Текст книги "Индийский мечтатель"

Автор книги: Евгений Штейнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Вчера прибыл, – улыбается капитан. – И как раз во-время. Ловкую штуку вы здесь придумали, мистер Суон!

– Понравилось?

– Честное слово, никогда не думал, что черномазые годятся для этого!

– Они еще для многого годятся! – весело отвечает Лебедев.

– Пожалуй, что так, – соглашается Фостер. – Заглянете ко мне, мистер Суон?

– С удовольствием, капитан… Попрежнему «Принцесса Шарлотта»?

– Разумеется. Мы со старушкой живем душа в душу.

Подошел английский офицер.

– Его превосходительство сэр Джон Шор приглашает вас, – сообщил он.

Дружески пожав руку моряку, Герасим Степанович последовал за офицером в ложу генерал-губернатора.

– Мистер Лебедев, – важно начал сэр Джон проникновенным тоном, каким всегда высказывал самые общеизвестные мысли, – опыт ваш оказался удачным и заслуживает похвалы. При случае сообщу о нем вашему покровителю, графу Воронцову.

При выходе из ложи Лебедев наткнулся на градоначальника Александра Кида, который, в свою очередь, счел своим долгом повторить то, что только что услышал из уст своего высшего начальства.

Герасим Степанович не мог отказать себе в удовольствии напомнить этому джентльмену о том, что еще недавно тот отзывался о новом театре, как о фантазии Дон Кихота.

– Да что вы! – пожал плечами Кид. – Не припоминаю…

– А как насчет помещения, полковник? – усмехнулся Лебедев. – Разве вы не отказали мне?

– Для вашей же пользы, – невозмутимо ответил градоначальник. – Зато вы выстроили новое, и совсем недурное.

Железную логику калькуттского градоправителя решительно невозможно было опровергнуть.

Голукнат Дас ждал своего друга во дворе театра, где стояли наготове два паланкина: для него и для Радхи.

– Поздравляю! – сказал он взволнованно.

– А я поздравляю вас, – ответил Лебедев. – Половина лавров по справедливости принадлежит вам… Завтра утром побеседуем подробно.

Голукнат уселся в паланкин. Из театра вышла Радха, сопровождаемая служанками. Увидев Лебедева, она остановилась и молча посмотрела ему в глаза. Он низко поклонился. Радха ответила.

Оба паланкина заколыхались над головами носильщиков.

Лебедев постоял еще несколько минут, глядя им вслед. Обернувшись, он встретился взглядом с Кавери, которая стояла в отдалении, наблюдая за ним.

– Здравствуй, девочка! – Герасим Степанович направился к ней. – Понравилось тебе представление?

– О да! – воскликнула Кавери. – Я не знаю языка бенгали, но все мне было понятно. Это лучше всего, что я видела прежде.

– Ты прекрасная артистка, Кавери, – сказал Лебедев серьезно. – Мне хочется, чтобы ты работала вместе с нами – со мной и твоим братом. Ты могла бы выступать в пантомимах между действиями. Потом выучишься говорить на бенгали, будешь играть роли…

– Джекобс не отпустит меня.

– Ты не рабыня. Никто не имеет права насильно держать тебя.

Когда они распрощались, Кавери с грустью сказала своей дайе:

– Сону говорил, что сахиб равнодушен ко всем женщинам. Это неверно: он любит эту красавицу, и она его любит…

VII
Первое декабря

На следующее утро Герасим Степанович отправился к Голукнат Дасу. Нужно было обсудить деловые вопросы. Волей-неволей приходилось заниматься этими мало приятными для обоих, но необходимыми вещами.

Лебедев предполагал давать по два представления в неделю. Тем временем он разучит с актерами другую, новую пьесу.

– Не могли бы вы уговорить ваших братьев, – попросил Герасим Степанович, – чтобы они отсрочили уплату по моим долговым обязательствам месяца на два?

– Как? – удивился Голукнат. – Я полагал, что вчерашнее представление принесло значительную выручку.

– Увы, это не так! – вздохнул Герасим Степанович. – Билеты на лучшие места пришлось разослать бесплатно почетным гостям. Да и вообще цены у меня низкие – хочу сделать театр доступным для людей малоимущих… Однако достаточно пяти-шести представлений, чтобы я мог не только разделаться с долгами, но обойтись без посторонней помощи.

Голукнат задумался.

– Значит, вы не можете внести даже часть долга? – спросил он.

– К сожалению! – признался Лебедев. – Дело в том, что мне пришлось выручить близкого друга из серьезной беды. Это обошлось в тысячу рупий. Иначе я поступить не мог.

– Попытаюсь поговорить с братьями, – пообещал Голукнат, – но за успех не ручаюсь…

Выйдя из дома Голукната, Герасим Степанович отправился в гавань. Ему нужно было повидать капитана Фостера.

Моряк принял его с обычным радушием. Они сидели вдвоем в капитанской каюте, закусывая ростбифом и запивая его добрым шотландским элем, запасы которого в корабельном буфете никогда не иссякали.

Фостер опять похвалил представление:

– Я ни черта не понимаю в индийской тарабарщине, но мне приходилось видеть такого рода комедии в Лондоне. Так вот, скажу по совести: у вас не хуже!

Лебедев был польщен этой простодушной похвалой. Он питал симпатию к грубоватому, но доброму моряку. Поболтали о том о сем. Капитан сообщил последние лондонские новости. Война продолжается, конца ей не видно. Торговля падает, многие крупные фирмы пришли к разорению. Налоги растут, народ нищает. В Англии царит сильное недовольство. Волнения в военном флоте. Если так будет продолжаться, пожалуй, вспыхнет революция.

Лебедев счел, что наступил удобный момент – можно заговорить о деле, которое его, главным образом, привело сюда. Собственно говоря, у него были две просьбы: первая несложная, а вот другая…

– Дорогой капитан, – начал он, – я принес письмо.

– Опять к русскому послу?

– Совершенно верно!

– Ну что ж, давайте, теперь такое поручение не представляет опасности. В парламенте и газетах беспрестанно поют хвалебные гимны вашей императрице.

Герасим Степанович протянул Фостеру запечатанный конверт:

– Благодарю вас, капитан. Счел своим долгом сообщить послу об открытии моего театра. Возможно, его это порадует… А теперь разрешите попросить о более серьезной услуге. Один мой приятель подвергся преследованиям здешней полиции. Конечно, его убеждения порядком отличаются от взглядов английских тори… но, право же, это не мешает ему быть порядочным, благородным человеком. Он вынужден скрываться… Вы знаете, я человек искусства, науки, от политики далек, но меня возмущает всякое проявление тирании, и я горячо сочувствую всем, кто от нее страдает.

– Справедливо! Но чем я-то могу помочь?

– Ему нужно поскорей убраться из Калькутты. Если бы вы согласились взять его к себе на судно, то сделали бы доброе дело.

Капитан задумался.

– Понимаю, – сказал он. – Конечно, это рискованно. Если меня уличат в укрывательстве, то по нынешним временам… – Он покачал головой.

– Вы правы, капитан. Если откажете – клянусь, я не буду в обиде.

– Вашему приятелю повезло! В пути у меня скончался матрос от тропической лихорадки. Произошло это еще у берегов Цейлона, но я не успел списать его, и он до сих пор числится в составе команды.

– Отличный вы человек, капитан! – воскликнул Лебедев взволнованно.

– Разумеется, я не стал бы делать это для первого встречного, – сказал моряк, – но ведь это ваш друг, не так ли?

– О да! – подтвердил Герасим Степанович. – К тому же он служил во флоте и может оказаться полезным в плаванье.

Они порешили, что Деффи явится на судно перед самым отплытием, чтобы не привлекать к себе внимания.

Лебедев возвращался в город в самом радужном состоянии духа. Уже две недели скрывался Патрик у одного из приятелей Гопей Подара, в предместье Калькутты, где жили бедняки, промышлявшие рыбным промыслом. Полиция, вероятно, продолжала поиски, но об этом можно было только догадываться: никаких признаков замечено не было. Выдать убежище никто не мог: оно было известно только Герасиму Степановичу, Сону и старому рыбаку.

Двое сипаев, сбежавшие из крепости вместе с Патриком, разошлись в разные стороны. Теперь нужно было как можно скорее отправить Патрика подальше от Бенгалии…

Вернувшись домой, Лебедев тотчас поручил Сону предупредить Патрика. До отплытия судна осталось только три дня.

Сону подал учителю письмо, которое только что принес Чанд.

Голукнат писал, что уже успел побеседовать со старшим братом по поводу уплаты долга. К сожалению, ничего не удалось добиться: оказалось, что долговое обязательство Суон-сахиба уже кем-то выкуплено. Рагхунат объяснил, что ему срочно понадобились наличные деньги и он продал этот документ другому лицу (которого не пожелал назвать) за сумму, несколько меньшую, чем та, которая ему причиталась. Правда, он понес незначительный убыток, зато деньги обернулись быстрее.

Лебедев помрачнел.

– Вот досада! – прошептал он, комкая письмо. – Все шло так удачно – и вдруг!.. Кто же теперь является моим кредитором?.. Быть может, это человек добрый, отзывчивый и я смогу уговорить его отсрочить уплату?.. Нечего огорчаться! – решил он. – Когда-нибудь он непременно явится.

Срок платежа истекал 1 декабря, то-есть через четыре дня. Значит, долго ждать не придется.

* * *

«Принцесса Шарлотта» уходила в море 1 декабря. С Патриком обо всем условились: он придет в город вечером, когда совсем стемнеет, и будет ждать Герасима Степановича в порту, у причала, где стоит корабль капитана Фостера.

В этот день Лебедев встал рано и тотчас же отправился в театр. Он решил дать второе представление не позже чем через две недели и на этот раз показать всю пьесу полностью. Приходилось усиленно репетировать.

Когда по окончании репетиции Герасим Степанович выходил из театра, к нему подошел незнакомый англичанин:

– Извините, сэр! Прошу уделить мне несколько минут…

Это был мужчина средних лет, очень скромно, пожалуй, даже бедно одетый. Длинные вьющиеся волосы, широкополая потертая шляпа, черный плащ, небрежно накинутый на одно плечо, придавали ему вид странствующего артиста или художника. Так оно и оказалось.

Незнакомец представился;

– Джозеф Баттл, живописец.

Он рассказал, что в течение нескольких лет служил в театре Ост-Индской компании, но из-за нищенской платы и дурного обращения управляющего театром Томаса Говарда вынужден был оставить место.

Вот уже около трех месяцев он не имеет службы и пробавляется случайными заработками, весьма непостоянными и скудными…

– Положение печальное! – сказал Баттл, грустно усмехаясь. – Больная жена, четверо детей… Не хотелось бы об этом говорить, однако приходится…

Лебедев мягко сказал:

– Поверьте, мистер Баттл, я рад был бы помочь вам в беде, но. дело в том, видите ли… у меня самого финансовое положение…

– О, мистер Лебедев, – воскликнул художник, прижимая руки к груди, – я не прошу милостыни! Речь идет только о работе. Я побывал на вашем представлении, и, клянусь, оно очаровало меня! Мечтаю работать с вами вместе. Мне кажется, что вам не хватает хорошего декоратора. Испытайте меня! Уверен, что не ударю лицом в грязь.

Лебедев подумал.

– Живописец нам действительно нужен. Планы у меня широкие… Только, к сожалению, пока… – Он показал на свои карманы и улыбнулся.

– Понимаю, – сказал художник. – Это часто бывает вначале. Уверен, что скоро дела у вас пойдут блестяще. Я согласен подождать. Перебьюсь пока как-нибудь.

– Ну что ж, – сказал Герасим Степанович, крепко пожав руку художника, – если так, то очень рад. Приходите завтра, обсудим все подробно.

Дома он отдохнул с часок, а затем уселся за письменный стол.

Работа над новым переводом двигалась довольно быстро. Но, просмотрев несколько страниц, написанных за последние два дня, он задумался…

Это была опять комедия, похожая на предыдущую. «Любовь – лучший лекарь», – так называлась она. Все это не то! Хотелось чего-то более значительного, более глубокого. «Нет, рано еще, – старался он успокоить себя. – Нужно получше овладеть искусством перевода, приучить зрителей к новому театру – тогда можно будет приняться за перевод какой-нибудь русской пьесы». К сожалению, у него не было ни одной из русских пьес… Можно, пожалуй, написать Воронцову или, еще лучше, через русское посольство в Лондоне попросить Дмитревского, пусть перешлет новые комедии из тех, что сейчас идут в Петербурге и в Москве…

В Петербурге и Москве!.. В последнее время он был так поглощен театральными заботами, что не оставалось времени для посторонних мыслей. А теперь вдруг снова нахлынули воспоминания, от которых всегда становилось сладко и больно и слезы туманили глаза…

Ох, как давно не видел он русской земли, русской одежды, русского лица! Засиделся в чужих землях, пора бы восвояси. «Наладить театр, потом передать его самим индийцам. Напечатать грамматический труд… Тогда можно и возвращаться. Не с пустыми руками приеду!» – мелькнула горделивая мысль.

Герасим Степанович посмотрел в окно. Уже совсем стемнело. Должно быть, Патрик уже ждет его.

Патрик действительно ждал в условленном месте. Вечер стоял сухой и, по здешним понятиям, холодный.

Наступила чудесная индийская зима – благодатный сезон для европейцев, которые в прочие времена года изнывали то от нестерпимого зноя, то от столь же нестерпимых ливней.

На беглеце было темное потертое платье и круглая морская шляпа-зюйдвестка, которыми его снабдил Лебедев. Он стоял на пристани, стараясь держаться в темноте. Пришлось ждать довольно долго, и он, по правде сказать, немного волновался, как бы не наткнуться на полицейского. Наконец появился Герасим Степанович. Вместе они поднялись на палубу «Принцессы Шарлотты». Лебедев представил Патрика капитану Фостеру.

– Хорошо, – сказал капитан, окинув его испытующим взглядом. – Вид подходящий… Что умеете делать?

– Многое, – сказал Патрик. – Четыре года прослужил в королевском флоте…

– Покойник, которого вы замените, был старшим марсовым ⁶³63
  Марсовый – матрос первой статьи на судне парусного флота, работающий на марсе (площадка на мачте).


[Закрыть]. Справитесь?

– Надеюсь, – ответил Патрик. – Немного отвык, но буду стараться.

– Ваше имя Джон Брэй. Запомните.

– Есть, сэр!

– До отплытия останетесь здесь, потом я вам укажу ваше место.

Капитан вышел, Лебедев и Патрик остались одни.

– Хватит у вас денег? – спросил Лебедев.

– О да!

– Какие планы на будущее?

– Собирался в Пондишери…

– Пондишери давно в руках англичан.

– Мне уже сказали. Может быть, удастся пробраться на Маскаренские острова или к Типу-султану… А может быть, возвращусь на родину. Там тоже найдется дело.

Герасим Степанович рассказал то, что слышал от капитана о положении в Англии.

– Видите! – сказал Деффи. – У нас дома, видно, тоже предстоят бурные события.

Они посидели молча.

– Вот что, – вспомнил Патрик, – когда я рассказывал вам историю моей жизни, то упоминал о шпионе Джо Филиппсе. Из-за этого негодяя я хлебнул немало горя…

– Как же! Очень хорошо помню.

– Так вот… он здесь… Мы столкнулись с ним в полиции, и он снова предал меня.

– Подлец! – прошептал Герасим Степанович.

– Возможно, что и вам придется встретиться с ним, – предупредил Деффи. – На всякий случай запомните приметы: здоровенный детина с препротивной физиономией и черными жесткими бакенбардами, над правой бровью шрам…

– Запомню, – сказал Лебедев. – Я человек мирный, но такого охотно задушил бы собственными руками.

– Пора, мой друг! – вздохнул Патрик. – Не стоит дожидаться отплытия. Ваше присутствие может показаться подозрительным. Прощайте. Благодарю за все!

Лебедев поднялся.

– Напишите о себе, – попросил он. – Обязательно напишите!

– Постараюсь, – обещал Патрик. – Жаль, что не пришлось повидать ваш театр!

– Может, еще придется!

– Может быть…

Лебедев обнял его и быстро вышел из каюты. У него было такое ощущение, что он никогда больше не увидит этого человека…

* * *

Дома его дожидался Джозеф Джекобс.

– Не знал, что вы любитель ночных прогулок, мистер Суон! – Джекобс был развязен. – Должно быть, свидание с какой-нибудь красоткой? Вы теперь самый модный человек в Калькутте.

– Чем могу служить? – сухо осведомился Лебедев.

– Чего вы торопитесь! Почему бы нам не побеседовать, как добрым друзьям?

– У меня нет времени. Да и вы как будто никогда не являетесь без дела.

– Что ж, мистер Суон, угадали: я пришел по делу.

– Говорите.

– Я был у вас на первом представлении, – начал Джекобс. – Занятная штучка, скажу я вам, хотя, в общем, ерунда… Что за дурацкая выдумка, в самом деле, переряживать англичан в азиатские костюмы!

– Это касается только меня. – Лебедев старался не дать волю гневу. – Те, кому театр не нравится, могут его не посещать.

– Какого чорта вы пыжитесь, мистер Суон! – усмехнулся Джекобс. – Не любите, когда вас гладят против шерсти?

Герасим Степанович взглянул на это наглое лицо, обрамленное густыми бакенбардами, и вдруг отчетливо увидел то, чего прежде не замечал: шрам над правой бровью.

«Боже! – сверкнула мысль. – Да ведь это он и есть!.. Джо Филиппс?.. Ну да, разумеется, это он!.. Джо Филиппс!.. Джо Уилльямс!.. Джо Джекобс!.. Разные фамилии для разных мест, а имя всегда неизменно».

Ему стоило невероятного усилия воли, чтобы сдержать порыв гнева.

– Я вижу, что у вас ко мне нет дела, – сказал Лебедев. – Прощайте!

– Есть дело! – усмехнулся Джи-Джи, продолжая сидеть. – И преинтересное. Я намерен купить ваш театр.

– Что?! – Лебедев побледнел от ярости. – Вы явились, чтобы издеваться надо мной в моем доме?

– Нисколько! – возразил гость, попрежнему улыбаясь. – Предложение вполне серьезное. Все равно прогорите! Не теперь, так через полгода. Дела вести вы не умеете, увлекаетесь глупыми фантазиями. А у меня этот театр станет золотым дном… Успокойтесь, не собираюсь вас выгонять. Напротив, будете получать недурное жалованье.

Лебедев рассмеялся:

– Вы же только что сами порицали мою затею!

– Одно другому не мешает, – объяснил Джи-Джи. – Я нахожу ее чепухой, но если люди платят деньги, почему не воспользоваться? Однако, уверяю вас, скоро публике надоест, и театр будет пустовать.

– Тогда к чему вам приобретать его?

– Не беспокойтесь, я найду ему другое применение…

– Не придется, мистер Джекобс! Театра я ни за что не продам.

– Вы мне отказываете уже второй раз! – Улыбка исчезла с лица Джекобса. – В таком случае, придется вас огорчить. Вы мне должны некоторую сумму. Вынужден просить об уплате долга.

– Что за вздор! – Лебедев широко раскрыл глаза. – Здоровы ли вы, Джекобс?

– Состояние моего здоровья вполне благополучно, – ответил англичанин. – Вы мне должны пять тысяч рупий, срок платежа наступает сегодня. Вот доказательство! Пожалуйста!

Он извлек из кармана своего камзола объемистый бумажник и вынул из него какой-то документ.

У Герасима Степановича потемнело в глазах. Это было его долговое обязательство…

– Узнаете? – спросил Джекобс.

– Да… Но сегодня не смогу уплатить. Дайте мне еще пять дней.

– К сожалению, не имею возможности. Вот если бы вы согласились продать ваше предприятие – тогда другое дело.

– Ни в коем случае! – крикнул Лебедев. – Не видать вам театра, как своих ушей!

– Посмотрим! – Джекобс спрятал документ в бумажник. – Вы у меня еще попляшете, мистер Суон! Я из вас все потроха выколочу!

Он не успел закончить. Сону, который стоял уже несколько минут за спиной Джекобса, схватил его поперек талии, поднял на воздух, потащил на веранду и сбросил за перила.

* * *

На другой день во время репетиции в театр явился судебный пристав с понятыми и, приказав всем покинуть помещение, повесил на дверь огромную печать.

VIII
Чаша терпения

Райоты собрались на деревенской площади, где еженедельно устраивался базар. Сегодня день был не базарный, можно было спокойно обсудить все дела. Дела же были серьезные и невеселые. На прошлой неделе управляющий, мусульманин Амир Ходжа, потребовал арендную плату. Сумма была настолько чудовищной, что райоты даже не возмутились, а только посмеялись.

– Никогда еще мы столько не платили, – говорили они. – И отцы наши не слыхали о подобном, и деды не слыхали!..

Должно быть, Амир Ходжа ошибся; он еще недолго служит у земиндаров.

Мусульманин поклялся, что ошибки нет. Разверстка арендной платы сделана старшим из братьев-земиндаров.

– Значит, земиндары хотят ограбить нас! – гневно сказал Буксу. – Если мы даже отдадим все, что сняли с полей, а в придачу и утварь в хижинах, то и тогда не сможем уплатить то, что с нас требуют.

– Что делать! – вздыхал управляющий, разводя руками. – Вы должны понять, что сами земиндары также платят Джону Компани огромные суммы.

Переговоры не привели ни к чему. Амир Ходжа не соглашался ни сбавить хоть несколько пайсов, ни отсрочить платеж. Крестьяне отказались платить. Управляющий уехал.

Райоты вовсе не хотели затевать ссору с земиндарами.

Они привыкли к своим хозяевам, оказывали им почтение. Как повелось с незапамятных времен, в дни праздников и семейных торжеств они подносили подарки обоим братьям Дас: плоды, овощи, яйца, изделия из бамбука, кожи, слоновой кости. Когда земиндары требовали слишком много ренты, райоты просили уступить и большей частью получали кое-какие льготы.

Но то, что происходило теперь, казалось просто чудовищным.

В январе был снят урожай зимнего риса. Он был очень скудным; в конце лета рисовые поля были затоплены ливнями, затем пронеслось несколько свирепых ураганов. Земиндары знали об этом, и тем не менее они требуют суммы превосходящей плату всех предыдущих лет! И райоты решили отказаться. Выбора у райотов не было.

Может быть, они не пришли бы к такому решению, если бы каждый думал сам по себе. В таких случаях кто-то должен объединить людей и высказать то, что думают все. Такой человек нашелся – это был Буксу. На многое у него теперь открылись глаза. Прежде он был медлителен, теперь стал проворен, из робкого превратился в смельчака, из молчаливого – в говоруна. Причиной же этой перемены, удивительной для всех, кто знал райота Буксу, было то, что с некоторых пор он усвоил две непреложные истины. Первая гласила: если человек хочет избавиться от насилия и грабежа, он должен этого добиваться; избавление не приходит само. Вторая истина заключалась в том, что добиваться этого нужно не поодиночке, а всем вместе.

Недавно у Буксу поселился гость – его старший брат Нанда, который отсутствовал много лет. Мало кто из жителей деревни знал пришельца, только старики помнили его мальчишкой. Нанда служил в сипаях, побывал за это время в Барракпуре, Калькутте, Патне, священном Бенаресе, повидал многих людей. Крестьяне с интересом слушали его рассказы, расспрашивали.

Больше всего дивились они тому, что Нанда ушел с военной службы, где сытно кормят и хорошо платят.

Когда Нанда говорил, что ему надоело тянуть солдатскую лямку, райоты недоверчиво качали головами. От рождения до смерти, изо дня в день они делали одно и то же. Лишь очень немногие бывали дальше соседней деревни, а города не видел никто.

Он, Нанда, родился в этой деревне; с детства обрабатывал землю, сажал рис, ухаживал за посевами, снимал жатву, когда она поспевала. Для этого он был рожден, так ему и надлежало жить.

Но жизнь города и казармы, среди чужих людей была несвойственна ему, оттого она и опротивела. Кроме того, здоровье его ухудшилось от солдатской службы. Вот Нанда и решил вернуться домой.

– Отпустили тебя сахибы? – интересовались слушатели.

Ну разумеется! А как же иначе мог бы он вернуться?

Да, его отпустили: у сахибов сколько угодно охотников помоложе и поздоровее.

– Ты, должно быть, богат, Нанда? – допрашивали любопытные. – Много денег скопил?

Не так уж много. Он не жалел денег на еду и всякие развлечения, которых так много в больших городах. Однако кое-что прикопил… Он хочет выстроить здесь дом, арендовать хорошее поле и взять себе жену, чтобы остаток жизни провести в кругу семьи, как подобает порядочному человеку.

Буксу не очень-то обрадовался приходу Нанды. Он отвык от брата и досадовал, что тот за все время ни разу не помог семье деньгами. Но постепенно он смягчился, а когда Нанда отдал брату свои сбережения, остатки отчужденности исчезли.

Прошло несколько дней после отъезда управляющего. Однажды деревня узнала, что в усадьбу прибыли братья-земиндары Рагхунат и Руплал и с ними целая свита слуг и стражников…

Посовещавшись, райоты решили отправить в земиндарскую усадьбу депутацию, чтобы ходатайствовать о снисхождении.

Были избраны: Буксу, восьмидесятилетний Гаридур и местный падхан – сельский староста. Райоты опасались, чтоб Буксу излишней резкостью не испортил дела, и потому послали с ним людей мирных и осторожных.

Когда они явились в усадьбу, солнце уже стояло высоко в небе. Начинался жаркий весенний день. К ним вышел слуга и велел ждать во дворе. Райоты уселись прямо на земле, под палящими лучами солнца. Хозяева не послали им, как это было принято, ни пальмового сока, ни даже обыкновенной воды. Пришлось просидеть около трех часов, но они терпеливо ждали. Наконец райотов впустили в сад. На балконе появились Рагхунат и Руплал, окруженные челядью.

– Чего вы хотите? – спросил Рагхунат.

– Милости! – ответил падхан.

– Справедливости! – одновременно послышался голос Буксу.

Рагхунат подозрительно покосился на смельчака.

– Справедливость вам будет оказана, – сказал он грозно, – милости же вы недостойны! Нарушаете закон, отказываетесь платить то, что положено. Хотите задаром обрабатывать чужую землю…

– Нет, высокочтимый раджа, – поклонился падхан, награждая Рагхуната не принадлежавшим ему княжеским титулом, – мы не хотим нарушать закон! Но ты требуешь непосильной платы. Урожай, который мы собрали, слишком мал…

– Вздор! – оборвал его Рагхунат. – Английский говернор-сахиб требует с меня тоже во много раз больше, чем я платил прежде. Он не станет слушать мои отговорки и просьбы. Вините сами себя за то, что ленились работать и грехами своими разгневали Павану ⁶⁴64
  Павана – бог ветров.


[Закрыть], который наслал на вас жестокие ураганы… Итак, знайте: если не уплатите, прогоню вас с моей земли и отдам ее другим райотам.

– Милостивый раджа! – взмолился старик Гаридур. – Приди с братом своим к нам в селение. Увидите сами, как мы нищи.

– Что же, вам хочется, чтобы и я стал таким же нищим? – усмехнулся Рагхунат.

– Пойдемте, братья! – не выдержал Буксу. – Какая польза просить о милости человека, у которого в груди сердце тигра!

– Прочь отсюда, пыль! – загремел земиндар и сделал знак слугам.

Те набросились на райотов и, колотя их палками, вытолкали за изгородь.

Рагхунат озабоченно сказал брату:

– Боюсь, что на этот раз они не внесут платы.

– Возьмем силой! – возразил Руплал.

– Ты только и знаешь, что болтать пустые слова! – презрительно усмехнулся старший брат. – Откуда нам взять эту силу? Ведь теперь нам не разрешают держать собственную стражу. Британский радж мало интересуется, какими способами мы собираем подати.

Руплал молчал; он побаивался старшего брата.

Рагхунат погрузился в размышления. Должно быть, какая-то удачная мысль пришла ему в голову, потому что вдруг лицо его прояснилось:

– Без помощи инглисов не обойтись, но они не хотят вмешиваться в наши дела.

– Что же делать?

– Бывают такие положения, когда власти все-таки обязаны вмешаться и помочь земиндару…

– Какое же это положение? – Руплал ничего не мог понять.

– Когда райоты бунтуют.

– Но ведь они не бунтуют, – возразил Руплал.

– Пока еще нет! – загадочно произнес Рагхунат.

Он позвал управляющего и приказал тому немедленно отправиться в деревню со всеми слугами и искать во всех хижинах и дворах припрятанные запасы.

…Амир Ходжа в сопровождении десятка слуг рыскал по хижинам и дворам. Райоты вели себя по-разному: одни падали ниц, обнимали ноги управляющего, умоляя о пощаде; другие стояли, словно окаменев, и безучастно глядели, как растаскивают и топчут их скудные запасы пищи и убогий скарб.

В хижине Буксу грабители в первый раз встретили отпор.

Земиндарский слуга, который посмел войти в женскую половину, считавшуюся неприкосновенной, получил от хозяина такой пинок, что едва не разбил голову о стену. Обомлев от неожиданности, слуги застыли на месте.

– Что вы остановились! – воскликнул Амир Ходжа. – Хватайте этого разбойника, тащите его скорее на суд к земиндару!

Слуги, приободрившись, снова стали наступать. Буксу прорвался к выходу.

– Братья! – закричал он. – Зачем мы позволяем этим разбойникам грабить и оскорблять нас? Гоните их прочь!

На крик стали собираться люди. Они подходили осторожно, нерешительно, но все-таки подходили. Скоро у хижины выросла большая толпа.

– Чего вы собрались? – кричал управляющий. – Я действую по приказу земиндаров! Вы обязаны повиноваться мне.

– Уходи отсюда! – грозно сказал Буксу. – Тебя никто не тронет, но и ты не трогай нас.

– Не слушайте его! – снова обратился управляющий к толпе. – Это бунтовщик, его посадят в тюрьму… Где твои чоукидары, старик? – спросил он у падхана.

Но падхан молчал, а трое сельских стражников – чоукидаров – спрятались в толпе.

К дому подошел Нанда, который возвращался с реки с корзиной наловленной рыбы. В этот момент один из слуг, хозяйничавших в хижине, выскочил наружу и с торжеством протянул управляющему мешочек с монетами.

– Вот что они прячут, эти лицемеры! – закричал Амир Ходжа, размахивая мешочком, в котором звенело серебро.

– Отдай! – наступал на него Нанда. – Это мои деньги!

– Слышали вы, райоты? – насмешливо воскликнул управляющий. – Его деньги, этого бродяги!.. Где же ты их взял? Уж не разбоем ли на дорогах или кражами на калькуттских базарах?

– Я скопил эти деньги на службе британского раджа! – с негодованием крикнул Нанда. – Более двадцати лет тянул я солдатскую лямку, а теперь ты хочешь отобрать мои сбережения, магометанский пес!

Нанда рванулся за мешочком, управляющий отвел руку за спину.

Тут Нанда не стерпел. Бросив на землю корзину с рыбой, он схватил валявшийся среди выброшенной из хижины утвари медный котелок и швырнул его в управляющего. Амир Ходжа пошатнулся и рухнул на землю. Кровь ручьем потекла из раны. Толпа на мгновенье притихла, потом кто-то крикнул:

– Так им и надо, собакам!

Грабители в испуге заметались по двору.

Провожаемая пинками и ударами, земиндарская челядь врассыпную ринулась вон из деревни. Труп Амира Ходжа остался лежать в пыли…

* * *

Когда прибежавшие из деревни слуги сообщили о случившемся, Рагхунат спокойно сказал:

– Жаль человека!.. Впрочем, он был дурным управляющим, и его все равно пришлось бы прогнать… Однако, Руплал, произошло то, о чем я тебе говорил: райоты взбунтовались. Теперь мы можем действовать.

В тот же вечер оба земиндара отплыли в Калькутту на дожидавшемся их здесь судне. Деревня затихла в предчувствии надвигавшейся беды.

На утро четвертого дня прибыл английский отряд под командой лейтенанта. Окружив селение, солдаты стали поджигать хижины. Неслись отчаянные вопли женщин и детей. Мужчины пытались спасать семьи и остатки скарба, уцелевшие от недавнего погрома. Пламя и дым, раздуваемые ветром, метались по деревне, то взлетая ввысь, то пригибаясь к пыльной земле.

Некоторым из райотов удалось вырваться из огненного кольца и убежать в джунгли. Старики, дети, слабые и больные люди погибли в пламени пожара, несколько человек были убиты ружейными выстрелами, а Буксу, Нанда, сельский староста и двое чоукидаров были увезены в Калькутту.