Текст книги "Граф Орлов, техасский рейнджер"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

8

Джерико расположился со своей бандой в одном из мертвых селений, которые были разбросаны по плоскогорью на высоких берегах Рио-Гранде. Люди покинули эти края давно, после жестокого землетрясения и многолетней засухи. В развалинах домов сейчас гнездились только змеи да осы. Единственная постройка с сохранившейся крышей – католическая церковь – дала приют разбойникам.

Даже если бы пришлось устраиваться в пещере, Уолли и там смог бы наладить жизнь, не лишенную удобств и маленьких радостей. А здесь в его распоряжении были и церковные скамейки, и почти не истлевшее тряпье, и даже родник, кипящую лужицу которого он обнаружил прямо у задней стены церкви. Довольно потирая руки, Уолли принялся за благоустройство, и первым делом соорудил широкую мягкую постель для Джерико. Потом он связал из прутьев две метлы и всучил их Индусу и Канисеро, чтобы те вымели зал. А в нише на месте бывшего алтаря он устроил отличный очаг, в котором прекрасно горели обломки скамеек.

Валяясь в своей постели, Джерико с улыбкой наблюдал за хлопотами. С таким, как Уолли, не пропадешь. У черного гиганта с изуродованным лицом никогда не было собственного дома, он с детских лет бродяжничал. То шалаш, то землянка, то тюремный барак. Но в любом его жилище были уют и порядок.

В Оклахоме, к примеру, банда жила в охотничьем поселке, и землянку Уолли издалека можно было найти среди других землянок по ярко-изумрудной траве, покрывавшей ее покатую крышу: он каждое утро метлой вычищал эту траву, словно вычесывал шерсть. А все соседние крыши были бурыми от перегнивших листьев и пыли. И в Сан-Антонио, где они жили на заднем дворе табачной лавки, Уолли живо навел порядок: перед входом приспособил железный порожек, о который все входящие вычищали свои каблуки. А кто не вычищал, тот, войдя в лавку, натыкался на суровый взгляд самого Уолли и сразу понимал, что совершил оплошность. Так что в лавке у них было всегда чисто и немноголюдно.

Врожденная аккуратность, эта неистребимая черта натуры, проявлялась у Уолли в самые неожиданные моменты. Например, когда кого-то из пленников надо было прикончить, он не стрелял и не резал, а предпочитал удар под затылок, чтобы ничего не запачкать кровью.

Уолли, наверно, не смог бы жить без Джерико. Он был слишком сильным и крупным, чтобы еще и соображать. Потому и не пытался что-нибудь придумать, а добросовестно выполнял все, что приказывал ему главарь.

Индус был совсем другим. Невысокий, жилистый, верткий, он успевал выпалить с десяток слов, пока Уолли только собирался открыть рот. Он и главаря своего понимал с полуслова. «Наверно, Индус все-таки навсегда останется городским белоручкой, – подумал Джерико, глядя, как тот неловко развозит метлой обломки по углам зала. – У него и книжка какая-то в барахле запрятана, только никто не видел, чтоб он ее раскрывал. Тайком, видно, читает. Скрывается, чтоб нас не обижать. Ничего, когда-нибудь и грамотеи мне будут нужны. А пока достаточно того, что он быстро соображает, никому не доверяет и стреляет с обеих рук. Хоть и не слишком метко, зато быстро».

– Да не пыли ты так, плешивая башка! – обругал Индуса Канисеро. – Ну кто же так метет!

Канисеро, до самых глаз заросший черной шерстью, отнял у Индуса метлу и показал, какими плавными движениями надо подметать пол, чтобы не поднималась пыль. Зануда Канисеро вечно лез ко всем со своими советами. Советы эти иногда были полезными, чаще идиотскими. С ним никто не спорил, иначе обучение могло затянуться надолго. Зато он никогда не отказывал, если его просили наточить нож. Казалось бы, нехитрое дело. Но из рук Канисеро любая железка выходила острой, как бритва. Всегда у него в кармане были несколько точильных камней и флакончик масла, и если не было другого занятия, то Канисеро сидел по-портновски, держа на согнутой коленке камень, и меланхолично водил по нему клинком.

Канисеро со своими ножами, Индус со своей мозговитой головой, Уолли со своей нечеловеческой мощью – Джерико оглядел их, чувствуя, как горячей силой наливается его сердце. С ними он может свернуть горы.

Сверху, с обвалившейся площадки колокольни посыпалась пыль. Там сидел Хью Скрипач, самый зоркий из бандитов. Он и вправду был когда-то музыкантом и колесил по городам вместе с цирковым оркестром от ярмарки к ярмарке. Вот кому ничего нельзя доверить. Даже Уолли понимает, что Скрипачу лучше не давать метлу в руки, потому что он ее или сломает, или потеряет, или проиграет в карты. Его, наверно, и из оркестра вышибли за картежные долги. Хотя он и плел какие-то сказки о роковой страсти и тайном романе с женой губернатора. Пальцы у него были длинные и ловкие, но, кроме карт, ничего удержать не могли. У него и глаза были под стать пальцам, шустрые, прекрасно приспособленные для шулерства.

– Кто-то скачет! – крикнул Хью Скрипач сверху, и его голос гулко отразился от стен церковного зала. – Семь… Нет, девять всадников! Джерико, встречай гостей. К нам едет Кривой со своими ребятами!

Джерико потянулся и сел на своей постели. Кривой был неплохим стрелком, только слишком часто старался при любом удобном и неудобном случае показать свое искусство. Один глаз у него никогда не раскрывался полностью, за что он и получил свою кличку. Вот Кривой и старался всем доказать, что его полтора глаза не мешают ему стрелять лучше всех. Те насмешники, кто пытался с ним спорить, получали в ответ неотразимые аргументы сорок пятого калибра и закрывали навсегда свои здоровые глаза. Даже сейчас, подъехав к церкви, этот богохульник принялся палить по колокольне из своего шестизарядника. Пули громко завывали, отскакивая от дребезжащего колокола.

Кривой вошел под церковные своды, широко расставив руки для объятия, и Джерико пришлось с неохотой встать с постели и сделать пару шагов ему навстречу.

– Амигос, привет! – пылко воскликнул Кривой. – Джерико, как видишь, я все бросил и прилетел к тебе. Со мной самые лучшие парни. Кое-кого ты еще не знаешь. Но поверь, это ребята что надо.

– Рад, что ты здесь, – сказал Джерико. – Потому что дело предстоит непростое.

– Какое дело?

Джерико молча прошелся среди бандитов, собравшихся на церковных скамьях вдоль прохода, заглянув каждому в глаза. Они, затаив дыхание, ждали его ответа. Он поднялся на возвышение и подошел к покосившейся трибуне.

– Дети мои, – провозгласил он с трибуны, глумливо ухмыляясь, и бандиты заржали в ответ. – Посмотрите на себя. Грязные, голодные, одинокие, скитаемся мы по этой земле, гонимые и презираемые… А люди вокруг нас одеваются в чистые дорогие одежды, едят на белоснежных скатертях и спят в мягких постелях. Чем они лучше нас? Ничем. Чем же они отличаются от нас? Только тем, что у них есть деньги. Так почему бы нам тоже не обзавестись деньжатами? Тогда и нас будут уважать, и нам достанутся все радости жизни. Господь наш в великой милости своей надоумил меня вспомнить о том месте, где водятся деньги, водятся в изобилии, и нам остается только наклониться и протянуть руку, чтобы овладеть ими. Это место называется банк. Все вы были в городах, все видели эти здания с решетками на окнах. Не думаю, что кого-нибудь из вас могли впустить в банк, так что, наверно, вам интересно будет узнать, что у него внутри. А внутри каждого банка стоит сейф.

Джерико порывисто сошел с трибуны и встал в проходе:

– Представьте, что Уолли – это сейф. Большой сейф, который весит три тонны, и его опоры врыты в землю на два метра. Перед ним, вот так, ближе ко входу, сидят два кассира. Они скрыты за решетками.

Джерико размахивал руками, рисуя в воздухе план внутреннего расположения банка.

– Вот здесь главный вход. Он с тамбуром и двойными решетками. Напротив него – двойная стена. Ну что, Кривой, что бы ты сделал с этим банком? Допустим, тебе удалось перебить охрану на входе, и ты ворвался внутрь. Ну, убил двух кассиров и управляющего. Все, в банке не осталось никого, кроме тебя. Что ты делаешь?

– А ключи у меня есть? – спросил Кривой быстро.

– Сейф отпирается тремя ключами, – торжественно сказал Джерико, – и они хранятся у троих разных клерков, и эти клерки никогда не бывают в банке одновременно. Только по специальному заказу.

– А динамит у меня есть? – Кривой сдвинул шляпу на глаза и почесал затылок. – Да… Сколько же надо динамиту, чтобы рвануть такой сейф? Пожалуй что, скорее банк развалится. Да и от меня только клочья полетят. Нет, брат, это безнадежное дело.

– Да, безнадежное, – торжественно объявил Джерико. – Потому что даже если ты каким-то чудом и откроешь этот огромный сейф, нет никакой надежды, что ты обнаружишь в нем достаточно денег.

Ропот разочарования пронесся по кругу бандитов, ловивших каждое слово своего главаря. Кривой не мог не заметить, что головорезы, которых он привел с собой, тоже не сводят глаз с Джерико. Как-то незаметно получилось, что за время этого разговора Кривой не только утратил власть над своими приспешниками, но и сам превратился в рядового участника шайки Джерико.

– Тогда мне непонятно, а ради чего ты вызвал меня с моими людьми? – резко спросил Кривой. – А? Чтобы проповеди читать? У нас были и другие дела на примете, зачем нам терять время с тобой?

– Не торопись, брат, – улыбнулся Джерико. – Всему свое время. Время задавать вопросы и время отвечать на них. Но сначала я расскажу вам небольшую притчу. Некий селянин решил разбогатеть на продаже меда и завел себе несколько ульев. Он заказал самые лучшие ульи у самого лучшего мастера. Он поставил их в самом удачном месте, и пчелы могли облететь все цветущие сады и поля в округе. Прошло время, и селянин полез в улей за медом. Но неблагодарные пчелы накинулись на него и принялись жалить. И вот, вместо того, чтобы разбогатеть, бедняга отправился на кладбище. Имеющий уши да слышит. Слышащий да разумеет. Улей – это банк, пчелы – это охранники, а мы с вами – это тот глупый селянин. Нравится вам такая притча?

Бандиты молчали, тупо уставившись на него.

– Сам вижу, что не нравится. Мы не станем уподобляться глупому селянину. Мы не полезем в улей за медом, а просто перехватим его по дороге.

– По дороге? – спросил Кривой. – Даже твой глупый селянин не стал бы отлавливать пчел по одиночке и высасывать из них мед. Ты предлагаешь нам напасть на транспорт? Но мы-то знаем, как охраняются банковские перевозки. Там и муха не подлетит к их карете, ее подстрелят, а потом скажут: «Стой, стрелять буду»…

– Да, муха не подлетит, – кивнул Джерико. – Но я и звал сюда не мух, а шершней. Злобных и беспощадных шершней. И ты привел ко мне именно таких парней, какие смогут справиться с делом.

– Я-то привел, – приосанился Кривой. – А вот ты, Джерико, меня удивляешь. Где твоя команда? Не вижу Пабло. Нет ни Черного, ни Пескаря. Как же ты собирался провернуть большое дело без них?

– Ты прав, амиго. Без них у нас точно ничего не получится, – кивнул Джерико. – Потому что именно они должны выследить ту самую пчелу, которую мы перехватим по дороге в улей. Ту самую пчелу, которая принесет нам такие деньги, каких мы еще в жизни не видывали.

* * *

Джерико лукавил. Пескарь был отправлен за динамитом. Черный и Пабло тоже не выслеживали никакую «пчелу». Они просто караулили того парня, что умел открывать сейфы. Правда, пока еще Англичанин не показал особых способностей к такой работе. Даже не глянув на стальной чемодан, он первым делом осмотрел инструменты Родригеса, которыми Пабло разжился в городе, и заявил, что они не годятся и для открывания бутылок. Пабло сгоряча чуть не пристрелил Англичанина, но Черный схватил его за руку.

– Остынь, амиго! А ты, Англичанин, не выделывайся. Может, еще дать тебе ключи? Если ты такой крутой, каким хочешь казаться, то справишься с любым замком с помощью обычного гвоздя. А не справишься, Джерико будет очень недоволен. И тогда я тебе не завидую.

Бандит по кличке Черный был рыжим и сероглазым, с землисто-серой кожей, которая не меняла свой цвет ни от ветра, ни от солнца, ни от мыла. Кличку же он заработал своим пристрастием к негритянкам. Если где-то пропадала черная девчонка, значит, его рук дело. Никто не знал точно, сколько он их загубил, да и кто будет считать негров?

К шайке он прибился не сразу. Раньше Черный был помощником шерифа. Никто и не догадывался, что он отлучается в соседний округ, чтобы там, вдали от соседских глаз, поиграть в карты. Когда карточные долги стали слишком большими, Индус подсказал ему способ рассчитаться. Черный хорошо знал всех жителей своего округа, и несколько раз удачно навел шайку на богатых коммерсантов. Потом и сам участвовал в ограблениях, но только не в своем округе. Получив долю, возвращался домой, чтобы охранять покой земляков.

Однажды его позвали на ограбление поезда, и там Черного увидели сразу несколько соседей, ехавших куда-то, как назло, на этом самом поезде. Джерико не дал ему перестрелять их, потому что, во-первых, некогда было, а во-вторых, в таких случаях трудно быть уверенным, что никого не пропустил. Так помощник шерифа стал помощником главаря шайки.

На первой взгляд, он был таким же, как все. Но было у него несколько странностей. К примеру, он не ел мяса. По сладкому с ума сходил, в карманах вечно держал слипшийся комок леденцов, а на мясо и смотреть не мог. А еще иногда на него накатывало. Скоро все уже знали, что если Черный отвечает невпопад, непрерывно курит и отказывается от выпивки, значит, не сегодня, так завтра утром его в шайке не будет. Черный уходил в ночь на воскресенье, готовил себе укромное логово и выслеживал негритяночек по дороге в церковь, на воскресную службу. А когда они возвращались, налетал на них, хватал первую попавшуюся, кидал поперек седла и уносился прочь. Весь день, а то и два он с ней забавлялся, потом обычно топил, если река была поблизости. После этого приключения он возвращался в шайку и снова становился обычным парнем. Впрочем, не совсем обычным. Было у него одно свойство, весьма ценное – он не нуждался в сне. Днем после обеда прикорнет на часок, и всё. Ночью он обычно либо сидел у костра, либо шатался вокруг лагеря. Он был незаменимым сторожем. Немудрено, что именно ему Джерико поручил стеречь Англичанина, а заодно присматривать за Пабло.

Черный весьма гордился оказанным доверием, и держался важно, как и подобает близкому помощнику самого знаменитого бандита во всем Техасе. Его властный тон подействовал на Англичанина, и тот без пререканий принялся крутить дрель, пытаясь высверлить замок в железном чемоданчике.

– И где вы только раздобыли такое тупое сверло? – ворчал Англичанин. – Им и яблоко не просверлишь. А тут – закаленная сталь.

Они поселились в самой дальней комнатушке постоялого двора, а чемодан вскрывали в подвале. Сверло скрипело и повизгивало, и Пабло стоял на лестнице у крышки люка, следя за тем, чтобы рядом никого не было. Место было надежное, надежнее не бывает. Однако Джерико предупредил, что ни о чемоданчике, ни об Англичанине никто не должен пронюхать. И как только наверху раздавались чьи-то шаги, Пабло толкал Черного, а тот хватал за плечо Англичанина, требуя остановиться.

– Да, ребята, мы тут застряли надолго, – сказал Англичанин во время очередного перерыва. – За что вас так наказали? Сам Джерико, наверно, сейчас развлекается, а вы тут блох кормите.

– Если будешь много болтать, Джерико развлечется с тобой, – сказал Пабло Гомес.

Он сказал это равнодушно, однако слова Англичанина будто острым коготком царапнули по сердцу. Пабло давно уже замечал, что Джерико держит его наравне со всеми остальными. А ведь когда-то они считались чуть не братьями…

Сколько лет прошло? И не сосчитать.

Однако его память хранила всё. Он помнил, кажется, каждое слово. Прикрыв глаза, он будто снова увидел далекое прошлое. Вот они с Джерико сидят в его закутке на дядином ранчо и играют в покер. Мутное пойло в стаканах, самодельные карты на столе, разноцветные палочки вместо долларов. Дурачок Уолли тоже принимает участие в игре. Он не может запомнить даже названия мастей и путает пики с бубнами, но меняет свои карты с таким загадочным видом, что Пабло с Джерико еле удерживаются от смеха.

Дверь с грохотом распахивается, и на пороге появляется коротышка Харрис, помощник шерифа. «Ага, вся шайка в сборе», – говорит он с угрозой и вытаскивает револьвер. Друзья растерянно переглядываются. В чем дело? Вроде бы они ничего не натворили?

Но Харрис не шутит. «Гривс, ты пойдешь со мной», – командует коротышка. «Шериф хочет задать тебе пару вопросов».

Джерико послушно встает. Нет, тогда еще его все звали просто Фредди, Фредди Гривс. Он послушно встает. Он привык, что шериф вечно задает ему дурацкие вопросы. То одно, то другое. Что бы ни стряслось на ранчо, первым начинают трясти этого затюканного хозяйского племянничка.

Например, где он был, когда индейцы угнали молодняк, пасшийся за холмами? Или – куда делись три банки пороха со склада? И еще – почему вдруг лопнула подпруга под ковбоем, который недавно подрался с Джерико? Подпруга лопнула очень неудачно – ковбой слетел с коня прямо под копыта перепуганного стада, и от него остались одни шпоры. И если бы на обрывках сбруи нашли следы надреза, Джерико не удалось бы отвертеться от виселицы. Но следов не нашли, и Фредди Гривс только разводил руками и на все вопросы отвечал, как всегда – ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал.

Но сейчас Харрис что-то очень злой, коротышка грозно размахивает револьвером, когда Уолли пытается привстать с места. «Сидеть! Не двигаться! Гривс! Подними руки и медленно выходи из-за стола!»

Какая муха укусила этого Харриса? «В картишки играешь, а там горит дом твоего родного дяди!», кричит он.

«А я и не знал, что он горит», оправдывается Джерико, выбираясь из-за стола с поднятыми руками.

«А где ты был, когда начался пожар?»

«Вот здесь и был, все могут подтвердить».

И тут Харрис отступает на шаг и спрашивает совсем другим голосом: «А откуда ты знаешь, когданачался пожар?»

Джерико стоит посреди своей хибарки с поднятыми руками и ничего не отвечает, только ртом хлопает, как рыба на берегу.

Теперь-то ему не отвертеться. Все знали, как нещадно гонял его старый кровосос Натан Гривс. Все видели, как злобно Джерико смотрел вслед его лакированной коляске, когда она проносилась по дороге мимо ранчо. Все слышали, как Джерико повторял, что нет у него родственников ни в Оклахоме, ни в Техасе, нигде на белом свете, а дядя, какой же это родственник…

И теперь ему не отвертеться. Потому что никто не видел, как Пабло вчера ночью залез на высокий тополь рядом с домом Натана Гривса, перебрался по толстой ветке на крышу и густо присыпал ворованным порохом все резные карнизы и оградки. Так что, когда сегодня вечером Пабло выпустил из лука всего одну горящую стрелу, она превратила всю крышу в отличный костер.

А если кто и заметил, что пожар начался со стрелы, так все же помнят, что именно Джерико мастерил детишкам луки, шлифовал им тупые стрелы и учил целиться.

Так что теперь-то Джерико не отвертится. Теперь его наверняка упрячут за решетку. А если при пожаре кто-нибудь сгорит, то Джерико отправится прямиком на виселицу. Как было бы замечательно, если бы сгорел сам старик Натаниэль! Пламя пожара списало бы все долги Пабло, и не его одного. Пожалуй, не было на ранчо такого работника, который не задолжал бы старому Гривсу.

Но даже если старик не сгорит, Джерико все равно не отвертится, и его отправят отсюда подальше. И его хибарка освободится, и здесь будет жить Пабло. А уж он-то наведет тут порядок. Выскоблит полы, повесит занавески на окна, и вместо гвоздей в стенах тут появятся аккуратные крючки и полочки. И самое главное, Пабло не станет ворон считать и спать на ходу. У него была хорошая идея, но этот растяпа Джерико не согласился ему помочь. Теперь, когда его не будет, никто не помешает Пабло угонять из стада каждый день по одной корове и привязывать ее в укромной ложбинке, а в воскресенье спокойно перегнать маленькое стадо за речку в поселок старателей. Те ребята, говорят, тоскуют по свежему мясу и готовы расплачиваться за него золотым песком. Джерико высмеял его, когда он рассказал об этой идее, и сказал, что никакого золотого песка не бывает. Вот и пусть теперь расплачивается за свою дурость.

Нет, ему не отвертеться. Харрис держит его на мушке и медленно отступает из хибарки. «Пойдем, Гривс, пойдем. Шериф хочет тебя видеть. Очень хочет».

Джерико стоит с поднятыми руками, а коротышка Харрис отступает к порогу и смотрит на него. Смотрит, но не видит, что в дощатую стену воткнут топорик. Это старый топорик, которым забивают телят, проламывая темечко. Джерико когда-то засадил его в стенку и подвязал к топорищу веревку, на которой он сушит какие-то тряпки. Сейчас тряпок нет, веревка провисает через всю хибарку, от гвоздя в одной стенке к топорику в другой. Джерико стоит с поднятыми руками, и топорик сам просится к нему в ладонь.

Пабло очень хотел, чтобы Харрис перестал зря болтать. О чем можно еще говорить с этим индейским выкормышем? Вот сейчас Фредди Гривс схватится за топорик, и помощник шерифа засадит в него все шесть пуль из своего кольта! И все будет кончено! Без суда, без ожидания виселицы… Ну же, Харрис, всего одно движение пальца…

Наверно, Пабло Гомес в тот момент слишком сильно желал быстрой развязки. Наверно, он зашевелился, или засопел слишком громко…

Харрис на миг поворачивается к Пабло и Уолли, застывшим с картами за столом: «Сидеть! Не двигаться! Знаю я вас, все вы заодно, голодранцы…» Хрясь! Коротышка Харрис валится на пол, а в его затылке застрял топорик…

Джерико спокойно поворачивается к друзьям. «Не пойду я ни к какому шерифу. Если есть вопросы, пускай сам приходит. Пабло, сдай карты сначала». Харрис, лежа на полу, вдруг начинает вздрагивать и стучать каблуками об пол, но быстро затихает. Пабло дрожащими руками тасует карты, а Джерико поднимает с полу револьвер, бережно протирает его об рукав, прокручивает барабан. «Пускай шериф сам приходит. Я ему отвечу. Пабло, сдавай». Джерико говорит тихим обиженным голосом, и в глазах его блестят слезы…

Пабло отвлекся от воспоминаний, заметив, что Англичанин перестал сверлить.

– Давай работай! – прикрикнул он.

– Сверло затупилось. Есть другое?

– Нет.

– Надо заточить, – спокойно сказал Англичанин. – Это может сделать кузнец или слесарь. Выпустите меня на полчаса, я схожу в мастерскую и заточу.

– Ага, так мы тебя и отпустим! – ухмыльнулся Пабло. – Не нужен нам никакой кузнец. Канисеро заточит.

– А он сумеет?

– Не сомневайся. И если ты вздумаешь хитрить, то познакомишься еще и с тем, как здорово он точит ножи. Только махнет тесаком – и твоя башка покатится.

– Если моя башка покатится, вам никогда не открыть этот кофр, – ответил Англичанин.

– Не беспокойся! Мы и не такие открывали динамитом.

– Тогда зачем вам я?

– Сейчас нам динамит нужен для другого, – сказал Пабло. И осекся. Он и сам не знал, для чего Джерико ищет динамит. «Вот, опять он что-то от меня скрывает!» – подумал Пабло с обидой.

– Я устал, – заявил Англичанин. – Сверлить вы можете и сами, место я уже наметил. Теперь надо только ручку крутить. Или вы боитесь незнакомого инструмента?

– Ничего я не боюсь, – сказал Черный и взялся за дрель.

Он вставил сверло в лунку и принялся крутить рукоятку с такой яростью, словно этот железный чемоданчик нанес ему смертельное оскорбление. Однако через полминуты оскорбление уже не казалось таким уж смертельным, а еще минуту спустя Черный готов был сам просить прощения у неприступного замка. Он вытер рукавом взмокший лоб и повернулся к Пабло. Но тот, как бы не замечая его взгляда, отвернулся к люку и приподнял крышку.

– Я лучше снаружи покараулю, – сказал он, поднимаясь по лесенке. – Если постучу сверху, не шуметь. Ясно?

Никто не ответил ему, да он и не ждал ответа. Когда крышка опустилась за ним, Черный выругался сквозь зубы:

– Хитрожопый мексиканец! Что, от работы у него яйца бы отвалились?

– Этот порода такая, – с надменной улыбкой произнес Англичанин. – Есть люди, способные к работе. Как мы с тобой. А есть такие, что могут только ломать. Твой Пабло как раз из этой породы.

– Ломать и воровать, больше он ни на что не способен, – согласился Черный. – Если по справедливости рассудить, то пускай бы он сам и открывал этот чертов сундук!

– А где Пабло его раздобыл? Почту ограбил?

– Да нет, не почту. Мы с почтарями дела не имеем, они сейчас возят больше бумажек, чем денег. Этот сундук был в багаже одного иностранца. Мы его взяли чисто, без шума. На Персиковых холмах. Они там, в Сан-Антонио, думали, что никто не осмелится напасть на дилижанс чуть ли не на городской улице. Никто бы и не осмелился. Никто кроме нас с Джерико, – гордо сказал Черный.

– Я слышал про дело на Персиковых холмах, – медленно произнес Англичанин. – Так это – твоя работа?

– Ну, по правде сказать, я тогда был в другом месте, – признался Черный. – Джерико попросил меня найти хороший фургон для дальнего перехода. Когда мы встретились, Пабло начал хвастаться, мол, это он заметил сундук, тот был спрятан под сиденьями, а он, черт лупоглазый, заметил. Ну, ты заметил, ты и открывай, верно?

– Верно, – кивнул Англичанин и забрал у него дрель. – Устал? Давай теперь я…

Так, сменяя друг друга, они мало-помалу проделали в креплении замка две дырки. Затем Англичанин принялся орудовать молотком и зубилом, а Черный навалился на чемоданчик, чтобы тот не елозил под ударами.

– Там наверно, полно деньжищ, – мечтательно протянул он, увидев, что створки чемодана постепенно раздвигаются.

– Вряд ли. В таких кофрах обычно возят почту.

Англичанин оказался прав. Когда чемодан, наконец, распахнулся, из него вывалились плотно запечатанные пакеты. Они вскрыли их все – но ни в одном из них не было денег. Только письма. Да консервная банка с солониной, которую Черный с отвращением забросил в угол подвала.

Пабло пришел в бешенство, увидев распотрошенный чемодан и обрывки пакетов.

– Без меня! Как! Как вы посмели вскрыть без меня!

– Кто ж виноват, что тебя тут не было, – ответил Черный. – И не хватайся за пушку. Я не люблю, когда меня пугают.

Пабло еще раз переворошил гору рваной бумаги.

– Вот же рогоносцы! Не могли вложить в конверт хотя бы доллар! – Он встал, отряхивая руки. – Я уезжаю. Черный, запрешь этого типа здесь. Лестницу поднимешь, чтоб он не удрал. Еду и воду будешь подавать на веревке.

Англичанин встал, сжимая в руках тяжелый молоток:

– Ребята, Джерико сказал, что мы друзья. С друзьями так не поступают. Я вам не раб. И вы меня не купили.

– Да, мы друзья, но лучше не спорь с нами, – сказал Черный, поднимаясь вслед за Пабло.

Они вытянули лестницу и захлопнули крышку.

– На кой черт он нам нужен? – спросил Черный.

– Джерико, наверно, что-то придумал. Наверно, скоро ему понадобится открыть какой-нибудь сейф. Англичанин будет работать вместо Родригеса.

– А если он не станет работать?

– Станет. Просто от скуки, – заявил Пабло. – Знаю я таких. Не могут сидеть без дела. Порода такая.