Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 4"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 64 страниц)

Весьма интересно рассказывал о стиле его работы один из руководителей нелегальной разведки Николай Алексеевич Корзников, длительное время работавший с ним вместе.

«При разработке важных операций, – говорил Корзников, – Коротков обязательно приглашал к себе непосредственных исполнителей. Бывало, он закрывался на полдня с ними в своем кабинете и в деталях прорабатывал предстоящее мероприятие. Их можно было застать без пиджаков, с засученными рукавами, ползающими по картам на полу».

Он старался передать свой опыт, знания непосредственно исполнителям. В то же время он с готовностью подхватывал их свежие мысли, а иногда и неординарные подходы к решению сложных разведывательных задач.

Коротков был доступен рядовым сотрудникам, регулярно общался с ними. Вместе с тем он был весьма требовательным начальником, иногда даже жестким, особенно по отношению к тем, кто старался работать вполсилы, ленился, был неискренним. С сотрудниками, работавшими творчески и добросовестно, он всегда общался как с товарищами, был внимателен к их делам, служебным и личным.

В конце июня 1961 года Александр Михайлович прибыл в Москву на совещание руководящих работников КГБ. Одновременно он побывал в ряде правительственных учреждений для решения текущих задач работы берлинского аппарата. Утром 27 июня он посетил отдел ЦК на Старой площади. Вышел оттуда хмурый, недовольный беседой. Видимо, не во всем нашел взаимопонимание. От здания ЦК до площади Дзержинского прошел пешком, хотел немного развеяться. Здесь сел в машину и отправился на стадион «Динамо». Он еще утром созвонился с Иваном Александровичем Серовым, бывшим председателем КГБ, и договорился поиграть с ним в теннис.

Спорт, езда на автомобиле, игра в теннис или шахматы всегда помогали А.М. Короткову сохранять душевное равновесие и успокаиваться после частых волнений. Он рассчитывал, что и на этот раз игра поможет ему вернуть бодрость, поднимет настроение. Во время игры он нагнулся за мячом – и острая боль пронзила сердце. Коротков потерял сознание. Через несколько минут его сердце перестало биться.

Один из сотрудников, близко знавших Короткова, услышав о случившемся несчастье, сказал: «Разведка потеряла одного из своих наиболее талантливых и неординарных профессионалов».

Боевой путь Александра Михайловича Короткова отмечен многими государственными наградами: орденом Ленина, шестью орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, двумя орденами Красной Звезды, многими медалями, нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности». Он был также награжден и иностранными орденами. В 1946 году правительство Югославии наградило его орденом «Партизанская звезда I степени», а в 1958 году правительство ГДР – орденом «За заслуги перед Отечеством» в золоте.

12. Резидент и дипломат

Шла Вторая мировая война. На стороне фашистской Германии воевали Венгрия, Италия, Румыния и Финляндия. Враг к сентябрю 1941 года вплотную подошел к Москве. В это время советская дипломатия прилагала все усилия к тому, чтобы предотвратить нападение государств, сохранявших пока нейтралитет, – Японии, Турции, Ирана и других. Это требовало немалого искусства, ибо на многих «нейтралов» положиться было невозможно.

В сентябре 1941 года в Стокгольм был направлен в качестве советника посольства СССР для руководства резидентурой опытный работник разведки Борис Аркадьевич Рыбкин (псевдоним Кин).

Швеция – государство в Северной Европе, на Скандинавском полуострове, в течение нескольких веков оставалось нейтральным, несмотря на происходившие в Европе войны. Свой традиционный нейтралитет Швеция сохраняла и в годы Второй мировой войны, хотя в первые месяцы очень близка была к военному союзу с гитлеровской Германией. Ее же соседка – Финляндия – приняла непосредственное участие в войне против Советского Союза на стороне фашистской Германии.

В Швеции с 1930 года сначала посланником, а затем послом Советского Союза была А.М. Коллонтай, которая прилагала все усилия к тому, чтобы удержать Швецию на позициях нейтралитета. Активную помощь дипломатии в этом оказывала и советская разведка.

Б. А. Рыбкин родился на Украине в 1899 году в семье ремесленника. После окончания четырех классов сельской школы переехал в Екатеринослав, где восемь лет провел, работая в типографии сначала учеником, а затем наборщиком. После службы в Красной Армии поступил на учебу в Горный институт, но проучился в нем только три месяца. 30 июля 1921 года Губком направил его на работу в ЧК в Екатеринослав. С 1921 по 1930 год Рыбкин занимался контрразведывательной работой. Затем его перевели на работу по линии разведки, и в 1931 году он стал представителем ИНО ОГПУ по Средней Азии с местом дислокации в Ташкенте. С декабря 1931 года по 1934 год он работал в г. Мешхеде в Персии (Иран), выполняя по прикрытию обязанности вице-консула.

Вернувшись в Москву в 1934 году, Рыбкин некоторое время работал в Центральном аппарате ИНО ОГПУ, и вскоре был направлен резидентом в Финляндию под прикрытием 2-го секретаря Полпредства.

Вот как пишет в своих воспоминаниях разведчица и писательница Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина: «К этому времени я уже шесть-семь месяцев была в Финляндии, успела познакомиться со страной и нашей резидентурой. Прежний резидент был отозван в Москву, и вместо него прибыл консул Ярцев, он же Рыбкин. Приехал один, без семьи. Очень официальный, подтянутый, требовательный.

Поначалу у нас не сложилось взаимопонимание. Мы спорили по каждому поводу. Я решила, что не сработаемся, и просила Центр отозвать меня. В ответ мне было приказано помочь новому резиденту войти в курс дел, а потом вернуться к этому вопросу. Но… возвращаться не потребовалось. Через полгода мы запросили Центр разрешить нам пожениться. Я была заместителем резидента, и мы опасались, что Центр не допустит такой «семейственности». Москва дала “добро”».

В начале апреля 1938 года Рыбкин неожиданно был вызван в Москву. А 7 апреля, к большому удивлению Бориса Аркадьевича, его принял И. В. Сталин. В присутствии Молотова и Ворошилова он почти два часа беседовал с Рыбкиным, интересуясь подробностями политической и экономической жизни Финляндии, проявляя при этом неплохие знания об этой стране. Суть вызова состояла в том, что ему от имени советского правительства поручалось провести зондажные переговоры с правительством Финляндии. В архивных материалах внешней разведки эти переговоры именуются как переговоры по делу «7 апреля».

В своих воспоминаниях З.И. Воскресенская так описывает эту сцену в беседе Рыбкина с послом СССР в Швеции Александрой Михайловной Коллонтай в 1943 году:

А.М. Какие вопросы вам задали Молотов и Ворошилов?

Кин. Пока Сталин расспрашивал меня, они молчали. Наконец Иосиф Виссарионович, обратившись к ним, спросил: «Ну как ваше мнение, поручим ему?» Оба в знак согласия кивнули головой. «Так вот, дорогой товарищ, товарищ…» – замялся Сталин. «Рыбкин», – подсказал я. Сталин засмеялся: «У вас, разведчиков, всегда столько фамилий, профессий, что вы, наверное, в них сами запутались… Мы решили уполномочить вас вести строго секретные переговоры с правительством Финляндии». Молотов вставил: «Полпреда Асмуса мы отозвали, и вы будете временным поверенным в делах. До приезда нового полпреда». «Вы решили, – спросил Сталин у Молотова, – послать туда этого директора электростанции, как его? Древесный? Деревянный?..» «Деревянский», – уточнил Молотов. «Об этих переговорах ни одна душа не должна знать, – предупредил Сталин. – Речь идет о нашем желании заключить с Финляндией двусторонний договор на случай, если Германия через территорию Финляндии намерена напасть на Советский Союз. СССР со своей стороны даст гарантии о своих мирных намерениях в отношении Финляндии и обеспечит независимость страны».

А.М. Оборонительный договор, – как бы взвешивая, произнесла Александра Михайловна. – Это было бы то, что надо.

Переговоры Рыбкина с финнами велись более полугода и никаких конкретных практических результатов не принесли. За этот период Рыбкин неоднократно встречался с министром иностранных дел Финляндии Холсти, высокопоставленным лицом кабинета Финляндии Таннером и премьер-министром Каяндером. Советская сторона, ведя эти переговоры, предполагала передвинуть государственную границу с Финляндией за Выборг, поскольку современная артиллерия способна обстрелять Ленинград с Карельского перешейка, в обмен на район территории Карелии, богатый карельской березой и мачтовым лесом. Но правительство Каяндера не способно было пойти на какие-либо шаги, в которых была не заинтересована гитлеровская Германия.

В 1973 году президент Финляндии У.К. Кекконен, говоря о срыве переговоров 1938 года, сказал, что «переговоры были прерваны вследствие того, что Финляндия не проявила интереса к ним». Он пояснил: «Полномочный представитель советского правительства 14 апреля 1938 года связался с министром иностранных дел Холсти. Этот представитель предложил Финляндии заключить двустороннее соглашение об обороне на случай, если Германия нападет на Советский Союз через территорию Финляндии. Однако предполагалось просить финнов наметить контуры договора…

Переговоры, в которых с финской стороны участвовали премьер-министр Каяндер и министры Холсти, Таннер и Эркко, велись столь секретно, что комиссия по иностранным делам ничего о них не знала».

Некоторые финские историки и современные политологи, например профессор Сеппо Хентит, провал миссии Рыбкина объясняют прежде всего тем, что правительство Финляндии в лице его представителей будто бы не поверило в то, что 2-й секретарь посольства СССР в Хельсинки Ярцев был наделен советским правительством такими полномочиями. Вину за советско-финляндскую войну 19391940 годов, начавшуюся после неудачных переговоров, они возлагают на тогдашнее правительство Финляндии.

Но вернемся к Швеции. Сбор разведывательной информации, активная вербовочная работа, поддержание контактов с участниками антифашистского сопротивления в ряде европейских стран – таков в основном круг вопросов, которые резидентуре в Швеции приходилось решать. За время пребывания Рыбкина резидентом в Швеции с 1941 по 1943 год резидентура в Стокгольме сумела приобрести агентов в различных кругах шведского общества. Однако сложные условия в стране затруднили приобретение ценной агентуры. Работа резидентуры (и посольства) была направлена на сохранение нейтралитета и дружеских отношений Швеции к Советскому Союзу, противодействие настойчивой профашистской пропаганде, проводимой правыми силами.

Советская дипломатия и советская разведка, работая в унисон, сумели не только удержать Швецию на уровне ее традиционного нейтралитета, но и добиться того, что соседняя Финляндия порвала свой союз с фашистской Германией и 19 сентября 1944 года подписала перемирие с Советским Союзом. Мировая общественность расценила этот акт как гуманное и великодушное отношение Советского Союза к своему северному соседу.

Именно поэтому А.М. Коллонтай в разгар военных действий интересовалась у Рыбкина содержанием его беседы со Сталиным в апреле 1938 года, зная о том, что до войны Рыбкин возглавлял резидентуру в Хельсинки и имел надежные и хорошие связи.

Находясь в Швеции, Б. А. Рыбкин поддерживал контакты с представителями знаменитого в истории Европы финансово-банкирского клана Валленбергов. Представители этого многочисленного клана принимали довольно активное участие в политической жизни страны и, естественно, оказывали влияние на политическую жизнь других скандинавских государств. Один из представителей промышленнобанкирского дома Валленбергов – К.А. Валленберг – в период войны 1914–1918 годов был даже министром иностранных дел Швеции. В феврале 1944 года при содействии шведского банкира и промышленника Маркуса Валленберга была проведена неофициальная встреча между А.М. Коллонтай и прибывшим в Стокгольм представителем финляндского правительства Паасикиви. Затем через шведское министерство иностранных дел в феврале-марте того же года происходил дальнейший обмен мнениями между Хельсинки и Москвой. Шведская печать благожелательно комментировала советские условия перемирия, а шведские дипломаты и политики оказывали определенное давление на финских политиков, в результате чего, как уже говорилось, 19 сентября 1944 года было заключено советско-финское перемирие, и Финляндия вышла из войны.

В начале 1942 года резидент в Швеции Рыбкин получил указание Центра подыскать подходящего человека, который должен был восстановить связь с членами организации «Красная капелла».

Одновременно такое же указание получила и резидентура в Лондоне.

Рыбкин же в кратчайший срок сумел установить агентурные отношения с «Адамом» – директором одной из шведских фирм, которая поддерживала деловые отношения с Германией. Поэтому «Адам» имел возможность посетить Берлин. Тем не менее он смог вылететь в Берлин только через полгода после получения задания стокгольмской резидентурой. Задание он выполнил не совсем точно.

А вскоре из Центра пришло сообщение, что «Красная капелла» провалилась. Подозрение пало на «Адама». И только после окончания войны было установлено, что «Красную капеллу» провалил другой агент. «Адам» был реабилитирован, а с полковника Рыбкина снято тяжкое обвинение.

Б.А. Рыбкин был отозван из Швеции в июле 1943 года. После возвращения из Швеции, как свидетельствуют архивные документы, полковник Рыбкин 10 августа 1943 года был зачислен в резерв по должности заместителя начальника отдела Четвертого управления НКГБ СССР. В феврале 1945 года он принимал участие в подготовке и обеспечении безопасности глав государств антигитлеровской коалиции на Ялтинской конференции (4-11 февраля). На конференции Рыбкин поддерживал необходимые контакты с представителями спецслужб США и Великобритании. По линии нелегальной разведки Рыбкин неоднократно направлялся в краткосрочные командировки в зарубежные страны, в том числе и для выполнения острых оперативных заданий. В одной из таких командировок в Чехословакию Б.А. Рыбкин 27 ноября 1947 года погиб в автомобильной катастрофе.

Гроб с телом привезли в Москву, установили на Лубянке и после отдания воинских почестей похоронили на Новодевичьем кладбище столицы.

История Рыбкина – чекиста и дипломата – имела немало запоминающихся моментов. Один из них, без сомнения, – дипломатическая миссия Рыбкина-Ярцева в Финляндию, которая, хотя и не достигла желаемых результатов в силу объективных причин, тем не менее стала одним из первых примеров участия разведчиков в секретных переговорах на высшем уровне. Эта миссия явилась вкладом в формирование той цепи зондажей, переговоров, симпозиумов и конференций, которые привели в итоге европейские страны к знаменитым Хельсинкским соглашениям, обусловившим контуры мирного сосуществования в Европе.

13. Не переводя дыхания

Иван Андреевич и Ксения Митрофановна Чичаевы добрались из Стокгольма до Москвы в субботу 21 июня 1941 года. Завершилась их очередная долгосрочная заграничная командировка, на сей раз в Швецию. Полтора года в Стокгольме пролетели очень быстро. В то время официально нейтральная Швеция напоминала растревоженный улей. Дипломаты, политические и общественные деятели единодушно предсказывали дальнейшие серьезные изменения в Европе, разумеется, по «инициативе» гитлеровской Германии и с ее непременным участием. Почти никто не сомневался в неизбежности и неотвратимости вооруженного столкновения между Германией и Советским Союзом. Так что у резидента советской внешней разведки И.А. Чичаева забот и тревог хватало. С благодарностью вспоминалось тесное и плодотворное взаимодействие с полпредом – Александрой Михайловной Коллонтай. Особенно полюбился один из ее афоризмов: «Результаты работы дипломата оцениваются не по вороху бумаг, которые он наплодил, а по количеству верных друзей своей страны, которых он оставляет перед отъездом на Родину».

Иван Андреевич не без оснований полагал, что если применить этот критерий к оценке итогов его работы как разведчика и дипломата, то дела у него обстояли совсем неплохо. Из резидентуры в Центр поступала важная политическая информация. Недостатка в ценных источниках разведывательных сведений не ощущалось. Москва была им довольна. Он возвращался, чтобы принять пост начальника англоамериканского отдела центрального аппарата разведки.

Как и положено, по прибытии немедленно позвонил на службу. Дежурный посоветовал отдохнуть с дороги и явиться к начальству в понедельник, то есть 23 июня. Но на Лубянке Иван Андреевич, как и все сотрудники наркомата, оказался на следующее утро. Так для него началась Великая Отечественная война.

В первые же дни он вместе со многими товарищами был зачислен в Особую группу при наркоме внутренних дел СССР по организации разведывательной и диверсионной работы в тылу врага и начал ускоренную подготовку к обязанностям резидента в оккупированных фашистами северо-западных районах СССР. Но накануне переброски за линию фронта его неожиданно вызвал нарком и, не вдаваясь в объяснения, приказал заняться эвакуацией сотрудников центрального аппарата разведки и членов их семей в Новосибирск.

– Как у Вас с английским языком? – спросил между прочим нарком.

– Пока не забыл, – ответил Чичаев, а про себя немало подивился такому, казалось бы, неуместному вопросу.

Примерно через месяц несколько сот человек с казенным имуществом и личным багажом были перевезены и устроены в Новосибирске, Кемерово и Прокопьевске. А Ивану Андреевичу начальство дало один час на сборы и отправило из Новосибирска назад в Москву на специально присланном за ним самолете. Здесь-το и выяснилось, почему несколько ранее был проявлен интерес к его познаниям в английском языке.

Правительство Великобритании официально обратилось к руководству СССР через своего посла в Москве с предложением наладить сотрудничество между английской и советской разведками в борьбе против общего врага – фашистской Германии. Для проведения переговоров по этой проблеме в Москву прибыл полковник Гиннесс. От нашей разведки были делегированы Василий Михайлович Зарубин и Иван Андреевич Чичаев. Почти две недели длилась кропотливая и деликатная работа с англичанами. В результате было подписано соглашение, по которому стороны брали на себя обязательства обмениваться разведывательной информацией о Германии, проводить совместными усилиями диверсионно-разведывательные операции на ее территории и в оккупированных ею государствах, взаимодействовать при заброске в эти районы агентуры и обеспечивать с ней радио-и иную специальную связь. В этих целях в Москве и Лондоне соответственно учреждались миссии связи обеих сторон. В сентябре 1941 года представитель советской внешней разведки И.А. Чичаев с группой сотрудников прибыл в Лондон. Началась совместная повседневная работа с английскими коллегами, которых возглавлял полковник Гейтскелл. В Москве миссией английских спецслужб руководил полковник Хилл (тот самый, который вел разведывательную работу в России в 1917–1918 гг. и «прославился» как один из участников провалившегося «заговора Локкарта»).

Вскоре в Англию стали прибывать наши агенты, подготовленные Центром для заброски в Германию, Австрию, Францию и Голландию. Их доставляли на самолетах и морских судах группами по два-четыре человека. Англичане размещали их на конспиративных квартирах.

С каждым проводилась дополнительная, строго индивидуальная учеба, включавшая, в частности, тренировочные прыжки с парашютом, ориентирование на местности по немецким картам и т. д. В обязанности английской стороны входила также соответствующая экипировка наших людей, снабжение их продуктами питания, германскими продовольственными карточками, предметами диверсионной техники.

В соответствии с условиями заключенного соглашения Иван Андреевич и его сотрудники основательно знакомились с тем, как у англичан было поставлено дело с организацией диверсий в тылу врага. И надо отдать им должное: этот аспект взаимодействия вызывал у советской стороны одобрение и полное удовлетворение. На территории Англии был создан строго засекреченный центр по разработке и подготовке специальных операций, в котором трудилось более трех тысяч британских специалистов и инструкторов. Ими руководил многоопытный и пунктуальный генерал Гебенс. В распоряжении этого центра имелось также несколько еще более глубоко законспирированных баз. По индивидуальным заявкам изготовлялись химические препараты, в том числе яды, и специальное оружие. К сотрудничеству привлекались крупные английские ученые, одаренные инженеры, рабочие высочайшей квалификации. Четко и слаженно функционировала служба по изготовлению документов прикрытия агентов, по которым им предстояло проживать на вражеской территории. В необходимых случаях некоторым из них делались пластические операции – разумеется, с их согласия и с одобрения советской стороны. К сожалению, ни одна акция не была доведена до конца. Агенты-исполнители, переправленные за линию фронта, бесследно исчезли, не дав ничего о себе знать в соответствии с условиями связи. Судьба этих отважных людей оказалась трагичной. О большинстве из них ничего не известно до сих пор.

В целом у Ивана Андреевича и его помощников сложилось устойчивое впечатление об английских коллегах как о партнерах, стремившихся всегда и во всем ни на минуту не забывать о своих собственных интересах и извлекать из сотрудничества сугубо свою пользу. Было зафиксировано, например, несколько случаев, когда английские разведчики предлагали агентам советской разведки, находившимся на подготовке, перейти под свои знамена и вместо наших заданий выполнять в тылу врага их поручения. На высоком профессиональном уровне велось систематическое негласное прослушивание разговоров наших агентов между собой. Иногда им организовывались «случайные знакомства» с «веселыми подружками», которые порой вели себя излишне серьезно и политизирование, храбро защищая интересы британской короны. Об этих «мелких союзнических шалостях» различными путями становилось известно Чичаеву. И ему приходилось в тактичной, но недвусмысленной форме проводить с англичанами соответствующую «воспитательную» работу. Надо признать, что они чаще всего умело находили для себя достойные варианты «спасения лица», а советская сторона демонстрировала «должное понимание» и выдержку.

В сфере обмена разведывательной информацией сотрудничество с английскими коллегами тоже осуществлялось к взаимному удовлетворению сторон, однако его результативность, по мнению советских партнеров, могла бы быть более высокой.

Английские коллеги вели себя в отношении советской разведывательной миссии как истинные джентльмены, но допускали все же в своем поведении «отдельные шероховатости». Так, примерно через месяц после прибытия в Лондон Чичаев обнаружил в своем служебном кабинете явные следы «воров». Они ничего не унесли с собой, но изрядно переворошили содержимое ящиков письменного стола. Открыть сейф, видимо, не успели, так как их «спугнуло» внезапное незапланированное возвращение Ивана Андреевича в свой кабинет за «забытой книгой». Скотланд-Ярд, понятно, оказался бессилен найти «домушников» и привлечь их к ответу. Потом подобные «визиты» в помещения миссии и квартиры ее сотрудников изредка повторялись, но «исполнялись» на весьма высоком профессиональном уровне.

К чему Иван Андреевич не мог привыкнуть за весь период жизни в Англии, так это к спокойному, без бередящих душу эмоций восприятию стремления англичан во что бы то ни стало, в любых обстоятельствах сохранять веками устоявшиеся правила поведения и образ жизни. В первые годы войны страна находилась фактически на осадном положении. Лондон и другие города постоянно бомбила германская авиация. Иногда воздушную тревогу объявляли до двадцати раз в сутки. Но англичане продолжали невозмутимо работать строго «от» и «до», свято блюдя свой уикенд. Каждое утро молочник оставлял у порога положенные пол-литра молока, и не было случая, чтобы бутылку похитил какой-либо злоумышленник. И если населению было приказано в связи с нехваткой бумаги сдавать использованные автобусные билеты, то никому и в голову не приходило от этого уклоняться. При бомбежках гибли люди. Их оплакивали и хоронили. И тут же с воинскими почестями предавали земле тела немецких летчиков, самолеты которых сбивались в британском небе. Правда, и гитлеровцы не оставались в долгу. Однажды Иван Андреевич прочел в местных газетах о том, что в одном из лагерей для военнопленных генералы вермахта в парадных мундирах приветствовали и поздравляли английского полковника по случаю его награждения высшим военным орденом Соединенного Королевства. Можно себе представить, какие чувства обуревали наших людей, работавших в Англии, при чтении сообщений о таких «рыцарских церемониях». Ведь они, как и англичане, хорошо знали о зверствах, которые чинили те же самые «цивилизованные арийцы» над советскими военнопленными и мирными жителями на оккупированной территории Советского Союза.

Не так широко известно, что в годы войны в Лондоне находились одновременно два посла Советского Союза. Один из них (И.М. Майский) был аккредитован при британской короне, а другой (А.Е. Богомолов) с согласия англичан поддерживал отношения с эмигрантскими правительствами Бельгии, Голландии, Греции, Норвегии, Польши, Франции, Чехословакии и Югославии. Чичаев был прикомандирован к посольству Богомолова и официально числился его советником. А с осени 1944 года по май 1945 года в дополнение к своей основной, то есть разведывательной работе, исполнял обязанности временного поверенного в делах СССР при перечисленных выше правительствах в изгнании. Строго говоря, его столь высокое должностное положение требовало соответствующего официального дипломатического ранга, но в силу своей природной скромности и привычки придавать значение скорее сути дела, чем форме, Иван Андреевич об этом не задумывался. Спохватились на этот счет в Москве – 15 апреля 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР ему был присвоен ранг Чрезвычайного и Полномочного Посланника 2-го класса. Известие об этом поступило в момент, когда Чичаев уже более полугода регулярно поддерживал деловые контакты с главами и членами руководства союзных стран и одновременно тесно взаимодействовал с представителями их специальных служб. Его собеседниками и партнерами были такие широко известные тогда деятели, как Э. Бенеш[15]15
  Эдуард Бенеш (1884–1948) – чехословацкий государственный деятель. В октябре 1938 года эмигрировал в США, затем в Англию. В 1940 году создал в Лондоне чехословацкий «национальный совет», преобразованный вскоре в правительство Чехословакии в эмиграции. Возглавлял его до 1945 года. В 1946–1948 гг. был президентом Чехословакии.


[Закрыть], югославский король Петр, Миколайчик[16]16
  Станислав Миколайчик (1901–1966) – государственный и политический деятель Польши. В 1940–1943 гг. был вице-премьером, а в 1943–1944 гг. – премьер-министром польского эмигрантского правительства в Лондоне.


[Закрыть], Трюгве Ли[17]17
  Трюгве Хальвдан Ли (1896–1968) – норвежский государственный и политический деятель. В 1940–1945 гг. – министр иностранных дел правительства Норвегии в эмиграции в Лондоне. В 1946–1953 гг. был Генеральным секретарем ООН.


[Закрыть], генерал Шарль де Голль[18]18
  Генерал Шарль де Голль (1890–1970) – выдающийся французский государственный, военный и политический деятель. В 1940 году основал в Лондоне движение «Свободная Франция». В 1941–1943 гг. возглавлял Французский национальный комитет, а в 1943–1944 гг. – Французский комитет национального освобождения. 26 сентября 1941 года признан правительством Советского Союза как «руководитель всех свободных французов, где бы они ни находились».


[Закрыть]. Последний придавал большое значение совместной борьбе советской и французской разведок против гитлеровцев и делал все от него зависящее, чтобы их взаимодействие развивалось и совершенствовалось. Однако шеф французской спецслужбы, открыто не переча своему лидеру, постоянно стремился свести на нет его усилия в этой сфере и удерживал отношения с советской разведывательной миссией в рамках холодноватой официальной вежливости, лишенной в значительной мере конкретного взаимополезного содержания. Совсем иначе вели себя руководители чехословацкой, польской, югославской, греческой, норвежской и бельгийской разведок. От них поступала важная разведывательная информация, реализация которой способствовала приближению победы над нацистами. Например, от этих партнеров были получены сведения об экспериментах немцев с «тяжелой водой»[19]19
  Соединение дейтерия (стабильный изотоп водорода) с кислородом, применяемое в ядерной энергетике.


[Закрыть] на одном из секретных заводов в Норвегии. Позднее этот объект английские бомбардировщики сравняли с землей. Работая с эмигрантскими кругами, Иван Андреевич и его сотрудники постоянно ощущали на себе «зоркое око» английской контрразведки. С этим, естественно, приходилось считаться и как-то мириться. На практике, в повседневной жизни они познавали смысл и содержание теперь широко известного тезиса: в нашем мире нет дружественных разведок, есть взаимодействие разведок дружественных государств.

В мае 1945 года пришла долгожданная Победа. Чичаев выполнил свою миссию и, получив назначение в Финляндию, отбыл на пароходе через Средиземное море на Родину. Пока добирался до Москвы, ситуация изменилась. В наркомате ему объявили, что он поедет резидентом не в Хельсинки, а в Прагу. И при этом немедленно. В качестве поощрения за активную и плодотворную работу в Англии в годы войны Иван Андреевич получил недельный отпуск, который использовал для свидания с матерью в родном селе Ускляй в Мордовии.

Уже 25 мая Чичаев ехал по улицам чехословацкой столицы, которые хранили следы недавних боев. Ритм его работы и жизни оставался прежним, военным. Разбираясь в существе сложных внутриполитических процессов этой страны, он то и дело обнаруживал, что за спиной ряда местных партий и группировок стояли западные разведки, в том числе и его недавние партнеры по Лондону. Особенно часто попадались «следы» американцев, опиравшихся, как правило, на агентуру из числа граждан США чешского и словацкого происхождения, которые после окончания войны устремились на свою историческую родину и претендовали на высокие государственные посты. Одновременно спецслужбы США сманивали за океан видных местных специалистов и вели настоящую охоту за художественными ценностями Чехословакии и архивами гитлеровцев. В таких условиях советским разведчикам и их начальнику приходилось оказывать посильную помощь руководителям создававшихся органов безопасности Чехословакии, со многими из которых Иван Андреевич был знаком и сотрудничал еще в Лондоне. В тот период его не оставляло ощущение, что война для него еще не закончилась. Она лишь переходила в качественно новую стадию, которую позднее стали именовать холодной войной, а бывшие союзники по антигитлеровской коалиции превращались в противников.

В конце 1947 года Чичаев вернулся в Москву и около трех лет работал в центральном аппарате разведки. Затем он возглавлял в Берлине специальную оперативную группу по работе с перебежчиками из западных оккупационных зон. Полгода пролетели как один день. И вот впервые в жизни Иван Андреевич попал на больничную койку. Сказались долгие годы нервного напряжения и работы на износ. Не выдержало сердце. В сопровождении врача его отправляют поездом в Москву. Медики гадали, удастся ли доставить пациента до стационара живым. Но все обошлось благополучно.

Перенесенный инфаркт наводил Чичаева на мысль о том, что после выздоровления ему скорее всего предстоит выход в отставку, а не очередное разведывательное задание. О многом передумал бывалый разведчик за то время, когда, по его словам, «выкарабкивался с того света». Говорят, время летит быстро, если его наполнять событиями. Оно, конечно, верно, но Ивану Андреевичу никогда не приходилось специально заботиться об этом. То ли эпоха досталась ему такая, то ли такой характер, но он всегда находился в самой гуще важных и интересных событий, а из множества дел и проблем всегда выбирал для решения самые срочные и неотложные.