Текст книги "Ленин в жизни"

Автор книги: Евгений Гусляров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)

Читал вчера, что Вы зовете меня и Троцкого. Очень боюсь, что не смогу; реферата взять на съезде К[омму нистического] И[нтернационала] тоже не смогу. Вчера оба врача вынесли то же заключение. Привет!

Ленин – Г. Е. Зиновьеву. 6 октября 1922 г.

Неизвестные документы. С. 559

Когда Владимир Ильич был уже болен и врачи старались всячески ограничить его работу, а мы пытались убедить его в необходимости меньше работать, он как-то на мои уговоры сказал мне: «У меня ничего другого нет».

М. И. Ульянова.С. 254

12 декабря (1922) утром Владимир Ильич приехал из Горок в Москву и пришел в свой кабинет в 11 часов 15 минут. Пробыл недолго и ушел домой. В 12 часов снова пришел в кабинет и до 2 часов беседовал со своими заместителями по СНК и СТО. После этого ушел домой, не дав никаких поручений на вечер.

Вечером Владимир Ильич пришел в кабинет в 5 часов 30 минут, несколько минут говорил по телефону. Поручил отправить заготовленное ранее письмо на французском языке итальянскому социалисту К. Лаццари по поводу решения IV конгресса Коминтерна о прочном и искреннем объединении всех истинных революционеров в Италии. Владимир Ильич призывал Лаццари самым усердным образом содействовать этому. В. И. Ленин поручил особо проследить, кто именно доставит это письмо по адресу. «Чтобы повез верный товарищ», – сказал он.

От 6 часов до 6 часов 45 минут у Владимира Ильича был Ф. Э. Дзержинский, только что вернувшийся из Тифлиса. Владимир Ильич беседовал с ним по вопросу о конфликте в ЦК Грузинской компартии. Дзержинский возглавлял комиссию Политбюро по расследованию этого конфликта. Владимир Ильич с нетерпением ждал возвращения Дзержинского и еще 2 декабря поручил нам ежедневно справляться, когда он приедет. Беседа с Дзержинским сильно взволновала Владимира Ильича.

После беседы с Ф. Э. Дзержинским Владимир Ильич занимался вопросом о монополии внешней торговли, просмотрел материал о работе торгпредства в Берлине и его аппарате.

В 7 часов 45 минут В. И. Ленин принял нашего торгпреда в Берлине Б. С. Стомонякова и долго беседовал с ним.

Ушел домой Владимир Ильич в 8 часов 15 минут вечера.

Этот день прошел для нас как обычный рабочий день Владимира Ильича. Никто не думал, что 12 декабря 1922 года станет последним днем работы В. И. Ленина в его кабинете в Кремле.

Л. А. Фотиева [1].С. 172

В этом периоде болезни и были приглашены русские и заграничные профессора, под наблюдением которых Владимир Ильич находился в течение дальнейшего времени.

В. П. Осипов.С. 289

Помню, был такой случай. Владимир Ильич подошел ко мне и говорит: «Товарищ, ко мне скоро придут два иностранца, это профессора из Швейцарии. Вы их пропустите, ничего у них не спрашивайте». Я, вытянувшись, отвечаю: «Хорошо, все будет исполнено». Потом он подумал и спрашивает: «А вы их знаете в лицо?» И тут же напомнил мне: «Помните, они уже у нас были». Я замялся. Видя это, Ленин вернулся к себе в кабинет, затем вышел оттуда с газетой в руке и говорит: «Вот их фотографии, присмотритесь хорошенько и ничего у них не спрашивайте». Ушел он только тогда, когда убедился, что я понял, о ком идет речь. Через несколько минут по длинному коридору прошли эти лица прямо в его кабинет.

А. В. Бельмас.С. 127

Вызванные вскоре из-за границы профессора Ферстер и Клемперер не нашли, как и русские врачи, у Владимира Ильича ничего, кроме сильного переутомления.

М. И. Ульянова.С. 132

20 декабря Мария Ильинична записала в своем дневнике: «Прилетел из-за границы профессор Ферстер. Владимир Ильич встретил его очень радушно и прежде всего спросил, как он доехал, не устал ли».

Позже Мария Ильинична вспоминала интересные высказывания профессора Ферстера о ходе болезни Владимира Ильича. Профессора часто спрашивали: «Не из-за того ли, что В. И. Ленин с начала октября до середины декабря снова был на работе, развитие болезни пошло ускоренным ходом?» Ферстер со всей решительностью отвергал это предположение.

«Болезнь Ленина, – говорил он, – была обусловлена в первую очередь внутренними причинами, она развивалась по внутренним законам независимо от внешних факторов, с беспощадной закономерностью... Если бы Ленина в октябре 1922 года и дальше оставляли бы в бездеятельном состоянии, он лишился бы последней большой радости, которую он получил в своей жизни. Дальнейшим полным устранением от всякой деятельности нельзя было бы задержать ход его болезни. Работа для Владимира Ильича была жизнью, бездеятельность означала смерть».

Л. А. Фотиева [1].С. 186

Некоторые из иностранных врачей приезжали в Москву несколько раз (например, профессора Форстер, Штрюмпель). Все они получали большие гонорары в долларах и фунтах стерлингов.

А. А. Арутюнов. С. 507

Медики сочли, что их деятельность должна оцениваться в двадцать пять тысяч золотых марок каждому. Молодой комиссар принял к сведению это пожелание и ушел, а через два часа вернулся с посланием, что, в соответствии с высокой компетентностью собравшихся специалистов, его правительство сочло вполне подобающей сумму в тридцать тысяч. Он уполномочен вручить эти деньги без промедления. Профессор Хеншен вспоминал позднее, что коллега Бумке тут же после получения гонорара отправился покупать своей жене бесценную соболью шубу.

Т. Шпенглер.Мозг Ленина / Пер. с нем. СПб.: Лениздат, 1994. С. 265

Они констатировали «возбудимость и слабость нервной системы, проявляющуюся в головных болях, бессоннице, легкой физической и умственной утомляемости и склонности к ипохондрическому настроению...» Ферстер и Клемперер предписали Владимиру Ильичу длительный отдых (месяца три) вне Москвы, временное удаление от всяких дел.

М. И. Ульянова.С. 132

Тогда начались частые тревожные для всех приглашения ведущих специалистов в Горки. Я, как нарком здравоохранения, не только был в курсе всех этих вызовов, но и сам непосредственно в них участвовал…

Н. А. Семашко.С. 328

Все готово. Можно ехать. Звоню Н. А. Семашко, заезжаю за ним. Автомобиль мчит нас в Горки…

Войдя в дом, мы узнали, что до нас уже приехал Ф. А. Гетье. Первые впечатления не вызывают особенной тревоги. Вчера вечером Владимир Ильич поужинал рыбой. Перед сном неприятная отрыжка, изжога, головная боль. Ночью плохо спал. Встал, оделся, пошел в сад. Стало немного лучше. Вернулся, лег в постель и уснул. Вскоре, однако, проснулся; болит голова, вырвало. Температура 38,5. С утра самочувствие лучше, температура ниже, но обнаруживаются симптомы небольшого расстройства мозгового кровообращения, некоторая слабость, неловкость в движениях правой руки и ноги; небольшое расстройство речи; не может иногда вспомнить нужное слово, все отлично понимает, читает, но некоторые предметы не может назвать, а услышит их название – удивляется, как сам не мог вспомнить.

Л. Г. Левин.С. 253,258

Врачи утешали его. Профессор Василий Васильевич Крамер говорил: «Вы уж, Владимир Ильич, нам верьте, верьте. Мы уж вас поправим!»

Владимиру Ильичу это не нравилось.

М. М. Петрашева.С. 268

Уже в начале болезни, когда тяжесть заболевания, может быть, еще не вполне отчетливо сознавалась некоторыми, он смотрел на свое будущее скептически, по крайней мере на утешения, которые ему подавали врачи, говоря, что все пройдет, вы поправитесь, он безнадежно махал рукой и говорил: «Нет, я чувствую, что это очень серьезно и вряд ли поправимо»; и убедился в этом, по-видимому, прочно, когда парализовалась рука.

В. П. Осипов.С. 297

…По крайней мере, я, как врач, при наших встречах ясно чувствовал, что ему хочется выведать у меня то, чего, по его мнению, ему недоговорили другие врачи, но выведать так, чтобы я и не подозревал такого желания.

М. И. Авербах.Воспоминания о В. И. Ленине // Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 8. С. 272

По фотографиям в витринах я думала, что он брюнет, а он оказался светлый, рыжеватый, широкоплечий, массивный – в белом белье на белой постели. Голова большая.

М. М. Петрашева.С. 264

Поздно ночью я вернулся в свою комнату, взял лист бумаги и записал дневник первого дня болезни. Я вписал первые строки в первую страницу той эпически-трагической книги, которая носит название «История болезни Ленина».

Л. Г. Левин.С. 261

4 июня в «Правде» был напечатан врачебный бюллетень о состоянии здоровья Владимира Ильича за подписями профессоров С. Ферстера и С. Крамера: «В четверг, 24 мая, Владимир Ильич захворал острым гастроэнтеритом, сопровождавшимся повышением температуры до 38,5. На почве предшествовавшего общего переутомления это заболевание вызвало ухудшение нервного состояния больного и явления небольшого расстройства кровообращения, которое, однако, в ближайшие дни стало быстро восстанавливаться. В настоящее время температура Владимира Ильича нормальна, самочувствие хорошее, и больной, которому предписан абсолютный покой в течение ближайшего времени, находится на пути к полному выздоровлению».

Л. А. Фотиева [1].С. 241

Потому ли, что не хочется думать о худшем, склоняемся к тому, что в основе все-таки желудочно-кишечное расстройство (гастроэнтерит), который на почве переутомления и нервного состояния больного вызвал временное, преходящее расстройство мозгового кровообращения. Принимаем необходимые в этом направлении мероприятия и решаем, что нужно показать больного невропатологам.

Л. Г. Левин.С. 258

Первый удар паралича у него произошел 24 мая 1922 года. Он был в Горках, в своей летней резиденции, в 29 километрах от Москвы, в бывшем имении одного из магнатов капиталистической России – Морозова (в действительности имение Горки принадлежало до революции московскому градоначальнику Рейнботу. – Е. Г.). Тогда обнаружились первые признаки поражения мозга – частичный паралич правой руки и ноги и небольшое расстройство речи. Бюллетень о болезни Ленина появился 4 июня и составлен так, что никто, даже врачи, не мог, судя по этому бюллетеню, сказать или предположить, что Ленин серьезно болен. В бюллетене говорится, что он захворал гастроэнтеритом, что у него переутомление и на этой почве небольшое расстройство кровообращения. Явно ничего важного. Второй бюллетень, 18 июня, отмечает, что желудочно-кишечный тракт теперь в порядке, что явления расстройства кровообращения исчезли, «больной покинул постель, чувствует себя хорошо, но тяготится предписанным ему врачами бездействием».

Под первым бюллетенем, кроме имен русских врачей (Крамер, Кожевников, Гетье, Левин), стоит подпись проф. Ферстера, а под вторым проф. Клемперера – иностранных (немецких) врачей. На это тогда в Москве обратили внимание: «Смотрите, как оберегают Ильича, крошечное нездоровье, и уже немедленно выписываются на помощь русским врачам иностранные знаменитости». Другие злословили: «Выписки иностранных врачей и бюллетени напоминают времена «царствующих особ»; прежде маленькое нездоровье царя вызывало появление бюллетеней о ходе его болезни, а теперь то же самое происходит около Ленина, «красного царя».

Н. Валентинов [5]. С. 7576

Владимир Ильич сам в первые дни с большой тревогой относился к своему заболеванию. И в день моего приезда, и в последующие дни он был в угнетенном состоянии, не верил в свое выздоровление. Его очень угнетали те расстройства со стороны речи, со стороны памяти, которых он не мог, конечно, не заметить при исследовании. Его очень пугало и огорчало то, что он не находит некоторых слов, что он не может назвать некоторые предметы по имени, что он сбивается в счете. Он очень огорчился, например, когда, увидев ромашку и незабудку, не мог вспомнить названия этих хорошо знакомых цветов. Он часто повторял: «Какое-то необыкновенное, странное заболевание».

Л. Г. Левин.С. 258

В это время Сталин бывал у него чаще других. Он приехал первым к В. И. Ильич встречал его дружески, шутил, смеялся, требовал, чтобы я угощала Сталина, принесла вина и пр. В этот и дальнейшие приезды они говорили и о Троцком, говорили при мне, и видно было, что тут Ильич был со Сталиным против Троцкого. Как-то обсуждался вопрос о том, чтобы пригласить Троцкого к Ильичу. Это носило характер дипломатии.

М. И. Ульянова.С. 239240

Итак, в эти дни грозный признак тяжкой болезни впервые выявился, впервые смерть определенно погрозила своим пальцем. Все это, конечно, поняли: близкие почувствовали, а мы, врачи, осознали. Одно дело разобраться в точной диагностике, поставить топическую диагностику, определить природу, причину страдания, другое дело – сразу схватить, что дело грозное, и вряд ли одолимое – это всегда тяжело врачу. Я не невропатолог, но опыт в мозговой хирургии большой; невольно мысль заработала в определенном, хирургическом направлении, все-таки порой наиболее верном при терапии некоторых мозговых страданий. Но какие диагностики я ни прикидывал, хирургии не было места для вмешательства, а это было грустно, не потому, конечно, что я хирург, а оттого, что я знал: борьба у невропатологов будет успешна только в том случае, если имеется специфическое заболевание. Рассчитывать же на это не было никаких оснований. У меня давнишняя привычка спрашивать каждого больного про то, были ли у него какие-либо специфические заболевания или нет. Леча Влад. [имира] Ил.[ьича], я, конечно, его тоже об этом спрашивал. Влад.[имир] Ил.[ьич] всегда относился ко мне с полным доверием, тем более, у него не могло быть мысли, что я нарушу это доверие. Болезнь могла длиться недели, дни, годы, но грядущее рисовалось далеко не радостное. Конечно, могло быть что-либо наследственное, или перенесенное незаметно, но это было маловероятно...

Проф. В. Н. Розанов.Цит. по: М. Г. Штейн [2].С. 159

С 10 марта было введено постоянное дежурство. Как долго оно продолжалось, сказать трудно, но 13 сентября Н. К. Крупская писала В. А. Арманд: «Доктора сведены до минимума». В «минимум» входили В. П. Осипов, С. М. Доброгаев, почти очевидно – П. И. Елистратов, видимо, – О. Ферстер и Ф. А. Гетье. В предшествующий «максимум» из отечественных врачей могли входить М. Б. Кроль, Л. Г. Левин, маловероятно – Б. С. Вейсброд, В. В. Крамер. Сокращение числа дежурных врачей объяснялось не только некоторым улучшением здоровья Ленина, но и его отказом «от услуг врачей, ограничивая их доступ к себе отрицательной реакцией на их появление, принимавшей иногда, вследствие нарушения черепного кровообращения и понижения задерживающего влияния мозговой коры, бурный болезненный характер (Красная летопись. 1927. № 2. С. 243)».

Н. Петренко.С. 183

Покорнейшая просьба освободите меня от Клемперера. Чрезвычайная заботливость и осторожность может вывести человека из себя и довести до беды.

Если нельзя иначе, я согласен послать его в научную командировку.

Убедительно прошу избавьте меня от Ферстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка. Русские люди вынести немецкую аккуратность не в состоянии, а в консультировании Ферстер и Клемперер участвовали достаточно.

Ленин – Сталину для Политбюро. 15 июня 1922 г.

Неизвестные документы. С. 541

Записку И. В. Сталину В. И. Ленин продиктовал М. И. Ульяновой после посещения его профессором Г. Клемперером 20 июня 1922 г. За день до этого, 19 июня, А. М. Кожевников записал в дневнике: «Много говорил о немецких профессорах. Очень тяготится, что из-за него подняли столько шума и такую суетню. Очень просил оказать влияние на то, чтобы они скорее уехали домой (немецкие профессора). Тем более, что ему написали, что в Москве очень много сплетен о его здоровье, а присутствие немцев еще усугубляет эти сплетни. Теперь он на верном пути к выздоровлению, и совершенно нет необходимости в «этих тратах».

Неизвестные документы. С. 541

Т. Ленину. В связи с Вашим письмом о немцах мы немедленно устроили совещание с Крамером, Кожевниковым и Гетье. Они единогласно признали ненужность в дальнейшем Клемперера, который посетит Вас лишь один раз перед отъездом. Столь же единогласно они признали полезность участия Ф[ерстера] в общем наблюдении за ходом Вашего выздоровления. Кроме того, политические соображения делают крайне полезными подписи извест[ных] иностр[анных] авторитетов под бюллетенями, ввиду сугубого вранья за границей. По пор[учению] П[олит]б[юро] Сталин. 17/VI-22 г.

P. S. Крепко жму руку. А все-таки русские одолеют немцев.

В. И. Сталин – Ленину. 20 июня 1922 г.

Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 192

Если Вы уже оставили здесь Клемперера, то советую, по крайней мере: 1) выслать его не позже пятницы или субботы из России вместе с Ферстером, 2) поручить Рамонову вместе с Левиным и другими использовать этих немецких врачей и учредить за этим надзор.

Ленин – И. В. Сталину. 20 июня 1922 г.

Неизвестные документы. С. 541

Записи голосования членов Политбюро ЦК РКП(б).

По тону записка весьма утешительная, ибо свидетельствует о «бдительности», но согласиться на эти предложения, конечно, нельзя.

Троцкий.

Немцев оставить, Ильичу – для утешения – сообщить, что намечен новый осмотр всех 80 товарищей, ранее осмотренных немцами, и ряда больных т[овари]щей сверх того.

Г. Зиновьев.

Согласен с Зиновьевым.

Томский.

Правильно.

Л. Каменев.

Согласен.

И. Сталин.

Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 187188.

Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного припадка в пятницу (30 июня 1922 г.) и сделали сугубую глупость: попытались запретить «политические» посещения (сами плохо понимая, что это значит!!). Я чрезвычайно рассердился и отшил их. В четверг (29 июня 1922 г.) у меня был Каменев. Оживленный политический разговор. Прекрасный сон, чудесное самочувствие. В пятницу паралич. Я требую Вас экстренно, чтобы успеть сказать, на случай обострения болезни. Успеваю все сказать в 15 мин[ут] и на воскресенье опять прекрасный сон. Только дураки могут тут валить на политические разговоры. Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и политических разговоров. Надеюсь, Вы поймете это, и дурака немецкого профессора и К° отошьете. О пленуме Ц[ентрального] к[омитета] непременно приезжайте рассказать или присылайте кого-либо из участников.

Ленин – И. В. Сталину. 7 июля 1922 г.

Неизвестные документы. С. 542543

Уже в конце июля он отказался видеть логопеда С. М. Доброгаева, непосредственного свидетеля его затруднений с речью, чтением и письмом. Затем, кажется, наступила очередь О. Ферстера: «Но с осени В. И. и Ферстера перестал принимать, сильно раздражаясь, если даже случайно увидит его, так что профессору Ферстеру, – вспоминал В. Н. Розанов, – в конце концов пришлось принимать участие в лечении, руководствуясь только сведениями от окружающих Владимира Ильича лиц». Когда-то Ленин чрезвычайно уважительно относился к Ферстеру, верил в его могущество – летний опыт 1922 давал для этого основания. Со своей стороны, и Ферстер достойно относился к больному. М. И. Ульянова: «В марте и апреле <...> Владимир Ильич был в очень тяжелом состоянии. Иногда трудно было уговорить его что-нибудь поесть, и Ферстер становился на колени у его постели и умолял «господина президента» – так он его всегда называл – проглотить хоть ложечку». Лишенный возможности видеть своего пациента, но преисполненный врачебного долга, «он часами на цыпочках выстаивал у дверей комнаты».

Н. Петренко.С. 183

Об этом первом периоде Владимир Ильич старался впоследствии не вспоминать – не ходил в ту комнату, где он лежал, не ходил на тот балкон, куда его выносили первые месяцы, старался не встречаться с сестрами и теми врачами, которые за ним тогда ухаживали…

Н. К. Крупская.С. 356

Только что услышал от сестры о бюллетенях, вами обо мне выпущенных. И хохотал же! «Послушай, ври да знай же меру!»

Ленин – Л. Б. Каменеву. 12 июля 1922 г.

Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 188.

Одни, – и это, конечно, партийцы и большая часть рабочих, – Ленина любили, другие не любили, но им интересовались; третьи жгуче ненавидели и все же им интересовались. Вероятно, из этой третьей группы впервые и пополз по Москве слух, что у Ленина прогрессивный паралич, явившийся следствием сифилиса.

Н. Валентинов [1].С. 88

Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку.

Л. Д. Троцкий [4].С. 147

В своих воспоминаниях о Ленине, появившихся в 1933 году, в «Славоник Ревью», а позднее, в их переводе на русский язык, напечатанных в парижском журнале «Возрождение» (1950 г., десятая тетрадь), П. Б. Струве писал: «Можно сказать почти наверное, что Ленин умер от последствий сифилиса, но на мой взгляд это было во всяком случае чистой случайностью». На чем основывал П. Б. Струве свою почти уверенность – не знаю. Могу только указать, что об этом вопросе у меня был большой разговор с М. А. Савельевым (моим ближайшим начальством). Он мне рассказал, что к предположениям и слухам о сифилисе у Ленина часть Политбюро отнеслась только как к очередной вражеской попытке его как-нибудь опозорить, но в том же Политбюро Рыков, Зиновьев, Каменев – считали, что нельзя отбрасывать эти слухи простым их отрицанием. Поэтому была образована особая тайная комиссия ЦК, которой было поручено собрать все данные по этому вопросу. В распоряжении комиссии были всякие анализы крови и пр., сделанные еще после первого удара, результаты вскрытия тела и, наконец, все, что можно было иметь для суждения: не было ли сифилиса у предков Ленина. На основании всего собранного материала комиссия убежденно пришла к выводу, что сифилиса у Ленина не было.Кто входил в эту комиссию, Савельев мне не указал.

Н. Валентинов [1].С. 88

Обиженный Лениным Вацлав Воровский в несдержанном разговоре с итальянским министром графом Сфорца ни с того, ни с сего вдруг выпалил:

– Нами руководит немецкий школьный учитель, которого сифилис одарил несколькими искрами гения прежде, чем убить его.

Потрясенный граф немедленно включил эту истерически неподготовленную, а следовательно, искреннюю фразу в свой дневник.

В. Брусенцов.С. 178

Известно, что нарком здравоохранения Н. Семашко регулярно докладывал Политбюро ЦК РКП(б) о консилиумах врачей и ходе лечения Ленина. Отмечены и случаи, когда вожди партии встречались непосредственно с врачами, чтобы из их уст услышать правду о болезни Ленина. Естественно, что во время этих встреч присутствовал и технический работник аппарата ЦК, который вел протокол. Я уже не говорю о переводчике, в услугах которого, безусловно, нуждались некоторые члены Политбюро. Не вызывает сомнения, что таким ответственным работником, ведущим протокол, был секретарь генсека Сталина Б. Бажанов. Совершенно очевидно, что в своих воспоминаниях Бажанов опирался на ту информацию, которая исходила от врачей. Отсюда и объективные сведения, которые приводит в своей книге Бажанов: «Врачи были правы: улучшения (здоровья Ленина. – А. А.)были кратковременными. Не леченный в свое время сифилис был в последней стадии».

А. А. Арутюнов.С. 512

Не пять и не десять лет, очевидно, этим болел Владимир Ильич, не обращая должного внимания в начале болезни, когда ее легче было задержать, если не устранить.

Н. А. Семашко [2].С. 302

А пока выдвигаются разные причины болезни. Об этом, спустя 33 года, в уже упоминавшемся письме Б. И. Николаевского Н. В. Валентинову от 17 августа 1956 г. говорится следующее: «Идею сифилиса у Ленина Политбюро совсем не отбрасывало. Рыков мне в июне 1923 г. рассказывал, что они приняли все меры для проверки, брали жидкость у него из спинного мозга – там спирохет не оказалось, но врачи не считали это абсолютной гарантией от возможности наследственного сифилиса, отправили целую экспедицию на родину, поиски дедов и т. д...»

М. Г. Штейн [2].С. 159

Все реакции на сифилис оказались отрицательными. Тем не менее была снаряжена целая медицинская экспедиция в Астрахань, откуда родом были предки Ленина с отцовской стороны, чтобы проверить подозрения о наследственном сифилисе. «Такую старую грязь разворошили, что и вспоминать нет охоты», – рассказывал заместитель Ленина по Совнаркому, а позже – председатель Совнаркома А. И. Рыков Борису Николаевскому в 1923 году, в Саарове под Берлином, где оба были гостями Максима Горького. Сестра Рыкова была замужем за братом Николаевского, и свойственники часто вели беседы, когда встречались за границей, хотя Рыков был большевиком, а Николаевский – меньшевиком. (Рыков был в этом отношении бесстрашен. В 1923 году он присутствовал на кремации меньшевистского вождя Мартова в Берлине.)

Л. Фишер.С. 872

Правнук А. Д. Бланка и двоюродный племянник В. И. профессор Н. В. Первушин, ссылаясь на циркулировавшие в эмигрантских кругах слухи, сообщает, что комиссия, работавшая в Астрахани, опрашивала «старожилов, помнивших астраханских проституток и завсегдатаев разных злачных мест. Вероятно, – добавляет Первушин, – именно к этим «материалам» и относилось замечание Рыкова».

М. Г. Штейн [2].С. 159

Чтобы прекратились разговоры о сифилисе, Н. А. Семашко официально заявил: «Основой болезни В. И. считали... артериосклероз. Вскрытие подтвердило, что это была основная причина болезни и смерти В. И. Этим констатированием протокол кладет конец всем предположениям (да и болтовне), которые делались при жизни Владимира Ильича и у нас и за границей относительно характера заболевания»… К высказываниям Семашко присоединился Г. Е. Зиновьев. Выступая 7 февраля 1924 г. на заседании Ленинградского совета рабочих и крестьянских депутатов, он заявил: «Вы знаете, товарищи, гнуснейшие легенды, которые наши враги пытались пустить в ход, чтобы «объяснить» причину болезни Ильича. Лучшие представители науки не оставили камня на камне от этих сплетен, лучшие светила науки сказали: этот человек сгорел, он свой мозг, свою кровь отдал рабочему классу без остатка».

М. Г. Штейн [2].С. 169

Правда, не было проведено наиболее важное для диагностирования этой болезни патологоанатомическое исследование дуги аорты (она при наследственном сифилисе поражается в первую очередь)… А исследовать дугу аорты не стали умышленно. Нарком здравоохранения Н. А. Семашко особо просил производившего вскрытие патологоанатома профессора А. И. Абрикосова обратить особое внимание на доказательство отсутствия у Ленина сифилиса, чтобы сохранить светлый лик вождя. Вот Алексей Иванович и не стал лезть в дугу аорты – от греха подальше.

Б. В. Соколов.С. 308

(Уже в наше время) учеными-медиками были произведены новые научные исследования останков Ленина, в частности его мозга. Результаты исследования с научной достоверностью показали, что Ленин в молодости болел венерической болезнью. Этот факт получил отражение в средствах массовой информации. Быть может, подумалось мне, эту болезнь молодой Ульянов подцепил летом 1895 года, во время первой заграничной поездки, когда он, по собственному признанию, «многонько пошлялся и попал… в один швейцарский курорт»для лечения?

А. А. Арутюнов.С. 503

Разговор о сифилисе Ленина.

– Я думаю, что это наследственный, – говорит Молотов.

– Хорошо, что он не был педерастом, как Чичерин! – восклицает Шота Иванович (Квантелиани, с которым писатель Ф. Чуев приехал в гости к В. Молотову. – Е. Г.). – Это б для нас было несчастье, а так – настоящий мужчина. Со всяким может случиться. Неприродного нету. Что, это умаляет его достоинство?

– Конечно, не умаляет, – соглашается Молотов.

В. М. Молотов.Цит. по: Чуев Ф. И.С. 296

«...В медицинской литературе, – пишет в «Независимой газете» (1991. № 10. 22 января) доктор В. Флеров, – описано немало случаев, когда первая и вторая стадии (сифилиса. – А. А.)протекали незаметно и только явления третьей стадии вели к установлению диагноза. Вероятно, так могло бы быть с Лениным: замедленный наследственный или приобретенный сифилис прошел незаметно, а поскольку обе формы ведут к одинаковым изменениям мозга, то для диагноза их дифференциация не важна».

Симптоматика болезни Ленина более походит на сифилис сосудов мозга, чем на прогрессивный паралич. Диагноз профессора Штрюмпеля, неопубликование микроскопического исследования мозга и подбор врачей (Штрюмпель, Бумке, Нонне и Осипов), а также множество косвенных данных делают сифилис гораздо более вероятным, чем артериосклероз. Отсюда следует, что советские органы фальсифицировали диагноз и результат вскрытия.

А. А. Арутюнов.С. 512

Открываем «Советский энциклопедический словарь» на букву «П», читаем: «Прогрессивный паралич, сифилитическое поражение головного мозга, возникающее через 5—15 лет после заболевания сифилисом: характеризуется прогрессирующим распадом психики вплоть до слабоумия, расстройством речи, движений и др...»

В. А. Солоухин.С. 185

Не было никаких данных о сифилисе. Несмотря на это, в литературе, посвященной Ленину или последствиям сифилиса для нервной системы, иногда можно встретить, что у Ленина был сифилис головного мозга или «паралич»...

Проф. М. Нонне.

Цит. по: М. Г. Штейн [2].С. 173

Начну с профессора А. Штрюмпеля, и вот почему: мне давно хотелось ознакомиться с первоисточником, а не ограничиться информацией, дошедшей до меня из третьих рук. И это, к счастью, удалось. Так, в начале октября 1997 года, находясь во Франкфурте-на-Майне, я ознакомился с содержанием дневниковых записей профессора Штрюмпеля, которые были опубликованы в газете «Frankfurter Allgemeine Zeitung».

Все, что записывал Штрюмпель, конечно, интересно, особенно специалистам. Но я проявлял повышенный интерес к диагнозу болезни Ленина, который был поставлен этим знаменитым, всемирно признанным неврологом и невропатологом. Вот дословное содержание диагноза: «Эндартериит люеса»(сифилитическое воспаление сосудов мозга) с вторичными очагами размягчения, вероятнее всего. Но люэс несомненен. (Вассерман в крови и спинномозговой жидкости негативный. Спинномозговая жидкость нормальная.) Лечение, если вообще возможно, должно быть специфическим»(выделено мной. – А. А.).

А. А. Арутюнов.С. 510511

…Мало что могу сказать... Не потому, что профессиональная врачебная тайна обязывает еще молчать (Ленин страдал тяжелым атеросклерозом), но потому, что Ленин уже был слишком болен, чтобы я мог составить собственное суждение.

Проф. О. Бумке.

Цит. по: М. Г. Штейн [2].С. 174

Григорий Иванович (Россолимо, известный русский ученый, невропатолог и психиатр) рассказал и о консилиуме, который состоялся 21 марта 1923 года с участием Семашко, Штрюмпеля, Бумке, Геншена, Нонне, Ферстера, Минковского, Кожевникова, Крамера, Осипова, Обуха и других советских и иностранных врачей. Все присутствующие сошлись во мнении, что у пациента заболевание сифилитического происхождения. Особо категоричен был при определении окончательного диагноза один из старейших и опытнейших невропатологов профессор Штрюмпель, который после осмотра Ленина решительно заявил, что у больного сифилитически воспалены внутренние оболочки артерий, поэтому его лечение, сказал он, должно быть исключительно антилюэстическим (люэс – другое название сифилиса). Все без исключения врачи, в том числе нарком Семашко, согласились с профессором Штрюмпелем.