выходят клерки. Управляющий укатил в своей роскошной коляске, а внутрь банка запустили охранника с ружьем. Тот еще стоял на пороге, когда вдруг его догнал мальчишка, перебежавший всю площадь, и передал какой-то бумажный сверток.

Орлов насторожился и поднял трубу, но тут же, усмехнувшись, опустил ее. Из свертка выглядывал край гамбургера – между двумя хлебными половинками торчала зелень. Видимо, сынишка принес ужин отцу. А отец всю ночь проведет среди сейфов с деньгами и золотом, за крепкими решетками и толстыми стенами, и единственная опасность, которая ему там угрожает, это голод. Но теперь и это не страшно. И охранник, и его начальник посмеялись, потрепав мальчишку по льняной головке.

Охранник шагнул через порог, и массивная дверь, украшенная выпуклыми заклепками величиной с яйцо, плавно затворилась за ним. Начальник охраны провернул ключ в скважине, спрятал его в нагрудном кармане, и к нему подошли двое патрульных. Они взяли свои ружья наперевес и мерным неторопливым шагом отправились в свой привычный путь вокруг здания банка.

Капитан видел этот ритуал уже несколько дней подряд, но мальчишка со свертком появился впервые. Может быть, это не случайно? Может быть, может быть…

Мысли о мальчишке и свертке моментально вылетели из головы, как только Орлов увидел в просвете между домами на дальнем конце улицы знакомый силуэт фургона. Рядом маячили два всадника. Но когда капитан поднял трубу и поймал в узкий кружок фургон, всадников рядом уже не было.

Капитан обругал себя за то, что не заметил, в какую сторону они свернули. Зато он смог разглядеть, что в фургоне сегодня какой-то груз. Двое в темных плащах и надвинутых шляпах сидели на облучке, а между ними проглядывали торцы двух толстых брусьев. Фургон медленно завернул в проезд между домами, и капитан увидел, что и сзади из него выпирают два бруса. Ему даже показалось, что это какая-то лестница, хотя он и не был в этом уверен. Так или иначе, фургон прибыл. Значит, он был прав. Все решится сегодня. Здесь и сейчас.

За сторожа можно быть спокойным. Даже если бандиты взломают двери и ворвутся в банк, он сможет долго отбиваться из-за запертых решеток, лишь бы не подставлял голову под шальную пулю. А вот патруль обречен. При внезапном нападении у патрульных нет никаких шансов уцелеть. Предупредить их… Но как?

Достаточно будет выстрелить, решил Орлов. Тогда они успеют хотя бы укрыться. Да и для бандитов неожиданный выстрел послужит хотя бы временной помехой. Особенно, если выстрел будет удачным.

Капитан осторожно поднял створку окна и положил на подоконник заряженный «ремингтон». Быстро вставил капсюли, приготовив револьвер к бою, и перешел к соседнему окну. Бесшумно открыл его и подвинул стол к окну. Две подушки, обернутые одеялом, легли на стол, а поверх этого бруствера капитан положил винчестер. Он будет стрелять из глубины комнаты. От старого плана придется отказаться. Бегать по площади, меняя позиции, слишком рискованно.

Он рассчитывал, что сможет отсюда опознать главаря и уложить его как можно раньше. Оставшись без руководства, бандиты предпочтут удрать, а не биться. Но многие останутся лежать на улице. Орлов надеялся, что сумеет поговорить с ранеными. Надеялся, что они помогут ему найти ротмистра.

А если не помогут? Что тогда?

Ответ был прост, и состоял из двух слов.

Продолжать поиск.

* * *

Ротмистр Бурко еще раз осмотрел инструменты. Два молотка, один полегче, другой необычно тяжелый. Похоже, свинцовый. В темноте не разглядеть. Что еще? Изогнутый лом. Три стальных клина. Воронка с гибкой насадкой. Пара железяк непонятного назначения. По всей видимости, это отмычки. Дрель. Два сверла. Жестяной цилиндр, вроде шприца, с узким носиком. Пахнет порохом. «Наверно, через него в замочную скважину вдувают порох, – догадался ротмистр. – Чтобы взорвать дверцу изнутри. Итак, что мы имеем? Полный набор для взлома сейфов. И ни намека на консервный ключ».

Он снова повертел в руках консервную банку. Ее приятная тяжесть наводила на мысли о том, как долго можно было бы наслаждаться холодной солониной. Но, увы, ротмистр ясно осознавал, что в курьерском кофре не перевозят мясные консервы. Скорее всего, банку к почте присовокупил граф Орлов. Подчиненные генерала Обручева все как один помешаны на секретности. Встречаясь в коридорах Генерального Штаба, они могли сердечно обняться, могли поспрашивать о здоровье ближайших родственников и наскоро обменяться последними светскими сплетнями – и при этом ни слова, ни полслова о том, где побывали и куда направляются. У ротмистра было особое отношение к генштабистам. В свое время перед ним встал выбор – переводиться к Обручеву либо в Отдельный Корпус [5]5
  Отдельный Корпус жандармов – подразделение политического сыска в России


[Закрыть]. Он выбрал жандармский мундир, потому что знал, что через год станет полковником – карьерная лестница в этом ведомстве была гораздо круче и шире, чем во всех других…

Наверно, банку можно открыть с помощью лома и молотка. Но Бурко всегда искал наиболее изящное решение. Нашел он его и на этот раз. Прижав стальной клин к запаянному краю банки, он принялся водить его туда-сюда, понемногу соскребая оловянный шов.

Судя по тяжести, содержимое банки представляли отнюдь не бумаги. Или – не только бумаги. С бумагами ротмистр уже разобрался: вся корреспонденция барона Лансдорфа была изодрана в микроскопические клочки и тщательно зарыта в разных углах подвала. Конечно, было бы гораздо лучше сохранить эти письма и, после определенных приключений, доставить их по адресу – но такое геройство может встретиться только в авантюрных романах. Ротмистр мог рисковать собой, но не имел права подвергнуть опасности тайную переписку.

Наверху загремели шаги, и крышка люка со скрипом откинулась, впустив в подвал лучи света. Кто-то, ворча по-испански, опустил на веревке дурно пахнущее пустое ведро. Затем на пол упала бутыль, сделанная из тыквы, и черствая лепешка. Все это сопровождалось непрерывной руганью. Ротмистр не знал испанского, но ругань – она понятна на любом языке.

Отряхнув лепешку от пыли и откупорив бутыль, ротмистр приступил к трапезе. Хорошо, что бандиты заставили его сменить только рубашку, на их взгляд слишком приметную. В кармане брюк Бурко сохранил носовой платок. И теперь, слегка смочив его водой, он смог вытереть руки перед едой. Вкус кукурузной лепешки напомнил ему о детстве. Хуторок в запорожской степи. Баштаны, усеянные полосатыми блестящими арбузами. Сверкающая вода родника. Ручеек, бегущий в тенистой дубовой роще.

Он сознательно вызывал в памяти милые сердцу картинки прошлого, потому что от хорошего настроения улучшается пищеварение. Большинство недугов имеет своим источником именно дурное расположение духа. Переиначивая латинскую мудрость, ротмистр мог бы заявить, что у здорового духа – здоровое тело.

А тело ему сейчас нужно здоровое, крепкое, выносливое. Его телу предстоят серьезные испытания.

Молоток, лом, клинья – все это было прекрасным оружием, и он диву давался той беспечности, с которой бандиты оставили ему инструменты. Он бы давно мог избавиться от конвоиров – но что ожидало его наверху? Не зная броду, не суйся в воду.

Жаль, что он не понимал по-испански. Прислушиваясь к голосам, можно было бы многое выяснить. Прежде всего – где он сейчас находится.

Орлов собирался отправить его через Новый Орлеан. Возможно, капитан счел этот маршрут самым коротким. Но ротмистр выбрал бы иное направление. Теперь, когда нельзя было рассчитывать на чье-либо содействие, таким направлением мог быть только курс на Нью-Йорк. Да, придется снова пересечь полстраны, на этот раз не в спальном вагоне, а кочуя от одного товарняка к другому. Придется воровать продукты по дороге и спать, зарывшись в сено, полное кусачих блох. Но когда-нибудь кончается любая дорога. Кончится и та, что еще не началась. Ротмистр дойдет до скромного дома на Фултон-стрит, где находится конспиративная квартира зарубежного сыскного бюро. Он дойдет – и сразу же начнет составлять отчет. Его не сможет отвлечь ни горячая ванна, ни аппетитные запахи ресторанной кухни, нет, он даже не переоденется, сразу потребует перо и бумагу и усядется за стол. И не встанет, пока не поставит в отчете последнюю точку. Вот каким будет возвращение ротмистра.

Перекусив, он заставил себя минут десять полежать на боку, как советовал ему знакомый медик. И только после этого встал и снова принялся за консервную банку.

В темноте он не различал, как быстро двигается дело. Но скоро оловянный шов истончился настолько, что пальцы уже нащупывали растущую щель. И вот, наконец, он смог запустить в нее отмычку, поддел, потянул – и ему на колени вывалился тяжелый сверток.

Револьвер. Патроны. Три конверта. Бурко очень хотел бы ознакомиться с их содержимым, но, во-первых, в подвале было слишком темно, а во-вторых, в письмах графа Орлова могло содержаться что-то личное. Да, начальство ротмистра было бы счастливо заполучить эти конверты – однако они были безжалостно истреблены и зарыты.

Револьвер же был разобран и тщательно вычищен от смазки. Пять патронов беззвучно погрузились в каморы барабана, еще пять, объединенные картонным кольцом, ротмистр отправил к себе в карман. Он не удивился, обнаружив револьвер. И почти не обрадовался, получив оружие. Даже наоборот, немного посетовал, что придется нести лишнюю тяжесть. Лучше бы раздобыть еще бутыль воды…

Он вспомнил, что где-то на полу валяется веревка, которой были обмотаны инструменты. Отыскав ее, отрубил подходящий кусок и пропустил через кольцо на рукоятке револьвера. Теперь оружие можно было повесить на шею и спрятать под рубахой.

Револьвер оказался весьма удобным. Это была бескурковая модель. Обычный кольт не сунешь в карман, а если и сунешь, то потом замучаешься вытаскивать – то курок, то мушка, то края барабана будут цепляться за одежду. А этот – этот гладкий, словно обкатанный прибоем морской голыш. Все его детали закруглены, и в руке он лежит чрезвычайно ловко. Ротмистр подумал, что именно такое оружие следовало бы иметь при себе, когда приходится действовать в гражданском платье.

Он знал, что граф Орлов едва ли не с каждой почтой переправляет в Штаб нечто подобное – то чертежи винтовочного затвора, то рецептуру новых сортов пороха, а однажды передал кусок пушечного ствола, который был им обнаружен на месте неудачного испытания нового орудия. Эти послания стали притчей во языцех не только в Генштабе, но и при дворе. Многие усматривали в настойчивости Орлова не служебное рвение, а плохо скрытый намек на одну давнюю историю, которая приключилась еще тогда, когда тот, кого сейчас именуют Александром Третьим, назывался Александром Александровичем, великим князем и наследником.

Офицеры, командированные в Соединенные Штаты заказать ружья для русской армии, вернулись с несколькими образцами. Выслушав отчет, Александр Александрович принялся жестко критиковать их выбор. Капитан Гуниус осмелился возразить. Наследник вспылил и оборвал его, однако Гуниус все же продолжил речь. Тут Александр Александрович пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами. Для русского уха слова эти не содержали ничего оскорбительного, однако Гуниус был швед, представитель древнего дворянского рода. Гордый варяг немедленно покинул аудиенцию и послал цесаревичу письмо с требованием извинений. Он также прибавил, что, если через двадцать четыре часа извинения не будет, то он застрелится. То был своеобразный вызов на дуэль. Цесаревич не извинился. И офицер сдержал свое слово. Александр Второй весьма рассердился на своего сына и, в качестве наказания, приказал цесаревичу идти за гробом капитана вплоть до могилы. Этот страшный урок не излечил Александра Александровича от романовской надменности и запальчивости, но навсегда остался в памяти. Помнили об этом и придворные, и офицеры Генштаба. Так что очередной экземпляр американского оружия мог расцениваться как очередной привет от Гуниуса. «Вот ведь как удачно получилось, Павел Григорьевич, – мысленно обратился ротмистр к Орлову. – Посылочка ваша до адресата не дошла. И револьвер послужит мне, вместо того чтобы дать лишний повод для злопыхателей».

Немного поупражнявшись с револьвером и подогнав длину веревки поудобнее, ротмистр перешел к следующему пункту своего плана.

То место, где из щели между потолком и стеной пробивался свет, он приметил с первых же минут заточения. Подвал представлял собой обычную яму, на дно которой были уложены плоские камни, а покатые стены до сих пор хранили на себе следы кирки. С помощью лома ротмистр живо вырубил в сухой глине несколько ступеней и подобрался к верху. Здесь он действовал осторожнее. Пригодились отмычки, ими он расширил щель. Пришлось отступить, чтобы расширить и углубить ступени. Снова поднявшись, Бурко прильнул разгоряченным лицом к щели, и прохладный воздух ободрил его.

Так, вцепившись в стену, он провисел на ней довольно долго, наблюдая за тем узким уголком внешнего мира, что был ему доступен. И этот уголок ему понравился. Потому что щель выходила не во двор, а на улицу. И теперь оставалось только дождаться темноты, чтобы выбраться наружу…

Он снова представил, как сядет за стол и возьмется за отчет. Командировка, хоть и оказалась весьма краткосрочной, позволила составить целостное впечатление о настроениях и связях в среде русской эмиграции – в частности, в среде бывших военных. Да, именно так он обозначит главное содержание своей работы.

Правда, в приватной беседе глава департамента намекнул, что особый интерес привлекает к себе фигура графа Орлова. Но ротмистр Бурко предпочел не выделять капитана – тот все еще числился в строю, его прошения об отставке даже не рассматривались, и вообще никто не мог бы с определенностью сказать, что граф хочет остаться в Америке. Его намерения, в частности, и предстояло выяснить ротмистру во время подготовки к охоте. Поскольку эта часть плана осталась невыполненной, то и жгучий интерес к персоне Орлова придется оставить неутоленным.

Итак, речь пойдет о категории отставников, о тех, кто после службы государевой перебрался за океан. Что ж, ничего предосудительного. К социалистическим идеям они были равнодушны, с беглыми заговорщиками не общались, как не общались и с официальными представителями России. Поселившись в Америке, русские офицеры сохраняли верность привычкам – например, ходили в церковь, если таковая имелась поблизости. Это ровным счетом ничего не говорило об их благонадежности. Достаточно вспомнить квартиры террористов в Петербурге, увешанные образами. Однако сам факт посещения храма можно использовать.

Он уже знал, с какой фразы начнет заключительный, самый важный пункт своего отчета.

 « Докладывая о вышеизложенном, считаю своим долгом присовокупить, что представляется целесообразным обеспечить взаимодействие с отдельными священнослужителями города Нью-Йорка, где имеется устойчивая община, и где отмечены частые появления эмиссаров революционного подполья»…

«В данный момент я сам в подполье», – подумал ротмистр Бурко и, отбросив преждевременные размышления, стал собираться в дорогу.

Больше всего он опасался, что хозяева постоялого двора проявят ненужную гуманность и заглянут в подвал, чтобы еще раз покормить затворника. Будет довольно трудно скрыть от них кучки свежей глины, выросшие вдоль стены. Да и ступеньки уже превратились в лестницу, которая вела вверх, и достаточно было обрушить свод, чтобы под стеной сарая появился не слишком широкий, но все-таки выход. Таких приготовлений к побегу не заметил бы разве слепой. А ведь в подвал еще мог спуститься один из бандитов…

Эта мысль заставила ротмистра усерднее работать ломиком, расширяя проход.

«Если меня застанут за таким занятием, не станем тратить время на разговоры, – решил он. – Мои глаза привыкли к темноте, а бандит, пока проморгается, успеет получить ломиком в лоб – и весь разговор. Лишь бы они не явились все сразу. И лишь бы ночь была безлунной. И лишь бы никто не околачивался на улице возле забора…»

Самыми трудными оказались последние часы. Согнувшись в три погибели, Бурко спиной упирался в свод подкопа, чтобы тот не рухнул раньше времени. Его глаза следили за кусочком неба, виднеющимся между крышами соседних домов. Небо было сначала пепельно-серым, потом – лиловым, краски сгущались быстро, но оставались прозрачными, а это означало, что на улице царят сумерки, в то время как для побега требовалась настоящая беспросветная темнота.

Неизвестно, сколько еще прождал бы ротмистр, если бы свод вдруг не рассыпался сам собой.

Бурко, не стряхивая с себя песок, медленно, на четвереньках, двинулся вдоль забора. Он надеялся, что так его еще можно в темноте принять за собаку. Бурко даже голову приподнял, и едва не засопел по-собачьи. К счастью, его усилия были излишними. На улице не нашлось зрителей, которые могли бы оценить его дар перевоплощения. И, добравшись до угла, ротмистр отряхнулся, встал на ноги и зашагал, держась поближе к забору.

Уйти удалось недалеко. Едва миновав ворота, через которые он пару дней назад въезжал на фургоне, Бурко услышал торопливые шаги. И застыл, прижавшись к теплым камням забора.

Шаги были странными. Жесткий цокот подкованных каблуков сопровождался дребезжанием шпор. Значит, шел мужчина. Однако к его твердым шагам примешивался какой-то посторонний звук. Идущий словно пошлепывал ладонью по чему-то мягкому.

«Он не один! – догадался Бурко. – Рядом кто-то семенит. Так стучат по пыли босые пятки …»

– Мистер, мистер, мистер… – прозвучал сдавленный тонкий голосок.

– Молчи, сука, а то башку отрежу!

Ротмистр узнал голос Черного. И тут же два силуэта проплыли мимо него, едва различимые в темноте. Блеснуло лезвие ножа, приставленное к горлу девчонки. Второй рукой Черный держал ее за волосы, ведя рядом с собой.

Они прошли так близко, что Бурко ощутил мерзкий запах застарелого пота, исходивший от бандита.

«Куда он ее уводит? Зачем? Ну, зачем – это понятно. Но куда? В укромное местечко? Решил повеселиться? Ты у меня, тварь, повеселишься…»

Им овладела леденящая ярость. Бурко знал за собой этот недостаток – поддаваться ярости. Припадок мог длиться несколько секунд, но эти секунды оставались в памяти черным холодным провалом. Придя в себя, он изумлялся собственным словам и поступкам. Но тут уж ничего не поделаешь. Сей порок был у него в крови. Последний раз, впрочем, нечто подобное ротмистр Бурко испытал весьма и весьма давно – во время конной атаки под Адрианополем [6]6
  Адрианополь – город в Турции, до которого дошли казачьи части во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг.


[Закрыть].

Но сейчас под ним не было коня, и в руке его не было сабли, и не мелькали впереди вспышки вражеских выстрелов – нет, была лишь ночь, и был жалобный голос, исчезающий в этой ночи.

Бурко порадовался тому, что бос. Его ступни бесшумно несли его по дороге вслед за Черным. А тот дошел до окраины поселка и остановился у колодца.

– Это сухой колодец? – спросил он.

– Он пересох давно. Мистер, мистер, мистер…

– Нет в нем воды, точно? Сюда никто не ходит?

– Нет, мистер, мистер, мистер…

– Молчи, сука!

Бурко припал к земле, почувствовав, что сейчас Черный оглянется. Тот повертел головой и потащил девчонку за одинокий дом.

Бурко пригнулся и тоже кинулся к дому, обходя его с другой стороны. Его расчет оказался точен. Когда Черный зашел за дом, ротмистр уже ждал его там.

Несильный удар в нос заставил бандита остановиться. Он застыл на секунду, парализованный неожиданной болью. Удушающий захват, рывок плечом…

Под локтевым сгибом мерзко хрустнули шейные позвонки, и Черный вмиг обмяк. Ротмистр опустил вздрагивающее тело на землю и зажал слюнявый рот – бывает, что умирающий орет громче живых.

«Топ-топ-топ» – послышалось за домом. Девчонка удрала. Бурко подумал, что она, возможно, могла бы убежать и без его помощи. Вон какая шустрая, уже и не слышно ее.

Нет, такие, как Черный, не выпускают жертву. Почему он притащил ее к колодцу? Потому что собирался убить и сбросить туда. Колодец должен был превратиться в могилу… Что ж, так тому и быть. Он обыскал труп, и был крайне разочарован: бандит вышел на ночную прогулку без оружия. Тело Черного глухо ударилось о пересохшее дно, и долго еще сыпались на него струйки песка.

«Пора уходить», – подумал ротмистр. Но тут где-то рядом зазвучали голоса, и он снова кинулся за дом.

– Подождем его здесь, – сказал кто-то, появившись на дороге.

Следом из темноты показались еще несколько силуэтов.

– Откуда ты знаешь, что Джерико приедет сегодня?

– Я не знаю, что он приедет сегодня. Но я знаю, что если он приедет, а мы его не встретим, то он всем нам отстрелит яйца.

– Мы четвертую ночь не спим.

– Можешь уходить.

Они еще долго препирались и ворчали, сидя на земле возле колодца и попыхивая самокрутками.

«Это не местные, – догадался Бурко. – Говорят по-английски, собираются встречать Джерико. Да, они наверняка из его банды. Как и Черный. Только квартируют в частных домах, а не на постоялом дворе. И что теперь? Будут торчать тут до рассвета? Мимо них не проскочишь даже в темноте, а при свете дня – тем более. Придется ждать следующей ночи».

Ротмистр отодвинул гнилые доски, которыми было забито окно, и залез в дом. Никто не станет искать его в заброшенном жилище. По крайней мере, до утра. Да и утром тоже. Обнаружат подкоп, поднимут шум, кинутся в погоню… Нет, не кинутся. Кому он нужен? Мексиканцам, хозяевам постоялого двора, где его держали? Плевать им на беглеца. За ним должен был приглядывать Черный. А тому уже все равно.

Ротмистр Бурко знал, что перед сном следует думать о чем-то приятном и возвышенном. Для того и нужна человеку ночная молитва, чтобы успокоить дух, смирить неутоленные желания, отбросить расчеты и планы…

Он вдруг хлопнул себя по лбу и выругался шепотом. Узелок, где он хранил флягу с водой и половину черствой лепешки, остался там, в подвале! Как же он теперь отправится в путь, не имея никаких припасов?

«А вот так и отправлюсь, налегке», – сказал он себе, насмешкой преодолевая уныние.

Еще одно небольшое усилие воли – и ротмистр перестал думать о том, что только что убил человека. В его жизни были времена, когда ему приходилось убивать и больше, чем одного подонка за вечер. Но даже тогда он не терял способности к спокойному и глубокому сну.