Текст книги "Индийский мечтатель"

Автор книги: Евгений Штейнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

IX
Тучи сгущаются

Четыре месяца простояло заколоченным здание на улице Домтолла. Все хлопоты Лебедева оставались тщетными. Английский закон строго охранял права заимодавцев, как бы ни были возмутительны условия займа. Несостоятельному должнику нечего было рассчитывать на льготу или снисхождение.

Выкупить у Джекобса долговое обязательство Лебедев не смог. Голукнат Дас рассчитывал получить от братьев деньги за принадлежавшую ему часть имения, которую он им уступил, но те откладывали уплату.

– Пришлось внести огромный налог в английскую казну, – объясняли они.

Казалось, только чудо могло спасти театр. И оно совершилось, это чудо, хотя, в сущности в нем не было ничего чудесного.

Однажды к Лебедеву приехал Голукнат в сопровождении того молодого индуса, с которым Герасим Степанович познакомился года два назад. Рам Мохан Рой заметно возмужал, стал менее застенчив. Он жил в последнее время в Бенаресе, но и туда уже проникли вести о новом калькуттском театре. Одни выражали восхищение, другие порицали. Молодому человеку хотелось увидеть собственными глазами, как осуществился замысел, о котором он узнал одним из первых. Только эта цель и заставила его прервать научные занятия и отправиться в Калькутту. Каково же было разочарование юноши, когда он узнал, что театра больше нет!

– К сожалению, не имею возможности показать вам представление, – с грустной улыбкой сказал Лебедев. – Владелец объявлен банкротом, театр заперт и опечатан…

– Разве я не предлагал вам обратиться к моему отцу? – спросил мягко Рам Мохан Рой.

– Не могу обращаться к незнакомому мне человеку за деньгами. Это похоже на попрошайничество, – вздохнул Лебедев.

– Мне следовало позаботиться самому об этом! – воскликнул молодой человек. – Надеюсь, еще не поздно?

Герасиму Степановичу ничего не оставалось, как принять с благодарностью великодушное предложение.

Прошла неделя, и Рам Мохан Рой снова посетил Лебедева. За это время он побывал в Бордване, где жил его отец, а также поговорил со своим другом, принцем Дварки Нат Тагором.

– Вот та сумма, которая, по словам Шри Голукнат Даса, необходима для возрождения вашего театра, – говорил Рам Мохан Рой, отсчитывая серебряные рупии и золотые мохуры.

Герасим Степанович подписал обязательство возвратить долг в течение одного года – сразу или в рассрочку – без всякой уплаты процентов. Он стал горячо благодарить юношу.

– Это наш долг, – сказал тот. – Если иностранец помогает индийскому просвещению, то не обязаны ли индийцы оказать ему помощь?

Герасим Степанович внес деньги судебному приставу и получил обратно свое долговое обязательство. В тот же день печать с двери театра была снята.

На другое утро Лебедеву принесли письмо от Джона Хайда. Узнав о возобновлении спектаклей, судья решил организовать среди калькуттских жителей подписку на второй спектакль.

Любезность судьи показалась Герасиму Степановичу счастливым предзнаменованием.

«Теперь все пойдет как по маслу! – рассуждал он. – Дадим одно представление по подписке, другое – специально для индийских зрителей. Ведь простые индийцы не ходят в театр вместе с европейцами… Потом на очереди другая комедия: «Любовь – лучший лекарь», а там… Хорошо бы поставить оперный спектакль… написать самому музыку, нанять певцов, певиц, танцовщиц…»

Проекты, один заманчивее другого, рождались в его голове.

Теперь, пожалуй, Герасим Степанович может позволить себе роскошь обзавестись собственным художником. Декорации действительно были не блестящими. Для первого спектакля он вместе с одним из актеров, исполнявшим обычно обязанности живописца, сам мастерил их, но выполнено это было далеко не так искусно, как хотелось. Для будущих же постановок понадобится нечто более сложное и монументальное. Да и зрительный зал надо расширить пристройкой…

«А этот Баттл, должно быть, в самом деле искусный художник, – думал Герасим Степанович. – Не взяли бы в театр Ост-Индской компании обыкновенного мазилку! И, кажется, человек порядочный, скромный, любит свое дело… Да и жаль его. Видно, круто приходится бедняге…»

Баттл не замедлил явиться по первому зову.

– Просьбу вашу я готов выполнить, – сказал приветливо Лебедев, – однако определенного жалованья предложить не могу: ведь я сам не знаю, как пойдет дело. Если хотите, возьму вас в компанию. За художественные работы предоставлю вам третью часть дохода. Кажется, так будет справедливо.

Разумеется, живописец с радостью принял предложение. Получив двести рупий в виде аванса, он заявил, что с завтрашнего дня принимается за работу. Только ему необходим подручный: кто-то должен покупать и растирать краски, готовить холсты, помогать при изготовлении деревянных деталей. Герасим Степанович вспомнил о Джоне Уэлше: в последнее время тот снова очутился на мели. С актерами все обстояло благополучно. Все были в сборе, за исключением двоих, не пожелавших дожидаться. Но оба играли маленькие роли, и заменить их было нетрудно. В самом деле, все шло как по маслу!

* * *

Извещение, полученное из суда, не доставило мистеру Джи-Джи большого удовольствия. Приобретая у братьев Дас долговое обязательство Герасима Лебедева, он вовсе не жаждал получить следуемую сумму. Напротив, Джекобс был уверен в том, что Лебедев не сможет уплатить долга и будет вынужден продать театр ему, Джекобсу. Других претендентов пока не было.

Для чего, собственно говоря, понадобился ему лебедевский театр? Он и сам не мог бы это точно объяснить. Конечно, прельщала его не прибыль; он не верил, что эта глупая затея может долго занимать публику. И, уж конечно, можно найти куда более выгодное приложение для его капитала. Плантация индиго или – еще лучше – опиум!.. Энтони Ламберт озолотился на вывозе опиума в Китай… А Джекобсу, при его связях с властями, ничего не стоит получить любой выгодный откуп или контракт.

И все-таки этот проклятый театр манил его! Тут было нечто похожее на то чувство, которым одержим разбогатевший выскочка, стремящийся «облагородить» свое имя покупкой баронского или графского герба.

Калькуттский Вокс-холл приносил огромные барыши, но это был низкопробный кабак, а лебедевский театр – совсем иное. Как ни был груб и невежествен Джозеф Джекобс, все же он понимал разницу между балаганом и настоящим театром.

В Лондоне владельцы серьезных театральных предприятий окружены уважением и почетом. Взять хотя бы мистера Шеридана ⁶⁵65
  Шеридан Ричард Бринсли (1751–1816) – знаменитый английский драматург, театральный предприниматель и политический деятель.


[Закрыть]. Ведь он тоже был владельцем театра, а потом его избрали в члены парламента…

У мистера Джи-Джи было богатое прошлое… Попав в тюрьму в возрасте двадцати лет за кражи и мошенничества, он прельстился ремеслом шпиона, сулившим немалые выгоды и преимущества. Раскрыв ряд воровских притонов, он был выпущен на свободу до срока. Однако Джо Филиппсу (это была его тогдашняя и, кажется, настоящая фамилия) пришлось спешно скрыться из Лондона, чтобы избежать жестокой расправы, которой воровской мир во все времена карал изменников. Он завербовался во флот, плавал на разных кораблях и на фрегате «Топэйз» встретился с молодым ирландцем Патриком Деффи.

Подобно многим увлекающимся и наивным молодым людям, Патрик был склонен приписывать людям те качества, которые хотел в них видеть. Джо Филиппс представлялся ему грубоватым морским волком, у которого под угрюмой внешностью таится добрая и благородная душа. Он откровенно рассказал новому приятелю о себе…

Джо Филиппс не замедлил довести до сведения начальства, что среди матросов находится беглый ирландский заговорщик. Филиппсу поручили следить за ним.

Во время плаванья эскадры среди экипажа началось брожение. Матросы были возмущены жестоким обращением командиров, плохим питанием. Особенно тяжело приходилось команде фрегата «Топэйз», командир которого бессовестно присваивал большую часть денег, полагавшихся на питание матросов.

Несколько горячих голов стали замышлять бунт. Джо Филиппс был самым рьяным и отчаянным среди зачинщиков. Он требовал выбросить за борт всех офицеров до одного, захватить судно и уплыть на нем в Америку, с которой тогда Великобритания находилась в состоянии войны.

По его доносу были схвачены человек десять матросов и среди них Патрик Деффи. Нескольких повесили.

Патрик Деффи по молодости лет отделался пятью годами тюрьмы. Предательство не осталось тайной, опять Филиппсу пришлось скрыться. Ему помогли списаться с корабля, а вскоре совсем уволили из военного флота. В течение трех лет он плавал на коммерческих судах Ост-Индской компании боцманом, приняв фамилию Уилльямс. Наконец ему удалось обосноваться в Калькутте. Здесь тоже не обошлось без помощи полиции, с которой мистер Джи-Джи, именовавшийся уже Джекобсом, продолжал поддерживать постоянную связь.

Впрочем, все это нисколько не мешало ему стать одним из уважаемых членов калькуттского общества. Он был ничем не хуже других «набобов», как называли иронически авантюристов, награбивших в Индии богатства, а затем, по возвращении на родину, покупавших доходные должности и депутатские места в парламенте.

Именно такая блестящая будущность и грезилась мистеру Джи-Джи. Еще несколько лет он поживет в Индии – и затем в Лондон! С туго набитым бумажником и громкой славой основателя нового индийского театра!

А тут еще судьба послала ему Кавери. Видя, какой восторг ее танцы вызывали у публики, Джо довольно потирал руки.

Он повезет ее по индийским княжеским дворам: к наввабу – визиру Ауда, к радже Непала, низаму Хайдерабадскому и магарадже Ранджит-Сингу – повелителю Пенджаба… Золото потечет в его карманы! А потом… Он думал продать Кавери в гарем какого-нибудь принца, но в последнее время изменил это намерение. Девушка нравилась ему самому… Почему бы не оставить ее у себя? А если привезти такую экзотическую красавицу в Англию – он сразу станет предметом всеобщего внимания в лондонском большом свете…

Вот какие мечты обуревали джентльмена с тремя фамилиями и одной полицейской кличкой! Неожиданное извещение суда об уплате долга вместо удовольствия принесло полное разочарование.

Отложив в сторону пакет, полученный из суда, Джекобс погрузился в размышления…

Дверь приоткрылась, показалась голова старухи.

– Можешь войти! – разрешил Джекобс. – Что нового? – спросил он.

С некоторых пор дайя за умеренную плату сообщала Джекобсу о Кавери.

От нее Джекобс знал о встречах девушки с ее братом и о том, что Кавери с давних пор любит мистера Суона, но хранит свое чувство в строгой тайне. Теперь же старуха узнала нечто более серьезное: Кавери решила покинуть Вокс-холл и уйти к Суон-сахибу.

– Ты говоришь правду? – Джекобс вскочил.

Старуха стала клясться.

– Значит, она решила бежать?

– Да, сахиб!

– Когда?

– Скоро этот театр опять откроется. Кавери поедет на представление и больше не вернется…

– Иди! – приказал Джи-Джи, бросив старухе серебряную рупию. – Но если ты что-нибудь скрыла, ведьма!..

С этого дня я запрещаю выпускать ее из дома. Поняла? Ступай прочь!

Старуха поспешно вышла.

Да, этот мистер Суон становится все более опасным…

* * *

В секретных ящиках полицейского управления имелись сведения о связи Лебедева с государственным преступником Патриком Деффи, которому удалось бесследно скрыться, к величайшему конфузу капитана Ллойда. Однако убедительных доказательств все еще не было. Правда, за последнее время досье Лебедева пополнилось показаниями Фаррингтона, сообщившего, что Герасим Лебедев во время пребывания в Майсуре оказал помощь Типу-султану в переговорах с французами. Но и эти показания не были достаточно достоверными для того, чтобы предать Лебедева суду.

Фаррингтон рассказывал со слов Поля Бенфильда и притом весьма путано… На запрос, посланный в Мадрас, пришел отрицательный ответ. Мадрасская полиция ничего не знала; видимо, это была частная информация Бенфильда, который покинул Индию.

Поэтому упрятать за решетку ненавистного Суона было не так уж просто. Как-никак, Лебедев был подданным союзной державы и находился под покровительством русского посла.

Однако мистер Джи-Джи был удачлив. На помощь ему пришли события, которых он не мог ожидать.

В начале марта произошел бунт крестьян на земле, принадлежавшей братьям Дас. Земиндары обратились за помощью к генерал-губернатору. Тот приказал немедленно отправить отряд для подавления бунта и наказать бунтовщиков. Узнав об опустошениях, произведенных в их владениях, земиндары пришли к начальнику полиции.

– Ваши солдаты разорили нас! – жаловался Рагхунат. – Они сожгли все запасы риса и все имущество, которое мы могли бы взыскать с райотов в счет недоимки. Я просил вас о помощи, но разве это называется помощью?

Капитан Ллойд с пренебрежением отверг эти претензии.

– Его превосходительство генерал-губернатор приказал восстановить спокойствие и сурово наказать его нарушителей. Приказ выполнен точно, в соответствии со славными традициями британской армии. Возможно, что кому-нибудь это не нравится, – добавил Ллойд, окинув братьев испытующим взглядом, – тем не менее…

Рагхунат и Руплал не дали начальнику окончить. Лица их озарились широкими улыбками; они заговорили наперебой: о, нисколько! Они всегда восхищались британской армией!.. Разве она не защищает благородные и почтенные индийские семейства от неистовства черни? Конечно, райоты сами виновны во всем.

– Просто непонятно, что с ними приключилось! – воскликнул Руплал Дас. – Всегда они были такими покорными и тихими. Здесь чье-то злое влияние!..

– Ага! – обрадовался капитан Ллойд. – Кого вы имеете в виду?

Рагхунат бросил на младшего брата негодующий взгляд. Теперь этот инглис не отстанет. Не хватает еще оказаться замешанным в подобное дело!

– Это только предположение… – Рагхунат пытался выпутаться.

– Э, нет, – строго сказал англичанин, – извольте говорить! Кого вы подозреваете в подстрекательстве? У вас в имении, кажется, жили посторонние люди, не так ли?

– О нет! – Руплал был насмерть перепуган. – Если вы имеете в виду русского музыканта, то он… гостил не у нас, а у нашего третьего брата…

Рагхунат вздохнул. Отвертеться не удастся! Но его тревожила не столько опасность, угрожавшая Голукнату, сколько неприятные последствия этой истории для их фирмы.

– Да, господа, этот человек прожил у вас в усадьбе очень долго и принимал посетителей, среди которых был важный государственный преступник…

Руплал изменился в лице, ноги у него подкосились.

«Ничего не поделаешь», – подумал старший брат и вынул из-за пояса кошелек.

– Кажется, я должен капитану-сахибу триста рупий?

– Разве? – Ллойд был удивлен. – По-моему, пятьсот..

– Совершенно верно! – Рагхунат любезно улыбался. – Мы можем быть уверены, что нас не впутают в это дело?

– Разумеется! – Капитан подобрел. – Вы здесь ни при чем… Однако русского подстрекателя нужно изобличить, и вы должны будете нам в этом помочь.

– О, слоновья голова! – ворчал Рагхунат, когда они шли к выходу по длинному коридору. – Твоя глупая болтливость обошлась нам в пятьсот рупий.

Но болтливость Руплала обошлась другим людям гораздо дороже.

X
Расправа

Пятеро райотов были брошены в подземелье. На вопросы капитана Ллойда каждый из них отвечал одно и то же: бунтовать не собирались, платить земиндару было нечем; управляющий Амир Ходжа обидел их; белых сахибов они не знают, никто не подстрекал их к восстанию… Собственно говоря, только двое из них – Буксу и Нанда – могли бы дать сведения о «белых сахибах», которые больше всего интересовали капитана Ллойда, остальные действительно их в глаза не видали; но оба брата упорно молчали, мужественно снося побои и голод.

Однажды охранять арестантов был назначен Канаи, тот самый, в одежде которого ушел из тюрьмы Патрик Деффи.

Конечно, он тотчас же опознал Нанда и поспешил донести по начальству. Канаи рассказал, что еще прежде замечал, что Нанда перешептывался с Банкимом, а однажды передал тому какой-то пакет.

«Ага! – сообразил капитан Ллойд. – Кажется, теперь удастся установить участие Лебедева в побеге Деффи. Кто же иной мог подкупить стражей?»

Увидев Канаи, Нанда понял, что положение его безнадежно. Тогда сипай решил не отвечать на вопросы. Он понял, что пришел конец.

Пять райотов предстали перед военным судом. Разбирательство было недолгим. Никто из обвиняемых не имел возможности что-либо объяснить равнодушным офицерам, заседавшим за судейским столом, никто не понял ни речи обвинителя, ни вынесенного приговора. Осужденных повезли на Бурра-базар и привязали к позорным столбам. Палач отвесил четырем из них по десяти плетей, а Нанде, преступление которого было более тяжелым, – тридцать ударов. Потом всех пятерых повели к помосту, на котором возвышались виселицы, и надели на шеи петли из толстой джутовой веревки…

Казнь совершилась публично, но народа на площади было сравнительно немного; индийцы не любили подобных зрелищ.

…Сону шел по Бурра-базару… Виселицы все еще стояли. Юноша подошел поближе. У помоста под виселицей дощечки с надписями по-английски и на бенгали гласили, что люди казнены за бунт и отказ от уплаты податей. Вдруг юноше показалось, что в одном из райотов он узнал Буксу, того самого Буксу… За что?

Как всякий индус, Сону относился к смерти спокойно. К тому же он был слишком молод, чтобы размышлять о ней. Не пугал его и вид мертвецов – немало трупов повидал он на своем веку… Одних убил голод, других – чума и холера; приходилось ему видеть тела укушенных коброй, растерзанных тиграми. Но это зрелище произвело на Сону гораздо более сильное впечатление, чем все виденное прежде…

О Буксу, честный труженик, мирный и добрый человек! Сону знал его, видел его жену и детей, помогал ему молотить скудную жатву. Никого не обидел Буксу, никому не сделал зла…

Сону хотелось поговорить с учителем, рассказать ему то, что пришлось видеть на Бурра-базаре. Но, вернувшись домой, он застал Лебедева настолько поглощенным мыслями о предстоящем вечере, что у него не хватило духа для такой беседы…

Говорят, что перед бедой человека осеняют тревожные предчувствия.

У Лебедева не было ничего подобного; он находился в том счастливо-возбужденном состоянии, которое всегда появляется у художников, ученых, поэтов перед тем, как плод их творчества отдается на людской суд.

Сегодня должно было состояться второе представление… почти через четыре месяца после первого.

На этот раз пьеса шла вся, целиком. Герасим Степанович задумал показать ее на разных языках: первое действие на бенгали, второе, состоявшее из трех картин, – поочередно на хинди и бенгали, и третье – снова на бенгали. К спектаклю было составлено английское либретто, изящно отпечатанное, в котором для зрителей, не понимавших индийских языков, подробно излагалось содержание каждой сцены.

Подписка, организованная судьей Хайдом, была успешной: все места были раскуплены. Лебедев уже объявил подписку на третий спектакль, только для индийской публики. Отпечатанное в типографии – по-английски и на бенгали – объявление гласило:

«Мистер Лебедев имеет намерение с величайшим уважением пригласить только азиатских жителей Калькутты и ее окрестностей на представление его пьесы, написанной на языках бенгали и хиндустани ⁶⁶66
  Хиндустани – широко распространенный по всей Индии смешанный язык. Он имеет две ветви: одна, с санскритскими корнями, пользующаяся санскритским алфавитом «деванагари», носит название «хинди»; другая, построенная на арабской письменности, называется «урду». В данном случае речь идет о хинди.


[Закрыть]. Для оживления действия в представление будут введены некоторые избранные бенгальские песни, исполняемые в сопровождении местных и европейских инструментов. Поскольку м-р Лебедев расширил спектакль до трех действий и затратил много трудов для обучения актеров и актрис исполнению ролей, он осмеливается питать надежду, что каждый из слушателей получит надлежащее удовольствие.

М-р Лебедев принимает подписку на билеты с таким расчетом, что весь зал театра будет в полном распоряжении азиатских подписчиков.

Соответствующее извещение о времени спектакля появится своевременно».

Одно только огорчало Герасима Степановича: декорации так и не были приготовлены. Баттл ссылался на отсутствие хороших красок, на болезнь жены, еще на какие-то «чрезвычайные обстоятельства». Сону же рассказывал, что художник вместе со своим подручным Уэлшем просто-напросто бездельничает, занимается не столько живописью, сколько неумеренными возлияниями. Так или иначе, пришлось снова играть в прежних декорациях. Лебедев решил после второго спектакля серьезно объясниться со своим «компаньоном».

* * *

Наступил долгожданный вечер 21 марта…

Так же как четыре месяца назад, вся улица Домтолла была запружена огромной толпой, и опять прохожие и зеваки с любопытством глазели на сахибов, съезжавшихся к театру в каретах, колясках и паланкинах.

Спектакль имел еще больший успех, чем первое представление; артисты исполняли роли более уверенно. Счастливый и сияющий стоял Герасим Степанович у выхода, принимая похвалы и поздравления. Ему было особенно приятно, когда Рам Мохан Рой, специально задержавшийся в Калькутте, чтобы посмотреть спектакль, сказал:

– Теперь я убедился в том, что вы достигли полного успеха. Признаюсь, я сомневался, но оказался неправ. Завтра я навещу вас, чтобы поговорить о дальнейшей судьбе вашего театра.

– Буду ждать вас обоих, мои друзья, и охотно поделюсь своими мыслями и планами, – говорил Герасим Степанович, провожая его вместе с Голукнат Дасом.

Он с некоторой тревогой заметил, что Голукнат осунулся и похудел. В последнее время он редко выходил и меньше сидел над книгами. Очевидно, какой-то злой недуг подтачивал его.

Радха тоже была в своей ложе, но сегодня Герасиму Степановичу не удалось ее повидать. Она покинула театр раньше других, чтобы уйти незамеченной. А ложа, отведенная для Кавери, пустовала. «Странно! – подумал Лебедев. – Ведь было условлено, что сегодня она навсегда покинет Вокс-холл и расстанется с негодяем Джекобсом… Что же помешало ей?»

Джекобс приказал держать девушку под замком. Кавери была в отчаянии. Неужели хозяин узнал о ее тайных намерениях!

– О нет! – успокоила ее старуха. – Если бы он узнал, то несдобровать ни тебе, ни мне. Просто он ревнует тебя к Суон-сахибу и не хочет, чтобы ты посещала его театр.

– Что же делать? – плакала девушка. – Неужели все пропало?

– Успокойся, дочка, ничего не пропало! Завтра отправлюсь к твоему брату и посоветуюсь с ним.

– Да, да, непременно пойди! – с волнением говорила Кавери. – Вот тебе за твои заботы!..

Девушка вынула из шкатулки две золотые монеты и протянула их старухе. Та с жадностью спрятала монеты за пазуху.

На другой день дайя прибежала в спальню Кавери с плачем и причитаниями. Она побывала в бунгало Суон-сахиба, но не нашла ни Сону, ни самого хозяина. От слуги Чанда она узнала, что английский сержант в сопровождении трех сипаев с ружьями увел обоих.

* * *

Известие об аресте Лебедева словно громом поразило Голукнат Даса и Рам Мохан Роя. Оба находились в совершенном недоумении: в чем могут обвинить этого человека? Зная его безупречную честность, они не допускали и мысли о каком-либо преступлении. Повидимому, произошло ужасное недоразумение. Должно быть, кто-нибудь оклеветал его. Последнее предположение казалось тем более вероятным, что Чанд доверчиво рассказал Голукнату уже, казалось, давно забытую историю своей роковой встречи с владельцем Вокс-холла.

Да, похоже на то, что этот арест – дело рук Джекобса. Повидимому, он встревожен успехом лебедевского театра и старается избавиться от конкурента… Так решил Голукнат Дас. Но Суон-сахиб ни в чем не виновен, рано или поздно все разъяснится.

Голукнат должен сделать все, чтобы помочь другу.

Происшествие это обеспокоило и братьев Голукната. Лебедева они лично не знали и симпатий к нему не питали, но, к сожалению, его дружба с Голукнатом была известна всем, а главное, капитану Ллойду! Тогда удалось уладить дело за пятьсот рупий – теперь оно может грозить полным разорением.

Финансовые дела братьев Дас изрядно пошатнулись.

Огромную сумму налога пришлось внести в казну. Имение приносит одни убытки. А теперь еще предстоит выплатить Голукнату стоимость его доли! Он согласился немного подождать, но и новый срок уже на исходе… Ох, этот Голукнат, от него одни только неприятности!..

И вдруг Рагхуната осенила блестящая мысль…

Час спустя он сидел в кабинете капитана Ллойда.

– Узнав о том, что русский музыкант заключен в тюрьму, – говорил он Ллойду, – я счел своим долгом принести извинение в том, что наша усадьба служила приютом этому преступнику. Ни я, ни Руплал Дас в этом невиновны, однако третий наш брат…

– Не беспокойтесь, бабу, – милостиво прервал его капитан, – вам ничто не угрожает!

– Благодарю, сахиб!.. Однако третий наш брат, Голукнат Дас, действительно виновен в том, что укрывал этого человека, а быть может, и помогал ему также другими способами. Ему-то бунт райотов не принес ущерба: ведь он продал нам свою часть имения. Не кажется вам это странным?

Ллойд с недоумением посмотрел на собеседника:

– Зачем вы мне это говорите? Ведь я обещал, что никто из братьев Дас не пострадает. Обещание свое я сдержу!

– Нет пределов нашей благодарности, сахиб… Но, будучи преданными слугами британского раджа, мы глубоко огорчены поведением одного из членов нашей семьи. Ни я, ни младший брат и компаньон мой – Руплал не имеем намерения брать его под защиту. Пусть свершится правосудие!

Ллойд продолжал пристально смотреть на Рагхуната, стараясь разгадать, что кроется за этими лицемерными тирадами.

– Пусть благородный сахиб великодушно извинит меня за то, что я не уплатил мой долг сполна, – продолжал Рагхунат. – Вот причитающийся с меня остаток…

– Можете быть спокойны, бабу…

* * *

Голукнат Дас был вызван в полицию. Он отправился туда совершенно спокойно, скорее с радостью: представлялся удобный случай похлопотать за друга. Жаль только, что в этот день он чувствовал себя совсем худо. Было трудно дышать… и эта мучительная боль в груди!

К его великому удивлению, вместо того чтобы спрашивать о Лебедеве, ему самому были предъявлены обвинения: сообщничество с заговорщиками, подстрекательство райотов к бунту. Голукнат не верил ушам своим.

– Обвинения эти ложны от начала до конца, – сказал он, с трудом произнося слова; от волнения дышать становилось еще труднее. – Всем известно, что я никогда не занимался политическими делами… Да и как мог я подстрекать к бунту крестьян, если земли, которые они арендуют, принадлежат моей семье!

– Однако незадолго до известных событий вы почему-то отказались от принадлежавшей вам части этих земель и продали ее братьям, – язвительно заметил капитан. – Уж не потому ли, что заранее предвидели бунт и не хотели терпеть убытки?

– Как вам не стыдно предполагать такое… такую подлость! – воскликнул Голукнат задыхаясь.

– Осторожно, бабу! – заорал англичанин. – Много себе позволяете!.. Здесь вы не брахман и не пандит, а такой же подданный, как другие туземцы. И если я приду к убеждению, что вы виновны, то немедленно посажу вас под замок!

Голукнат дышал прерывисто и трудно, как рыба, вынутая из воды. Только бы прекратилась эта боль! Хоть на время… на несколько минут!..

Боль действительно чуть стихла, и старик сказал тихо:

– Я думал, что времена Уоррена Хастингса миновали. Оказывается, это не так!

– Не болтайте вздор! – грубо оборвал его Ллойд. – Известно ли вам, что после долгого разбирательства процесс мистера Хастингса окончился его полным оправданием? Уоррен Хастингс – один из выдающихся деятелей нашей истории, и нечего каждому грязному индусу порочить его славное имя!

– Можете делать со мной все, что вам угодно!.. – сказал Голукнат с достоинством. – Повторяю: обвинение ваше ложно. Что касается мистера Лебедева, то считаю его честнейшим человеком и очень горжусь дружбой с ним.

– О да, – сказал Ллойд язвительно, – дружба у вас действительно очень тесная! Говорят, вы даже согласились уступить ему жену?

Голукнат Дас медленно поднялся с места. Он стоял выпрямившись, величественный и страшный в своем справедливом гневе. Капитан Ллойд понял, что хватил через край.

– Не обижайтесь! – пробормотал он. – Это просто шутка.

Голукнат поднял руку, как бы занеся ее над ничтожным человеком, и вдруг пошатнулся. Он схватился за спинку кресла, ища опоры, и вместе с ним рухнул на пол.

* * *

Рагхунат и Руплал, сопровождаемые многочисленной свитой, отправились в полицию за телом умершего брата.

Капитан Ллойд встретил их смущенно, бормоча извинения и оправдания…

– Не огорчайтесь, сахиб! – Рагхунат поклонился. – Мы скорбим о потере брата, но никого не виним. Он был тяжко болен, смерть давно уже подстерегала его.

…Следуя пешком за крытыми носилками, братья углубились в деловые расчеты.

– Итак, – сказал младший, – как ни жаль его, однако хорошо, что не придется выплачивать выкуп за имение.

– А Радха?

– Да ведь у нее нет детей. Разве бездетная вдова имеет право на наследство?

– Да, но брат оставил письменную просьбу о выделении ей доли…

– Мы не обязаны ее выполнять.

– Глупец! – буркнул Рагхунат. – Об этом знают многие. О нашей достопочтенной семье не должно ходить никаких сплетен.

– Значит, придется уплатить, – сказал покорно Руплал.

– Конечно! Впрочем, может быть, и не придется…

– Не понимаю.

– Она так скорбит, эта бедная Радха! Мне кажется, ей нестерпимо будет остаться без супруга и, по священному обычаю, она пожелает последовать за ним…

– Сатти?..

Рагхунат печально развел руками. Младший брат поглядел на него с нескрываемым восхищением.