Текст книги "Спецназ обиды не прощает"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 32

Последняя удача

Зубов поставил на свою винтовку ночной прицел. Камыш приложился к «Винторезу» и осматривал через оптику потемневшую степь.

– Что у тебя за прицел? – спросил Зубов.

– Американский, «Литтон». Красота. На километр берет.

– На хрен тебе километр? У тебя рабочая дистанция двести-триста метров, не больше.

– Завидуешь? На твою дуру, может, переставить? Ты, я смотрю, не только темнила, но и мудрила, – сказал Камыш.

Незнакомый голос зазвучал в эфире:

– Я второй. Пятый и Рамазан, выдвигайтесь на запасную. Закир, на основную. Работаете по второму варианту. Как поняли меня, прием.

– Я Закир, уже пошел.

– Я пятый, понял вас, второй.

– Это кто? – спросил Зубов.

– Это Мишаня Питерский, – с уважением сказал Камыш. – Дело началось, Рома. Дело. Выдвигаемся.

Он завел двигатель, вырулил на дорогу и с погашенными огнями медленно подкатил к мосту. «Камаз» стоял на обочине, перекрывая поворот, и они рассматривали его через прицелы. Рассмотреть удалось не много, картинку засвечивали прожектора на заборе.

– Я второй. Закир, видишь, по эстакаде идет один?

– Вижу. Снять?

– Я тебе сниму. Я тебе так сниму… Держи его.

– Держу.

Прошло минут пять.

– Насратулла, готовь мужика по второму варианту.

– Понял, да.

– Пятый, осмотри высокие точки.

– Понял, уже ищем.

– Что мы ищем? – спросил Зубов.

– Прикрытие. Снайпер должен прикрывать того, кто идет к нам. Я же говорил, таджики ребята тертые, – говорил Камыш, обводя прицелом линию заводского забора. – На заборе нет, не видно. Специально, что ли, прожектора врубили? Не видно ни хрена. На крыше? На колоннах этих?

– Зря ты так высовываешься, – сказал Зубов. – У них тоже могут быть ночники.

– Тогда нам писец, – спокойно сказал Камыш. – Торчим тут как мандавошки на лысине. Наши спокойно свалят, а нам писец полный. Особенно если там пулемет.

Зубов сменил прицел и обвел свой сектор. В черноте вспыхивали пятна света, но вот он поймал фигуру, стоящую в лучах фонариков. Поднятая рука мешала разглядеть лицо. А когда человек опустил руку, прицел дрогнул, потеряв его. Зубов перевел дыхание и снова поймал лицо Вадима Панина в сетку прицела.

Димка! Живой, гад. Значит, и Котяра где-то рядом. Ну теперь держитесь, уроды. Ну теперь вы за Ромку ответите.

– Что ты сказал, Рома? – спросил Камыш.

– Вижу одного на нашем берегу.

– Да я его и без тебя вижу. Его Закир держит. Ты колонны, колонны обшарь, я бы на их месте там пулемет поставил. А что? Красота, не спрячешься. А если кто и спрячется, так одной дырки в этих трубах на всех хватит. Так что у нас с тобой еще не самое плохое место под солнцем, Рома. Оп, поймал! Есть! Ну-ка, глянь, центральная колонна, второй пролет сверху! Видишь силуэт?

– Ну, вижу, – сказал Зубов, стараясь не выдать волнение: он легко узнал фигуру Кота. – Вижу силуэт рабочего. А говорил, что выходной день.

– Это непрерывное производство, здесь всегда кто-то ошивается. Что он делает на такой верхотуре?

– Стоит. Смотрит в нашу сторону. Ушел.

– Не ушел. Видишь? Он спустился на пролет ниже. Ага… Приехали. Там еще один. Так, держим обоих. Ты мелкого, а я большого.

– Большой-то непохож на таджика, – сказал Зубов, мысленно приказывая Коту хотя бы присесть, чтобы слиться с колонной и не маячить на фоне неба.

– Много ты видел таджиков, – сказал Камыш и включил рацию. – Я пятый. Нашел парочку. Держим их.

– Я второй. Держать до самого конца. Глаз не спускать.

– Вас понял.

Человек не может долго смотреть в оптический прицел. Но Камыш, наверно, имел какие-то нечеловеческие способности. А может быть, американский прицел был на то и рассчитан, чтобы смотреть в него непрерывно. Зубов закрыл правый глаз, чтобы не утомлять его оптикой. Все равно он не собирался стрелять, хоть и не отрывался от винтовки.

Из кармашка двери торчала рукоятка отвертки. Он незаметно вынул ее и ощупал. Хорошее крестовидное жало, острое и короткое.

Если поступит команда на поражение, Камыш не успеет выстрелить – отвертка пробьет ему висок. Степан еще раз мысленно примерил траекторию удара. Нормально.

А пока он прислушивался к рации.

«Наш вышел. Груз на нем. Пошел. Пускайте мужика. Мужик пошел. Встретились. Разойтись, бля, не могут. Еще свалятся. В этой речке утром рано утонули два барана. Так, все. Груз принял».

Слышно было, как взревел мотор, и какая-то машина вырулила на шоссе. Зубов оглянулся. По фарам он понял, что это была полицейская «шестерка». Она быстро удалялась в сторону города.

– Есть! – сказал Камыш. – Есть червончик!

– Что?

– Да ничего. Ну, премию выпишут за этот груз, – голос звучал довольно и расслабленно, напряжение отпускало его с каждым словом. – Обещали десять тысяч. Могли бы и накинуть, конечно. Года два они его искали, а мы – раз, и все дела. И без единого выстрела. Вот так надо работать.

– Что за груз? Наркота, что ли?

– Нет. Да нам-то какое дело? Ты держи своего, держи. Еще не все. Еще уйти надо. Таджики могут просечь ситуацию.

– Что тогда?

– Тогда работаем по первому варианту, как и договорились. Кладем всех. И все дела.

– Там целая толпа.

– Кладем целую толпу. Тебя что-то смущает?

– Ну, например, куда их потом девать?

– Не наша забота, – сказал Камыш. – Вообще, не отвлекайся. Держи своего, держи. Задача-то элементарная. Наши отходят, мы прикрываем. Потом догоним, уже в горах.

– В каких горах?

– В красивых горах. Там-то вся и работа, Рома. А это все игрушки. Ты не отвлекайся, держи. Что-то ты много вопросов задавать стал.

– Я еще самое главное не спросил, – сказал Зубов. – Десятка на всех больно мало за такую работу. Вот если каждому…

– Каждому, кто останется. – Камыш хмыкнул и добавил: – Шутка. Кончай базар. Твое дело держать таджика на мушке.

Зубов не мог оторваться от винтовки, нацеленной на Кота, но в правой руке уже была зажата отвертка. Он слышал, как загудели моторы, и длинные «камазы» начали разворачиваться. Слышал, как шипела рация, и голос «второго» отдавал непонятные команды: «Первый, работаешь по доставке. Встречаемся у вертушки. Завтра поспишь, завтра. Вторая вертушка уйдет утром, все привезет. Пятый, дальше по первому варианту».

– Я пятый. Второй, слышу вас слабо, повторите.

– Пятый, я второй. Повторяю лично для тупых. Дальше. По. Первому. Варианту.

– Они там чем думают? Все же тихо, никто не лезет. Нам нельзя стрелять, – сказал Зубов. – Один выстрел, и они ответят, а нам некуда деваться.

– Некуда, – ответил Камыш. – Такая работа.

– Понятно, почему нам дали такую старую машину.

– Отставить разговоры. Держи своего. Заметишь шухер, стреляй первым. И все дела.

Зубов отвернулся, растирая глаз, и незаметно поглядел назад. По шоссе удалялись красные спаренные огоньки похоронного автобуса.

– Вот теперь все, – сказал Камыш. – Отбой. Давай ружье. Переходим на уровень мирных жителей.

– Ты в Чечне был? – неожиданно для себя спросил Зубов.

– Был, – легко ответил Камыш, обматывая винтовку полотенцем. – А ты?

– Проездом. На уровне туриста.

– Все мы туристы. Иди пока, позови этих салабонов, Нури и Закира. Вместе поедем.

Зубов вышел из машины, с удовольствием распрямляя затекшее тело. «Камазы» «таджиков» стояли у поворота, но не трогались. Больше всего на свете ему хотелось сейчас броситься к ним. Там Кот, там Димка. Вместе они такого натворят. Например, сейчас же скрутят этого гада. А с ним еще парочку уродов. Вот только соберем их в одну кучку…

Он увидел две темные фигуры впереди.

– Нури? Закир?

– Нет, Пушкин и Лермонтов, – ответил раздраженный голос.

– Пошли со мной в машину. Сейчас поедем.

Щуплый по-хозяйски плюхнулся на переднее сиденье, вытянув ноги и отодвинув спинку. Грузный Седой с трудом протиснулся на заднее сиденье, а Зубов остался стоять у машины.

– Садись, – сказал Камыш, возившийся в багажнике. – Сейчас поедем. Вот только бензин залью.

– Тебе помочь?

– Сам справлюсь.

Зубов увидел, что три винтовки были увязаны в сверток, но «Винторез» висел через плечо Камыша. Если сейчас рвануть через дорогу, не добежишь даже до обочины. Нет, не сейчас. Главное – не сорваться раньше времени. И сам пропадешь, и ребят подставишь.

Он сел на заднее сиденье, захлопнув дверь. И тут же незаметно отжал рычаг, оставив дверь открытой. Сейчас Камыш сядет за руль и, значит, отложит свой «винторез». Надо успеть вывалиться, когда машина развернется. Нескольких секунд хватит, чтобы добежать до «камазов», а там уже его прикроет Сергеич.

– Тебя тоже на переподготовку звали? – повернулся к нему Щуплый. – Мы тут все, оказывается, такие супер-пупер-спецы, будем бабки лопатой загребать, ни хрена не делать.

– Звали, – сказал Зубов.

Ему захотелось сразу же вывалиться из машины, потому что он все понял. Счет пошел на секунды.

«Вот так, Степа, – подумал он, – похоже, сейчас вас всех повезут на бойню. Оружие отобрали, собрали в кучку. Отгонят машину в степь, да там и расстреляют. Значит, так. Не ждать, пока машина отъедет. Как только тот сядет за руль, надо рвать отсюда».

– Лично я согласился, – сказал Седой. – Все ж таки инструктором спокойнее.

Остро запахло разлившимся бензином.

– Ну, а я только закурить нацелился, опять двадцать пять, не курить, не плевать, не…

Щуплый не договорил. Громкий хлопок перебил его. Со вторым хлопком страшная сила ударила Степана в лоб, и горячая волна плеснула в лицо. Тяжелое тело соседа навалилось сверху, придавив его к сиденью. Седой хрипел и вздрагивал, и каждый новый толчок был слабее, и вот он затих, и что-то твердое больно давило на ребра Зубова.

Он пошевелил пальцами левой руки. Работает. Рука протиснулась под телом Седого, чтобы убрать эту твердую боль, и нащупала рукоятку пистолета. Старый солдат не расстался с верной «тотошкой».

Опоздал, подумал Зубов. Слишком долго рассчитывал. Просчитался, наконец. Обидно. Не так я хотел. Не в такой компании. Не так быстро. Не так дешево. За что ж ты меня так-то? Сколько раз можно было погибнуть геройски, в неравном бою, на глазах у ребят…

А может и к лучшему? Ребятам не придется надрываться, тащить мои девяносто кило под огнем. Какой огонь? Какие ребята? Это не Афган…

Башка пробита, а я еще соображаю. Значит, это еще не конец. Ну, спасибо и на том. Глаза видят. Руки работают…

Он хотел переложить пистолет в правую руку, но оказалось, что правая отключилась. Ничего, мы не зря учились работать с двух рук. И взводить одной рукой. Одна рука – это очень много.

Он услышал голоса и легкое тарахтение мотора. Понятно – Камыш был не один. Подкатилась вторая машина, и там были стрелки. Они-то нас и ликвидировали.

Запах бензина становился все сильнее. Камыш ходил вокруг машины, выливая бензин из канистры. Зубов прислушивался к голосам. Противников было трое.

Он чувствовал, что висит на ниточке, и ниточка вытягивалась в паутинку, но что-то не давало ей оборваться. И она не оборвется, пока он не сделает свое дело.

Боль в голове разрасталась и пульсировала. Глаза были залиты горячим и липким, он хотел вытереть их, но боялся пошевелиться и спугнуть противника. Пусть подойдет. Тогда и глаза распахнутся, и рука вскинется, и он не промажет.

Но Камыш не подошел. Загудел огонь, и в закрытых глазах стало красно и жарко.

Опять просчитался? Это уже слишком, возмутился он. Вместо безболезненной пули в затылок – заживо сгореть? Я живой или уже нет? Или уже начался ад?

Тот, к кому он обращался, помог ему в последний раз. Дверь машины вздрогнула и приоткрылась сама. В салон ворвались языки пламени и дым. Странно, но Зубов не ощущал жара или удушья. Пламя не обжигало лицо, только заставляло шипеть и стягиваться ту липкую жижу, которая заливала глаза. Теперь глаза распахнулись, и в свете огня, за лужей горящего бензина он увидел удаляющуюся фигуру с винтовкой в руке. На плече Камыш держал длинный сверток.

Чуть дальше отблески огня отражались в стеклах какой-то темной машины, и там стояли еще две фигуры.

Степан попытался выбраться из-под Седого, но ноги не слушались его.

– Эй, ты! – закричал он, почти не слыша себя. – Ты, салабон! А как же контроль? Салабон! Контрольный забыл!

Камыш остановился, оглядываясь. Было ясно, что он не понимает, откуда донесся голос. Да и не голос это был, а невнятный вой и стон.

Порыв ветра прибил пламя к земле, и Степан отчетливо разглядел цель и успел навести ствол. Он выстрелил – и услышал, как вскрикнул и замолк Камыш, захлебнувшись собственной кровью.

Двое других присели у машины, вытянув руки с пистолетами и водя их по сторонам. Им и в голову не могло прийти, что выстрел раздался из горящей машины.

Пламя вдруг стало ярче, что-то затрещало, машина качнулась. Но Степан успел выстрелить два раза, и обе фигуры повалились у машины. Он продолжал стрелять по лежащим, чтобы добить их наверняка, и тело Камыша дергалось после каждого выстрела.

Степан Зубов выронил пистолет, ставший неимоверно тяжелым, и опустил простреленную голову, уже не слыша оглушительного треска и рева огня.

Глава 33

Граф идет по лагерю

Повар Фейзулла сказал, что все охранники уехали, но это было не совсем точно. Уехали, похоже, только боевики, которые вчера так громко занимались строевой подготовкой. Поэтому по дорожкам дачи никто не слонялся.

Клейн выбросил через окно свернутый ковер, затем вылез сам и принял на руки сначала Эльдарчика, а потом и Рену. Фейзулла неловко переминался рядом, держа на плече стремянку.

– Ковер хороший взял, э! – Повар жалостливо поцокал языком. – Тряпка-мряпка никакой не был? Ковер порвем, жалко, да.

– Он твой? – спросил Клейн.

– Все равно жалко. Хороший вещь.

Они подошли к забору, и Фейзулла приставил лестницу. Клейн поднялся на несколько ступенек и расстелил ковер поверх края забора, густо усеянного битым стеклом.

– Рена! – Он оглянулся. – Дай, пожалуйста, какую-нибудь свою вещь. Расческу там или губную помаду.

Рена распустила волосы и протянула ему заколку.

– Подойдет?

– Надеюсь, они ее заметят, – сказал он и бросил заколку через забор.

– Пошли быстро в машину, быстро-быстро пошли, – сказал Фейзулла, оглядываясь.

Клейн еще немного задержался, глядя на узкую дорогу между серыми высокими заборами и на крыши приземистых домиков, придавленные камнями от ветра. Все это было так похоже на какой-нибудь афганский кишлак… Только гораздо чище. И солнце здесь не такое жесткое. И наверно, идти по этой улочке не так опасно. Вполне можно дойти до своих. Так что когда охранники обнаружат пропажу, у них не возникнет никаких сомнений, что пленники перебрались через забор и убежали вот по этой улочке…

Но они не полезли через забор. Фейзулла провел их к своей кухне, где уже пофыркивал мотор серого «мерседеса». Он дал Рене черный платок, и она окутала им голову и плечи. Эльдар забрался на заднее сиденье.

– На пол садись, – приказал ему повар. – Накройся, чтоб плохой человек не видел.

– На КПП не будут машину досматривать? – спросил Клейн.

– Э, зачем? Я каждый вечер с сестрой так еду, никто никогда не смотрит. Кому надо машин смотреть? Сидят, телевизор смотрят.

– Мама, а где мой конструктор? – спросил Эльдар из машины. – Ты взяла?

– Взяла, взяла, – ответила Рена, растерянно взглянув на Клейна. – Кажется, взяла.

– Я принесу, – шепнул он, усмехнувшись, и побежал к бараку.

Ему повезло. Он успел увидеть, что на крыльце барака стоит охранник с ведром, отпирая замок.

«Обед принесли! – подумал Клейн, присев за куст. – Сейчас поднимет тревогу. Хоть бы у него замок заело…»

Охранник открыл дверь и вошел в барак. Клейн метнулся за ним. Осторожно перешагнув через скрипучие ступени, он рывком потянул дверь – и увидел спину охранника прямо перед собой. Тот достал из ведра хрустящий пакетик с конфетами и переложил к себе в карман.

«Жадность фраера сгубила», подумал Клейн. Он набросился сзади, обхватив локтевым сгибом горло противника и, отклонившись назад, приподнял парня над полом. Ведро с грохотом упало, парень захрипел, суча ногами и пытаясь лягнуть Клейна, но тот держал его цепко и все сильнее сжимал удушающий захват. Наконец, тело охранника обвисло.

Клейн живо связал его дугой – руки и ноги за спиной. Из полотенца, которым было прикрыто ведро, получился отличный кляп. В кармане охранника нашлись ключи, и Клейн отпер комнату, в которой остался конструктор Эльдара.

Когда он вернулся к машине, Рена благодарно сложила ладони перед грудью:

– Какой ты хороший! Ты не думай, это не каприз. Просто Эльдарчик так любит заниматься с этим конструктором…

– Сиди на кухне тихо-тихо, – сказал ему повар. – Я тебя закрою. Будут искать, здесь не посмотрят. А когда полиция приедет, я открою.

– Спасибо, не надо, – отказался Клейн. – Здесь есть где спрятаться.

– Гера, тебе совсем немного придется потерпеть, – сказала Рена. – Новруз поднимет на ноги всех своих людей. Самое позднее – завтра утром здесь уже будет полиция. Или солдаты. Посиди на кухне, мне так будет спокойнее.

– Кухня самый лучший место! – горячо добавил повар.

– Нет, Фейзулла. Если начнут искать, везде заглянут. Вдруг найдут? А тебе еще тут работать…

Талыш отчаянно хлопнул себя по щеке:

– Зачем так говоришь! Я тут всю жизнь работал, и отец тут работал! Пока Белый Голова не приехал, можно было работать. А теперь – нельзя. Плохие вещи делают. Лучше я в Ленкорань уеду, лучше помидоры возить буду!

– Отвези сначала нас, – с мягкой улыбкой сказала талышу Рена, закутываясь в черный платок. – Я похожа на твою сестру?

– Если лицо закрыть, похожа.

Она села в машину.

– Гера, не прощаемся. – Из под платка виднелись только глаза. – Веди себя хорошо. Обещай, что никуда не выйдешь из кухни.

– А если пожар? – спросил он. – Ладно-ладно. Сижу на кухне, грызу семечки.

Чтобы она не волновалась, Клейн у нее на глазах закрылся на кухне. Он смотрел через окно, как серый «мерседес», проехав по дорожкам дачи, скрылся за бараками. Он услышал, как завыли, открываясь, ворота. Через двадцать две секунды ворота с таким же воем закрылись. Значит, машина выпущена. Значит, все в порядке.

Он вытер взмокший лоб. Первая часть операции «Побег» завершилась.

Мишаня Шалаков, затеяв похищение, не знал, что Эльдарчик – не просто пацан, а внук уважаемого человека. А уважаемых людей на Кавказе нельзя обижать. Закон такой. Похитив Эльдарчика, Шалаков поставил себя вне закона, и теперь ему придется туго.

Но пока туго приходилось Клейну. Он не собирался отсиживаться в кухне. Во-первых, потому что не любил сидеть взаперти. Хватит, насиделся. А во-вторых, у него были намечены мероприятия, о которых он не собирался рассказывать Рене.

Клейн вернулся к своему бараку. Он и в молодости-то не был великим драчуном. А сейчас и подавно разучился бить по живому. Поэтому его беспокоило то, что охранник до сих пор не пришел в сознание.

Еще раз проверив, надежно ли затянуты узлы на руках и ногах охранника, Клейн плеснул ему в лицо воды. Никакой реакции. Тогда он приложил пальцы к мокрой шее и нащупал пульс. Жизнь еще билась в этом крепком молодом теле.

Сам очухается, подумал Клейн, разглядывая связку ключей. Магазин в «кипарисе» оказался пустым, и полковнику очень хотелось его заполнить. Где-то должна быть оружейная комната. Пирамида с автоматами, сейф с патронами. Здесь все было как в армии. Это и была маленькая армия. С обычными армейскими порядками. И обычным бардаком: часовые спят, кладовщики воруют, а личный состав строит дачу командиру.

Почти все комнатки в этом корпусе были забиты коробками и тюками. Не использовались как склад только два помещения – кабинет, где его допрашивал турок, и маленькая комната в торце здания.

Там валялся драный матрас на полу, стены были разрисованы рядами крестиков. Здесь уже держали кого-то взаперти, и не один раз – у каждого пленного свой календарь. Клейну показалось, что он видел когда-то эти стены, и этот матрас. Он застыл, потирая виски. И вспомнил. Все это он видел на видеокассете, присланной похитителями прокурора.

Он не нашел в этом корпусе то, что хотел. Надо было перебираться в другой, и желательно, чтобы это был не склад, а штаб.

Порывшись в коробках, он подобрал себе спортивный костюм и кроссовки. «Кипарис» легко маскировался под просторной курткой, а карман не жалко было прорвать внутри, чтобы кисть обхватила рукоятку.

Небрежной походкой, держа руки в карманах, он пошел по дорожке сада. Среди однотипных корпусов выделялся флигель с антеннами на крыше. Там мог быть штаб. Но там могла быть и охрана.

Проходя мимо штаба, он замедлил шаг и увидел в окне троих охранников. Они развалились на диване перед телевизором и потягивали вино. Пара пустых бутылок валялась в углу. «Кипарисы» висели гроздью на вешалке.

«Куда спешить», подумал Клейн. «Пусть выпьют еще по бутылочке, а мы пока прогуляемся».

Он прошел мимо и поднялся на крыльцо соседнего корпуса. Подергал дверь. Заперто. Из связки ключей один подошел, и Клейн снова оказался на складе. На стеллажах стояли сумки и чемоданы. Это была камера хранения.

Одна из сумок, самая крайняя, была похожа на сумку Степана Зубова. «Таких сумок миллион», подумал Клейн, вытягивая ее со стеллажа.

Молния была разорвана. Сверху лежал пушистый белый свитер. Зубов надел его в Питере и снял уже в самолете.

Он приложил свитер к лицу. Колючая длинная шерсть пахла сигарным дымом.

Степан Зубов никому не доверял свои вещи. Даже лучший друг Ромка не мог выпросить у него, например, кипятильник на полчаса. В поездках он никогда не сдавал сумку в багаж. И уж, конечно, в жизни не пользовался камерой хранения.

Все ясно, сказал себе полковник Клейн. На Степана можно не рассчитывать.

Косметички с кольтом не было. Зато остались консервы: сгущенка, кофе, тушенка. Клейн открыл баночку кофе и высыпал на ладонь патроны. На дне сумки лежал толстый дорожный атлас. Из него Граф извлек маузер.

Теперь можно обойтись без пустого «кипариса». Он немного поупражнялся с непривычным оружием. Маузер не приспособлен для скрытого ношения, но очень удобен в прицеливании, особенно двумя руками.

Патроны были сухие и новые на вид. Он выбрал несколько пуль с подпиленными носиками и перезарядил пистолет. Первые выстрелы будут самыми важными. Если стрелять, то валить наверняка.

Было немного досадно оттого, что придется нарушить такой хороший план Рены. Но ситуация изменилась. Клейн уже не мог просто спрятаться где-нибудь, ожидая подмоги. Теперь все стало гораздо проще.

Он закинул зубовскую сумку на плечо и, держа руку с маузером внутри нее, пошел к штабу. Дверь была приоткрыта, и он видел двоих охранников, развалившихся на диване. Третий сидел в кресле, спиной к входу, и Граф видел его бритый затылок с двумя макушками, рука его свисала до пола, и пальцы нервно постукивали по автомату, который лежал на полу. Два других автомата все так же висели на вешалке.

Краем глаза он видел экран телевизора, там двигались голые задницы, кто-то стонал, имитируя животную боль. «Только не сюда, только не сюда!» жалобно провыла женщина, и охранники заржали. Клейн отвлекся на секунду и глянул на экран внимательнее. В углу кадра высвечивались цифры и буквы. Охранники смотрели не дешевую порнушку, а видеозапись.

Как быстро меняется ситуация, подумал Граф. Она становится все проще и проще. Теперь не надо никого класть на пол, связывать, возиться с ними. Не надо рисковать.

Тот, что сидел в кресле, получил пулю под затылок. Двое на диване – по пуле в грудь. Потом он подошел и добавил каждому в висок.

Комната наполнилась пороховым дымом. Он проверил магазины их автоматов – опять пусто.

На экране скулила женщина. Клейн повернулся, чтобы выключить телевизор, и увидел в кадре знакомые стены, те самые, в крестиках. Два голых волосатых мужика в масках насиловали женщину на том самом драном матрасе. И чей-то голос за кадром произнес: «Ну что, нравится картина? Мы горячие чеченские парни. Вот так мы с ней будем делать каждый день, пока бабки не отдашь, козел».

Присев у подоконника, он осторожно глянул в окно. На дорожках сада никого не было. Выстрелы не встревожили оставшихся на даче.

В тумбе под телевизором было еще несколько кассет, и он сложил их в сумку. На одной из них была надпись: «Прокурор. В Питер». Он не удержался, вставил ее в видеомагнитофон и вытер кровь с экрана.

Для начала назовите себя.

Кузнецов Ярослав Ильич.

Это по матери фамилия. А настоящая какая?

Хорошо, Бронштейн Ярослав Ильич.

Интересно. Дальше.

Что говорить?

Ну, типа как вы здесь оказались?

Оказался я здесь как последний мудак. Захотелось горным воздухом подышать напоследок.

Почему «напоследок»?

Война. Война разгорается на Кавказе. И скоро мы забудем, что это курортная зона. Это надолго. Не одно поколение вырастет в этой войне.

Короче, вы можете записать обращение к своим близким.

Хорошо. Мои близкие, это, вероятно, брат мой. А также мои товарищи по работе. Хорошо, я обращаюсь к вам.

Смотрите в камеру.

Хорошо. Я обращаюсь с такими словами. Меня захватили, когда я вышел из гостиницы после телефонного звонка. Мне позвонил работник холдинга «Мировой Океан» по фамилии Шалаков. Он сказал, что у него есть сведения чрезвычайной важности по одному делу. Неважно, по какому конкретно. Важно, что этот Шалаков был в курсе дела, находящегося под особым надзором прокуратуры.

К родным обращайтесь, сказали же вам.

Хорошо. Итак, я вышел и был схвачен вооруженными людьми в серой камуфлированной форме. Меня несколько раз пересаживали из машины в машину, и, наконец, посадили в вертолет. Часы у меня отняли сразу, но перелет занял два часа. Сели мы на большом аэродроме, там меня пересадили в автозак и доставили сюда. Человек, назвавшийся по телефону Шалаковым, присутствует здесь, я узнал его по голосу.

Что он несет, что он несет? Не обращай внимания. Мы все это вырежем. Говорите по существу, поберегите свое время.

Хорошо. Говорю по существу. Во-первых, я надеюсь, что эта кассета каким-то образом попадет в руки моих товарищей по работе. И, прежде всего я хочу сказать, что ключи от маленького сейфа хранятся у моей соседки, Валентины Мигуэлевны Ивановой-Рамирес. Дальше… Итак, меня захватили заложником. Я часто сталкивался с этим явлением в последние годы. И в результате своих наблюдений я пришел к выводу, к жестокому и неутешительному выводу. Захват заложников будет процветающим бизнесом. Государство и общество не могут противопоставить этому преступлению ничего, кроме усиления ответственности. Есть только один способ остановить этот безумный поток. Общество людей не должно говорить на языке зверей. А слово «заложник» – это слово из языка зверей. Не надо выкупать заложников. Не надо обменивать заложников. Надо просто вычеркнуть слово «заложник» из нашей речи. Другого способа нет. Следует считать мертвым любого, взятого в заложники. Соответственно те, кто захватывают заложника, являются убийцами. Итак, забудьте обо мне. Считайте, что я умер. Я прошу прощения у всех, кого обидел в своей жизни. У каждого обвиняемого, которого я отправил за решетку. Я честно делал свое дело, простите меня. Я прошу прощения у своего брата. Я был к нему несправедлив. И слишком мало помогал ему. Мог бы больше, но не хотел прослыть коррупционером. Глупо. Простите меня. И прощайте. А сейчас я хотел бы воспользоваться предоставленной мне возможностью… (Начинается драка, в кадре мелькает Шалаков, которого прокурор держит за горло. Их растаскивают, съемка остановлена. На следующем кадре прокурор уже связан по рукам и ногам. Он лежит на матрасе, и его пинают ногами).

Дальше можно было не смотреть, потому что эту часть записи Клейн уже видел. Его еще удивило тогда, что у прокурора заклеен рот. Обычно похитители используют голос заложника для усиления воздействия на родственников. Они вообще стараются воздействовать на психику всеми средствами. Например, обстановкой в кадре. Голый пол, ободранные стены, решетка на окне.

Решетка? Когда Клейн заглядывал в комнатку с матрасом, там не было решетки на окне. А на записи она появлялась в кадре. Куда делась? Кстати, а куда делся прокурор?

Если Шалаков сам его похитил, то зачем он же его и освобождал? Чтобы содрать деньги с холдинга? Так ведь денег не просили. Просили освободить чеченца. Зачем Шалакову чеченец?

Он отбросил все эти мысли, потому что сейчас надо было думать о другом. То, что увидел Клейн, снова изменило ситуацию. Сегодня утром он готовился к новой жизни – подлой и грязной, но жизни. Это было непросто, и он не знал, удастся ли ему переломить себя. После обеда, проводив Рену, он стал готовиться к смерти, и это было легко и даже приятно, потому что такие сборы случались у него в молодости, и сейчас он ощущал себя молодым.

Но теперь он обязан был выжить. Не для того, чтобы прислуживать Шалакову, турку и их хозяевам. А для того, чтобы, если им повезет, засадить их за решетку.

Да, у них в руках бумажка с его подписью. Им придется ее съесть.

И не забыть бы – надо обязательно найти Валентину Мигуэлевну с ее заветным ключом от маленького сейфа.

Голос прокурора, твердый и монотонный, все еще раздавался в его памяти. Заложник – слово из языка зверей. С этим можно и поспорить. Звери не берут заложников. Да нет, просто есть разные звери. Самые страшные звери носят одежду и говорят человеческим голосом. Они прекрасно знают человеческие слабости. Люди слишком любят свою семью. Больше, чем себя. Ради своего ребенка, ради матери или жены люди могут пойти на любую жертву. А зверю ведь много не надо. Не требует он любых жертв. Брось ему денег побольше, он и отстанет. Он потратит эти деньги на свою звериную семью, на свою пещеру, на своих самок. Кончатся деньги – он поймает еще кого-нибудь из слабого племени людей. И снова принесет в пещеру свою добычу.

Неужели прокурор прав, и людям надо просто вычеркивать пропавших из списка живых? Перестать страдать из-за них? Перестать быть людьми? Может быть, есть какой-то другой путь?

Например, ждать, когда звери начнут превращаться в людей? Или, наоборот, перебить их всех?

Это больше понравилось полковнику Клейну. Но по каким признакам отличать тех, кого надо перебить?

Очень просто, сказал себе Граф. Есть же формула: «Поднявший меч – от меча и погибнет». Убийц надо убивать. Похититель заложников – тот же убийца. И ему не следует оставаться среди живых. Русский или нерусский, богач или бедняк, философ или дебил, исполнитель или соучастник, виноват или не виноват – значения не имеет. Как говорил Маузер? Судить их я не собираюсь. Пусть они пораньше предстанут перед Высшим Судом…

Граф вставил в маузер новую обойму. Ситуация становилась все проще и проще. Все, кто сейчас был на даче, подлежали уничтожению.

Но он думал слишком долго. За спиной раздались шаги, и парень в камуфляже трясущимися руками навел автомат на Графа. Это он утром выводил их на прогулку. Сейчас лицо у парня было серое, в крупных дрожащих каплях пота.

– Руки… Это самое… руки вверх… – просипел он.