Текст книги "Спецназ обиды не прощает"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава 26

Победителей не судят

С тяжелой сумкой Зубов вышел во двор. Автобус уже развернулся. Выбитое стекло было затянуто серой занавеской.

Он поднялся на подножку передней двери и ощутил тяжелый запах крови и формалина. Салон автобуса был перекрыт серой шторой, и Азимов с Шалаковым сидели рядом на тесном сиденье. Зубов остался на подножке, бросив сумку на пол, и автобус выехал со двора.

Водитель открыл форточку, и теплый ветер бил в лицо Степана Зубова, обдавая его запахами нефти и вянущей листвы, вот примешался запах горячего хлеба, а вот потянуло жгучими соленостями с базара. Это были запахи жизни. Как же он раньше не замечал, что жизнь так вкусно пахнет? А какие дивные женщины проносились мимо него… Некоторые изумленно оглядывались, увидев его ухмылку за стеклом закрытых дверей катафалка.

Пару часов автобус простоял у длинной стены с вышками и прожекторами. Зубов и водитель сидели на корточках под одиноким деревом, задерживая дыхание, когда ветер дул от автобуса.

Наконец, Шалаков с Азимовым вышли из КПП, а через какое-то время ворота раздвинулись, выпуская серый фургон с зарешеченными окнами.

Фургон послушно катил за автобусом через весь город до самой дачи. А там из него выгрузили изможденного зэка. Зубов завязал ему глаза черной лентой с остатками золотых букв и повел за собой, а впереди шагали «аферисты».

Они шли по извилистой дорожке между голыми деревьями к неприметному зданию на самом краю сада. Дом был сложен из такого же камня-кубика, что и бесконечный забор, окружавший сад. Маленькие окна были изнутри прикрыты пожелтевшими газетами. У входной двери стояли двое в сером камуфляже. Завидев идущих, они вытянулись и шагнули в стороны.

Внутри домик показался просторнее, чем снаружи. Стены и пол были покрыты толстыми коврами. Низкие кушетки и пуфики красного бархата стояли вокруг пары низких столиков. На темном полированном дереве поблескивали хрустальные вазы с черным виноградом и оранжевой хурмой.

Зубов почувствовал удушающий приступ голода. Наверно, он сглотнул слишком громко, потому что Азимов сказал ему:

– Сейчас, сейчас. Посиди здесь, тебя покормят по высшему разряду.

Он послушно сел на мягкую кушетку. Шалаков щелкнул своим ножом и перерезал ленту на глазах зэка. Тот принялся тереть глаза и оглядываться.

– Ярослав Ильич, – сказал Шалаков, обращаясь к зэку, но тот словно не слышал, продолжая изумленно оглядываться. – Ярослав Ильич, сейчас я не могу раскрыть вам все детали, но главное вы должны знать. Наше специальное подразделение сейчас проводит операцию по вашему освобождению. Осталось еще несколько шагов. На этом этапе требуется ваше непосредственное участие. Вам предоставят возможность поговорить по телефону. Будьте благоразумны и отвечайте так, как вам будет предписано. Ни одного слова от себя. Понимаете? Ни одного слова. Только то, что будет на листке. Вы меня слышите, Ярослав Ильич?

– Я? Я это… Как его… Ну да, я слышу. Слышу я, значит. Все путем, все отвечу, как скажете, это самое, как вам надо.

Так вот он какой, наш бесценный заложник… Зубов знал, что красноречие юристов может сравниться только с добротой и чуткостью врачей. Но от прокурора он все же не ожидал услышать «это самое».

– Вам надо отдохнуть и привести себя в порядок, – сказал Шалаков. – Пройдемте.

За плюшевой портьерой оказалась дверь, и в нее вошли Шалаков с Азимовым и потрясенный зэк, а вышел оттуда Камыш. Он подсел к Зубову и хлопнул его по коленке.

– Ну ты даешь, старая гвардия! Ну ты и отчубучил!

– А что такого?

– Да ничего особенного. Взял и перебил Мишане всю охрану. Как получилось-то?

– Нормально получилось, – Зубов пожал плечами. – Просто неправильно встали ребята.

– Пойдешь ко мне инструктором? – спросил Камыш, крепко сжимая колено. – Завтра же будешь на переподготовке. Завтра же. Сдаем работу, и все разбегаются, а мы с тобой в теплые края.

– Надо подумать, – сказал Зубов. – У меня уже есть пара предложений.

– Да чего тут думать? Тут уже подумали люди поумнее нас с тобой. По тестам у тебя сто баллов. Легенду мы тебе подберем. Месяц работаем в лагере с салабонами, месяц балдеем, а баксы капают и капают. Чего тут думать?

– Пожрать бы, – сказал Зубов, пытаясь отодвинуться. Ладонь Камыша жгла его колено.

– Это моментом, – Камыш засмеялся и хлопнул в ладоши.

Портьеры раздвинулись, и женщина в красном блестящем халате внесла поднос, от которого пахло жареным мясом.

– Ешь, пей, отдыхай, – приказал Камыш, вставая с кушетки. – Лалочка о тебе позаботится. До утра свободен. А днем поступаешь в мое распоряжение. Только не высовывайся. Земляки тебя ищут.

– Нет у меня земляков.

– У тебя-то нет. А у тех, кого ты в городе грохнул, есть. И земляки есть, и родичи, и все тебя уже ищут. Так что, Рома, теперь тебе одна дорога. Или ко мне в инструкторы, или в колодец.

– Все равно, – сказал Зубов. – Но сначала пожрать.

Глава 27

Семейное счастье Графа

В эту ночь Клейн сделал Рене предложение, и она ответила отказом.

Они лежали на ковре, обнявшись, и перешептывались как можно тише, чтобы не разбудить Эльдара.

– Нам надо жениться, – сказал он.

– Нет, не надо, – почти неслышно ответила она.

Он так удивился, что даже не смог обидеться.

– Но… Почему?

– Потому что поздно. Спи.

– Я давно собирался сказать тебе это, но как-то не было случая.

– Да, сейчас, конечно, самый подходящий случай.

В темноте ему показалось, что она улыбается, и он решил, что сможет ее переубедить.

– В общем, я им сказал, что ты моя жена. Нас вывезут отсюда вместе, прямо в Питер. Теперь ты будешь жить у меня. Эльдара я устрою в гимназию. Ты, если захочешь, будешь работать там же. Но лучше посиди пока дома.

Она долго молчала. Он погладил ее по щеке, и пальцы коснулись мокрого следа ее слез.

– Ты плачешь?

– Гера, Гера, ну как же ты мог… – Рена вздохнула. – Ну ладно, если надо, то надо. Поедем вместе. Но я вернусь при первой же возможности, ладно?

– Почему-то мне казалось, что ты будешь рада.

– Слишком поздно радоваться переменам.

– Что значит поздно? – Он зашептал слишком громко, и она прижала ладонь к его губам. Но Клейн не остановился: – Жизнь только начинается. Милая, знаешь, сколько раз я думал, что уже поздно, уже конец, уже ничего хорошего не будет? Но жизнь всегда начиналась заново. Все будет хорошо, можешь мне поверить.

Он приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо. Рена вытерла глаза и отвернулась.

– Это мужчины могут начинать новую жизнь, потому что вы живете только для себя. А у меня уже была одна жизнь, и она кончилась. Другая жизнь началась, когда родился Эльдар. Третьей жизни мне не надо.

– Ты думаешь, со мной ему будет хуже?

– Не обижайся, Гера. – Она снова повернулась к нему, и снова прижала ладонь к его губам. – Не шуми. Мальчик вырастет там, где родился. Это его дом. Пусть он вырастет в своем доме, а не в чужом. Здесь у него вся родня. Родители Вагифа, моя мама – ты о них подумал? Старики меня убьют, если я увезу их внука.

«Да что она говорит? – подумал он, сдерживая раздражение и обиду. – Причем тут старики? Да она просто не хочет быть со мной… Черт возьми, я же ничего не знаю о том, как она тут жила без меня. Значит, здесь ей лучше, чем со мной? Значит…»

Его обожгла ревность.

– Старики, старики, – повторил он за ней. – Это все слова. У тебя кто-то есть?

– Что?

– У тебя кто-то есть, – повторил он уверенно. – Другой мужчина.

Она просто отвернулась к стене. Среди ночи он почувствовал, что ее плечи вздрагивают.

– Я мог бы и сам догадаться, – глухо сказал он, чувствуя, что с каждым словом между ними вырастает пропасть. – Я не собираюсь ломать твое счастье. Прости. Но у нас нет другого способа отсюда выбраться.

Рена перестала плакать и повернулась к нему. Ее горячая рука легла ему на шею, и она зашептала сбивчиво и бессвязно.

– Почему, Гера? Ну, почему все время одно и то же? Сначала один. Он любит меня, я люблю его, и все так хорошо, только он не может на мне жениться, потому что для этого надо сначала развестись, а развод помешает его работе. Мы все тянули и тянули, а потом началась война, и все пропало… Потом Вагиф. Он хороший человек, очень хороший, и никаких разговоров о любви, мы уже взрослые люди, и он все про меня знает. И он честно говорит, зачем ему нужна жена. Мы поженились, потому что освободилась должность для местного, партийного, женатого, а он был не женат. И вот мы поженились, и все было прекрасно, и он гибнет на войне… И теперь ты…

– Бог троицу любит, – сказал Клейн. – У нас все будет хорошо.

Но пока все было не так хорошо, как ожидал он после беседы с турком. Он и ответил почти на все вопросы, и всячески демонстрировал готовность к разумному сотрудничеству, и был за это награжден кучей комплиментов и обещаний. В знак особого доверия он даже выпил пару стаканчиков чая, после чего настроение его резко улучшилось. Он стал снисходителен и податлив, и, кажется, даже подписал какую-то бумагу… Контракт с агентством «Туранбуран Протект». Испытательный срок три месяца… Оплата по договору… Консультационные услуги… Что-то там еще. Обязательства о неразглашении… Он не мог вспомнить подробности, и это определенно говорило об отравляющем, точнее – психотропном воздействии чая. Недаром они так настойчиво его предлагали. Так или иначе, а контракт он подписал – но положение его пока не изменилось. Ему не дали связаться с Ковальским и Паниным. Ему не вернули его документы и вещи. И по-прежнему держали в бараке под охраной.

Небольшие изменения в режиме были заметны только в процедуре кормления. Сначала в ведре приносили объедки. Пару раз выбросив их в унитаз и выставив вымытое ведро в коридор, на третий раз, к вечеру, Клейн обнаружил в ведре не объедки, а какой-то газетный сверток. Газета была старая и грязная, и Клейн ожидал, что в нее завернуты какие-нибудь сухари и огрызки. Но он ошибся.

Паштет, фасоль, маслины, сушеный инжир, финики. Отдельно были завернуты яблоки и хурма. А на самом дне ведра был теплый лаваш, заботливо обернутый полотенцем.

Рена тщательно вымыла фрукты и внимательно изучила все надписи на консервах, прежде чем покормить Эльдара.

После такого ужина настроение у нее поднялось, поэтому Клейн и решился на важный разговор. Для него этот случай был самым подходящим. Ни при каких иных обстоятельствах он бы не решился предложить ей выйти замуж.

Все очень просто. Клейн делил людей на две породы. Есть люди семьи и есть люди стаи. Это два разных мира. Семья разрушает стаю. Стая разрушает семью. Поэтому людям разных пород лучше не смешиваться.

Рене нужна семья, и она у нее есть. У Клейна семьи нет, но она ему и не нужна.

Он вырос в стае, он живет в стае, в стае он и умрет. Когда-то его стая была огромной и могучей, и перелетая из края в край великой страны, везде он был своим, на юге и на севере. Молодые самцы подчинялись ему, а он подчинялся матерым, но водку пили все наравне, чинов не разбирая, и так же гибли, тоже наравне. И самки, молодые и зрелые, уступали ему одинаково охотно на юге и на севере, особенно на севере…

Нет уже той стаи. Его новая стая способна уместиться в десантном отсеке БМП, и то – если соберется в одной точке.

Но это не может превратить его в человека семьи. И все, что он мог предложить Рене – это переехать в более удобное для жизни место. Он даже не задумывался, любит ли он ее? Любит ли его она? Ему хотелось, чтобы она жила лучше. Чтобы она жила.

– У нас все будет хорошо, – повторил он. – Все будет так, как хочешь ты. А дедушки-бабушки, может быть, только рады будут, что пацан учится в петербургской гимназии.

– Может быть…

Под утро Клейн услышал легкий стук в окно. Он бесшумно встал и приоткрыл створку.

Бритоголовый парень с персидскими круглыми бровями, сросшимися на переносице, типичный талыш, протянул ему термос и газетный сверток.

– Чай, – сказал талыш. – Масло, сахар, немножко хлеб.

– Спасибо, брат, – сказал Клейн.

– Для малчика что еще надо, скажи.

– Ничего не надо.

– Твоя жена учительница, да? – спросил талыш.

– Да. Ты ее знаешь?

– Нет, просто так сказал. Культурная женщина. Даже ведро моет. Я думал, она доктор. Охранщики сказали, что бедная. Бедная, значит учительница. Доктор бедный не бывает. А малчик на тебя похожий, копия, клянусь. Только ты рыжий, а он черный, как мы. Дай Бог здоровья ему.

– Спасибо, брат, – сказал Клейн, гадая, как и когда этот парень ухитрился разглядеть Эльдарчика.

– Чай пейте, это хороший чай, настоящий ленкоранский, домашний. Что надо, скажи, я в обед принесу. Охранщики все уедут, малчик мало-мало гулять будет. Детям гулять надо, воздух надо, солнце надо.

– Домой ему надо, домой, – сказал Клейн.

Талыш вздохнул, огляделся и ушел, катя перед собой тачку на велосипедных колесах.

С утра на базе боевиков началась какая-то суета. Стоя у закрытого окна, Клейн слышал дружный топот вооруженных групп, пробегающих мимо барака. На слух он определил: группы до десяти штыков, с легким стрелковым вооружением, без поклажи. Что интересно – команды отдавались то на азербайджанском («Сол! Сол! [20]20
  сол (азерб.) – зд. «Левой!»


[Закрыть]»), то на русском («Левое плечо!»).

Постепенно все стихло, и доносились только звуки открывающихся ворот.

Охранник, вежливо постучав, вошел в их комнатку.

– Я извиняюсь, выходим на прогулку по одному. Кто первый?

– Ребенок один не пойдет, – сказал Клейн.

– Само собой, само собой, – закивал охранник. – С матерью или с отцом, само собой.

– И с матерью, и с отцом, – сказал Клейн. – А кто приказал-то? Неужто господин Шалаков?

– Не знаю я господина Шалакова, – сказал охранник. – Мы и сами с усами. Даже в тюрьме прогулка положена, а тут вообще, с ребенком… Короче, кто первый на выход?

Первым пошел Клейн. Охранник довел их до спортплощадки и стоял в сторонке, покуривая, пока Клейн с Эльдаром лазили по турникам и брусьям. Нашелся даже потертый футбольный мяч, и им удалось недолго погонять его по асфальтовому полю. Недолго, потому что в небе появился оранжевый вертолет. Он начал поворачивать и снижаться, накренившись и посверкивая стеклами. Охранник торопливо скомандовал:

– Сматываемся! Бегом в расположение!

Снижающийся Ми-8 наполнял пространство грохотом и свистом, под деревьями взметнулись желтые и бурые листья, и поползла по дорожке сада, кувыркаясь, старая газета.

Они добежали до барака, охранник проверил, закрыто ли окно, и сказал:

– Ничего, скоро они улетят, тогда еще погуляете.

– Долго нас еще будут держать здесь? – спросила Рена.

– Здесь долго не держат, – сказал охранник и вышел.

Обычное занятие заключенного – ожидание очередной кормежки. Рена занималась с сыном географией, играя в «города». Клейн валялся на шубах, разглядывая каталог туристического агентства «Туранбуран Круиз» и подсказывая Эльдару. На букву «л» он подсказал автоматически – Ленинград.

– Нет такого города, – сказала Рена.

– Нет, есть! – возразил малыш. – Я сам слышал.

– Сынок, Ленинград был раньше, теперь его нет.

– Нет, я сам слышал, по телевизору показывали, как фашисты хотели уничтожить Ленинград, но у них ничего не получилось, и наши победили.

– У фашистов-то не получилось, – сказал Клейн.

– Сынок, теперь этот город называется по-другому. Это Санкт-Петербург, на букву «эс». Санкт – по-немецки «святой», «Петер» – Петр, «бург» по-немецки «город». Получается «Город Святого Петра». Ну, что с тобой?

– А почему? – спросил Эльдар недовольно. – Почему Ленинград называется по-немецки? Наши что, не победили?

– Все нормально, – Клейн отбросил каталог и обнял малыша за плечи. – Наши победили. Ленинград стоит на старом месте, никуда не делся, только название поменял, но это ерунда.

– Как? Юрунда? – мальчуган расхохотался, обрадовавшись смешному словечку.

Клейн успел проголодаться к тому времени, когда в окно постучали. Это был тот самый талыш.

– Охранщики все уехали, – сказал он. – Двери закрывали, через окно надо вылезать. Пошли, хлеб кушать будем.

– Охранники уехали, а ты кто?

– Я? – удивился талыш. – Я повар, да.

– Что за бардак, – сказал Клейн. – Такой бардак уже пахнет провокацией. Почему на окнах нет решеток?

– Раньше был решетка. Белый Голова сказал, чтоб снимали. Был один несчастный случай, да.

Клейн догадался, что кличку «Белая Голова» здесь присвоили Мишане Шалакову.

Повар провел их в свой домик на краю сада, там уже был накрыт стол, и они наконец-то поели как люди, а не как заложники. Рена говорила с талышом по-азербайджански. Эльдар тоже участвовал в разговоре, вежливо отвечая на вопросы повара, чем приводил того в восторг.

– Какой сын у тебя, честный слово, талант, э, просто талант! – говорил талыш Клейну. – Дай Бог здоровья. Культурный мальчик, настоящий бакинец.

– Он не бакинец, – сказала Рена. – Он в Ленкорани родился. Вы Новруза Расул-заде знаете? Это дедушка Эльдара.

– Расул-заде? Новруз-бек? – круглое лицо повара просияло восторженной улыбкой. – Такой человек! Его у нас все знают. Большой человек, уважаемый.

– Раньше был уважаемый, а сейчас… – Рена вздохнула.

– Э, сестра, так не говори. Жалко, он в Баку уехал. В Ленкорани он был как царь. Зачем уехал? Сейчас мог делать отдельный республика, Талышистан, да, – повар засмеялся. – Сейчас такой время. Татарстан отдельно, Туркестан отдельно, талыши тоже люди, тоже хотят отдельный республика. Вай, какой человек! А я думаю, почему мальчик такой умный? Земляк, да!

– А можно вертолет посмотреть? – спросил Эльдар.

– Ай балам, почему нельзя? Пойдем посмотрим.

– А тебе ничего не будет за это? – спросил Клейн повара. – Все-таки нам вроде положено под замком сидеть.

– Э, никого нету, только на воротах сидят, и еще летчики. Пошли погуляем, потом чай пить будем. Они только ночью приедут, я все слышал. На размен поехали. Мне сказали, собак открой, пускай собаки охраняют. Я что, совсем ненормальный? Собаки никого не слушают, только одного монгола слушают. Если монгол не приедет, кто будет собак закрывать?

– А почему он может не приехать? – спросил Клейн.

– Я просто так сказал, да. У них каждый день кто-нибудь не приезжает.

«Неужели они так мне доверяют, что оставили без охраны? – подумал Клейн. – Уверены, что я никуда не денусь? Думают, что я не смогу убежать, бросив тут жену с ребенком? Значит, они и не собираются выпускать Рену. Они выпустят меня, а ее оставят заложницей. Чтобы я был более послушным».

– Мне не нравится, что в лагере нет охраны, – тихо сказала Рена, когда Эльдар отбежал от них, гоняясь за курицей. – Это подозрительно. Что-то случилось.

– Ничего не случилось. Просто теперь они думают, что я работаю на них.

– Но ты же не будешь работать на них?

– Я буду просто работать. Как раньше, – сказал Клейн. – Только теперь мы будем жить вместе. Тебе придется привыкнуть к северному климату. Эльдарчик будет учиться в самой лучшей гимназии. И еще мы купим новую квартиру, побольше.

– Ты серьезно? – она остановилась. – Ты им веришь? Они взяли нас в заложники, а ты им веришь? Они напали на женщину с ребенком, они подонки, а ты им веришь?

Он не знал, что ответить. Ей ведь не скажешь, что и сам когда-то захватывал семью Рахмат Шаха, чтобы склонить командира моджахедов к переговорам. Ей не докажешь, что Шалаков и его команда не собирались сдирать с Рены кожу на глазах Клейна, чтобы выпытать у него все тайны. Захват родственников практикуется с целью психологического давления. Между прочим, Клейн этого давления не выдержал. Так что теперь-то Рене тем более ничто не угрожало. Но есть вещи, которые нельзя прощать.

– Я им не верю, – ответил Клейн. – Да и они мне тоже не слишком доверяют.

– Как же ты сможешь работать с такими подонками? – спросила Рена.

«И не с такими работал», хотел ответить Клейн.

– Что же мне, убить их? – спросил он.

– Лучше убить их, чем жить с ними, – сказала Рена.

– Договорились. Как только ты окажешься в надежном укрытии, я их убью. Всех по очереди.

– Я не шучу, Гера.

– Я тоже, – сказал он.

Рена хотела еще что-то сказать, но тут подбежал Эльдар, и она промолчала.

Рена шла с сыном впереди, Клейн с поваром держались сзади. Оранжевая туша вертолета виднелась за деревьями. Двое в кожаных куртках возились у передней стойки шасси. Они вяло матерились, что-то откручивая и подтягивая. Третий сидел, свесив ноги из люка, и потягивал из бутылки «Агдам».

– Гера, своди мальчика на экскурсию, – попросила Рена. – Познакомь с боевой техникой, ты это любишь.

Клейн взял Эльдара за руку и вышел на асфальтовую площадку, где стоял вертолет. Штурман и техник продолжали ковыряться со своими ключами и гайками, не обращая внимания на посторонних, но материться перестали. Командир аккуратно поставил пустую бутылку в ящик у себе за спиной, снял синюю фуражку и, без тени улыбки, протянул ее Эльдару.

Вертолет был осмотрен издалека, вблизи, потроган и понюхан, и строгий вертолетчик даже взял Эльдара с собой в кабину, и через десять минут оттуда вышли уже два вертолетчика.

Большой вертолетчик достал новую бутылку из ящика, а с маленьким Клейн вернулся к Рене. Она сидела на краю пустого бассейна и грызла яблоко.

– А где повар?

– Фейзулла? Он уехал.

– Как уехал? А как же чай?

– Я обо всем договорилась, – сказала Рена. – Вечером мы будем дома.