Текст книги "Выше времени"

Автор книги: Евгений Гаркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Американцы уверены, что более слабые вооруженные силы Индии не посмеют применить против их флота ядерное оружие. Аналитики Пентагона, скорее всего, даже не рассматривают этот вариант. Они никогда не стали бы применять ядерное оружие, если бы у них было только десять бомб, а у противника – десять тысяч. И в этом их главная ошибка.

Президент Ганди не подставит американцам щеку. Он давно не считает Индию «страной третьего мира» и не позволит обращаться с ней, как с захудалой колонией. Если выяснится, что мощь Шестого флота превосходит мощь индийских кораблей и авиации (а так оно, несомненно, и будет), он атакует флот с помощью тактических, а то и стратегических ядерных ракет. И даже если американцы собьют большинство зарядов на подходе, одного будет достаточно, чтобы потопить практически весь флот.

Это – прецедент. Америка обязана будет среагировать максимально жестко – иначе все государства, имеющие одну-две ядерные бомбы, начнут топить суда «американских друзей», топанье кованых сапог которых по всему миру порядком надоело. И американские аналитики обязаны будут предложить президенту нанести по Индии ответный ядерный удар.

Мы связаны с Индией договором о взаимопомощи. Удар американских стратегических ракет даже по одному индийскому городу приведет к немедленной массированной атаке по территории противника ядерных сил Российской империи. Потому что мы тоже не можем позволить создавать прецедент и разрешать кому бы то ни было бомбить наших союзников.

Таким образом, выдвижение Шестого флота к берегам Индостана – первый шаг самого короткого пути к ядерной войне. Американцы считают, что обыграли всех в позиционной игре, получив кратковременное тактическое преимущество в Индийском океане. И что каждый будет играть по правилам.

Если бы существовала возможность остановить их флот неядерными ударами – все было бы нормально. Никаких обид, за исключением очередного морского боя и еще одного витка эскалации напряженности, не ведущего напрямую к обмену ядерными ударами. Но реальная жизнь – не шахматы. И из-за несовпадения менталитета представителей Востока и Запада мы подошли к краю пропасти.

После выступления капитана «Сварога» самые понятливые сообразили, что наш крейсер угодил в переплет. Но некоторые еще не понимали размеры неприятности, в которую мы влипли.

– Разрешите вопрос? – несмело поднял руку мичман Котиков, видя, что старшие офицеры сидят на своих местах с холодным спокойствием, почти что с отсутствующим видом.

– Пожалуйста, – тепло, по-отечески улыбнулся молодому мичману капитан.

– Им ведь нужно пройти через Суэц. Прежде их флот туда не совался. Корабли легко уничтожить при прохождении канала. Да еще и наглухо закрыть канал…

– Не так-то это легко, – вздохнул Александр Федорович. – Для противодействия прохождению флота через канал нужна или мощная флотская группировка, или сильная авиационная эскадрилья, или удар по каналу стратегическими ракетами. Последние два варианта исключаются, так как гарантированно приведут к ответному удару по территории России. Мощной флотской группировки у нас поблизости в данный момент нет.

– Зато есть мы, – мрачно изрек капитан второго ранга Ласточкин.

– Да, есть мы, – подтвердил капитан Терентьев.

– И нам придется отдуваться за тех штабных крыс, которые не могли спрогнозировать подобное развитие ситуации, – продолжал ворчать Михаил Павлович.

– Придется, – согласился Терентьев.

– Но, господа, а государь-император, или, скажем, премьер-министр – они не могут объявить американцам ультиматум? – поинтересовался лейтенант Кураев. Не ожидал от него такой разговорчивости – не иначе, лейтенанту стало сильно не по себе. – Неужели наше командование не может изложить американцам то, что так доходчиво объяснил нам сейчас Александр Федорович?

На несколько мгновений повисло тяжелое молчание. Потом капитан второго ранга Милорадович мрачно ответил лейтенанту:

– Если бы вся политика сводилась к разговорам и объяснениям, война бы давно закончилась. Да и не наше дело объяснять премьер-министру, какие шаги предпринять.

– Совершенно верно, – склонил голову капитан Терентьев. – Наше дело – исполнять приказ. Чего бы нам это ни стоило. И памятники нам ставить никто не будет. Все мы принимали присягу, и каждый из нас готов умереть за Россию. За веру, царя и Отечество. Пусть нас объявят сумасшедшими милитаристами. Пусть нас обвинят в этом конфликте. Мы должны исполнить свой долг! Объявляю на корабле боевую готовность номер один. Всем надеть парадную форму. Отец Афанасий начнет исповедовать и причащать моряков сразу после окончания собрания. Со всеми вопросами обращаться к своему непосредственному командиру. По местам, господа!

11 мая, 12.25.

Исповедался. Причастился. Надел парадный мундир. Вахта ночью. До тех пор, полагаю, все решится. Хотя мне кажется, что я имею больше опыта, чем капитан-лейтенант Мирзоев, у систем управления огнем стоит он. Было бы несправедливо выражать ему недоверие, предлагая занять место на вахте вне очереди. К тому же, капитан-лейтенант отдохнул, у него свежие силы. А я ночью дежурил, реакция уже не та. Таким образом, я, хоть и старший по званию, но на подхвате.

Заместитель капитана по идеологической подготовке, капитан второго ранга Берсецкий встречался с офицерами еще раз, объяснил, что нас ждет. Хорошо, что отцы-командиры честны с нами, даже когда перспективы не самые блестящие. Впрочем, положительный момент можно найти даже при нынешнем ужасном раскладе. О наших семьях позаботятся, они никогда не будут испытывать нужды.

Если все-таки поступит приказ атаковать корабли Шестого флота, и крейсер погибнет – а это в варианте боестолкновения со столь крупной группировкой противника наиболее вероятный исход – командование объявит нашу акцию самостоятельным решением капитана, «ошибкой связи с командованием». Так происходит практически при каждом вооруженном столкновении. Для внешнего мира, если выражаться простым языком, наша команда во главе с милитаристом-капитаном и поддержавшими его офицерами решила пустить кровь американцам и уничтожить несколько их кораблей. Ведь мы живем в миролюбивой стране, а наши противники – бесчеловечные агрессоры.

Соответственно, не будет ни посмертных орденов, ни славословий в прессе. О нас не забудут, но и вспоминать не будут. Более того, если лодке каким-то чудом удастся выжить, команду расформируют.

Капитан пойдет в отставку – правда, отставка эта будет почетной, через год-другой Терентьеву наверняка предложат высокую гражданскую должность. Офицеры и матросы будут распределены по другим кораблям. С повышением звания, как только суета уляжется.

Если мы все-таки погибнем, семья будет получать пособия на сумму, превышающую наше нынешнее жалование примерно в два раза. Жена получит пожизненную пенсию, которой лишится только в том случае, если во второй раз выйдет замуж. Не потому, что она должна хранить верность мертвому. Просто государству неразумно содержать женщину, о которой есть, кому позаботиться. Дети будут получать специальную стипендию до двадцати одного года или до окончания учебы. Пенсии и стипендии, кстати, платятся не государством, а специальным некоммерческим фондом помощи семьям погибших военнослужащих. Так что с общественным мнением все в порядке – ни один правозащитник из нейтральных стран, мнение которых важно для нашей родины, не прицепится. О семьях погибших заботится страховое общество, а не государство. Хотя, по большому счету, кого волнует мнение так называемых правозащитников?

Семья будет жить в довольстве, но лучше бы все-таки политики уладили дело миром.

Многие офицеры ходят мрачные. Матросы, которые тоже кое-что почувствовали, молятся. Но на берег никто не просится. Все мы давали присягу, и для офицера отступить сейчас уже невозможно. Даже если появится необходимость послать кого-то на берег, каждый будет отказываться до последней возможности. Спастись таким образом – позор на всю жизнь.

Матросов, как это ни печально, никто не спрашивает, готовы ли они умереть во имя человечества. Жалко ребят. Но ничего не поделаешь. Кому-то нужно жертвовать собой во имя Родины.

11 мая, 14.35.

Идем с предельной маршевой скоростью – тридцать три узла. Глубина погружения – двести метров. Сонары кораблей Шестого флота засекли наше присутствие – не до бесшумных режимов, нужно догонять.

Группировка американцев в ста пятидесяти милях, движется в сторону Суэца со скоростью около двадцати узлов. Не слишком торопятся.

На пятнадцать часов намечено контрольное всплытие и сеанс связи со штабом.

11 мая, 16.15.

В пятнадцать часов лодка поднялась на поверхность. Некоторое время все было спокойно. Капитан, как мы полагали, получал приказы от адмиралов в Севастополе или в Киеве. Когда в пятнадцать двадцать никаких команд с центрального поста не поступило, офицеры и матросы нашего отсека начали недоумевать. Только что мы сломя голову мчались на перехват Шестого флота, и вот – дрейфуем на поверхности. Ни отбоя тревоги, ни подтверждения готовности.

В пятнадцать двадцать две капитан-лейтенант Мирзоев по собственной инициативе вызвал по внутренней связи центральный пост. Никто не ответил. Мы решили, что отказала проводная связь, и я помчался в пятый отсек, где должен был находиться капитан или старпом. Что-нибудь хуже отсутствия связи между отсеками перед боем трудно даже представить.

Оказалось, бывают вещи и пострашнее неработающего телефона. Когда я оказался в центральном посту, то в первую очередь увидел лежащего в луже собственной крови капитана Терентьева. Ослепительно-белый китель и разводы алого по нему. Капитан смотрел мертвыми глазами в потолок. Рядом лежало еще несколько трупов. Над ними стоял капитан второго ранга Ласточкин, пытающийся сотворить что-то с блоком связи. Жесткий голос, звучащий из динамика, требовал доложить ситуацию.

Ласточкин на приказы командования не реагировал, поглощенный своими занятиями. На плече его болтался короткоствольный штурмовой автомат. Узнав среди убитых капитана второго ранга Зотова и капитан-лейтенанта Кураева, капитана третьего ранга Ибрагимова и главного корабельного старшину Денисенко, я вдруг обратил внимание на автоматный рожок, валявшийся на полу. Теперь можно было с уверенностью сказать: нашего командира и других офицеров застрелил именно Ласточкин.

Если бы у меня было с собой огнестрельное оружие, не знаю, выстрелил бы я в Ласточкина, или нет. Может быть, я неправильно понимаю ситуацию… Но у меня и пистолета не было. А вот капитан второго ранга позаботился вооружиться. Секунда – и черный ствол штурмового автомата заглянул мне в лицо.

– Вот и Латышев. Пришел вторым. Первым не выдержал ожидания непоседа Кураев, – мерзко хихикнул Ласточкин, кивнув на труп капитан-лейтенанта. – Предпочитаете умереть с честью, капитан, или присоединитесь к сильной стороне, которую здесь представляю я?

У меня перехватило дыхание, кровь закипела.

– Что это означает, Михаил Павлович? Потрудитесь объяснить!

Ласточкин посмотрел на меня свинцовым взглядом.

– Ничего я тебе объяснять не буду. Сказал бы спасибо, что я тебе не пустил пулю в лоб сразу, как только увидел. У кого оружие – тот и прав. Разве не так? Но может, ты мне еще и сгодишься, Латышев? В устройстве блока связи разбираешься?

В висках стучала кровь. Я чувствовал, что почти не контролирую себя. Этот подонок, только что подло убивший нашего капитана, несколько моих боевых товарищей, хочет, чтобы я помог ему? В чем? Сдать корабль американцам? Пустить его на дно? Дезертировать с лодки, обреченной на гибель?

Скорее всего, Ласточкина завербовали давно. И держали на одном из лучших российских крейсеров в «законсервированном варианте». Сейчас он то ли получил сигнал из своего центра, то ли решил действовать по собственной инициативе, в надежде на вознаграждение…

А, может быть, Михаил Павлович вовсе и не шпион. Просто предатель. Но тогда ведет он себя более чем странно. То, что капитан второго ранга, офицер с высокой должностью решился на бунт – событие из ряда вон выходящее в любом случае. И сейчас не время докапываться до мотивов его действий, будь это меркантильный расчет или вынянченная годами паранойя.

Ситуация складывалась критическая. Судя по тому, что негодяй копался в блоке связи, он пытается связаться со своими заокеанскими друзьями. Но он, скорее всего, не может дать некодированный сигнал. Не может договориться с врагами. Ведь переговорные устройства нашего крейсера кодируют сигнал автоматически. И, чтобы выйти в открытый режим, нужны определенные навыки. А шифровальщик, мичман Мореев, лежит в углу рубки, прошитый несколькими пулями.

– В училище нам преподавали принципы устройства блоков связи, – с трудом выдавил из себя я. – Радист-шифровальщик – моя вторая специальность.

Мерзко даже разговаривать с этой жабой. Да и насчет шифровальщика я солгал. Хотя в кружке радио я когда-то занимался.

– Узнаю отличника боевой подготовки! – противно осклабился Ласточкин. – Боюсь только, обманешь. Слишком ты правильный, Латышев. Или тоже жить хочется?

– Кому жить не хочется? – осторожно спросил я, моля Бога, чтобы никто меня не услышал. Даже прикрываясь соображениями самого высокого порядка, боевой офицер не должен так себя вести. Нет мне прощения.

– У тебя ведь жена молодая? Сын?

Когда эта тварь заговорила о Николеньке, к щекам прихлынула краска.

– Да, – выдавил из себя я, хотя для достоверности нужно было называть жену и сына по именам. Я не смог открывать душу перед этой гадиной. Говорить с ним о Николеньке – все равно, что предавать сына.

– Подумай – тебе ничего не нужно делать… Только помочь мне связаться с американцами. Я даже позволю тебе выпрыгнуть за борт, если не хочешь сдаваться в плен. Расскажешь своим, что сбежал с взбунтовавшегося корабля.

– Корабль взбунтовался? – уточнил я.

– Несколько матросов перешли на мою сторону, когда узнали, что командование посылает их на верную смерть. Они контролируют ходовую часть. Все понимают, что бой с Шестым флотом – преднамеренное самоубийство.

– Ясно, – буркнул я. – Мне раскодировать для вас переговорное устройство?

– Какой сообразительный! Именно! Ты сможешь?

– Смогу.

– Действуй.

– Так я подойду к блоку связи?

Никогда нелишне продемонстрировать излишнюю покорность. Может быть, Ласточкин подумает, что я буду спрашивать его разрешения перед каждым действием. Это здорово притупляет реакцию. Так нас учили на психологических курсах в академии.

– После того, как я отойду, – согласился предатель.

Ласточкин неожиданно проворно отступил в угол, едва не задев ботинком лицо поверженного Мореева. Я скрипнул зубами.

– Приступайте, капитан третьего ранга Латышев, – приказал американский шпион. – Останетесь живы. Будете еще благодарны мне, что не дал вам сгинуть во цвете лет. Сохранил для потомства…

По тому, как часто он повторял свои обещания оставить меня в живых, как масляно блестели его глазки, было видно, что Ласточкин лжет. Как только я изменю настройки блока связи, и он получит возможность переговорить с хозяевами, я получу пулю в затылок. Но важно не это. Важно нейтрализовать предателя – любой ценой.

– Что происходит на «Свароге»? – продолжал вопрошать железный голос из динамика. – Видим вас на картинке со спутника. Внешних повреждений лодки не имеется. Если вышел из строя блок связи, отвечайте на открытой волне. Отвечайте на открытой волне!

– Вот я и мечтаю послать сигнал без кодировки, – покачал головой Ласточкин. – Да не могу… Не дает Бог жабе крыльев… Знаю только, что сейчас мы работаем на приеме, и нас слышать не могут.

Я едва не расхохотался, услышав столь самокритичное заявление. Но вовремя спохватился. Скорее всего, этот гад меня проверяет. Или провоцирует. Да, с таким количеством адреналина в крови я – как пьяный. Но это не повод совершать ошибки.

Подойдя к блоку связи, я уверенно повернул какую-то ручку. Два щелчка по часовой стрелке, два – обратно. Нажать на клавишу – отпустить ее. Повернуть тумблер – и возвратить его в исходное положение. Главное – не сбить волну. Потому что на самом деле в блоке связи нашей лодки я понимал столько же, сколько и Ласточкин. Знал только, что, говоря, нужно нажать большую красную кнопку «ПЕРЕДАЧА». Тогда погаснет другая кнопка, «ПРИЕМ», которую следует нажать, когда все скажешь.

– А ты без оружия ходишь, – осклабился из своего угла Ласточкин. – Ничего на родном корабле не боишься?

– Как же без оружия? – спросил я, простодушно оборачиваясь. – Вот кортик на парадной форме…

– Муляж, – презрительно бросил предатель. Глаза его, впрочем, испуганно загорелись.

Время разговоров закончилось. Настал момент истины.

Моя рука, которой я указывал на кортик, продолжила безобидное с первого взгляда движение и легла на рукоять. Клинок вышел из ножен на удивление легко. Подарок деда, клинок, который носил прадед еще во время русско-японской войны, не мог меня подвести. Я не слишком долго занимался боем с применением холодного оружия. Навык, который я никогда не считал практически полезным. Кому может понадобиться умение драться кинжалом в век атомных подводных лодок, стратегических ракет и ковровых бомбардировок?

Но сейчас моя надежда – только на этот клинок. Больше мне надеяться не на что. И надежда плавно перетекала в уверенность. Во мне просыпались древние инстинкты. Даже не человеческие – того существа, эльфа, который бесконечной звездной ночью скакал с копьем по лесу, разил врагов серебряным клинком, стрелял из лука… Которого я помнил из своих странных, далеких и туманных снов. Тех снов, которые посетители великосветских салонов объяснили бы переселением душ. А я, боевой офицер, и не пытался найти им объяснения.

Эльф, жизнь которого я помнил, мастерски владел любыми видами холодного оружия. Века тренировок, сотни стычек, в которых умение владеть клинком постоянно применялось на практике…

– Стоять! – проревел Ласточкин, вскидывая автомат. – Стой, сволочь!

Поздно. Я и не думал отвечать предателю. Патетические речи – для героев и неудачников. Только бы Ласточкин не попал в голову! Даже с пулей в сердце я, наверное, смогу завершить бросок. Слишком многое от этого зависит.

Грохот выстрела. Толчок в бедро. Резкая боль. Нога подкашивается. Предатель побоялся задеть блок связи – как я и рассчитывал. Стрелял по ногам. Думал, меня это остановит! Меня не остановит уже ничто!

Поздно! Я уже на расстоянии удара, тело движется вперед, и ранение мне не помешает. Бью. Снизу вверх, от живота, под ребро, пронзая сердце предателя. Только бы на нем не было бронежилета! Сил на второй удар, в горло, может не хватить.

Бронежилета нет. Он знал, что будет иметь дело с безоружными людьми, и побоялся привлекать к себе лишнее внимание. Ведь бронежилет под кителем могут заметить…

Автомат, которым Ласточкин пытается отмахнуться от меня в животном ужасе, бесполезен. Несколько пуль ударяют в переборки лодки.

Я падаю на пол вместе с поверженным предателем. Нога не работает. Но до блока связи не больше метра. Я подползаю, подтягиваюсь, нажимаю на кнопку «ПЕРЕДАЧА».

– Капитан третьего ранга Латышев у аппарата. Прием.

Нажатие на другую кнопку, и железный голос рокочет:

– Вы что, белены объелись? Что со связью? Капитана Терентьева к аппарату! Доложить обстановку!

Вновь нажатие кнопки. Перед глазами плывут круги, но с каждой секундой становится легче. Страшная боль в ноге, как ни странно, проясняет сознание.

– Капитан Терентьев, старпом, радист, еще несколько офицеров и матросов погибли. Их застрелил Ласточкин – бывший офицер нашего корабля. Лодка дрейфует на поверхности. Готовность систем доложить не могу. Полагаю, основные узлы крейсера не повреждены. Предатель захватил только рубку управления. Правда, по его словам, у него были…

Я замолчал, не желая повторять гнусные утверждения Ласточкина. Может быть, он придумал матросов-предателей. А пятно ляжет на весь корабль. На всю команду. Особенно если лодка погибнет. Никто и никогда не сможет гордо заявить: мой отец, муж или брат погиб как герой. Потому что и он мог входить в число предателей.

– По его словам, он намеревался вызвать сюда американцев. Сдать им корабль. Прием, – на ходу исправился я.

И тут из динамика раздался не прежний, громовой и твердый голос, а интеллигентный, мягкий малороссийский говорок:

– Капитан Латышев, вы меня слышите? Говорит Санкт-Петербург, премьер-министр. Что с Ласточкиным? Где он теперь? Доложите ситуацию на корабле.

Я забыл нажать кнопку «ПЕРЕДАЧА». Только стоял и слушал. Премьер-министр! А я-то полагал, что мы говорим в лучшем случае с каким-нибудь адмиралом из штаба округа!

– Вы слышите, капитан третьего ранга? – ворвался в диалог громовой бас.

– Слышу, господин премьер-министр, – невпопад отозвался я. – Ласточкина мне удалось уничтожить. Я убил его кортиком. Сейчас в центральном посту один. С командой связаться не успел. Прием.

– Времени не осталось, – отозвался премьер министр. – У вас около двадцати минут. Приказываю вам немедленно принять командование крейсером на себя. Справитесь? Если удастся, проверьте наличие специалистов на боевых постах. И если найдется такая возможность, атакуйте корабли Шестого флота. Задержите их у входа в Суэц. От этого зависит судьба мира.

Последнюю фразу премьер-министр мог и не произносить. Я офицер. Мне неважно, зависит от моих действий судьба мира или безопасность одного-единственного человека. Я получил приказ и выполняю его.

Само собой, для меня важна и судьба мира. Я не хочу, чтобы на Крым упали ядерные бомбы. У меня там жена и сын. Пусть живут они, если мне суждено погибнуть. Можно биться за человечество в целом, можно – за своих родных. И если это необходимо, я готов пожертвовать своей жизнью и жизнью экипажа, чтобы выполнить приказ. Мы солдаты, наш долг – умирать, чтобы жили другие.

– Слушаюсь, – ответил я. – Принимаю командование.

– Удачи, – совсем не по-военному пожелал премьер министр. Но ведь он и не военный.

Я ударил по клавише корабельного селектора.

– Внимание всем, – объявил я. – На мостике – капитан третьего ранга Латышев. Капитан Терентьев погиб. Верховное командование приказало руководить крейсером мне. Подтверждаю боевую готовность номер один. Приготовиться к атаке. Доложить о готовности. Погружение. И – полный вперед.

С разных концов «Сварога» полетели изумленные возгласы. Я в двух словах обрисовал ситуацию и вызвал на мостик мичмана Котикова, приказав ему захватить в оружейной пару автоматов. Может быть, еще кто-то из членов команды не захочет умирать так сильно, что отважится на предательство?

11 мая. 17.30 (примерно).

Капитана Терентьева и погибших офицеров матросы перенесли в капитанскую каюту. Отец Афанасий не сможет произнести над ними нужные слова. Ласточкин зачем-то убил и его. Наш священник не вовремя попал под руку? Личная неприязнь? Боязнь, что батюшка сможет усовестить предавших Родину матросов?

После поверки оказалось, что «Сварог» вполне способен вести боевые действия. Заново сформированы боевые расчеты. Погибли только офицеры и корабельный старшина. Почти все офицеры – с центрального командного поста.

Погрузившись на глубину сто метров, мы полным ходом, со скоростью тридцать два – тридцать три узла, двинулись в сторону Порт-Саида. Море здесь глубокое. Есть где развернуться.

Гидроакустики поймали шумы Шестого флота, и мы отлично знали направление, в котором необходимо идти. Данные полностью совпадали с докладами спутниковой разведки. На полном ходу до критического сближения с американцами – сорок минут.

Огневые расчеты трудились без устали. На «Свароге» – два счетверенных торпедных аппарата, по четверке с каждого борта. Тридцать две торпеды «Шквал» мощностью в две тонны тротилового эквивалента каждая. Торпеды – новейшая разработка наших ученых, высокоточное интеллектуальное оружие, с собственными системами защиты, улучшенными системами поиска, бортовым компьютером, способным принимать решения. Дальность действия – до пятидесяти миль.

Скорость торпеды – до ста пятидесяти узлов. Меняется произвольно, как и курс, с целью сбить с толку противоторпедную оборону противника. Правда, заряжающие механизмы торпедных аппаратов, случается, дают сбои. Поэтому процесс перезарядки всегда нужно контролировать.

Помимо торпед, в арсенал «Сварога» входят восемь новейших ракет «Перун». Мощностью в три тонны тротилового эквивалента каждая. Способны отстреливать ложные цели для успешного уклонения от зенитных ракет. Скорость – полтора Маха.

Ракеты «Перун» можно использовать и как тактические, для нанесения ударов по береговым целям, и как противолодочные. Запускаются из вертикальных шахт субмарины. Если возникнет необходимость, можно запустить все ракеты одновременно.

Кроме того, нашу лодку защищают тридцать два ракетных комплекса «Шило», по восемь сдвоенных пусковых установок с каждого борта, предназначенных для борьбы с авиацией и противолодочными ракетами противника.

Я был твердо уверен, что мы дадим Шестому флоту достойный бой. Нужно только подойти на разумную дистанцию и атаковать. Будем надеяться, что американцы не нападут первыми. У них – другая задача. Любой ценой выйти к берегам Индии, помочь пакистанцам захватить Бомбей.

Помню, пронеслась мысль: «Эх, жаль, мне в Бомбее не побывать уже ни при каких обстоятельствах! Ведь, если даже в последний момент нам запретят атаку, Бомбей будет уничтожен. Сметен с лица Земли». Да, я так мечтал увидеть Индию… Но либо я останусь жив, либо Бомбей не будет разрушен. Третьего не дано. Мы с Бомбеем жили уже в разных мирах.

На расстояние в сорок миль до флагманского корабля Шестого флота мы подошли без проблем. Полагаю, американцы не придавали значения нашим передвижениям. Они не ожидали, что один ракетный крейсер, даже самый современный и мощный, осмелится обеспокоить четырнадцать боевых кораблей Шестого флота. Охвостье в виде двух заправщиков и еще нескольких вспомогательных судов я не считаю.

Готовясь к атаке, я просматривал данные по кораблям Шестого флота. Авианосец «Америка», восемьдесят самолетов, один из лучших в американских военно-морских силах. Три крейсера: «Сенатор Кеннеди», «Гуантанамо» и «Саратога». Шесть фрегатов. «Йорктаун» – ближе всех к нам. Четыре эсминца. Краткая оперативная сводка космической разведки давала их порядковые номера.

Еще в состав группировки входили две подводные лодки – не такие мощные, как у нас. Хотя, противолодочные и противокорабельные торпеды на них, конечно, имелись. Но лодки представляют угрозу для нас, они не помогут американцам в операции против Индии. Поэтому атаковать их я не собирался.

А в Индостане Шестой флот, несомненно, склонит чашу весов в пользу наших врагов. В условиях превосходства или даже равенства сухопутных сил Индии и Пакистана поддержка восьмидесяти самолетов, корабельных и лодочных ракет, артиллерии крейсеров и фрегатов может коренным образом изменить расклад сил в районе боевых действий.

Нас пока «не замечали». Глупо искать приключений и по собственной инициативе атаковать российскую подводную лодку, которая, возможно, просто спешит в заданный район. Но когда она так настойчиво приближается к ядру флота, к авианосцу, командующий просто обязан устранить угрозу. Даже ценой уничтожения субмарины, что, конечно, может привести к конфликту у берегов сильного и хорошо вооруженного противника, каковым является Российская империя.

– Две минуты назад с авианосца «Америка» поднялось звено из четырех штурмовиков, – сразу же довели до моего сведения радисты, связавшиеся через спутник со штабом в Киеве. – На крейсерах космическая разведка отмечает повышенную активность.

– Приготовиться к атаке! – приказал я. – Пускаем ракеты без предупреждения, атакуем первыми! Если на нас не нападут раньше. Пускаем ракеты из-под воды. Ракеты запускаем в сдвоенном режиме, торпеды – залпом. Цели для ракет «Перун»: два залпа на «Америку», один – на большой заправщик, один – на крейсер «Сенатор Кеннеди». Цели для залпов «Шквала»: фрегат «Йорктаун», авианосец «Америка». Второй залп: крейсера «Саратога» и «Гуантанамо». Третий залп: ближайшие к нам после «Йорктауна» фрегаты, если не поступит дополнительных распоряжений. Цели для четвертого залпа будут определены дополнительно. После старта тактических ракет сбить все самолеты, находящиеся в воздухе. Отслеживать и уничтожать противолодочные ракеты. Готовность тридцать секунд!

– С авианосца поднялось еще одно звено штурмовиков! – сообщили связисты.

Котиков побледнел и начал что-то шептать. Наверное, молился.

После четвертого залпа из торпедных аппаратов можно будет начать глубоководное погружение, уходить прочь. Но успеем ли мы сделать даже третий залп? Шестой флот вооружен очень хорошо… Мы можем надеяться только на быстроту и внезапность атаки, на то, что торпедные аппараты будут перезаряжаться без проблем.

А что касается того, что наша атака идет вразрез с кодексом чести… Сейчас нам не до его соблюдения. В любом случае мы – изгои. Чтобы спасти Родину, я готов поступиться даже честью. За веру, царя и Отечество!

– Штурмовики заходят на лодку с левого борта, – сообщил капитан третьего ранга Свешников. – Готовятся сбрасывать глубинные бомбы или противолодочные торпеды.

– Самолеты сбить, – приказал я. – Активировать зенитные комплексы. Залп тактическими ракетами!

Лодку тряхнуло так, что можно было подумать, будто в нас попали по крайней мере три глубинные бомбы. Впрочем, может, так и есть? Может, какой-то самолет успел сбросить смертоносный груз? Вряд ли… Сам по себе почти одновременный старт восьми трехтонных ракет – мощнейший толчок, от которого «Сварог» заходил ходуном.

Меня отшвырнуло от капитанского пульта связи. Я смог удержаться, только ухватившись руками за поручни. Толчок отозвался болью в раздробленной ноге – хотя мичман Котиков собственноручно обколол ее анестетиками так, что я не чувствовал не только ноги, но и живота. Сам мичман покатился по полу – не догадался вовремя за что-то уцепиться.

После первого толчка лодку начала сотрясать мелкая дрожь. Из миниатюрных шахт вырывались зенитные ракеты «Шило», отыскивая в небе вражеские самолеты. Самолеты подошли очень близко… Развязки долго ждать не приходилось.

Низкий гул и еще один толчок сообщил нам, что первый залп торпедами произведен. «Шквалы» устремились к своим целям. Смогут ли американцы уничтожить все восемь торпед на подходе? Предотвратить распознавание целей электронными средствами борьбы? Чье оружие лучше? Именно от этого зависел сейчас исход боя…

– Один из «Перунов» накрыл «Америку»! – восторженно прокричал в свой микрофон Свешников. – Надстройка пылает! Три сбили… Заправщик подбит, огромный столб огня, дыма, горящее топливо растекается! Штурмовикам с «Америки» будет трудно взлетать при такой видимости! В нашу сторону произведен залп ракетами «Гарпун» со всех крейсеров и двух фрегатов!