Текст книги "Индийский мечтатель"

Автор книги: Евгений Штейнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

III
Мистер Бенфильд – покровитель искусств

– Господин Лебедев, не так ли?..

Поль Бенфильд полулежал в глубоком плетеном кресле. Его индийская одежда из белого тонкого муслина и сандалии на босых ногах мало гармонировали с рыжеватыми бачками и бледноголубыми глазами чистокровного британца.

Он и не подумал приподняться при появлении посетителя, а только жестом указал ему на соседнее кресло.

Солнце опустилось совсем низко. Двое темнокожих слуг, дергая за веревки, раскачивали «пунка» – подвешенную к потолку деревянную раму, обтянутую бумажной материей. Благодаря этому огромному опахалу изнурительная духота, стоявшая над городом, здесь почти не ощущалась.

– Пришлось принять морскую ванну? – спросил Бенфильд.

Лебедев улыбнулся:

– Да, сегодня утром едва не угодил к акулам на обед…

Оказывается, добраться от здешнего рейда до пристани труднее, чем пересечь два океана.

– Порт чертовски неудобный, – согласился Бенфильд. – Наши предки приобрели этот участок лет полтораста назад… у здешнего индийского раджи ¹1
  Форт св. Георга и возникший рядом с ним порт Мадрас были основаны в 1639–1640 годах.


[Закрыть]. Тогда не приходилось быть разборчивыми, брали, что попадало под руку. Теперь – другое дело… Впрочем, на всем Коромандельском берегу ²2
  Так называется юго-восточное побережье Индии.


[Закрыть] не найдется более удобной гавани… Я распорядился, чтобы вам помогли устроиться. Надеюсь, это сделано?

Лебедев поглядел на него с недоумением:

– Благодарю вас, сэр, все в порядке. Но я… полагал, что обязан любезным приемом градоначальнику.

– Вы обязаны мне, – поправил англичанин сухо. – Однако я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Спрашивайте.

Лебедев начинал ощущать смутную неприязнь к этому холодному, самоуверенному господину.

– Что побудило вас покинуть родину на столь долгий срок?

– Страсть к путешествиям. Хотелось повидать мир.

– Только это?

Лебедев пристально поглядел на собеседника:

– Были еще личные причины, но о них я говорить не намерен.

– Не буду настаивать. Тогда расскажите о ваших странствиях по Европе.

Путешественник слегка нахмурился:

– Ей богу, это походит на допрос, мистер Бенфильд.

Англичанин пожал плечами:

– Мой лондонский поверенный просил оказать вам покровительство, поэтому мне нужно знать о вас все… По крайней мере, все, что меня интересует.

– Что ж… – Лебедев немного подумал. – Пожалуй, вы правы.

Стараясь быть кратким, он рассказал о главных событиях своей жизни. Бенфильд внимательно слушал.

– Погодите! – прервал он. – Не понимаю… Вы имели успех у публики, выступали при дворах коронованных особ… Чего ради вам вздумалось променять Вену и Париж на эту азиатскую дыру?

– Променяли же вы на нее Лондон, мистер Бенфильд! – возразил Лебедев простодушно.

Англичанин усмехнулся:

– Рассчитываете быстро разбогатеть? Это удается не всякому.

– Нет, сэр! – покачал головой гость. – Богатство меня не прельщает.

– В таком случае, что же?

– Я уже сказал: страсть к путешествиям.

Бенфильд пристально посмотрел в глаза собеседнику:

– Неужели вы рассчитываете, что я поверю этой чепухе? Но… перейдем к делу!.. Итак, я согласен принять вас к себе на службу.

– Должен признаться, не совсем понимаю, – с недоумением сказал Лебедев, – чем я могу быть вам полезен. Вы ведь делец, коммерсант?

– Верно! В музыке я понимаю несколько меньше, чем в поэзии, а в поэзии не понимаю ровно ничего. Однако, мне кажется, и с музыкой можно делать коммерцию. Я слыхал, что в Лондоне владельцы театров и концертных залов успевают недурно.

– Это верно, – подтвердил Лебедев. – И не только в Лондоне – повсюду.

– Вот видите! А почему бы не попробовать в Мадрасе? Здесь много европейцев. Скучают они дьявольски, особенно дамы и барышни…

Лебедев оживился:

– Прекрасная идея! – воскликнул он. – О, если бы открыть здесь театр!

Бенфильд сделал гримасу:

– Театр? Нет, это слишком дорого и сложно. Здешней публике нужно что-нибудь попроще. Например, музыкальные вечера, небольшой оркестр… Могли бы вы устроить нечто в этом роде?

– Ручаться трудно, – ответил Лебедев задумчиво. – Не знаю, найдутся ли подходящие люди…

– Поищите.

– Попробую.

Англичанин кивнул:

– Отлично! Жалованье – двадцать фунтов в месяц, исчисляется с этого дня. В Европе столько не платят… Какой вам нужен срок для устройства дел?

Лебедев помедлил:

– Не меньше четырех месяцев.

– Но и не больше! О деталях поговорите с моим управляющим.

Бенфильд ударил медной палочкой в небольшой гонг, висевший рядом. Тотчас же появился еще один слуга, в огромном тюрбане, с длиннейшими черными усами.

– Позвать Джерри-сахиба! – приказал Бенфильд.

Слуга тотчас же исчез.

– Послушайте, мистер Бенфильд, – поднялся Лебедев, – должен вас предупредить…

– О чем?

– Если служба у вас потребует безвыездного пребывания в Мадрасе, мне придется отказаться.

– Собираетесь разъезжать? – Бенфильд подозрительно взглянул на него. – Может быть, вам даны поручения?

– Поручения? Кем?

– Допустим, русским посольством в Лондоне?

– Нет. Я отправился сюда на свой страх и риск…

– Ну хорошо! – прервал его Бенфильд. – Время для путешествий, конечно не очень дальних, у вас найдется. Только одно условие: всякий раз, как пожелаете куда-нибудь поехать, сообщите мне.

На веранде появился человек невысокого роста, с короткой красной шеей и кругленьким брюшком. На вид ему было лет пятьдесят.

– Мой управляющий, – указал на него Бенфильд, – мистер Джеральд Фаррингтон… А это наш артист – маэстро… Лебедев… так, кажется? Условьтесь о встрече, господа, и заключите контракт.

Фаррингтон равнодушно пожал путешественнику руку.

– Рад познакомиться, – пробормотал он. – Завтра, в семь утра. Здесь работают либо спозаранку, либо после заката. В другое время невозможно: жара!

– Согласен, – кивнул Лебедев.

– Тогда приходите сюда же. Назовете привратнику мое имя. Вас проводят прямо ко мне…

– На кой чорт понадобилась вам эта затея, мистер Бенфильд? – спросил управляющий, когда посетитель ушел.

– Не ворчите, Джерри! Этот музыкант нам понадобится. Аткинсон писал, что Лебедеву протежируют в русском посольстве и он пользуется расположением наследника Павла. Россия – страна интересная, Джерри! Там можно делать большие дела. Да и здесь, в Индии, он может оказаться полезным. Англичан здесь ненавидят и боятся, а русских вовсе не знают… Лебедев – малый смышленый и, кажется, чертовски жаден до денег. Иначе зачем ему было забираться в такую даль?.. Эх, дружище, вам не хватает фантазии!

– Зато у вас ее чересчур много, – угрюмо возразил Фаррингтон. – Бог знает, что вам может прийти в голову!

– О да, Джерри! Кем бы я был без этого? Владельцем меняльной лавчонки в Ист-Энде ³3
  Ист-Энд – восточная часть Лондона, населенная преимущественно беднотой.


[Закрыть] или, в лучшем случае, старшим клерком у какого-нибудь стряпчего в Сити ⁴4
  Сити – деловой квартал Лондона.


[Закрыть]. А теперь я повелеваю целыми княжествами, и азиатские деспоты, внушающие ужас миллионам своих подданных, ищут моей милости. Разве не превосходит это самую бурную фантазию? Что касается музыки, то в этом тоже есть смысл…

Он поднялся и, пройдясь по веранде, остановился у мраморной балюстрады.

– Домашняя капелла Поля Бенфильда! Поль Бенфильд – покровитель искусств! Ей-богу, это звучит красиво. Облагораживает фирму…

Солнце скрылось за далекими горами; сразу наступила ночь. Слуги зажгли канделябры. В городе и в гавани тоже зажглись огни. Управляющий молча сидел в кресле, тяжело отдуваясь и поминутно отирая пот. Стремительно и бесшумно проносились летучие мыши.

* * *

Пройдя по анфиладе обширных комнат, по галереям и дворикам, вымощенным мраморными плитами, Герасим Лебедев наконец очутился на улице – вернее, на широкой, прямой, как стрела, аллее. Он шел мимо особняков, столь же величественных и роскошных, как тот, в котором только что побывал. Свет огромных окон и распахнутых дверей освещал дорогу. Это было предместье Мадраса, где помещались загородные виллы английских богачей.

«Кто же он, этот Бенфильд? – размышлял Лебедев, шагая под сенью гигантских пальм. – Неужели только коммерсант?»

Он вспомнил знакомых русских купцов. Иные из них владели большими состояниями, но жили просто, незатейливо. Да и в Европе тоже… Такое великолепие бывает только у знатных вельмож и владетельных князей. Видно, он особа важная и влиятельная. А нравом весьма несимпатичен: властный, черствый, заносчивый!.. Не очень-то приятно находиться у него на службе. Впрочем, при санкт-петербургском дворе служить было тоже неприятно. И у гетмана Кирилла Разумовского, и у венгерского графа Эстергази…

Быть в услужении всегда неприятно.

«Ну, ничего! Все складывается не так уж худо… Нелегко, вероятно, подобрать здесь хороших музыкантов. Завтра же начну поиски, познакомлюсь со здешними жителями».

Пышные виллы предместья остались позади. Начались узкие улочки «черного города» – туземной части Мадраса, освещенные колеблющимися огоньками масляных плошек.

У ворот приземистых домиков, на их плоских кровлях сидели и лежали люди. После захода солнца все вышли из домов, хотя духота нисколько не уменьшилась. Воздух был так густ и плотен, что казалось, его можно разрезать ножом. Чад жаровен, запах пищи смешивался с тяжелым смрадом отбросов и нечистот.

Некоторые уже спали, растянувшись прямо на земле. Другие беседовали, спорили, пели, бранились. Нежно шептались влюбленные. Иссохшие старики и старухи жевали беззубыми деснами размоченные в воде лепешки. В кучах мусора копошились скелетообразные дети.

«Вот она, Индия! – подумал Герасим Степанович. – Не такая, как в легендах и поэмах… Зато настоящая…»

С самого утра он без устали бродил по городу, несмотря на палящий зной, от которого все европейцы прятались за наглухо закрытыми ставнями. Впечатления были еще слишком новы и смутны, чтобы можно было в них разобраться. Но сразу же ему бросился в глаза контраст между великолепием английских дворцов, парков, пышных выездов и ужасающей нищетой, в которой жило большинство коренных жителей.

Из дверей базарных харчевен, завешенных пологами, сплетенными из соломы и травы, раздавалась музыка: переборы какого-то струнного инструмента, глухие удары бубна, высокий голос певца.

– А что, ежели взять здешних артистов, – сказал вдруг Лебедев вслух, – да научить их европейской музыке?..

Ему захотелось поглядеть на этих диковинных музыкантов. Он направился к одному из кабачков, но вдруг остановился, вспомнив наставления бывалых людей. Не раз его предупреждали, что здешние жители чуждаются европейцев, относятся к ним недоверчиво. «Оно и понятно. Много ли ласки и добра видели они от «просвещенных» пришельцев?.. Значит, надо подождать, пока не сблизишься с ними, не завоюешь их доверие».

Живо представилась отвратительная сцена, которую он видел нынешним утром: огромный волосатый кулак боцмана Уилльямса, окровавленное лицо мальчика…

«Сону! – внезапно пришло ему в голову. – Вот кто мне нужен! Музыкант… Смышленый паренек… Нужно будет его разыскать».

Лебедев вышел из «черного города» и зашагал к форту. В ночном сумраке он не узнавал улиц и подумал, что сбился с дороги. Потом увидел крест небольшой церкви и вспомнил, что его жилище находится по соседству. Пройдя несколько шагов, он узнал домик, в котором его поселили сегодня утром. У калитки бамбуковой изгороди он заметил какую-то фигуру.

– Кто здесь? – окликнул Лебедев, нащупывая рукоятку пистолета, спрятанного на груди.

– Это я, сахиб! – послышался знакомый голос.

– Сону! Как хорошо, что ты пришел!

Ласково обняв мальчика за плечи, он повел его в дом.

IV
Как Герасим Лебедев очутился в Индии

Рассказывая Бенфильду о своих музыкальных успехах в Европе, Лебедев нисколько не погрешил против истины.

Много событий произошло в жизни этого человека с того зимнего дня, когда он покинул родной город.

В Петербурге благодаря хлопотам Дмитревского Герасима приняли в придворную певческую капеллу. Ее руководителем тогда был известный венецианский дирижер и композитор Бальтазар Галуппи. В отличие от многих других иностранцев, чванных и высокомерных, Галуппи с интересом относился к русским людям и русской культуре. И само собой разумеется, что больше всего заинтересовался он русской музыкой, народной песней. Среди певцов и музыкантов хоровой капеллы и придворного оркестра маэстро встретил немало одаренных юношей. Одним из них был Герасим. Через некоторое время Галуппи сказал юноше:

– У тебя голос приятный, но недостаточно сильный. Полагаю, что истинное твое призвание – не вокальное искусство, но инструментальная музыка.

Герасима прельстила флейта. Этот инструмент был тогда в моде.

Вскоре Герасима перевели из певческой капеллы в придворный оркестр. Выступал он и солистом в концертах, дававшихся в императорском Эрмитаже или во дворцах знатных вельмож.

Прошло несколько лет. Герасим Лебедев стал известным музыкантом. Ему не хватало сосредоточенности, того неиссякаемого терпения, кропотливой и непрерывной работы над совершенствованием музыкальной техники, которые присущи мастерам-виртуозам. Однако он обладал столь полной и совершенной музыкальностью, исполнение его было проникнуто такой теплотой и задушевностью, что слушатели прощали ему некоторые технические погрешности, которых не простили бы другому.

Да, пожалуй, Герасим Лебедев не смог бы стать истинным виртуозом; как ни любил он музыку, одна она не могла наполнить его жизнь. Его интересовало все. Он читал запоем, мечтал о путешествиях. Каждая новая книга будила в нем жадное любопытство.

Неожиданно для всех Герасим вдруг оставил службу на императорской сцене, а затем и вовсе уехал из Петербурга. Причины такого поступка, тем более странного, что Лебедев был любимцем публики и пользовался расположением театральной дирекции, остались неизвестными. Ходили слухи о какой-то любовной неудаче, однако толком никто ничего не знал, и, как всегда бывает в столицах, поговорив на эту тему дня два, успокоились и вовсе забыли о Лебедеве.

Между тем Герасим катил в кибитке, держа путь в небольшой украинский городок Батурин – резиденцию графа Кирилла Григорьевича Разумовского ⁵5
  К. Г. Разумовский – брат известного фаворита царицы Елизаветы Петровны.


[Закрыть], бывшего гетмана Украины.

Любитель музыки и хорового пения, Разумовский содержал на службе и возил повсюду с собой наемных музыкантов и певцов, не считая доморощенных талантов из дворовой челяди. К нему-то и нанялся Герасим, когда принял решение оставить казенную службу. Кириллу Григорьевичу привелось дважды слышать игру Герасима на придворных концертах. Граф охотно взял его к себе, положив приличное жалованье.

С некоторых пор Разумовский, покинув Петербург, безвыездно поселился у себя в Батурине, который был подарен ему в наследственную собственность. Жил он там пышно, словно монарх маленького королевства, в старом просторном деревянном дворце. Дом его был постоянно полон гостей и приживальщиков, за стол садилось не меньше пятидесяти персон, по вечерам играл оркестр, выступала хоровая капелла, а иногда солисты. Тихий городок наполнился шумом и движением. По пыльным батуринским улицам и окрестным дорогам проносились кареты, мчались блестящие всадники на кровных скакунах, охотничьи кавалькады, сопровождаемые звуками рогов и разноголосым лаем гончих.

Герасим прожил здесь около двух лет не без пользы для себя. Он узнал и полюбил мелодии украинских песен, прочел много книг из обширной библиотеки графа, научился недурно читать и изъясняться по-французски у старичка-француза, не то танцмейстера, не то гувернера.

Все же через некоторое время служба стала тяготить Лебедева. Однообразие усадебной жизни, скука захолустного городка томили молодого артиста. Еще больше тяготился он своим положением. Граф был отнюдь не жесток и даже не очень высокомерен. Он не забывал о том, что в детстве вместе со своим братом, Алексеем, пас хуторское стадо в деревушке на Черниговщине; иногда он даже любил прихвастнуть своим простым происхождением. Но теперь он был барином, вельможей. К артистам тогдашняя русская знать относилась чуть получше, чем к своим дворовым. Ими восхищались на сцене и забывали тотчас, когда они спускались со своего пьедестала. Герасиму становилось все тяжелей сносить капризы, а подчас и самодурство графа, приспосабливаться к нравам и вкусам его многочисленной родни, приближенных, управителей, фаворитов.

В конце концов это опротивело ему. Мытарства детских лет приучили его терпеливо сносить нужду и лишения, но зато он никогда не знал унизительной зависимости от барина.

Да и помимо всего этого, просто надоело сиднем сидеть на одном месте. Захотелось движения, простора, новых ландшафтов, новых людей, новых впечатлений!..

И снова судьба улыбнулась Герасиму. Сын старого графа Разумовского, Андрей Кириллович, попавший из-за дворцовых интриг в немилость и сосланный сперва в Ревель, а потом к отцу в Батурин, внезапно был облагодетельствован почетным назначением. Екатерина II, установив дипломатические сношения с Неаполитанским королевством, назначила Андрея Разумовского главой посольства.

Представлялся такой счастливый случай, о котором Герасим и мечтать не мог. Граф Андрей слыл повесой, великосветским щеголем и бахвалом, но был неплохо образован, умен, искренне любил музыку. Лебедев обратился к нему, и посол недолго думая зачислил его в состав своей свиты.

Посольство пустилось в путь весной 1777 года. Впервые выехав за пределы родины, Лебедев с интересом наблюдал жизнь лежавших на пути польских, венгерских, чешских городов и селений.

По некоторым причинам дипломатического свойства Андрей Кириллович задержался в Вене. Это очень обрадовало Герасима: Вена была одной из самых оживленных и красивых европейских столиц, средоточием наук и искусств. Герасим мог часто посещать оперу и концерты, слушать прекрасные творения Баха, Генделя, Глюка, Гайдна и юного, но уже знаменитого Моцарта.

Граф Разумовский зажил в Вене на широкую ногу. Его музыкальные вечера славились особенной изысканностью и блеском: здесь собиралось венское высшее общество, выступали лучшие артисты. Граф первое время избегал представлять Лебедева столь тонким ценителям, но однажды решился и был весьма польщен его шумным успехом.

Прошло больше года, а посол не собирался отправляться в Неаполь.

Тогда Герасим принял решение расстаться с посольством и ехать дальше. Разумовский пытался было отговорить его, но в конце концов уступил. Дело несколько осложнялось тем, что посол не мог расплатиться с Лебедевым, который не получал жалованья уже больше трех месяцев. Непомерные траты вконец истощили средства графа Андрея Кирилловича. Он задолжал служащим, портным, поставщикам – словом, был в долгу, как в шелку. Писал в коллегию иностранных дел, писал отцу, сестрам, но день шел за днем, а деньги не приходили ни из Петербурга, ни из Батурина.

Герасим понял, что ждать дольше не имеет смысла, а так как денежные обстоятельства всегда мало волновали его, то, удовлетворившись извинением графа и его письменным отзывом, составленным в самых лестных выражениях, Лебедев отправился в дорогу. Он решил сначала ехать в Эйзенштадт, небольшой город, принадлежавший венгерскому магнату графу Эстергази. Там, в графском замке, был оркестр – один из лучших в Европе; им управлял знаменитый композитор и дирижер Иосиф Гайдн.

Гайдн принял младшего собрата любезно. Рекомендации графа Разумовского читать не стал, а попросил Лебедева поиграть. Послушав немного, Гайдн тотчас же предложил русскому гостю место в своем оркестре, добавив, что едва ли это доставит удовлетворение молодому артисту, который мог бы с успехом давать концерты в больших городах. Тем не менее Герасим решил принять приглашение. Ему хотелось поближе познакомиться со знаменитым музыкантом.

Прослужив в эйзенштадтском оркестре несколько месяцев, Герасим расстался с Гайдном. Он искренне восхищался композитором и ощущал гордость от сознания, что пользовался его расположением.

Сдержанная похвала Гайдна обрадовала его несравненно больше, чем восторженные отзывы Разумовского и его титулованных гостей.

Впрочем, похвалив Лебедева, композитор откровенно высказал свое мнение:

– Господь одарил вас редким музыкальным талантом, мой друг, – сказал он. – Тем не менее сомневаюсь, чтобы вы когда-нибудь стали действительно великим музыкантом. Музыка капризна: она дарует свои милости тем, кто целиком отдает себя ей, и только ей… Вы же, дорогой коллега, не кажетесь мне человеком такого рода: вы непоседливы, интересы ваши слишком разнообразны.

– Вероятно, вы правы, уважаемый маэстро, – отвечал Герасим. – Что ж! Я не честолюбив, не ищу славы. Чего мне действительно хочется – это прожить жизнь интересно, побольше узнать, повидать белый свет и принести пользу людям.

– От всей души желаю, – сказал сердечно Гайдн, – чтобы эти благородные помыслы успешно осуществились… И все-таки вы – артист, истинный артист!

В пути Герасим много думал об этом человеке и его странной судьбе. Гайдн создал выдающиеся музыкальные произведения – некоторые из них Лебедеву удалось слышать в исполнении самого автора, – но ни одно из них не было известно за пределами Эйзенштадта. Контракт, заключенный с графом Эстергази, обязывал Гайдна не публиковать ни одной его композиции в течение всего срока службы.

«До чего же грустна участь артиста! – размышлял Лебедев. – Все мы – только жалкие игрушки тех, кто обладает титулами и богатством…»

В течение двух лет Герасим Лебедев путешествовал по Германии. Побывал в Саксонии, Вюртемберге, Пфальце, Баварии, Брауншвейге, играл при дворах королей, герцогов, курфюрстов, ландграфов. Пользовался повсюду успехом, но отнюдь не разбогател. Немецкие феодальные царьки не отличались щедростью.

Наконец неутомимый странник добрался до Парижа. Ослепительный блеск города затмил все, что ему пришлось до тех пор видеть в Европе. Лейпциг, Мюнхен, Штутгарт, Франкфурт и даже роскошная Вена казались теперь тусклыми и провинциальными. Однако, наглядевшись вдоволь на парижские чудеса, Герасим осмелился попробовать свои собственные силы на этой огромной ярмарке талантов. Имя Дмитревского, о котором еще не успели забыть его парижские коллеги – артисты Французской комедии, письменный отзыв графа Разумовского, наконец его собственное незаурядное искусство музыканта открыли Лебедеву двери парижских храмов искусств и великосветских музыкальных салонов.

Несколько концертных выступлений создали ему широкую известность в Париже. Он очутился в кругу артистов, композиторов, поэтов. Усовершенствовав свои познания во французском языке, он много читал. Особенно ему понравилось сочинение Рейналя об истории колониальной политики европейцев в Америке и Ост-Индии ⁶6
  Аббат Рейналь – один из известных французских просветителей XVIII века, близкий друг Дидро. Речь идет о его знаменитом произведении «Философская и политическая история европейских учреждений и торговли в обеих Индиях».


[Закрыть].

Книга эта, проникнутая идеями гуманизма и свободолюбия, произвела на Герасима огромное впечатление. Интереснее всего ему показались главы, посвященные Индии, которая с давних пор занимала его воображение. С гневом и отвращением описывал Рейналь колониальный грабеж и насилия европейских авантюристов, купцов и чиновников. С глубоким сочувствием рассказывал о печальной участи индийцев, очутившихся под игом английской Ост-Индской компании…

Индия все больше увлекала Лебедева. Он прочел и другие книги: по индийской истории, о народах Индии и ее религиях. Где-то в тайниках души рождалась смутная мечта: побывать бы самому в этой чудесной, загадочной стране!

Однажды Лебедев явился на вечер к известной художнице госпоже Виже-Лебрен, в салоне которой собирались самые изысканные и модные парижские поэты, музыканты, живописцы и актеры.

Хозяйка дома познакомила его с англичанином Аткинсоном, который выразил восхищение игрой Лебедева. Англичанин упомянул, что недавно возвратился из Индии, рассказывал много интересного.

– Вы счастливец, сударь! – воскликнул Лебедев. – Как бы мне хотелось побывать в Индии!

– Что же вам мешает?

– К сожалению, я не настолько свободен в средствах, – признался Герасим Степанович, – чтобы отважиться на столь дальнее путешествие.

– Многие приезжают в Индию с пустым кошельком, а возвращаются оттуда богачами, – заметил англичанин. – Впрочем, это не артисты, а дельцы.

И, поклонившись, Аткинсон перешел к другой группе гостей.

В мае 1732 года королевский двор Франции торжественно принимал у себя наследника российского престола – цесаревича Павла Петровича с супругой ⁷7
  Будущий император Павел I и его жена, урожденная принцесса Вюртембергская, путешествовали неофициально, под вымышленным именем графа и графини Северных.


[Закрыть], совершавших путешествие по Европе. В их честь устраивались пышные праздники, балы, приемы, театральные представления во дворцах и парках Версаля и Трианона. На одном из таких праздников, в виде сюрприза знатному гостю, на эстраде появился русский музыкант Герасим Лебедев.

Павел приказал привести его в свою ложу.

– Ты вправду русский? – спросил цесаревич.

– Так точно, ваше императорское высочество.

– Беглый, что ли? Зачем по свету шатаешься?

Герасим коротко рассказал свою историю.

– Все вздор, бредни! – строго сказал Павел. – Поедешь со мной.

– Нет, ваше высочество, – твердо сказал Лебедев. – Никак не могу.

– Что? – крикнул цесаревич. – Рассуждать?

Он побагровел, губы его задергались. Цесаревна и приближенные испуганно переглянулись, ожидая одного из тех страшных припадков ярости, которые были известны всем.

– Не могу, ваше высочество, – повторил Герасим. – Готовлюсь отправиться в Ост-Индию…

– Куда? – Павел был изумлен. Раздражение его сразу улеглось.

– В Ост-Индию. Давно мечтал побывать в той стороне, ваше высочество. Ныне представляется случай.

– Ишь ты! – Павел неожиданно развеселился. – Я бы и сам съездил, да у меня случая нет… Что ж, поезжай, братец, погляди на индийские чудеса. На родину возвратишься – мне расскажешь.

В свите цесаревича находился священник Андрей Афанасьевич Самборский. Прежде он довольно долго жил в Лондоне, служил настоятелем посольской православной церкви. Это был человек умный, образованный, наблюдательный. Он составил солидный труд об английском земледелии, который потом издал в Москве.

Самборский заинтересовался странным соотечественником, а узнав, что Герасим Степанович тоже из духовного сословия, проявил к нему особенное внимание. Самборский поинтересовался, едет ли музыкант в Индию на службу или сам по себе. Герасим Степанович потупился, затем, глядя в глаза священнику, тихо ответил:

– Простите, батюшка, солгал я давеча великому князю. Пока случая мне не представилось, однако сильное желание одолевает.

Самборский покачал головой:

– Как же ты осмелился? Да знаешь ли ты, что тебе грозит, коли ложь обнаружится?

Лебедев молчал.

– Мысль твоя мне нравится, – задумчиво продолжал священник. – Мало знают у нас в России об Индийской стране. Полезно было бы завязать с ней торговые сношения. Недаром английские негоцианты так дорожат индостанскими своими колониями.

Павел обошелся с артистом милостиво, пригласил сопровождать его в Монбельяр – владение отца цесаревны, герцога Вюртембергского. Лебедев приглашение принял. Затем он возвратился в Париж. Но жизнь здесь уже не доставляла ему прежней радости. Мода изменчива и скоропреходяща: капризное великосветское общество позабыло о русском музыканте, которым еще недавно восхищалось, и нашло себе новых кумиров. Выступления Лебедева привлекали все меньше публики, средства его заметно истощились. Впрочем, не это печалило Лебедева. Хуже было то, что он стал чувствовать себя одиноким в этом огромном равнодушном городе.

Весной 1784 года Лебедев тяжело заболел. Продолжавшаяся около шести месяцев болезнь разорила его и оставила после себя тягостное ощущение расслабленности и апатии.

Время шло. О путешествии в Индию он уже не помышлял. Однажды квартирная хозяйка, госпожа Летюрк, трогательно ухаживавшая за Герасимом во время болезни, вошла в комнату, держа в руке какой-то пакет.

– Должна попросить у вас прощения, сударь, – сказала она смущенно. – Это письмо, адресованное вам, прибыло в тот день, когда вы лишились сознания. Я спрятала его, а потом совершенно забыла. Сегодня оно случайно попалось мне на глаза, и я почувствовала себя очень виноватой…

– Не вините себя, сударыня! Скорее я у вас в долгу, ибо причинил вам своей болезнью множество хлопот и огорчений… Да и вряд ли письмо это так уж важно. Дел я ни с кем не веду, с родными не переписываюсь…

Однако Лебедев ошибся. Письмо было из Петербурга. Самборский сообщал, что обратился к своему преемнику в Лондоне – священнику Смирнову с просьбой помочь Герасиму Лебедеву осуществить его намерение побывать в Индии.

«Отец Яков Смирнов имеет обширные знакомства среди вельмож и купцов британских, – говорилось в письме. – Надеюсь, помощь его будет тебе полезной. Ежели удастся тебе, чадо, побывать в индостанской земле, не забывай о нуждах твоего отечества. Примечай все, что достойно примечания, изучи верования, обычаи, языки тамошних обитателей, дабы передать эти знания россиянам…»

Итак, снова засияла перед Герасимом Лебедевым путеводная звезда! Куда девались его душевная тоска и телесные недуги! Нет, нет, не кончена еще жизнь, много заманчивого и прекрасного ждет его впереди.

Распродав скромное свое имущество, Лебедев отправился в Лондон и тотчас же поспешил в русское посольство. Смирнов принял земляка радушно, предложил направить его к одному лондонскому юристу, близкому к знаменитой Ост-Индской компании.

Юрист оказался тем самым мистером Аткинсоном, с которым Герасим Степанович встретился на вечере у госпожи Виже-Лебрен в Париже. Аткинсон встретил русского музыканта на редкость радушно. До него дошли слухи, что Лебедев был удостоен милости русского наследника, и он рассыпался в любезностях. Что касается путешествия в Индию, то помочь этому делу нетрудно.

– Могу адресовать вас, сэр, к одному крупному негоцианту. Он постоянно живет в Мадрасе, я же представляю его интересы в Лондоне, – объяснил англичанин.

Теперь наконец мечта была близка к осуществлению.

Лебедев решил прожить несколько месяцев в Лондоне, чтобы заработать немного денег на путевые расходы и заодно укрепить свои познания в английском языке, который он начал изучать еще в Париже. С помощью Смирнова и одного английского артиста, которого он знал по Парижу, Лебедев дал в Лондоне несколько концертов.

Незадолго до его отъезда из Англии прибыл новый русский посол, граф Семен Романович Воронцов. Он считался одним из самых выдающихся европейских дипломатов того времени. Смирнов представил Герасима Степановича послу.

– Путешествие ваше одобряю! – сказал Воронцов. – Значение Индии возрастает не только в торговле и политике английской, но и в европейских делах. Впечатление человека умного, любознательного об этой стране принесет немалую – пользу.

Посол обещал, что лично попросит правление Ост-Индской компании оказать русскому путешественнику помощь по прибытии в Индию.

Вскоре Лебедев приобрел билет на корабль «Родней», который через месяц должен был совершить рейс в индийские порты.

25 марта 1785 года «Родней» отплыл из Портсмута.