Текст книги "Индийский мечтатель"

Автор книги: Евгений Штейнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– У вас есть какой-нибудь план? – спросил Лебедев.

– Пока нет… Давайте посоветуемся.

Тут Сону позволил себе высказать свое мнение:

– Английские патрули следят только за белыми сахибами – на индийцев они не обращают внимания, особенно на бедняков…

Деффи посмотрел на него, подумал минуту и улыбнулся:

– Дельный совет, Сону!

III
Старый знакомый

Юноша отпер калитку, внимательно огляделся вокруг. Облитая голубым сиянием луны, улица была пустынна.

– Можно выходить, сахиб!

Патрик Деффи вышел вслед за Сону. На ирландце было платье, какое носят бенгальцы-простолюдины, только лицо его, хотя и покрытое густым загаром, было посветлее, чем у коренного жителя.

Стояла жаркая, душная ночь. Над городом висела дымка гнилых болотных испарений.

Они шли вдвоем меж огромных деревьев, пересекли парк и спустились к реке.

Пройдя через торговую гавань, у которой толпились сонные корабли, бриги, шхуны, пинассы, где под навесами были свалены груды тюков, ящиков, мешков, выгруженных с прибывших судов или ожидающих погрузки, где на пыльной земле храпели портовые хаммалы и бродили чокидары ³⁴34
  Хаммалы – носильщики. Чокидары – ночные сторожа.


[Закрыть], перекликавшиеся короткими гортанными воплями, – они добрались до рыбачьей пристани.

Здесь царило оживление. Поздняя ночь – лучшее время для рыбаков. Один за другим отчаливали от берега пузатые баркасы, наполненные рыбачьей снастью и большими, пока еще пустыми корзинами. Сону остановился, разыскивая в толпе нужного ему человека.

– Не опоздали? – спросил Деффи.

– Он ждет!

Подошел высокий костлявый старик и кивнул Сону, приглашая следовать за ним. На старике не было никакой одежды, кроме клочка материи на бедрах да грязной, выцветшей тряпки, повязанной вокруг головы. Он был так худ, что, казалось, весь состоял из костей, взбухших жил и иссохшей, темнокоричневой кожи…

Помост кончился; они пошли по сырому глинистому берегу.

– Это твой? – спросил Сону, указывая на уткнувшийся носом в глину неуклюжий баркас.

Старик кивнул и что-то пробормотал.

– Он просит деньги вперед, – объяснил Сону.

Деффи протянул старику две серебряные монеты; тот аккуратно спрятал монеты в мешочек и повесил его на шею.

Сону влез в лодку, Патрик последовал за ним. Старик вошел в воду, с силой оттолкнул баркас и легко вскарабкался на борт. Он поставил на бамбуковой мачте продолговатый парус и взялся за кормовое весло, заменявшее руль. Хугли ³⁵35
  Хугли – один из рукавов дельты Ганга. Калькутта расположена на его левом берегу.


[Закрыть] в этом месте так широка, что с середины оба берега едва виднелись. Луна зашла, край неба на востоке стал медленно светлеть.

* * *

Незадолго до описываемых событий в Калькутте открылось новое увеселительное заведение. Это был сад, устроенный по образцу знаменитого лондонского загородного парка Вокс-холл. Здесь устраивались гулянья, танцы, а на эстраде выступали певички, комедианты и танцовщицы. Артисты были большей частью третьесортные, а исполняемые ими номера – грубы и рассчитаны на самый невзыскательный вкус. Тем не менее предприятие имело успех, по вечерам сад был переполнен, и публика бурно выражала свой восторг забавлявшим ее исполнителям. Ходили сюда главным образом англичане: моряки, мелкие чиновники и коммерсанты. Что касается высшего английского общества, то оно собиралось в своем клубе. Впрочем, юные офицеры и сынки высокопоставленных джентльменов охотно посещали калькуттский Вокс-холл. Здесь они себя чувствовали более непринужденно, чем в великосветских клубах.

По утрам же сад обычно пустовал. Впрочем, в то утро, когда Сону и Патрик Деффи, вероятно, уже приближались к цели своего путешествия, в одном из павильонов сада, за столом, уставленным закусками и бутылками разных размеров, сидели капитан Эдуард Ллойд – помощник начальника полиции – и хозяин увеселительного сада Джозеф Джекобс.

– Итак, – говорил капитан, – нам ничего не удалось выяснить.

Джекобс, здоровенный мужчина с жесткими черными бакенбардами, глубокомысленно устремил взгляд вдаль. Затем, отхлебнув изрядный глоток бренди и запив его водой со льдом, спросил:

– Значит, вы уверены, что это француз?

– Кто же еще! – капитан тоже сделал глоток. – Он прибыл на датском бриге «Одензе» прямо из Пондишери. Наш агент в порту получил точные сведения от помощника капитана. Только фамилии они не знали. На бриге он держался в стороне, ни с кем не общался… Из порта агент шел все время следом до самого дома этого русского музыканта.

– И что же?

– Он наблюдал за домом до поздней ночи. Никто оттуда не выходил. Сегодня с утра тоже никого…

– Не следовало снимать наблюдение в ночные часы, – заметил Джекобс.

– Да, пожалуй!.. Агенты у нас порядочные болваны. Все же выяснить эту историю необходимо, да и вообще внимательно последить за русским.

Джекобс помолчал, барабаня в раздумье пальцами по столу:

– Не знаю, как взяться, капитан… Слышать я о нем слышал не раз, а видеть не приходилось.

– А что, если бы вы просто зашли к нему?.. Ну, скажем, пригласить его выступить в концерте?.. Что-нибудь в этом роде.

– Можно попробовать, – согласился Джекобс.

– Только не откладывайте!

– Есть, капитан! Завтра же явлюсь.

– И посмотрите хорошенько, где там прячется этот чортов француз.

– Могли бы этого не напоминать, капитан! – с достоинством сказал хозяин.

Ллойд потрепал его по плечу:

– Вы парень умелый, потому и даю это поручение вам. А теперь нужно выяснить еще и другие наши дела…

…На этом, пожалуй, мы можем покинуть этих джентльменов, занятых деловой беседой.

Тем временем мистер Суон, он же Герасим Лебедев, нисколько не подозревал о том, что его скромная особа привлекла внимание двух совершенно незнакомых людей, а стало быть, не предвидя связанных с этим опасных последствий, пребывал в отличном расположении духа. Единственное, что его тревожило, – это участь Деффи: удалось ли ему пробраться через заставы, не попался ли он в руки властей? «Если все благополучно, – рассуждал он, – то Сону должен возвратиться не позднее завтрашнего утра. Ждать осталось недолго, завтра все будет известно». А хорошее настроение явилось, должно быть, оттого, что научные занятия подвигались успешно. Труд, которым он был занят больше двух лет, окончен. Это была сравнительная грамматика трех языков, о которой Герасим Степанович рассказывал Патрику Деффи. Завтра он должен присутствовать на заседании Азиатского научного общества. Пришлось все-таки высокомерному сэру Уилльяму Джонсу пригласить его: слух об успехах мистера Суона в области индийского языкознания распространился по городу. Что же, он не смутится, не оробеет! Он готов изложить свои соображения и открыто сказать все, что думает об ошибках, допущенных в изданных прежде европейскими авторами учебниках грамматики. Сейчас он отправится к своему другу, чтобы подробно обсудить предстоящее выступление.

Лебедев надел широкополую соломенную шляпу, взял неизменную бамбуковую трость и вышел на улицу. Какая-то фигура, стоявшая у калитки, поспешно метнулась в сторону. Это был не индиец, а белый в штатском, довольно поношенном платье. Лица его Герасим Степанович не разглядел: неизвестный быстро пошел в противоположную сторону.

«Слоняются всякие проходимцы!» – подумал Лебедев. Вернувшись, он кликнул второго слугу и приказал не отлучаться из дому до его возвращения и никого не впускать. Уже отдав распоряжение, Лебедев вдруг сообразил, что, собственно говоря, опасаться нечего. Денег в доме нет, обстановка и вещи так недороги, что воровать их не имеет смысла, а единственное ценное – бунгало с садом – украсть невозможно.

Через двадцать минут наемная коляска доставила Герасима Степановича к дому Голукнат Даса, находившемуся довольно далеко, в западной части города. Эти кварталы напоминали «черный город» Мадраса: такие же узкие, извилистые улочки, пыльные и зловонные базары, слепые хижины – с той только разницей, что в Мадрасе они большей частью выстроены из камня, а здесь – из бамбука. Однако в почтительном отдалении от сбившихся в кучу жалких лачуг были видны обширные здания, окруженные высокими стенами или сплошной изгородью и напоминавшие русские монастыри. Это были дома бенгальских бабу, как называли купцов, землевладельцев, индийских крупных чиновников и вообще состоятельных и высокопоставленных людей из местного населения.

В одном из таких домов жил учитель Герасима Степановича Шри Голукнат Дас. Герасим Степанович вошел во двор, затем поднялся по ступенькам во внутренний дворик, обнесенный двухэтажной галереей. Сюда выходило множество дверей из внутренних покоев. Герасим Степанович знал, что наверху находится зенана – то-есть часть дома, отведенная женщинам: женам, дочерям, сестрам хозяев. Но госпожа Радха, супруга его учителя, жила не с ними, а внизу, в отдельном крыле этого большого дома, вместе со своим мужем. Проходя по нижней веранде, Лебедев увидел вдали ее белоснежную сари. Он почтительно поклонился. Женщина ответила ему учтивым поклоном и скрылась за одной из дверей.

Голукнат Дас ждал гостя у себя в кабинете. Лебедев поднял сложенные руки и произнес традиционное приветствие:

– Рам! Рам!³⁶36
  Сокращенное «Рама» – одно из божеств индусской мифологии.


[Закрыть]

Голукнат пошел навстречу и, по-европейски пожав гостю руку, повел внутрь комнаты. Герасим Степанович опустился на ковер рядом с хозяином, подле низенького столика, заваленного книгами и рукописями.

Из-за своих коротких – до колена – атласных штанов, какие носили в то время в Европе, он не мог ни скрестить ноги, ни присесть на корточках, по здешнему обыкновению; приходилось полулежать, опершись на подушки. Поза была не из удобных, но Герасиму Степановичу было приятно соблюдать все правила индийского этикета.

– Рад сообщить моему уважаемому другу, – сказал Голукнат, – что оба ученых пандита ³⁷37
  Пандит – ученый-богослов. Обычно это почетное звание носят лишь особенно образованные брахманы.


[Закрыть] – Мохан Пунчанан Бхатачарджи и Джагернат Тарка – с высокой похвалой отозвались о вашей грамматике. На завтрашнем заседании вы вполне можете сослаться на их веское мнение. Мне кажется, что вы выполнили очень полезную и важную работу.

– Благодарю вас. Это очень радостная весть для нас обоих. Разве мог бы этот труд быть успешно окончен без вашей помощи? Ни один из моих предшественников-европейцев не имел такого руководителя и помощника…

Ничто не доставляло Лебедеву большего наслаждения, чем беседа с этим человеком, от которого всегда можно было услышать глубокие и меткие суждения, почерпнуть множество полезных и интересных сведений. Еще больше любил он, когда при этих встречах присутствовала Радха. Обычно она сидела молча, занимаясь каким-нибудь рукодельем, и говорила только тогда, когда к ней обращались, да и в этом случае бывала сдержанна и немногословна. И тем не менее присутствие этой женщины придавало беседе особенную прелесть. На этот раз Радхи не было. Не удалось повидать ее и на обратном пути. Лебедев шел медленно, надеясь, что она снова покажется на веранде.

В эту ночь Герасим Степанович долго не мог уснуть, то думая о предстоящем диспуте с Уилльямом Джонсом, то беспокоясь о судьбе Патрика Деффи.

Утром он проснулся позже обыкновенного, разбуженный голосами, доносившимися с веранды. «Ага, это Сону вернулся!» – подумал он и, накинув на плечи легкое покрывало, вышел.

На веранде в соломенном кресле бесцеремонно развалился какой-то дюжий мужчина с густыми черными бакенбардами. Увидев хозяина, он приподнялся, чуть поклонился и, не ожидая приглашения, снова опустился в кресло.

– Мистер Суон, если не ошибаюсь? – осведомился он. – Желаю доброго утра, сэр!

«Где я видел эту неприятную физиономию?» – подумал Лебедев и ответил:

– Доброе утро! С кем имею честь?

– Джекобс… Джозеф Джекобс, директор калькуттского Вокс-холла, именуемого так по примеру лондонского парка, который, полагаю, вам известен…

«Конечно, я его где-то встречал, – старался вспомнить Лебедев. – И голос знакомый…»

– Что вам угодно, мистер Джекобс?

– Сейчас разъясню. В моем парке даются различные представления, в том числе и музыкальные. Слава о вашем мастерстве распространена весьма широко. Не жалея затрат, чтобы доставить удовольствие публике, хочу вас ангажировать на несколько выступлений. Предоставляю вам самому решать, будете ли вы выступать солистом или дирижировать оркестром.

– Решать не придется, мистер Джекобс, – сказал Лебедев сухо. – Мой репертуар для вашего парка не годится, да и вообще я теперь не выступаю на концертной эстраде.

– Гм… Больно вы торопитесь, мистер Суон! Я еще не успел изложить мои условия… Они покажутся вам выгодными.

– Возможно, – сказал Лебедев. – Но это ничего не изменит.

– Это ваше последнее слово?

– Последнее слово, – спокойно ответил Лебедев.

Джекобс медленно поднялся.

– Ну что ж! – сказал он хмуро. – Жалею, что не удалось прийти к соглашению– В таком случае прошу пожаловать в парк в качестве гостя.

– Благодарю!

Джекобс поклонился и вышел.

– Провалиться мне в преисподнюю, – пробормотал он себе под нос, – если я где-то раньше не встречал этого субъекта!

Не прошло и нескольких минут после его ухода, как в дом вошел долгожданный Сону. Герасим Степанович радостно обнял его.

Сону рассказал, как они втроем плыли на лодке вверх по Хугли. Приблизившись к границе крошечного французского владения, они пристали к берегу. Высадиться удалось без всяких затруднений, но через несколько минут они наткнулись на английский дозор. Сержант спросил: кто такие, откуда и куда идут? Сону на ломаном языке объяснил, что они рыбаки, несут рыбу на чандернагорский базар. Для пущей убедительности он показал наполненные свежей рыбой корзины, которые они купили у старика. У сержанта не возникло никаких подозрений. Сону проводил Патрика до самого города и возвратился обратно с попутной баркой. Одним словом, все прошло настолько гладко, что даже неинтересно было рассказывать.

Лебедев очень обрадовался: все-таки до сих пор у него на сердце было неспокойно.

– Только что я встретил одного знакомого, – добавил юноша таинственно. – Пусть учитель догадается, кто это был.

– Откуда же я могу догадаться! – молвил Лебедев в недоумении.

– Может быть, учитель помнит сахиба, который на палубе корабля ударил Сону, когда учитель впервые дал ему поиграть на флейте?

– Боцман?.. Боцман Уилльямс!

Так вот кто он был, этот директор калькуттского Вокс-холла, именующий себя Джозефом Джекобсом!

IV
Радха

Голукнат Дас жил вместе с двумя своими братьями. Один из них, Рагхунат, был старше него, другой, Руплал, – моложе. Отец их, богатый бенгальский земиндар ³⁸38
  Земиндары – первоначально сборщики поземельного налога. Впоследствии (XVII–XVIII вв.) они закрепили за собой наследственное владение землями, с населения которых взимали налог.


[Закрыть], оставил им в наследство обширное поместье, расположенное к северу от Калькутты, на левом берегу Хугли, крупное торговое предприятие и немалую сумму денег. Старший и младший братья приумножили свое состояние: они успешно вели оптовую торговлю тканями и давали деньги в рост. Голукнат же с юных лет посвятил себя наукам. Коммерческими делами он не занимался и жил на доходы от той доли отцовского наследства, которая ему причиталась.

Потом он стал и сам зарабатывать, получая плату от своих учеников.

Дружбы у него с братьями не было. Они мало смыслили в том, что составляло главное содержание жизни Голукната. Конечно, ученость внушала этим заурядным людям некоторое почтение; они были довольны тем, что брата ценят здешние пандиты, что богатые бабу присылают к нему в ученье своих сыновей. Как-никак, это украшало фирму, придавало ей солидность. Однако его взгляды и образ жизни казались им предосудительными.

Голукнат порицал многие древние религиозные обычаи и обряды. С возмущением говорил он об ужасных истязаниях, которым себя подвергают тупые фанатики, чтобы обрести ореол святости; о грубом идолопоклонстве, распространившемся среди народа. Осуждал бесчеловечную травлю «неприкасаемых», изуверский обычай самосожжения вдов на похоронах умерших мужей, рабство и затворничество женщин.

Подобные взгляды были еретическими. Едва ли у Голукнат Даса нашлось бы больше двух десятков единомышленников во всей Бенгалии. Слушая его рассуждения, братья и знакомые пугались, укоряли Голукната в отступничестве и безбожии.

«Нет, – отвечал он в таких случаях, – я не безбожник и сохраняю верность предписаниям дхармы. Предрассудки и суеверия, против которых я поднимаю свой голос, вовсе не являются божественными заповедями. Вы не найдете их ни в ведах, ни в других священных книгах. Все это придумано в позднейшие времена бессовестными плутами, чтобы морочить простодушных людей».

Уже будучи человеком средних лет, Голукнат рьяно принялся за изучение английского языка. Вообще говоря, в этом не было ничего дурного. Но ведь он не коммерсант, не чиновник! К чему английский язык человеку, изучающему древние книги и санскритскую литературу?

«Для того, – пояснял Голукнат людям, задававшим подобные вопросы, – чтобы узнать науку европейцев и заимствовать у них то, чего нет у нас. Глупо воображать, будто только мы одни обладаем мудростью».

Голукнат Дас вовсе не был бунтарем, он не собирался разжигать дух возмущения в народе. Одна мысль о чем-либо подобном показалась бы ему дикой и преступной. Голукнат был мирным человеком, человеком книги и сохранял верность своей религии. Он только стремился очистить ее от диких предрассудков, с которыми не мирились ни разум, ни совесть, преобразовать нравы и умственную жизнь соотечественников. Мечтал о том, чтобы сочетать все лучшее и разумное в древней индийской культуре с плодами современной цивилизации Запада. В этом видел он единственный путь, который может с течением времени привести Индию к независимости.

Ничего революционного не было в этих безобидных мыслях, а между тем людям того круга, к которому принадлежала семья Голукната, они внушали серьезные опасения.

В ранней юности Голукната, как это было принято в Индии, обвенчали с малолетней девочкой из богатой семьи. Но та скоро умерла, и, вопреки воле отца и всей родни, он больше не взял себе жены. Уже у обоих его братьев было по нескольку жен и куча детей, а он все оставался одиноким. Голукнату перевалило за сорок, когда ему посватали юную Радху, дочь ученого брахмана. Увидев девушку, Голукнат впервые ощутил новое, незнакомое ему чувство. Когда Радха переехала в его дом, он, нарушая обычай, не поселил ее наверху, вместе с другими женщинами, а оставил в своих покоях, занимавших обособленное крыло большого дома. Это совсем обозлило обоих братьев, но никакие уговоры и упреки не оказали на Голукната влияния. Он поступил так, как считал правильным, и отступать от решения не собирался.

Радха не сразу привыкла к новой жизни. Она выросла в тех условиях, в которых росли все индийские девушки. Ей всегда были не по душе нравы замкнутого женского мирка с его постоянными распрями, злословием, интригами, но другого она себе не представляла. И вот неожиданно она очутилась в совершенно непривычной обстановке: без подруг и родни.

Конечно, молодая девушка не могла питать нежных чувств к чужому человеку, годившемуся ей в отцы. Сначала она его стеснялась, даже побаивалась. Но Голукнат был добр и мягок, относился к ней тактично и бережно, и скоро отчужденность прошла. Мало-помалу Радха привязалась к мужу и полюбила его. Быть может, здесь не хватало той пылкости, которую воспевали поэты всех стран и времен, но все же это было глубокое, искреннее чувство. Муж стал для нее самым близким человеком на земле, лучшим ее другом.

Она могла общаться с обитательницами зенана, но Голукнат старался, чтобы у нее не являлось такого желания. Все время, свободное от занятий, он проводил с ней. Читал вслух поэмы и драматические произведения, учил ее санскриту, а затем английскому языку, рассказывал о самых различных событиях истории и явлениях природы.

Радха была от природы умна и любознательна. А теперь благодаря мужу узнала много такого, о чем прежде и не подозревала. С отвращением вспоминала она о жалком существовании женщин и девушек под гнетом парда ³⁹39
  Парда буквально означает «покрывало»; в переносном смысле – женское затворничество.


[Закрыть]. А ведь та же участь постигла бы и ее, если бы судьба не послала ей такого супруга.

Два года назад в доме появился новый человек. Это был чужеземец, которого англичане именовали мистер Суон, а индийцы – Суон-сахиб. Он стал приходить почти ежедневно, занимался с Голукнатом по нескольку часов, потом они беседовали о посторонних предметах.

Однажды Голукнат позвал Радху, представил ей гостя и предложил побыть с ними вместе. Это вошло в обыкновение. Когда занятия подходили к концу, она приходила в кабинет мужа со своим рукоделием.

Многое из того, о чем они беседовали, было ей непонятно, но с каждым днем она понимала все больше и больше. Суон рассказывал о музыке, о театре, о разных странах и народах. Иногда он приносил с собой музыкальные инструменты: то скрипку, то флейту, то гитару. В свою очередь, гость просил Радху петь, или, точнее, нараспев читать стихи, как это принято у бенгальцев, под аккомпанемент вины. Постепенно Суон стал как бы членом их семьи. И однажды женщина с тревогой задала себе вопрос: не опасна ли такая тесная дружба, не угрожает ли она нарушить ее душевный покой и покой ее супруга?

Новый друг тоже был немолод, хотя все-таки лет на десять моложе Голукната. Это был человек горячий, пылкий, увлекающийся. Если речь мужа была плавным течением реки, то у этого походила на водопад, стремительный и кипящий. В его присутствии она испытывала странное волнение, какого никогда не ощущала, слушая Голукната.

Сегодня впервые Радха изменила обыкновению. Она видела Суона, когда тот проходил по галерее, и нарочно ушла к себе, решив не выходить к мужчинам, пока гость не уйдет.

Радха сидела в своей большой красивой комнате, устланной огромным светлым ковром. Окна были прикрыты драпировками из тонкого шелка; двери завешены пологами из ароматной травы кус-кус, защищающей жилища от зноя и насекомых. Специальный водонос – бхишти постоянно следил за тем, чтобы травяные занавески всегда оставались влажными. Сидя на ковре, Радха занималась своим любимым рукодельем – вышивала золотой ниткой сложный узор на ткани.

Вошла Читра, жена младшего брата, Руплала. Маленькая, пухлая, с ног до головы убранная запястьями, браслетами, ожерельями, перстнями, серьгами, она звенела, как цимбалы. Осторожно притворив за собой дверь, Читра таинственно сказала:

– Муж не позволил мне ходить сюда, но я все-таки пришла.

– Зачем же обманывать супруга! – укоризненно заметила Радха, не поднимая глаз от своего рукоделья.

– Не беда! – сказала Читра. – Мужчины на то и созданы, чтобы их обманывать… А ты, Радха, разве не поступаешь так же?

– Нет, – сказала Радха. – У меня в этом нет необходимости.

– Не может быть! – возразила Читра. – Обманывать всегда приходится… Что ты вышиваешь?

– Подушку для господина.

– Вот как! Верно, хочешь ему польстить, чтобы выпросить дорогой подарок?

Радха пожала плечами:

– В этом я тоже не нуждаюсь.

– О, какая ты замечательная! – язвительно сказала Читра. – Может быть, в тебя вселилась душа другой Радхи, подруги Кришны?⁴⁰40
  Кришна – одно из самых популярных божеств индусской мифологии. Радха – его мифическая возлюбленная, символ чистой, преданной любви.


[Закрыть]

Радха подняла голову:

– Что тебе нужно?

Гостья засмеялась:

– Не сердись, Радха! Просто мне скучно. Я хотела поговорить с тобой.

– О чем нам говорить!..

– Все равно о чем, – сказала Читра зевая. – Ты странно живешь, не так, как другие. Расскажи о твоем муже. Разве тебе с ним не скучно?

– Нет, – сказала Радха, снова склонившись над вышивкой. – Ты уже много раз спрашивала об этом.

– А чужеземец? Он красив?.. Должно быть, ты на него заглядываешься?

Радха вспыхнула.

– И тебе не стыдно! – сказала она гневно.

– Стыдно? Почему? Будь я на твоем месте, я бы немного развлеклась.

Радха сказала насмешливо:

– Твой супруг запретил тебе приходить сюда. Верно, он опасается, что я тебя испорчу?

– Пожалуй, что так, – сказала Читра и опять зевнула. – Он простак, как все мужчины… Вижу, ты не хочешь со мной поболтать. Я пойду, Радха.

– Иди с миром! – сказала Радха. – И советую тебе не перечить мужу.

Читра удалилась, звеня побрякушками. Радха отложила рукоделье. «Вот, и эта говорит о чужеземце! – размышляла она. – Да, я решила правильно».

Дверь отворилась; это был Голукнат. Радха встала, поклонилась мужу.

– Почему ты не пришла сегодня? – спросил он, ласково взяв жену за руку.

Радха подняла на него свои темные, глубокие глаза.

– Не хочу мешать вам, – сказала она.

– Твое присутствие никогда не бывает в тягость. Может быть, тебе наскучили наши беседы?

Радха покачала головой:

– Нет… Но я не должна так часто бывать с посторонним мужчиной.

Голукнат нахмурился:

– Мне странно это слышать! Кто внушил тебе такие недостойные мысли?

Радха молчала, опустив голову.

– Я видел Читру. Она была здесь?

– Да, – сказала Радха.

– Теперь понятно, – молвил Голукнат. – Тебе не следует общаться с женщинами оттуда… – Он показал на потолок. – Кроме сплетен, из этого ничего не получится. Ты вольна поступать, как пожелаешь. Я только советую…

– Могу ли я выгнать жену вашего брата, господин?

– Конечно, нет… Однако не нужно прислушиваться к пустой болтовне. Не так ли?

– Так, господин!

– Хорошо. – Голукнат погладил ее узкую руку с тонкими, длинными пальцами. – Если тебе скучно, я прикажу подать паланкин. Сегодня день не жаркий, приятно погулять в садах за городом.

– Мне не скучно, господин… А если позволите, я приду к вам, как всегда.

– Разумеется, Радха. Ты знаешь: большей радости для меня нет.

Он ушел. Женщина долго сидела неподвижно, занятая своими мыслями… «И все-таки решение мое правильно!» – сказала она себе.