Текст книги "Спецназ обиды не прощает"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ЧАСТЬ IV
«НЕ ЛЕТАЙТЕ БЕЗ КАРТ»

Глава 23

Мистер Абдулгафар, санитар эфира

Махсум Муртазанов положил трубку и сказал:

– Не понял. Он что, обкурился? Плачет, э. Попросил перезвонить через десять минут.

Панин оторвался от изучения записной книжки.

– За десять минут они могут подготовить прослушку, чтобы засечь наш номер. Старайся говорить быстро. Да-да, нет-нет. Начнет тянуть время – обрывай разговор.

– Э, сам знаю. Что-нибудь разобрал в книжке?

– Да что тут разбирать, все понятно, – сказал Панин, в задумчивости грызя кончик авторучки.

– Слушай, я что, совсем тупой? – обиделся Махсум. – Я ничего не разобрал, Хохол ничего не разобрал, даже Сурен ничего не разобрал. А ты пять минут смотрел и разобрал!

– Я разобрал только, что без бутылки тут не разберешься, – усмехнулся Панин. – Человек писал так, чтобы никто чужой не понял. По-английски, сокращенно, причем особыми словами. Хотел бы я познакомиться с тем, кто это писал. Похоже, что он-то и управлял всей этой аппаратурой.

– Он умер, – коротко сказал Лезгин, и Махсум бросил в его сторону недовольный взгляд.

Остальные друзья Махсума тоже отреагировали на эту реплику. Али и Вели на секунду оторвались от нард. Курд застыл с картами, занесенными над носом Хохла. Хохол перестал жмуриться и посмотрел на Махсума. И только Талыш продолжал невозмутимо грызть семечки.

– Да я знаю, что умер, – сказал Панин, продолжая переписывать книжку в «Журнал дежурства по убежищу». – Что делать, все мы смертны. Давай, звони, пока хоть этот жив.

Он еще раз перечитал расшифрованные записки покойного хозяина аппаратуры. Самая первая запись: « Меня зовут Абдулгафар. Отец – М. Наби из Кандагара, род занятий – санитар, образование – студент университета». Автор, видимо, выдавал себя за афганца. Но остальные записи явно не могли быть сделаны студентом-санитаром.

«Отчет по заданию 766. Сигнал появился, когда самолет развернулся и пошел к базе в 13.44 и пропал в 13.55, ровно через три минуты после того, как в 13.52 летчик доложил, что начал снижаться. В 14.10 с азимута 120 перехватил еще один такой же сигнал, однако он ни с чем не связан. Через четыре минуты после посадки самолета сигнал все еще находился в эфире».

«Задание А-654. Наблюдение за линией связи, работающей с азимута 205 и 200. Запись излучения с 3 до 6 утра по местному времени».

«Записывать как можно большее количество сходных сигналов ракетных комплексов, определить взаимосвязь между ними при стрельбе и последовательность смены режимов работы».

«Странных все-таки санитаров готовят в кандагарском университете, – думал Панин, вглядываясь в округлый почерк. – Вместо латыни овладевают английским военным жаргоном. Вместо анализов мочи и кала – анализ эфира. Особое пристрастие к работе локаторов. Нет, я бы не пошел к такому на перевязку. Сам бы его перевязал. Колючей проволокой».

Эти записи были сделаны наспех, потому-то Панин и смог их прочесть, затратив всего несколько часов. Остальные строчки были зашифрованы тщательнее, но он знал, что и они не смутят высоколобых «биномов» из Научно-технического Управления.

На какое-то мгновение Вадим Панин представил за собой ту огромную и могучую систему, частью которой он когда-то был…

Но только на мгновение. Сейчас за его спиной не было системы. Не было начальника, который мог бы представить его к поощрению за ценную находку. Не было «биномов», которые могли бы с этой находкой поработать. Не было «вымпеловцев», которые могли бы без шума и пыли разобраться с коллегами «санитара Абдулгафара». Он был один, и перед ним лежала никому не нужная рабочая книжка вражеского поста радиотехнической разведки.

В книжку были вклеены вырезки из подробной топографической карты с английскими надписями. Вадиму были знакомы эти края. В свое время капитан Панин облетел почти все площадки ЗакВО, [19]19
  ЗакВО – Закавказский военный округ


[Закрыть]и сейчас он мог довольно высоко оценить географические познания противника. На карте были карандашные пометки: даты, время прохождения отрезка, время стоянки. Судя по ним, машина довольно быстро доехала от Батуми до Тбилиси, потом надолго застряла в районе Лагодехи. Сбились с курса, усмехнулся Вадим. Если бы им надо было в Махачкалу, следовало брать севернее, на Владикавказ, по Военно-Грузинской дороге. Но Абдулгафара манили горные тропы. На следующих страницах Вадим нашел вклейки районов Дагестана. Интересно, как они перебрались через горы. От Лагодехи нет дорог в Дагестан. Вертолетом?

Agwaly, Botlych, Mechelta, Dylym… Так-так. Агвали стоит на дороге, соединяющей Дагестан и Чечню. Причем это – последний крупный поселок. Дальше в горы ведут только тропы до перевала Ягодак. Можно сказать, что Агвали – ворота в Россию. Мехельта? Это перевал 2806, а за ним Чечня, Дарго, а значит, Хаттаб. А посредине – Ботлих. Узловая точка. Интересно, наши пограничники видели эту гуманитарную «ниву»? Поинтересовались ее начинкой?

Санитар Абдулгафар кружил вокруг чеченской границы, вылавливая в эфире русскую речь, а его «нива» своим неуклюжим «багажником» фиксировала наши рабочие частоты и систему управления. Последняя запись была сделана в Гудермесе. Опять заблудились, отметил Вадим. Махачкала осталась на востоке, а «Нива» свернула на запад. Это ее и погубило.

Одна из прелестей работы в Системе заключалась в доступе к закрытой информации. Невольно начинаешь ощущать собственное превосходство, когда знаешь больше простых смертных. И знаешь не со слов уважаемых журналистов, а из документов. Вот еще один такой документ. Теперь он точно знал, что по территории его страны снуют любопытные гуманитарные санитары с длинными ушами-локаторами. Сколько этих «санитаров», и сколько народу прикрывает их? Целая армия. Еще никогда прежде Вадим Панин так остро не чувствовал себя меньшинством. Ведь сейчас он один противостоял этой армии.

Он был один, если не считать К.С. Ковальского, который сейчас изгонял из организма алкогольные токсины привычным для себя способом.

Глава 24

Пополнение

Сергеич пыхтел в дальнем углу убежища, то подтягиваясь к потолку, то отжимаясь между двухъярусными койками, то приседая с сейфом на спине.

Друзья Махсума опасливо поглядывали в его сторону. Они приехали среди ночи, подремали, не раздеваясь, и весь день грызли семечки, играли в нарды и в дурака. Муртазанов не удосужился их представить. Да и были ли у них имена? Они называли друг друга – Курд, Хохол, Лезгин, Талыш. Были еще близнецы, Али и Вели. Вся эта шайка жила где-то в бакинских пригородах, собираясь на дело по сигналу Махсума.

Они говорили между собой по-русски, иногда переходя на азербайджанский. Курд, проиграв в карты, ругался по-грузински, наверно, чтобы не оскорбить слух никого из присутствующих.

Иногда они вспоминали Сурена, который когда-то был их мозговым центром. Ходячая энциклопедия. Гений кроссвордов. Полиглот кавказского масштаба и непревзойденный мастер народной дипломатии. Сурен был с ними, когда они занимались простым мародерством, но отказался от серьезных дел. И просто исчез однажды, чем навсегда обидел друзей. Получалось, что грабить поезда под Гудермесом и перепродавать оружие, крутясь между воюющими сторонами – это было несерьезно. И переходить иранскую границу – тоже несерьезно. И даже Сумгаит для него был несерьезным делом.

Ковальскому было непонятно, как это Сурен, армянин, мог участвовать в армянских погромах.

А мы и не участвовали, объяснил Махсум. Тогда, в феврале 88-го, пошел слух, что в Баку будет какая-то заваруха, и город на двадцать четыре часа отдадут шпане. Под это дело слетелись урки со всего Юга. Оказалось – обманка. Кодла начала расползаться, слегка поцапавшись с местными ментами. В одной из таких разборок пострадал и Муртазанов. На вокзале к нему прицепились, чем-то не понравились документы, слово за слово, получи пятнадцать суток.

На волю он вышел вместе с новыми друзьями, и тут оказалось, что обманка-то была неполная. На площадях базланили студенты, менты ходили строем, и документы их уже не интересовали.

Шайка Махсума уже наколола пару адресов в армянских районах Баку, куда можно будет заглянуть, если начнется заваруха. Но тут началось в Сумгаите, и пришлось рвать туда. Сначала походили вместе с толпой по улицам, вскрывая магазины. Кооперативный колбасный ларек толпа вскрывала два раза – когда шли к горкому и когда возвращались. Шустрые кооператоры успели вставить новую витрину и наклеили на нее самопальный плакат – «Да здравствует свободный Азербайджан!». Витрину вынесли вместе с плакатом и снова очистили прилавок от копченостей.

Ближе к вечеру определились с адресами и пошли с толпой громить портных, зубных и прочих богатых армян. Но богатые армяне жили в старых дворах, а в каждом старом дворе была большая беседка. В мирное время в этих беседках, накрыв их коврами, сумгаитцы устраивали свадьбы или поминки. Сейчас в беседках сидели все мужчины двора – азербайджанцы, лезгины, русские, евреи. Почти в каждой квартире уважающий себя хозяин держал самодельный наждак, и сейчас в руках соседей, собравшихся в беседке, поблескивали свеженаточенные тесаки и топоры. Это поблескивание заставило толпу остановиться. Дипломат Сурен быстро сообразил, что в чужом дворе лучше не базарить, и спросил по-азербайджански: «Армяне есть?» Соседи переглянулись. «Нет». Армян и в самом деле не пустили в беседку. Не дай Бог, прольется кровь, и армянин ранит азербайджанца – такое началось бы…

Толпа потопталась и повернула назад. В соседнем дворе история повторилась. Так бы и гуляли они по дворам, если бы не прибежали пацаны и не рассказали, что в новых районах уже разнесли несколько дорогих квартир – ювелира, товароведа и еще кого-то, чуть ли не секретаря горкома. Толпа двинулась на другой конец города, где уже что-то горело. Проходя мимо отдельно стоящего дома, Сурен предложил туда заглянуть, благо никаких беседок здесь не было. Но перед подъездом была скамейка, на которой сидели два амбала, два огромных людоеда. Даже сидя на скамейке они были выше подошедшего к ним Сурена. У людоедов не было в руках ничего, и толпа подошла поближе.

«Армяне в доме есть?» грозно спросил Сурен. «Рагим-джан, что им надо?» спросил один людоед у другого. «Не знаю, Салман-бек». «Армяне убивают наших земляков, отнимают нашу землю, а вы тут сидите и прячете армян!», буром попер на них Сурен, заводя толпу. «Иди, поищи, может быть, найдешь», сказал один из людоедов, встал, схватил Сурена за шкирку и швырнул его в подъезд. Двери, между прочим, были закрыты, но это не помешало бедному Сурену оказаться где-то глубоко внутри. «Еще кто-нибудь хочет поискать армян?» – спросил второй людоед, нетерпеливо потирая руки. «Нет? Тогда забирайте свое говно».

Панин уже слышал эту историю от одного из «людоедов», Соломона Маргулиса. Правда, в первом варианте двери вышибались лбами пяти, а то и семи погромщиков. Но тексты реплик совпали, и это было приятно.

Всю ночь шайка Муртазанова бродила по городу, но ничем серьезным поживиться не удалось. Так, пара золотых колец да несколько цепочек. Многие рассчитывали конкретно развернуться на следующий день, но Махсум знал от верных людей, что утром надо будет рвать когти. Двадцать четыре часа, отведенные на разграбление города, истекали. Они вскрыли гараж и уехали на стареньком «рафике», вот и вся добыча.

Правда, Лезгин напомнил, что в этот «рафик» они загрузили то, что смогли хапнуть в хозяйственном магазине – утюги, электродрели, мясорубки. И именно с этим товаром, когда наступил подходящий момент, они впервые вышли к иранской границе для натурального обмена. Значит, можно считать, что в Сумгаите они не зря провели время.

Говорят, где-то было много погибших, но Махсум не попал в те дворы, где шла настоящая резня. Говорят, много порезали в квартале у въезда в город: там скопились какие-то беженцы из Армении, и они творили полный беспредел. А в остальных местах просто грабили, разносили чемоданы с приданым, пуховые подушки, уцелевшую посуду. Ну, насиловать насиловали, было, но ведь не убивали. Нормальный деловой погром. Причем ведь громили не всех. Только дойдет до дела, только выйдут на чисто армянскую квартиру, как в толпе найдется какой-нибудь близкий знакомый и начнет уводить народ в сторону. Мол, квартира бедная, а у хозяина мать азербайджанка, и вообще половина семьи – мусульмане. Неудобно как-то. Пошли лучше к соседнему дому.

И швырнув для острастки пару камней по темным окнам, толпа перетекала в соседний двор, заполняя его свистом и гомоном, и уже оттуда неслись крики, удары, звон стекла…

Слушая, как Махсум вспоминает с друзьями те давние события, Панин старался сдержаться и не вставить пару вопросов. Например, от кого конкретно они узнали, что в Баку «что-то будет»? Кто именно предупредил их, что пора скрываться?

Стоп. Следствие закончено.

Жаль, не было у него с собой архивной папки, где он сохранил кое-какие бумаги, которые следовало уничтожить, да рука не поднялась. Вот бы показать им сводные эпизоды уголовного дела «Сумгаит-88». Третий микрорайон, 28 февраля. Двенадцать убийств в двух домах в течение трех часов. Одной из убитых – восемьдесят лет. Трое убитых в квартире Габриэла Трдатова. Ее штурмовали восемь часов. Проломили стену, ворвались из смежной квартиры. 29 февраля. Семь убитых в одном доме. Детали убийств совпадают. Эти девятнадцать погибших, возможно, дело рук одной группы. Во всех остальных районах города, подвергшихся погромам, погибло еще семь человек. Армян. Мусульман, погибших при этом, сосчитать не удалось, потому что они были вывезены родней и захоронены до заката…

Дать бы им почитать эту бумагу, да еще добавить фотографии… Как бы тогда они рассказывали о своих деловых похождениях в Сумгаите?

Вот кого надо было тогда хватать и допрашивать в первую очередь – чужаков. Местные были просто материалом для толпы, а вот среди чужаков наверняка можно было бы отфильтровать очень интересных персонажей. Тех, которые квалифицированно руководили погромами и убийствами. Тех, которые приказывали вылавливать любого человека с предметом, похожим на фотоаппарат. Между прочим, среди погромщиков видели человека с видеокамерой. Интересно, Махсум не встречал этого оператора позже, и не в Баку, а в Чечне?

Ладно, ладно, одернул себя капитан Панин. Какие же они враги? Просто шпана. Всякий устраивается в жизни, как может.

Возможно, десять лет назад судьба могла столкнуть их немного иначе. Не столкнула. А сегодня они союзники, и Панину без них не обойтись.

Махсум собрал своих друзей, чтобы обменять аппаратуру на прокурора.

Бредовая затея, порожденная в пьяном угаре, начала воплощаться с невероятной быстротой.

Азимов помялся для приличия, но все-таки пошел на контакт. Откуда-то появилось то, что называли «аппаратура» – два зеленых кофра и сумка с личными вещами. Для обмена заложников нужна опытная и надежная команда – и такая команда прибыла вместе с Махсумом. Панин сам не рад был такому стремительному развитию событий, но отступать было некуда.

– Звони, звони, десять минут прошли, – сказал Панин.

Глава 25

Уроки старого Чингиза

Облачившись в резиновый фартук и бахилы, Зубов ходил со шлангом между столами и мощной струей смывал кровь с кафеля. Так приказал Чингиз.

Это было не совсем справедливо, но остальные участники стычки не могли смыть следы своей несдержанности. Они лежали на столах. Двое в операционной, двое в морге. Оба убитых пали от пуль товарищей – вот что значит неправильный выбор позиции. Раненые были нашпигованы пульками из ПСМ, плюс в боку у одного – дыра невиданного здесь калибра 11,43.

Хорошая была стычка, думал Зубов. Видел бы Ромка…

Он направил струю на стенку, но вода не помогала, и он вооружился тряпкой, чтобы оттереть полосы крови. Из-за стеклянной двери доносился разговор. Пока говорили трое, трудно было разобрать слова. Ясно было только то, что белобрысый и Азимов перестали спорить и оправдывались в чем-то перед старым Чингизом. Но когда зазвонил телефон, и старик взял трубку, те двое примолкли, и голос звучал ясно, отчетливо. Зубов положил шланг на пол, чтобы шум воды не мешал ему, и, прислушиваясь, медленно водил тряпкой по стене.

«Махсум, сынок, зачем так говоришь? Кого хочешь спроси про старого Чингиза, и все тебе скажут – старый Чингиз за свои семьдесят лет никого не обманул. Ты Мишу Ленкоранского знаешь? А Аслана Нефтяника знаешь? Они мне как дети. Ай молодец, правильно говоришь. У них свой закон, у нас свой закон. Скажи, какой такой прокурор тебе нужен, будет у тебя прокурор, на белом мерседесе с красными лентами привезу тебе прокурора. Хорошо, Махсум, хорошо, сынок. Давай посмотрим сначала. Я тебе верю, ты мне веришь, но проверить все равно надо. На этот номер позвони вечером. Нет, в десять рано, в двенадцать, в час позвони. Эти люди, у которых прокурор, сюда придут. Прокурор с тобой говорить будет, потом другой человек с тобой говорить будет. Их чемоданы у тебя, да? Он с тобой про чемоданы говорить будет. Может быть, тебе другой прокурор нужен, может быть, им другие чемоданы нужны. Время такое, сынок, все перепуталось. Прокуроров воруют каждый день, как туфли в общем вагоне, честное слово. Да, про чемоданы я просто молчу. Никому верить нельзя, такое время. Олды, договорились».

Прокурор? Прокурора меняют на какие-то чемоданы? Клейн говорил, что прокурора должны были поменять на чеченца. Похоже, размен получается многоступенчатым. Но пусть это сделают без меня, решил Зубов, а моя задача – выдернуть Графа.

Он услышал скрип двери и принялся неистово тереть тряпкой стену. Наклонившись за шлангом, он оглянулся и увидел, что по мраморным ступеням спускается белобрысый. За ним высились двое улыбающихся даунов в синих халатах и резиновых перчатках.

– Хорош тебе марафет наводить, – сказал белобрысый, брезгливо перешагивая через лужицы. – Не за это тебе деньги платят. Иди, забери железо, сейчас поедем на базу. Так, начинайте упаковывать, чего ждете?

Зубов попытался развязать тесемки фартука, но они намокли и не поддавались. Белобрысый подошел к нему, щелкнул ножом и разрезал тесемки.

– Хороший ножик, – заметил Зубов, стряхивая бахилы.

– Ножик что надо, – мрачно сказал белобрысый и с трудом втянул длинное лезвие обратно в рукоять. – Засадить бы его кое-кому промеж лопаток. У тебя сумка есть? Да откуда у тебя сумка… Иди в кладовую к Чингизу, прямо по коридору, выберешь там что-нибудь подходящее.

– Для чего подходящее?

– Для стволов, бля, подходящее! – рявкнул белобрысый. – Сам людей перебил, сам их стволы таскай!

В кладовой на стеллажах было разложено какое-то тряпье. Зубов не сразу понял, что это одежда невостребованных покойников. Бросились в глаза голубые джинсы в бурых пятнах крови. К джинсам были прикручены проводом лакированные туфли с квадратным носом и черная заскорузлая сорочка, и желтела картонная бирка с какими-то цифрами.

Вся одежда на стеллажах была связана в комплекты. Где проволокой, где бечевкой увязывались костюмы, рубашки, брюки… И в беспорядочном ворохе одежды желтели картонные бирки.

Сумки валялись грудой на полу. Челночные баулы, рюкзаки, спортивные «колбасы». Бирок на них не было.

Он нашел подходящую сумку не так быстро, как можно было ожидать. Потому что в углу кладовой рядом с тумбочкой и раковиной обнаружился стол с телефоном. Зубов набрал аварийный номер и попросил кого-нибудь, кто знает Гасанова. Гасанова знали все. И куда он ушел, тоже знали. В адрес выезжал наряд, но никого не обнаружил. Зубов назвал другой адрес. «Ахундовская дача? Шутки шутим, да?» Он не успел ничего объяснить и бросил трубку, потому что за стеллажами раздались шаркающие шаги.

Старый Чингиз одобрительно кивнул, увидев, как Зубов смоченным полотенцем вычищает запыленную сумку над раковиной.

– Культурный человек, сразу видно. Я тебя раньше не видел с этими аферистами. В командировку приехал? Не хочешь задержаться?

– Там видно будет…

– Это ты кричал «Аллах акбар»?

– Я.

– Мусульманин?

– Иногда.

– Э, на меня не смотри. Мне все равно, какой у тебя Бог, русский или мусульманский, – сказал Чингиз, присаживаясь на край стола и доставая сигареты. – Кури. Говорят, Бог для всех один. Не знаю. Люди очень разные. Наверно, все-таки у русских немножко другой Бог. Типа Брежнева. А у мусульман типа Сталина. Ничего, мне семьдесят лет, скоро я сам все узнаю.

– Подходящая тема для такой обстановки, – сказал Зубов, наклоняясь к поднесенной зажигалке. – Ого, вот это табачок.

– Алжир, – сказал польщенный старик. – Переходи ко мне. Бросай своих аферистов. Что ты забыл в России? Климат ужасный, дороги разбитые, кругом беспредел…

– Одну минутку, – сказал Зубов. – Чингиз Тимурович, я вас вижу первый раз в жизни, вы меня тоже. Вы даже не знаете, кто я, как меня зовут, что я умею делать…

– Чтобы узнать вино, не надо пить бочку, один глоток достаточно, – усмехнулся старик.

Зубов вспомнил, что собирался уходить на дно. Похоже, что это уже произошло. Еще один шаг, и он окажется на такой глубине, где его не найдет никакая «Мурена». Изменится ли при этом его жизнь? Ненамного. За последние годы он привык служить хозяину. Смена хозяина вряд ли изменит его жизнь.

А как же Марина?

А как же Ромка?

– Я подумаю, – сказал он.

– Ты где застрял, что копаешься! – белобрысый ворвался в кладовую, но увидев Чингиза, сменил тональность. – Рамазан, ехать надо. Кури, кури, я тебя в автобусе подожду.

– Был у меня знакомый, – сказал Чингиз, когда русский исчез. – Тоже Рамазан. Рамиз по-нашему. Как сын родной был мне. Цирроз печени. Сгорел за два месяца. Ты не пьешь, Рамазан?

– Могу не пить, – сказал Зубов.

– Ай молодец, сынок, – засмеялся Чингиз. – Жена, дети есть?

– Нет.

– Конечно, нет, – кивнул Чингиз. – У тебя никого нет. Эти аферисты специально ищут таких ребят, как ты. У них в каждом городе такие ребята есть. Когда надо, собирают на дело, используют, потом все разбегаются.

– Удобная система, – сказал Зубов.

– Моя система лучше. У меня ты не будешь как шакал бегать. Будешь как человек жить. Никакой контрак-монтрак не надо. Просто живи в моем доме, немножко помогай, немножко охраняй. Когда я поеду, поедешь со мной. Ты русский?

– Да.

– У меня в доме все по-русски говорят. Тебя никто обижать не будет. Женщину хорошую тебе дам. Хочешь, русскую, хочешь, армянку, какую хочешь. Сейчас ничего не говори. Думай, завтра скажешь. А эти аферисты тебя используют, потом выкинут, как мусор. Я их знаю. Это не люди.

– Почему?

– Потому что люди свою нацию уважают. Других тоже уважают, но своя нация на первом месте. А эти аферисты от своей нации отказались. Вот ты – нормальный человек. Я тоже нормальный человек. Ты русский, я азербайджанец. А Миша этот, Шалаков, белая голова, он не русский и не азербайджанец. Он знаешь кто? Туран.

– Я про таких и не слышал, – сказал Зубов.

– Правильно делал, что не слышал, – сказал Чингиз. – Такой нации нет. Это типа партийная организация. Они знаешь, что придумали? У кого в языке тюркские слова есть, это все туранцы.

– Туранцы? Значит, турецкие иранцы, что ли?

– Не иранцы, а засранцы, – сказал Чингиз, и первым расхохотался, подставляя Зубову ладонь.

Зубов пожал сухую твердую ладонь, но Чингиз выдернул руку и объяснил:

– Когда у нас говорят какую-нибудь смешную вещь, и руку вот так делают, надо просто хлопнуть по ней и все. Типа «я тебя понял, брат».

Он снова подставил ладонь, и Зубов по ней хлопнул.

– Вот так, – удовлетворенно сказал Чингиз, тяжело слезая со стола. – Ты меня понял, я тебя понял.

– Я только не понял, – сказал Зубов, – какой смысл записываться в эти туранцы? Какая тут выгода?

– Наверно, есть выгода. Они все – шестерки. А шестерки любят работать в большой команде. Чтобы их было много. Вот ты один, их четыре. Ты справился. А если их четырнадцать, тогда что? А если сорок, тогда? Наверно, такая выгода. Ладно. Забирай игрушки и иди к своим аферистам. Завтра поговорим.

Они перешли в комнату со стеклянными столами. «Стечкины», «узи» и четыре коварно припрятанных ТТ лежали под марлей, как медицинские инструменты.

– Ай, аферисты, сукины дети, – покачал седой гривой Чингиз. – Конкретно им сказал, разбирайтесь без оружия. Будь проклят тот день, когда я пустил их сюда.

– Удивляюсь я, – сказал Зубов, укладывая в сумку чужое оружие. – Какие могут быть дела у такого человека, как вы, с такими уродами?

– Откуда ты знаешь, какой я человек? – спросил старик.

– Один глоток достаточно…

– Дела разные бывают, – сказал Чингиз, поудобнее устраиваясь в своем кресле и снова закуривая. – Я что, виноват, если какая-то шпана на моей земле устроила свою хазу? Раньше легче было. Все друг другу помогали, советовались. Этот вайнах дикий что, не мог у меня сначала спросить? Дядя Чингиз, у меня дома ситуация нестабильная, можно у тебя мои вещи полежат? Я что, без понятия? Нет, все сами решили. А теперь война из-за этих чемоданов. Мне войны не надо. Целоваться с туранами-баранами я тоже не буду, но они по-человечески попросили, культурно. Дядя Чингиз, люди говорят, что наши чемоданы видели где-то в твоем городе. Разберись, пожалуйста. Это уже другой разговор. А то, что они меня вербовать начали, это потому что аферисты.

– Вас? Вербовать?

– Клянусь, конкретно вербовали. Даже бумажку давали подписывать. Рекламщики, да. Такие они хорошие, половина мед, половина сахар. Мюсюльмане бедные, несчастные, только тураны-бараны их защищают. Наши школы все ерунда, дети пускай в медресе ходят. Я им сразу сказал: мозги полоскать не надо. Если ваш медресе такой хороший, почему ваши инженеры всю жизнь у нас учились? А насчет аллаха тоже самое. Пока я живой, мне мулла не нужен. Тем более турецкий. Мы «шийя», шииты, а они сунниты.

– Что, такая большая разница?

– Католиков знаешь? Есть разница с русскими? Вот у нас то же самое.

– Тогда зачем они сюда лезут? – спросил Зубов. Ему не хотелось уходить от старика, и он закурил еще одну его алжирскую сигарету. – Если бы католики так нагло лезли в Россию… А ведь так и есть. Лезут. Сейчас им свобода. Лезут все, кому не лень. Сектанты всякие, вообще уроды.

– Вот у нас тоже самое, – кивнул старик. – Я так думаю, они сами такую вещь придумать не могли. Это Америка их толкает. Спокойно жить не могут, слушай. Где немножко лишние деньги видят, сразу лезут. Теперь им нефть надо. Всем нашу нефть надо. Все сюда лезут, только не сами. Впереди себя разных баранов толкают. И у вас то же самое, ты говоришь?

– Да я особо не интересовался, – Зубов пожал плечами.

– Сынок, надо интересоваться такими вещами, – строго поднял Чингиз свой прокуренный палец. – Это как цирроз. Тихо-тихо болит, даже не думаешь про это. Потом – парт! И готово. Надо раньше интересоваться, чтобы потом не жалеть.

– Ну и чем кончилась их вербовка?

– Они видят, что я не какой-нибудь там пацан, сразу отстали. В общем, так. Пускай заберут свое говно, потом на сто километров ко мне не подойдут. Если чужое говно в твой дом попало, надо его быстро-быстро выкинуть, а потом хорошо почистить.

– Понятно, – сказал Зубов. – Почистить, конечно, придется…