Текст книги "Спецназ обиды не прощает"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

Допрос

Показания нетрезвых свидетелей, наверно, не должны иметь юридической силы. Достаточно того, что они обладают силой художественной достоверности.

Слушая показания пьянеющего водителя, Панин вспомнил свой недоуменный вопрос в разговоре с Клейном: «Неужели какой-то чеченец дороже прокурора?»

Не дороже. И не дешевле. Махсум Муртазанов был нужнее. По крайней мере, так полагал свидетель. «Муртазанова найти надо. Информацию снимать надо», цитировал свидетель.

Оказывается, только Махсум мог бы рассказать, каким образом белая красивая машина с охранительными надписями по борту, направлявшаяся из Тбилиси в Махачкалу, пропала по дороге, но спустя несколько месяцев оказалась в Талышских горах на границе с Ираном.

Второй вопрос касался бы содержимого этой машины. Талыши сняли неудобный и громоздкий верхний багажник, но не выбросили его, а хранили в сарае. Там его и нашли, со всеми проводами, которые когда-то соединяли «багажник» с аппаратурой в салоне. К опросу населения были привлечены специалисты. В конце концов выяснилось, что только Махсум Муртазанов может ответить на главный вопрос.

Куда он дел аппаратуру из машины?

– А что за аппаратура? – спросил Панин.

– Не знаю, – устало ответил водитель. – Я маленький человек.

– Наливай, – скомандовал Ковальский, и Панин плеснул еще тридцать грамм. – Пей. Закуси. Пошли дальше.

Если бы Вадиму Панину требовалось незамеченным пройти по питерской улице, он надел бы оранжевый дворницкий жилет. Дворники, продавцы и водители – это представители породы людей-невидимок. И когда начальство ведет переговоры в машине, оно не замечает водителя, потому что водитель ничего не слышит, а если слышит, то не понимает, а если понимает, то никому не расскажет.

Расскажет, расскажет, не сомневайтесь. Особенно если расспрашивать будут Панин с Ковальским, а хмурый Муртазанов будет чистить пистолеты за соседним столом.

Водитель пересказывал подслушанное с такими подробностями, что иногда даже Ковальский недоверчиво отмахивался. Тогда рассказчик привставал на стуле, таращил глаза и в запальчивости хлопал себя по щеке, прибавляя страшное заклятие: «Мамой клянусь, э! Так сказал!»

– Какая примерно аппаратура? Ну, радио? Или спутниковая связь? Ладно, ты не знаешь. А другие что о ней говорили?

– Глупости говорили. Что деньги можно делать. Там еще книжки были. Бумага специальная. Страницу оторвал, в аппаратуру положил, получается доллар.

– Какая хорошая аппаратура, а, Сергеич.

– Э, глупости, – сказал водитель. – Талыши все книжки в печку бросили, а доллар разве горит?

– Горит, горит, – сказал Панин. – Значит, твое начальство занимается фальшивыми баксами?

– Откуда я знаю, чем они занимаются? Я маленький человек.

– Ты, маленький чалавек, – спросил Махсум, разглядывая ствол на свет, – на меня кто показал?

– Люди сказали, да. Не знаю кто.

– Э! Люди сказали, Карабах армянская земля.

– Карабах не трогай! – водитель попытался привстать и хлопнул ладонями по столу. – Я твой Дудаев не трогаю!

– Дудаева трогай на здоровье, – спокойно сказал Махсум. – Прыгать на меня не надо, ай киши. [9]9
  Киши – «мужчина», разговорная форма обращения..


[Закрыть]Люди много говорят, слишком много. Сначала говорят, потом думают. Так нельзя, э. Думай, потом говори. Смотри. Где Тбилиси, где Махачкала, а где Иран. У кого машину нашли, у талышей? Я даже не знаю, кто такие эти талыши. Это люди или кто? Мусульмане, молокане, евреи? Кто такие, вообще не знаю. Зачем на меня говорят?

– Спутали с кем-то, наверно, – сказал Сергеич. – Ты не заводись, не заводись, мы-то тебе не шьем никакую машину.

– Обидно, слушай. Я думал, мои враги все уже на том свете. Оказывается, нет, не все. Еще какие-то собаки ходят, стучат на меня не по делу.

– Я ничего не говорю, – сжался водитель.

– Тогда откуда они меня знают? – Махсум навис над водителем и тряхнул за плечо. – Быстро говори! Кто на меня сказал?

Допрос в исполнении Муртазанова полностью соответствовал психологической схеме «злой начальник и добрый начальник», причем с обеими ролями он справлялся сам. Он то обнимал водителя за плечо, подсаживаясь сбоку и шепча вопросы на ухо. То, размахивая пистолетом, хватал его за воротник и пытался вытащить из-за стола, чтобы не забрызгать посуду выбитыми мозгами.

И хотя он не добился своего, и не узнал имени клеветника, Панин и Ковальский услышали от водителя много интересного. Например, выяснилось, что пропавшая машина вовсе не принадлежала холдингу «Мировой Океан», и некоторые работники каспийского филиала участвовали в поисках лишь по просьбе некоего гуманитарного фонда «Туранбуран», членами которого они являлись.

Просветительская миссия в этом фонде считалась важнейшей. Фонд кормил множество лицеев, колледжей и медресе [10]10
  медресе – духовное мусульманское учебное заведение


[Закрыть]на территории СНГ. Единственным отличием этих учебных заведений от начальной школы было своеобразное понимание истории и географии. То ли по вине наборщика, то ли еще по какой технической причине, но на туранбуранских картах не значилась Россия. Не значилась она и в учебниках истории. А родиной туранской цивилизации почему-то считалась Османская империя.

Так или иначе, но лучи просвещения пробивались не всюду, а только в благоприятной среде. Например, в среде морепродуктов. Почти вся верхушка каспийского филиала усердно постигала историю тюрко-язычных народов, регулярно совершая экскурсии по наиболее историческим местам Средиземноморья.

Еще более благоприятной средой пьяный водитель считал правоохранительные органы, потому что дети многих блюстителей порядка с помощью туранбуранских просветителей бесплатно учились в лучших колледжах Турции. Неудивительно, что у фонда «Туранбуран» не возникало проблем с законом. И понятно, какие силы могли быть брошены на поиски пропавшей машины. Эти силы восстановили почти весь ее путь от одного подпольного авторынка к другому, отмечая, что с каждой перекраской машина становилась дороже.

Эти же силы смогли, в конце концов, установить, что объект поиска, несправедливо оклеветанный Махсум Муртазанов, находится в России. И если бы он болтался на свободе, его давно бы допросили. Но ему повезло – он угодил в тюрьму.

А в российскую тюрьму лучи туранбуранского просвещения не пробивались. Пока не пробивались.

Панин вспомнил, что однажды, году так в восемьдесят седьмом, видел у своих московских друзей-аналитиков диаграмму «Рост активности турецких спецслужб». Они еще посмеялись, вспомнив недавние времена, когда в списке противостоящих организаций турки казались забавной экзотикой и занимали свое заслуженное место сразу после Танзании и Туниса. Сейчас ему было не до смеха.

– Чтобы получить Муртазанова, они захватили прокурора, – сказал Панин. – Хорошо, хоть не министра.

– Кто? Просветители? – Сергеич отмахнулся. – Нет, они не могут пойти на такое. Ты думаешь, так легко брать заложников? Это же его вычислить надо, потом захватить, потом вывезти, потом еще перевозить с места на место, чтобы соседи не успели настучать. Это сколько народа надо задействовать, сколько адресов… А у чеченцев этот бизнес налажен. Я так думаю, что прокурора все-таки захватили чеченцы, а просветители с ними сторговались, и они вместо денег просят отдать своего земляка.

– Неувязочка получается, – сказал Панин. – Просветители-то у нас кто? Турки. А чеченцы не тюрко-язычный народ. Им нечему учиться в туранбуранских колледжах.

– Значит, просветители нашли какой-то другой подход. Может, заплатили чеченцам аванс.

– Да почему обязательно чеченцам? Очень удобно все на них валить, – сказал Панин. – Никаких концов не найти в этой Ичкерии, это понятно. Так, может, и нет никаких концов? Может, мы не там ищем? Налей-ка еще. Да не мне, ему…

– Продолжаем разговор, – Сергеич наполнил стаканчик пленного.

Этот стаканчик оказался лишним.

– Вай, алла… – сказал водитель, икая и внезапно бледнея.

Махсум едва успел дотащить его до сортира.

– Вот собака, – сказал он через пять минут. – Свинья. Отрубился. Весь в говне. Кто теперь его мыть будет?

– Морской закон, – развел руками Сергеич. – Последний убирает за всеми. Ты с ним беседовал, тебе и убирать.

– Проспится, свинья, сам помоется, – Махсум захлопнул дверь.

– Жестоко, – сказал Панин.

– Нормально, – сказал Махсум. – Ты не видел, где заложников держат. Я видел. Вот такой комната, как туалет. Точно такой, даже меньше. Кладовка. Наручники на батарею. И сидит месяц, даже встать не может. Как собака, раком встанет, погуляет около батареи, опять на жопу сядет. Месяц так сидел, потом перекинули в другое место. А в селении как их держат, знаешь? В каждом дворе яма есть. Просто конкретно в яме сидит, ему сверху хлеб бросают. Это в старых домах. А новые дома когда делают, сразу подвал делают. Тогда можно весь год держать, никто не увидит. В маленьком доме маленький подвал, в большом доме большой подвал, можно сразу много заложников держать. Я сам видел. А ты говоришь «жестоко».

– Да я не про него, я про нас, – сказал Панин. – Нам-то куда ходить теперь? На крыльцо?

Лязгнул замок, заскрипел штурвал входных дверей, и Ковальский поднял ладонь над головой, требуя тишины. Допрос был прекращен очень вовремя, потому что наступила пора обеда. Или ужина? Здесь, в подземелье, легко было выпасть из привычного хода времени.

– Минара обижается, что я вас домой не привел, – говорил Фикрет, вытаскивая из сумки и расставляя на столе кастрюли, кастрюльки и кастрюлечки. – Нехорошо получается. Не хочешь днем, давай вечером пойдем, посидим, кебаб делать будем. Телефон есть, в Ленинград звонить будем.

– Кебаб дело хорошее, – сказал Панин. – Только нам пока нельзя выходить. Я не удивлюсь, если наши фотороботы уже висят на каждом углу. Отсюда нельзя позвонить?

– Зачем нельзя? Попробуем, да.

– Попробуй, – сказал Панин. – Есть одна идея.

Фикрет отпер дверь с табличкой «комендант» и поднял трубку черного массивного телефона.

– Ну как?

– Молчит. Завтра сделаем, ничего. Поехали на телеграф. Там Мила, там в кабинку сядешь, спокойно поговоришь.

– Не сейчас. Может быть, ночью…

– И кому же это ты собрался звонить, – спросил Сергеич, открывая кастрюльки и принюхиваясь.

– Клейну.

– Так ведь он же враг номер один.

– Постой, постой, не сбивай, – Вадим поднял палец и зажмурился, пытаясь поймать какую-то идею. – Вспомнил. Те, которые нас в аэропорту встречали. Они ведь не должны были знать, кого мы везем. У них какая задача была? Просто приехали люди из Питера, их надо доставить туда, куда они скажут. Вот какая задача у них была. Так меня Клейн инструктировал. А они сразу – «клиента в одну машину, вас в другую…». Откуда они узнали, что мы привезли именно клиента?

– Точно. Что ж ты сразу не сообразил? – сказал Сергеич.

– Наверно, расслабился. Размечтался. Воспоминания и так далее. И потом, все-таки он вице-президентом назвался. На этом уровне он мог и знать о наших делах. Но тогда он и адрес мог знать – а он не знал. Вот ведь почему все у них сорвалось. Они знали о заложнике, но не знали адреса. Если бы мы доехали до адреса, им было бы гораздо сложнее отнять заложника, понимаешь?

– Нет, – сказал Сергеич. – Вот теперь я точно ничего не понимаю. Они захватили прокурора, чтобы получить Махсума. Мы им Махсума привезли. Почему они не могли спокойно отдать нам прокурора? Зачем им лишняя война? Неужели по мне не видно, что со мной будут хлопоты?

– На этот вопрос у меня есть два ответа, – сказал Панин. – Первое. Прокурора у них нет. Он мог сбежать. Мог умереть от разрыва сердца. Второй вариант такой – в этом размене участвуют слишком много заинтересованных сторон. Но так или иначе, отбить Махсума они могли у нас только в аэропорту. Нас в одну машину, его в другую. И все. Клейн этого как раз и боялся. Он никому не доверял, кроме нас. Он знал, что есть какая-то сволочь внутри холдинга! Все, Клейн оправдан. Можем ему звонить. А вот господина Азимова Руслана Назаровича, вице-президента, надо брать за яйца.

– Вице-президентские яйца меня не интересуют, – сказал Сергеич. – Меня интересуют вот эти зеленые шарики.

– Долма, – сказал Фикрет. – Голубцы знаешь? Вот точно такой, только не в капусте, а в виноградных листьях.

– Это съедобно? – засомневался Сергеич.

– Слушай, чего ждем? Наливай, – сказал Махсум. – Давай теперь мне допрос делай. Хороший допрос, слушай. Наливай, все расскажу.

– Эх, был бы телефон, – сказал Вадим. – Могли бы инициативу перехватить.

– Давай лучше по сто грамм перехватим, – сказал Сергеич.

– Ай, молодец! Хорошо сказал, – одобрительно кивнул Фикрет.

Глава 14

Технические подробности

Один генерал наставлял молодых офицеров: «Ты выпей пол-литра, ну литр, ну два. Но напиваться-то зачем?»

А никто и не напивался. Потому что хоть они и пили водку стаканами, но стаканы были маленькие, пузатенькие, под чай. И Фикрет наполнял их строго до талии. Ровно на один добрый глоток. После третьего или четвертого тоста Панин вспомнил, что собирался звонить, но Фикрет расслабленно протянул:

– Э, зачем звонить? Хорошо сидим, давно не виделись, приятная компания. Сиди, не волнуйся, потом звонить будем.

– Потом я уже не смогу, – самокритично признал Вадим. – Лучше завтра. Проспимся, все взвесим и сопоставим, все согласуем, тогда и начнем звонить во все концы.

– Да кому звонить… – мрачно сказал Ковальский. – Кому мы нужны. Димка, черт, обидно, но ты опять прав. Кто мы такие? Два одиноких мужика. Пустая у нас житуха, ты понимаешь? Пустая. Все, что мы делаем, пропадает впустую. Для кого все это? Пустота. Полный ноль. Ни жены, ни детей. Даже собаку не завел.

– Не переживай, – сказал Вадим. – Вернемся, я все исправлю.

– Это как?

– Куплю тебе аквариум.

– Кстати, о рыбках, – Ковальский поднял стакан. – Будем.

– За хозяина, – поспешил сказать Вадим, чтобы Сергеич не выпил без тоста. – Фикрет мой старый друг. Это самый лучший рыбак в мире, но я люблю его не за это. Его все любят за то, что он всегда готов помочь. Как бы ни было трудно, я в нем уверен. Брат, ты тоже можешь быть уверен во мне.

– И во мне, – Ковальский потянулся чокнуться с Фикретом.

– Во мне тоже, – стакан Махсума соединился с остальными.

Фикрет благодушно улыбался и, щурясь, нюхал сигарету, которую разминал перед носом. Он давно уже собрался покурить, но Ковальский попросил его не делать этого за столом, а желание гостя было сильнее любого закона. Выйти курить на крыльцо сейчас было нельзя, потому что мимо бомбоубежища шла с работы дневная смена.

Муртазанов подсел ближе к Фикрету:

– Давно хотел спросить. Ночью, на море, эти собаки на машине в яму попали. Ты откуда знал про эту яму?

– Знал, да. Сам копал.

– Красавчик, – Махсум покачал головой.

Они заговорили о разных деталях браконьерского быта. Фикрет был морским браконьером, Муртазанов промышлял на суше, но у них нашлось много общего.

Вадиму же не терпелось поделиться своим планом перехвата инициативы. Наступила та самая творческая стадия опьянения, ради которой и употребляют алкоголь литераторы, художники и контрразведчики. Сейчас он улавливал неуловимое, видел невидимое. Выстраивались связи между событиями, которые никак не могли быть связаны. И закономерность, которая связывала эти события, требовала новых действий, новых событий – просто для завершения картины.

Он доказывал Сергеичу, что надо выходить на Азимова, завязать переговоры и намекнуть, что им известно об аппаратуре. И если он клюнет, предложить обмен на своих условиях – аппаратура на прокурора.

– Да с чего ты взял, что прокурор у него? – удивился Ковальский.

– Чувствую, – сказал Панин. – Ну, положим, он не держит его в своем кабинете, но наверняка связан с похитителями.

Панин расставил на столе схему из головок чеснока, соленых огурцов и помидоров, а связи между элементами обозначил стрелками зеленого лука. Вот аппаратура (зажигалка), а вот «Туранбуран» (чеснок). Они могут получить свой аппарат только через Махсума (помидор). Но на помидор у них нет выхода. Он окружен огурцами. И тогда появился второй чеснок, чеченцы. Чеснок-2 захватил одного из огурцов. Началась торговля. Меняем огурец на помидор.

– А Азимов кто – огурец или чеснок?

– Он козел. То есть он с виду огурец, внутри чеснок. А теперь мы предлагаем им зажигалку сразу, без помидоров и огурцов.

– А она у нас есть, эта зажигалка?

– Нет, но этого они не знают. Это блеф. Ну и что? У нас ничего нет, значит мы ничего не теряем. Зато теряет противник. Он теряет время, он ждет наших дальнейших шагов. И ловить нас уже не будет, и даже может помочь, если это будет нужно, чтобы достать аппаратуру. И помидорчик уже никому не нужен, и огурец возвращается к своим. На, закуси.

– А дальше-то что? Это называется «вызываем огонь на себя», – сказал Ковальский. – Штука эффективная, но малоприятная. Пока я не вижу продолжения.

– Продолжение в следующем номере, – сказал Панин.

Фикрет превратно истолковал его слова и наполнил стаканчики.

– Продолжение может быть, например, таким. – Вадим продолжал импровизировать на ходу. – Мы говорим, что Махсум указал нам место, где лежит аппаратура. И это место где-то за Ладогой. Логично? Потому-то он и оказался в питерском СИЗО, а не в московском, к примеру. Так мы сразу переносим театр военных действий на нашу территорию. А там уже наши шансы равны. Можем, например, заманить их в район зубовской избушки, а там подставить под каких-нибудь ментов. Или под бандитов. Или сами перестреляем.

– Будешь стрелять, меня позови, – сказал Фикрет.

– И меня, – отозвался Махсум.

– Постой, а как же прокурор?

– Да черт с ним, с прокурором. Самим бы выбраться как-нибудь. А там видно будет. План не должен быть слишком подробным. Первые пункты составили – и вперед, остальное на ходу подправим. А то так всю жизнь и просидишь за составлением плана.

Панин чокнулся с Фикретом и добавил:

– Это меня Сумгаит научил. Брат, расскажу тебе поучительную историю. Помнишь, Мила твоя сказала, что в городском коммутаторе лишний проводок появился? Это уже после погромов было, когда следственная группа работала, со всего Союза орлы слетелись. Там такое можно было подслушать, если на линию сесть… И вот мы получаем информацию, что обнаружен лишний проводок. В обычной ситуации какие были бы наши действия? Доложить начальству. Составить план мероприятий. Подать на утверждение. Устранить замеченные недостатки, переписать, переставить слова в предложениях, отпечатать на хорошей бумаге. Утвердить план. И так далее и тому подобное. Вместо этого что делаем мы с Михалычем? (Это друг мой. Типа Сергеича.) Так что мы делаем на фоне всех этих событий? На фоне всеобщего предательства и полной импотенции властных структур? Никаких докладов и планов. Просто среди ночи несемся на телефонный узел. Находим этот лишний провод и по нему спускаемся в какую-то подсобку. Нам навстречу по лестнице поднимаются двое. Незаметные такие ребята. Мы с ними разминулись, идем по проводу и упираемся в запертую дверь. Ключей ни у кого нет. Взламываем дверь и видим стол, стул, телефон, а к нему ведет тот самый проводок.

– А этих ребят нашли? – спросил Махсум.

– Нет, конечно.

– Повезло вам, – сказал чеченец. – Почему они вас не положили там на лестнице?

– Наверно, боялись, что шум поднимется. Я же говорю, там весь Союз крутился, лучшие сыщики. А ведь могли и положить.

Ковальский кивал задумчиво, похрустывая огурчиком, а потом сказал, что аквариум делу не поможет, что жизнь у них пустая и никчемная, и что это не случайно. Не случайно они попали в такую передрягу. Почему-то те, кто обзавелся семьей, в такие передряги не попадают. Они не только о себе думают, они не станут рисковать ради… Ради чего? На кой черт нам сдалась эта аппаратура? Что мы вообще тут делаем?

– Аппаратуры там не было, – сказал Махсум.

– А ты откуда знаешь?

– Про эту машину все знали. Последняя собака знала. Еще когда в Батуми с парохода ее выгружали, уже все знали про нее. Почему? Потому что набрали такую охрану, как будто Клинтон едет. Грузины, гардабанские, первые хотели ее гробануть. На руставской дороге тормознули, типа ГАИ. Какой ГАИ, слушай! Сразу пулемет работает. Положили всех, кто на дороге стоял, всю бригаду. Я тебе отвечаю, охрана была просто ядерная. Все думали, что там золотой запас везут, честное слово. А оказалась всякая ерунда.

Про гардабанских мне свой человек рассказал. Он в охране был. Мы с ним еще в девяносто первом «акээмы» из Турции возили через Баку…

– Откуда у турков АКМ? – перебил его Ковальский. – Они же члены НАТО. Разве что у курдов отбили. Что-то не верится. Курды ребята серьезные, оружие не бросают.

– Курды очень серьезные мужики, – согласился Махсум, – но стволы были не турецкие, а немецкие. Горбачев подарил немцам ГДР со всем барахлом. Немцы барахло туркам подарили, а турки нам. Кому они там нужны, у них все свое, натовское. А нам все давай, и все равно мало будет.

– Выпьем за то, чтобы у нас всего было много, – сказал Фикрет.

Панин чокнулся со всеми, но пить не стал.

– Значит, у тебя был свой человек в охране? Кстати, а все-таки, что за ерунда была в той машине?

– Три железных чамадана, – ответил Махсум. – Мне свой человек рассказал. Один чамадан с книжками и долларами. Примерно сто двадцать тысяч. И какие-то чеки. Их выбросили, а доллары по честному поделили на всех. Второй чамадан с большим калькулятором. Третий чамадан – складной компьютер. Короче, ерунда. Еще видеокамера была, да. Кассеты были, много кассет. Мы думали, там порнуха. Посмотрели – одни горы. Зачем горы на видео снимать? Никакого золота там не было.

– А как же станок, который доллары печатает?

– Не было станка. Большой калькулятор и складной компьютер, и все. Короче, пустой номер. Только мужиков зря положили.

– А теперь все гоняются за этим калькулятором, – сказал Панин. – Значит, на том складном компьютере есть что-то очень интересное, если за него могут отдать прокурора. Сколько стоит прокурор обычно?

– Я откуда знаю? – обиделся Махсум. – Я людей не ворую. Но миллион долларов могут дать.

– Вот видишь, – сказал Панин, – значит, тот калькулятор стоит миллион долларов.

– Правильно говоришь, – задумчиво сказал чеченец. – Если бы меньше миллиона, зачем так охранять, да? Слишком большая охрана была.

– Значит, не слишком большая, – сказал Ковальский, – если машина все-таки пропала. А как ее взяли-то?

– Взяли ее по-хитрому. – Махсум покрутил головой и налил себе сам, не дожидаясь тоста. – В прошлом году было. Масхадова уже никто не слушал. Как из Америки вернулся, закрылся на Ханкале, и сидел там. Чечню на зоны поделили. В Дарго – Хаттаб, в Гудермесе – Радуев, в Ведено – Шамиль Басаев. Кругом блокпосты, шмонают еще хуже, чем русские. В каждой деревне свой бригадный генерал. Машину как охраняли? Например, сто километров гелаевская бригада ее ведет по своей зоне, сто километров радуевская. За бабки, конечно. Бесплатно только могилу сам себе копаешь. Блокпосты были проплачены по всему маршруту. У машины пропуска были и чеченские, и российские, ДэГэБэ, [11]11
  ДГБ – дудаевский «департамент госбезопасности»


[Закрыть]МанДэВэ, ЁПэРэСэТэ, – проезд везде, по Ичкерии, по Грузии, по Дагестану, никакого досмотра.

Он вдруг остановился и оглядел собравшихся.

– Не отвлекайся, брат, – сказал Ковальский. – Нам-то все равно, кто ее брал. Интерес чисто технический.

– Чисто технически это было так, – продолжил Махсум. – Машина выходит из поселка, сворачивает на дорогу и сто метров едет до поворота. За поворотом блок. Охрана еще из поселка не выехала, пересчитывают бабки.

Эти сто метров до поворота «ниву» никто не видит. На дороге стоит «камаз». Около него «ваишник» [12]12
  ваишник – регулировщик ВАИ – Военной Автоинспекции


[Закрыть]разбирается с водилой. Машет палкой, чтоб машина встала. В «ниве» думают, что это с блока «ваишник». У них бумаги хорошие, они тормозят. Один даже вышел, как баран. Из грузовика его кладут «винторезом», [13]13
  «винторез» – бесшумная снайперская винтовка


[Закрыть]потом водителя. Моментом трап из кузова, убитого обратно в «ниву», ваишник за руль и по трапу – в «камаз». Я долго рассказываю, а там это за две секунды сделали. «Камаз» спокойно едет через блокпост, и прямой дорогой едет куда надо. У него тоже хорошие бумаги были.

– Красивая история, – сказал Ковальский. – Но над деталями еще работать и работать. Если там вся дистанция была сто метров, а машина подъехала к снайперу еще ближе, как же он, бедный, стрелял? На таком расстоянии «винторез» не нужен, оптика только мешает. Лично я бы выбрал «стечкина» с глушителем.

– Тут тебе не базар, тут тебе война, – укоризненно сказал Махсум. – На базаре помидоры можешь выбирать сколько хочешь. На войне бери что дают. Потом, у «стечкина» патрон слабый. От «винтореза» знаешь, какие дырки? Голова как арбуз разлетелась. Хватит. Говорим много. Пойдем лучше покурим, не могу больше терпеть.

Они несколько раз выходили покурить. Над городом уже висели звезды, и светился тонкий, чисто турецкий полумесяц.

Иногда рядом с этим полумесяцем возникал второй, а то и третий, и Панин начинал энергично растирать уши, чтобы больше не пьянеть.