Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 5"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 71 страниц)

Казалось бы, выполнена и вторая часть поручения «инстанции» – посольство возвращено в Леопольдвиль. Но дело осложнилось. Через несколько дней после переезда миссии в Леопольдвиль Подгорное был вызван в МИД, где чиновник невысокого ранга от имени министра иностранных дел Бомбоко заявил: «Вы въехали в Конго через заднюю дверь, не спросив разрешения хозяев, и должны покинуть страну». Правое крыло правительства Адулы, возглавляемое Бомбоко, начальником службы безопасности Нендака и начальником генерального штаба конголезской армии Мобуту, отказывалось выполнить решение объединительной сессии конголезского парламента о признании дипломатических миссий, аккредитованных в Стенливиле при Гизенге. Началось «выживание» советской миссии. Подгор-нову, который добивался встреч с Бомбоко и требовал аккредитации, настойчиво повторяли, что его группа не пользуется дипломатическим статусом, не имеет права на радиопередачи, диппочту, не пользуется дипломатическим иммунитетом. Около здания посольства проводились демонстрации с лозунгами «Коммунисты, вон из Конго!». Они были немногочисленны и состояли из подставных лиц. В местной прессе стали появляться статьи с требованиями высылки советских дипломатов.

Дрогнул даже советский МИД. Из Москвы пришел запрос о целесообразности оставления дипмиссии в Конго и возможности выезда из страны. В Москву, однако, был дан ответ, что миссия не исчерпала своих возможностей через связи оказания влияния на ход событий и рассчитывает на благоприятное завершение вопроса об аккредитации. Так оно и получилось.

Резидентура продолжала работать. Через свои связи она инициировала обсуждение в парламенте вопроса о выполнении правительством решения об аккредитации дипломатического корпуса в Стенливиле. Жаркие дискуссии по этому вопросу шли в правительстве, где наши друзья, в частности Гбение, который был министром внутренних дел, выступили в защиту наших позиций.

В декабре 1961 года Подгорнов был приглашен в очередной раз в МИД. Его принял Бомбоко. Он заявил, что конголезское правительство все же приняло решение об аккредитации советской дипломатической миссии в качестве полноправного посольства и готово рассмотреть вопрос о выдаче агремана послу СССР, когда такая просьба поступит.

Это была победа советской дипломатии, решающую роль в которой сыграла внешняя разведка. Вскоре приехал новый посол С.С. Немчина, Б.С. Воронин заменил измотанного вконец Подгорнова. Заменили и журналиста АПН Арсеньева, побывавшего во всех самых напряженных точках конголезского кризиса. Резидентура начала нормально работать. Появились перспективные связи, агентура. В Москву шел постоянный поток информации.

В течение трех с лишним лет сотрудники резидентуры работали в условиях политической нестабильности и гражданской войны в Конго. Дважды, в сентябре 1960 года и ноябре 1963 года, резидентура в кризисных условиях вынуждена была сворачивать свою деятельность в связи с провокационными выдворениями всего состава советского посольства и приостановлением дипломатических отношений между Конго и СССР.

Остановимся подробнее на событиях конца 1963 года – на одном из самых драматических моментов работы резидентуры внешней разведки в период конголезского кризиса.

…Тот, кому когда-либо довелось стоять на высоком холме Стенли, возвышающемся над водами реки Конго в том месте, где она разделяет столицы двух африканских государств – Браззавиль и Киншасу (во времена владычества бельгийских колонизаторов – Леопольдвиль), никогда не забудет величественной панорамы могучей африканской реки, разливающейся в этом месте на 30 километров, образуя так называемый Стенли-пул, как бы набирая силы для последнего броска к океану через скалистую гряду, именуемую порогами Ливингстона.

Ноябрьским днем 1963 года, незадолго до захода солнца, когда воды реки начали окрашиваться в багряные тона, к дебаркадеру леопольдвильской пристани приближался маленький паромчик, связывающий столицы двух государств. С высоты холма он походил на водяного жучка, деловито снующего между зарослями плавающего гиацинта. На его палубе среди разноликой толпы, повозок и автомашин – «Фиат» с дипломатическим номером советского посольства в Леопольдвиле. В нем двое – советник посольства Борис Сергеевич Воронин, он же резидент советской внешней разведки, и атташе посольства Юрий Николаевич Мякотных. Юра, как его ласково называли в посольстве, был доволен поездкой в Браззавиль. Он добросовестно выполнил поручения своего посла в Леопольдвиле: посетил в столице соседнего Конго редакции ряда газет, побеседовал с сотрудниками МИД (советское посольство в Браззавиле тогда еще не было открыто), закупил необходимые для работы и жизни персонала товары, которые отсутствовали в магазинах Леопольдвиля. Еще каких-то полчаса, и он уже дома, в уютной квартире будет отдыхать от тягучей и липкой африканской жары под прохладными струями воздуха из кондиционеров.

Совсем другие мысли роились в голове Воронина. Он с тревогой вглядывался в приближающийся берег. Поручения посла были лишь прикрытием его поездки в Браззавиль. Главная цель состояла во встречах с лидерами двух националистических партий, находившихся в оппозиции к леопольдвильскому правительству, возглавлявшемуся в то время Сириллом Адулой. Связь с этими национально-освободительными движениями внешняя разведка поддерживала еще с осени 1960 года по поручению «инстанции», как говорили в то время.

Перед отъездом в Конго Воронин был принят руководителями международного отдела «инстанции» на Старой площади. Обстановка в Конго такова, сказали там ему, что, по всей вероятности, оппозиционные правительству национально-патриотические партии будут запрещены и уйдут в подполье. Внешней разведке поручалось поддержание конспиративных контактов с их лидерами. Воронина тревожило предчувствие, что это к добру не приведет. Мало того, что такое поручение отвлекает от основной работы по приобретению агентуры среди представителей западных стран и добыче информации об их деятельности в Конго. Партии эти организационно слабы, опыта работы в подполье не имеют. Поддерживать конспиративную связь с ними будет трудно, а провал грозит крупным скандалом, возможно, разрывом дипотношений, как это было в сентябре 1960 года.

До недавнего времени встречи с лидерами этих партий проводились в Леопольдвиле. И хотя большинство из них были членами парламента, входили в состав правительства, а лидер Партии африканской солидарности Гизенга был даже его вице-премьером, встречи проходили с соблюдением требований конспирации. Но к середине 1963 года обстановка в Конго резко обострилась. Недовольство прозападной политикой правительства Адулы приняло массовый характер. Начались вооруженные выступления. Ряд районов оказался охвачен восстанием. Иностранные и конголезские военные советники облетали на самолетах восставшие районы и корректировали ход действий карателей. В стране вновь развертывалась гражданская война, которая начала утихать к концу 1962 года.

Национально-патриотические партии опять попали под запрет. Гизенга был арестован и сослан на один из малярийных островков в устье Конго, возглавлявшему после гибели Лумумбы партию Национальное движение Конго Гбение удалось скрыться. Фотографии лидеров этих партий были расклеены по Леопольдвилю и окрестностям, за поимку каждого обещана крупная сумма денег. Однако до августа 1963 года резидентура находила возможности для организации конспиративных встреч с ними в конголезской столице. Конечно, риск был велик. Повсюду патрули, заставы, проверки. Армия, жандармерия и полиция имели приказ стрелять по всем подозрительным. Не помогали и дипломатические номера. Так, однажды вечером была обстреляна на улице дипломатическая машина чехословацкого посольства. Чехословацкие дипломаты возвращались с какого-то мероприятия. К счастью, никто не пострадал.

Обстановка докладывалась в Центр. Но задачи по поддержанию контактов с запрещенными партиями в Москве не снимали, «инстанция» давала новые поручения, требовала информации.

В августе 1963 года оставшиеся на свободе лидеры этих партий перебрались в Браззавиль. Встречи с ними сотрудники резидентуры стали проводить в столице соседнего государства, куда выезжали по поручениям посла и для закупок продовольствия. Встречаться с ними в Браззавиле было безопаснее, чем в Леопольдвиле. Но оставалось узкое место – возвращение в Леопольдвиль. Полученные на встречах материалы надо было провозить через государственную границу.

Проезд из Леопольдвиля в Браззавиль проходил по упрощенной процедуре, виз и разрешений не требовалось. Достаточно было предъявить дипломатическую карточку. Но станут ли леопольдвильские власти соблюдать международные правила и уважать неприкосновенность советских дипломатов и их багажа?

Об этом и думал Воронин, возвращаясь из Браззавиля, где он провел ряд ответственных встреч и получил объемные пакеты с материалами, предназначавшимися для «инстанции». Эти пакеты особенно волновали его. Он не знал, что в них, и корил себя за то, что предварительно не ознакомился с их содержанием. Что если в них просьбы о помощи, финансовые вопросы? Попади эти документы в руки конголезских властей в случае провокации при пересечении границы, это был бы сильнейший компромат.

Основания для беспокойства были. Резидентура получила информацию о том, что конголезские спецслужбы готовят крупномасштабную провокацию против советского посольства в целях его закрытия. Эта информация в отсутствие Воронина, который находился в отпуске, была получена от источника, имевшего прямые выходы на ближайшее окружение премьер-министра Адулы. Источник считался надежным. Вскоре была получена информация от другого источника, связанного с местными спецслужбами, о том, что в правительстве развернулась дискуссия об отношениях с Советским Союзом. Руководители спецслужб и командующий армией Мобуту настаивали на закрытии посольства и разрыве дипотношений. Однако Адула и ряд министров были против. В известной мере это было отражением внутренних противоречий и борьбы за власть в конголезском руководстве. Аналогичную информацию получила и резидентура чехословацких друзей. К тому же поступили данные о прибытии в Конго группы сотрудников ФБР для подготовки акции против советского посольства.

Складывавшаяся обстановка требовала принятия решений о работе резидентуры со связями.

В Москве Воронин обсуждал с руководством положение в Леопольдвиле и целесообразность продолжения поддержания контактов с лидерами оппозиционных правительству националистических партий. Было решено, что, вернувшись в резидентуру, он изучит обстановку на месте, примет меры к перепроверке информации о готовящейся провокации против советского посольства и доложит в Центр свои соображения.

Определенное влияние на такое решение, видимо, оказали и сообщения посольства и резидентуры о неожиданном шаге премьер-министра Адулы в направлении нормализации советско-конголезских отношений. В условиях нагнетаемой в стране правыми силами антисоветской истерии и их призывов «вышвырнуть советское посольство из Конго» Адула пригласил весь состав советского посольства на ужин, который состоялся в теплой, непринужденной обстановке в резиденции главы правительства. Адула и его соратники высказали ряд предложений, направленных на укрепление советскоконголезских отношений. Адула выразил пожелание посетить Москву с официальным визитом.

И посольство, и резидентура расценили этот шаг Адулы как стремление укрепить свои внутриполитические позиции за счет более взвешенной внешней политики, и в частности нормализации отношений с СССР. Москва, однако, медлила с ответом, зато политические противники Адулы поспешили с организацией антисоветской клики, приведшей в конечном счете к приостановке дипотношений между СССР и Конго на много лет.

…Паром подошел к дебаркадеру. На пристани несколько военных машин, солдаты, жандармерия, полиция. Для тех дней это было обычное явление. Город несколько месяцев находился на военном положении. Все магистрали, железнодорожные вокзалы, аэродромы, речные порты усиленно охранялись. Вот и причал. Машины медленно съезжают на берег. Идет проверка документов. За машиной Воронина вплотную следует автомобиль английского посольства. Подходит очередь и нашего посольского «Фиата». И вдруг мирная картина резко меняется. Наш «Фиат» окружает плотная группа жандармов и людей в штатском. Воронин мгновенно все понял. Он успевает блокировать двери и поднять стекла. Начинает рвать бумаги, пытаясь уничтожить их. Мякотных тоже все понял и помогает ликвидировать материалы. Но двери машины выбивают прикладами, а дипломатов силой вытаскивают за ноги из машины. Воронин пытается упереться ногами в стойки, но его вытаскивают, он ударяется затылком об асфальт и теряет сознание. Обоих сильно избивают тут же на пристани, бросают в кузов жандармского пикапа и увозят.

Присутствующие поражены зверской расправой. Английский дипломат, свидетель этой сцены, пройдя пограничный контроль, тут же едет в советское посольство. Там он заявил, что не разделяет наших идеологических концепций и нашей политики в Конго, но считает своим долгом рассказать о случившемся и выразить возмущение поведением конголезских властей. Так в советском посольстве узнали об аресте Воронина и Мякотных.

Далее события развивались с калейдоскопической быстротой. Краткие сообщения по линии МИД и разведки в Москву о случившемся. Требование советского посла срочно принять его в местном МИД – отказ. Звонок в приемную премьер-министра с просьбой о приеме – отказ. Заручившись согласием посла, сотрудник резидентуры вместе с сотрудником посольства едут в службу безопасности без предварительного уведомления. Легкое замешательство в приемной службы. Находящиеся там офицеры явно растеряны и смущены. За стеной шум, возня. Наконец появляется какой-то чин в штатском и от имени начальника службы безопасности Нендаки в подчеркнуто грубой форме просит покинуть здание. При выходе советские дипломаты видят две отъезжающие машины, набитые жандармами, и среди них Воронина и Мякотных. Машины направляются в сторону военного лагеря Ндоло, где расположена одна из самых мрачных тюрем Леопольдвиля. Потом Мякотных рассказывал, что они успели заметить машину советского посольства, и это стало для них моральной поддержкой: знают, ищут, стремятся помочь.

У посольства, между тем, появляются первые военные патрули. Пока они еще не препятствуют входу и выходу сотрудников с территории посольства.

Посол продолжает добиваться приема у президента страны Каса-вубу, но получает отказы от сотрудников его аппарата. Наконец, около двух часов ночи в сопровождении двух сотрудников посольства, буквально протаранив на посольской «Чайке» часовых у ворот, он врывается в резиденцию президента. Примерно через четверть часа в халате выходит заспанный Касавубу. Говорит невнятно. Похоже, что он не в курсе событий. Обещает дать команду и к утру освободить наших дипломатов. Но все говорит о том, что он сам уже не хозяин положения в стране. Вскоре и он стал жертвой военного переворота Мобуту. Что можно еще сделать? Оставалось ждать утра.

Воронин очнулся на железном полу жандармского джипа, громыхавшего по разбитой мостовой припортового района города. Рядом сидел изрядно побитый Мякотных. По мелькавшим сквозь прорези брезентового полога очертаниям домов понял – везут в службу безопасности. Это рядом с советским посольством и в то же время теперь так далеко. Вводят в какую-то комнату. Мякотных уводят в другую. Начинается допрос. Воронин говорит все, что положено в таких случаях: протест против нарушения дипломатического иммунитета, требование прибытия советского консула. Вопросы продолжают сыпаться градом, невзирая на протесты. По характеру вопросов Воронин понял: затеяна крупная провокация. Все направлено на то, чтобы доказать существование заговора, направляемого из советского посольства, в целях свержения правительства в Конго. Идея примитивная, но связь с запрещенными политическими партиями Лумум-бы и Гизенги налицо. И это может сыграть свою роль. Кому объяснишь, что такие контакты, да еще на территории третьего государства, – вещь обычная в дипломатической практике.

Но зато ни одного вопроса о разведывательной работе резидентуры, которая велась в Конго. Не названо ни одной оперативной связи, ни одного контакта. А они были. Были и в окружении Адулы, в службе безопасности, в других важных объектах. Значит, об этом ничего не известно, с удовлетворением подумал Воронин, значит, не так уж плохо мы работали.

За стеной шум. Вбегает взволнованный офицер. Что-то говорит допрашивающему. Воронина уводят и вновь сажают в машину. Там уже Мякотных.

Воронина и Мякотных отвозят в тюрьму Ндоло, расположенную в военном лагере. Царство Мобуту. Пьяная солдатня, побои, издевательства. Вновь допросы. Под угрозой расправы требуют признания в том, что советское посольство – организатор коммунистического заговора.

Ночью в камеру, в которой находятся Воронин и Мякотных, врывается группа пьяных солдат. Ими командует лично Мобуту. Он сильно навеселе. Наших дипломатов в очередной раз избивают и вытаскивают в тюремный двор. Ставят к стене. Мобуту заплетающимся языком заявляет, что настала последняя возможность признаться в участии в антиправительственном коммунистическом заговоре. Иначе – расстрел. Отдает команду солдатам. Те вскидывают винтовки. Наступает жуткая минута, но тут появляется Нендака и в чем-то долго убеждает Мобуту. Последний отдает команду увести пленников в камеру.

Было ли это инсценировкой или у Нендаки возобладал здравый смысл? Этого мы не узнаем никогда. Мобуту и Нендака ныне мертвы. Воронин умер в 1977 году от обострения язвы желудка, а Мякотных погиб в 1997 году во время Боснийского кризиса при исполнении служебных обязанностей в ранге Чрезвычайного и Полномочного посла России по особым поручениям.

Остаток ночи Воронин не мог сомкнуть глаз. В голову лезли мысли об оставшихся в посольстве товарищах, о резидентуре, о задачах, которые перед ним были поставлены в Москве. До чего же трудными для внешней разведки оказались первые ее шаги в этой африканской стране!

Он вспомнил свои беседы с Леонидом Гавриловичем Подгорновым. Несколько вечеров подряд Леонид Гаврилович рассказывал Воронину об этой богатой африканской стране, о попытках неоколонизаторов сохранить там свои позиции, разорвать Конго на части, о формировании резидентуры. Воронин хорошо помнил рассказы своего товарища, они помогали ориентироваться в конголезских событиях.

И вот все снова под угрозой, думал Воронин. Правое крыло правительства Адулы взяло верх и решило рассчитаться с советским посольством за все: и за 1960 год в Леопольдвиле, когда СССР поддерживал правительство Лумумбы, и за помощь Гизенге в Стенливиле, и за аккредитацию в Леопольдвиле в 1961 году.

Под утро Воронину удалось забыться тяжелым сном.

С утра допросы возобновились. Теперь их вела группа лиц, среди которых угадывались американцы. Изменился и характер вопросов. Они стали жестче, конкретнее. На столе лежали захваченные при аресте Воронина документы. Допрашивающие ссылались на них, требовали ответов на вопросы о том, какую помощь оказывает Советский Союз правительственной оппозиции деньгами, оружием, сколько и какие кадры готовит в спецшколах в Москве, на какие сроки намечен государственный переворот, каков намечается состав будущего правительства. Воронин был поражен. Ни о чем подобном в действительности не было и речи.

Утром местные газеты вышли под крикливыми заголовками, возвещающими о разоблачении службой безопасности антиправительственного заговора, нити которого тянутся в советское посольство. Публиковались фотокопии захваченных у Воронина документов, статьи об отдельных дипломатах, которым приписывалась ведущая роль в организации заговора, разложении конголезской молодежи, насаждении коммунистических идей в стране. Злобная статья была посвящена советскому послу Немчине. Угадывался почерк иностранных спецслужб.

Докладывая обстановку в Центр, резидентура сделала вывод, что антисоветская кампания носит исключительно политический характер и не содержит конкретных фактов разведывательной деятельности резидентуры.

К полудню советского посла пригласили в МИД, где вручили ноту, объявляющую весь персонал посольства персонами нон грата и предложили всему составу посольства покинуть страну в течение 48 часов. С вручением ноты посольство было плотно блокировано мобутовскими солдатами. Никого из посторонних не пропускали, даже дипломатов дружественных СССР стран. Сотрудников посольства выпускали в город только в светлое время суток и под наблюдением. Отключили электроэнергию и водоснабжение. Находящиеся вне посольства советские журналисты были задержаны, их опрашивали и высылали из страны.

Воронин продолжал мужественно сопротивляться наседавшим на него сотрудникам службы безопасности. Его больше не били. Но от этого не легче. Он понимал, что наступил самый ответственный момент. Собрав все силы, твердым голосом Воронин заявил, что выполнял в Браззавиле поручения посла по поддержанию связи с людьми, которые только вчера входили в состав конголезского правительства, а руководимые ими партии признаны в мире и имеют широкие международные связи. Суверенное право каждого государства, каждого правительства поддерживать и развивать отношения с зарубежными политическими деятелями. Советское посольство в Леопольдвиле не участвовало и не могло участвовать ни в каком антиправительственном заговоре.

Допрашивающие явно в растерянности. Воронина уводят в камеру. К вечеру Воронина и Мякотных увозят на аэродром, сажают в самолет и высылают из страны. Оба в синяках, кровоподтеках, в разорванной одежде. Воронин к тому же босиком.

Перед высылкой обоим сделано появившимся как из-под земли американцем дежурное предложение поменять «сибирскую ссылку» на «прелести» западного мира, на что Мякотных ответил, что имел уже возможность испытать эти «прелести» на своей спине.

А внутри посольства шла напряженная работа по подготовке к эвакуации. В трудном положении оказалась резидентура. С высылкой журналистов в ней остался один оперработник и радистшифровальщик. А у резидентуры большое хозяйство: автомашины, секретная опертехника, средства связи, секретные документы, шифры. Все это надо надлежащим образом пристроить или уничтожить. С собой брать ничего нельзя – безопасность отъезда никто гарантировать не может. Помогли чехословацкие друзья. По согласованию с Центром им были переданы автомашины и некоторое имущество, средства связи. Остальное приходилось уничтожать. Документы горели на кострах во дворе посольства, добротную спецтехнику со слезами на глазах тщательно разбивали молотком, отвозили на берег Конго и бросали в воду на глубоком месте. Шифры держали до последнего часа, затем их сожгли и перешли на открытую связь с Центром, доложили об обстановке и отъезде.

Но были еще и агентура, связи, контакты. Потеря некоторых из них неизбежна. Кое с кем удалось все же встретиться и даже получить важную информацию: крайне правые лидеры молодежных организаций, опекаемых Нендакой и Мобуту, решили организовать «проводы» советских дипломатов – устроить манифестацию по пути их следования на аэродром, забросать камнями и спровоцировать нападенне. С учетом этой информации посол перенес отъезд на несколько часов раньше. Весь персонал посольства благополучно вылетел из Конго.

Так завершился трехлетний этап работы советской внешней разведки в условиях Конголезского кризиса 1960–1963 годов. Вскоре после выдворения советского посольства из Конго Мобуту совершил новый военный переворот и установил на долгие годы режим единоличной военной диктатуры.