Текст книги "Индийский мечтатель"

Автор книги: Евгений Штейнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

IX
Возвращение

В Калькутте Лебедева подстерегало неожиданное несчастье: Сону исчез. Ни Чанд, ни кто-либо другой из слуг не имели о нем никаких сведений. Лебедев тотчас же отправился на рыбачью пристань: может быть, Гопей Подар что-нибудь знает? Но старого рыбака не оказалось на обычном месте.

Герасим Степанович ума не мог приложить, что могло случиться. Тщетно пытался он придумать план действий. Обратиться к помощи полиции или отправиться самому в Серампур? Нет, ни то, ни другое не годилось: так или иначе, пришлось бы упомянуть о Патрике Деффи, а этого делать ни в коем случае не следовало. Оставалось терпеливо ждать да строить всяческие догадки и предположения. Лебедев не допускал и мысли о том, что его любимец погиб. «Если Сону умер от болезни, – рассуждал он, – нашлись бы люди, которые известили бы меня или Голукната, а если стал жертвой кораблекрушения или другой катастрофы, то мы бы о ней что-нибудь услышали. Ведь до Серампура отсюда рукой подать. А вдруг и его и Патрика…»

Он не находил места от одолевавших его тревожных дум.

Герасим Степанович отправился к Голукнат Дасу. Несмотря на свои огорчения, Лебедев не позабыл похлопотать за райотов.

Голукнат беспомощно развел руками:

– Знаю, что эти люди живут в крайней нужде. Но, друг мой, чем могу я помочь им? Вы знаете, состояние мое невелико.

– Не о милостыне идет речь! – горячо возразил Лебедев. – Ведь вы имеете право земиндарства. Часть этой земли принадлежит вам…

– Мои права незначительны, – усмехнулся Голукнат. – Все дела по имению ведут мои братья, я же получаю причитающуюся мне часть доходов и ни во что не вмешиваюсь.

– Ах, друг мой, – воскликнул Лебедев, – я хорошо знаю вашу доброту! Никогда не поверю, что вы с легким сердцем пользуетесь такими доходами.

Голукнат вздохнул:

– Верно, сахиб! Это очень огорчает меня, особенно теперь, когда вводится новое положение… Вы, должно быть, знаете, что лорд Корнуоллис незадолго до своего отъезда издал земельный закон?

– Да, – сказал Лебедев, – слыхал мимоходом… Но, мне кажется, реформа эта выгодна земиндарам. Их права на поместья признаны английскими властями на вечные времена. Разве не так?

– Так-то так, – улыбнулся Голукнат, – но налог с земиндарских земель, взимаемый английскими властями, тоже определен на вечные времена. А знаете, сколько он составляет?

– Нет, – признался Лебедев.

– Девять десятых всего, что собрано на этих землях! Девять десятых мы должны отдать англичанам и лишь одну десятую оставить себе.

– Кто же станет на таких условиях пользоваться земиндарскими правами?.. – воскликнул Герасим Степанович.

– Очень многие. Другого выхода нет. Я, как вы знаете, человек не очень деловой, но и я понимаю, что земиндары постараются нажиться за счет райотов. Сумма сбора определена на вечные времена – значит, земиндар постарается собирать с крестьян побольше, а правительству отдавать столько же, сколько и прежде.

Лебедев прошелся по комнате:

– Это уж совсем грабеж. Ей-богу, хуже, чем дакоиты!.. Неужели и вы согласились участвовать в таком черном деле?

– Нет, – ответил Голукнат. – Я много размышлял и принял решение. Продам мою часть имения братьям – тогда я буду свободен от обязанностей, которые внушают мне отвращение..

– Да, да, – сказал Герасим Степанович, – я знал, что вы не захотите! Однако мне кажется, этого недостаточно. Надо же помочь этим беднякам!.. Не могли бы вы походатайствовать перед братьями: пусть бы предоставили льготы пострадавшим от урагана.

Голукнат покачал головой:

– К сожалению, не могу. Я дал себе слово никогда не вмешиваться в дела братьев, так же как не допускать их вмешательства в мои дела… А вам, сахиб, советую не печалиться об участи райотов. Не ново то, что вам пришлось видеть, и не в одном только нашем имении это происходит. Не нами это установлено, не нам это менять… Люди науки не должны заниматься ничем посторонним. Когда-нибудь успехи просвещения приведут к тому, что Индия не будет знать угнетения и нищеты.

– Я и сам на это надеюсь. Но все-таки…

– Расскажите лучше, – прервал его Голукнат, меняя тему, – что это за новый замысел, о котором вы упоминали в последнем вашем письме?

– О! – воскликнул Лебедев с воодушевлением. – Это, видите ли…

Но беседа их была прервана слугой, который вручил Герасиму Степановичу внушительный на вид пакет, принесенный только что рассыльным.

Вскрыв его с некоторым беспокойством, Герасим Степанович нашел приглашение, адресованное «Мистеру Герасиму Лебедеву, эсквайру», явиться в канцелярию генерал-губернатора. Прием был назначен на сегодняшнее утро.

– Что бы это значило?

Явившись в назначенный час, Герасим Степанович узнал, что ему предстоит свидание с самим генерал-губернатором. Этого он не ожидал. Прежний генерал-губернатор, лорд Корнуоллис, не пожелал принять его, несмотря на то что Лебедев имел личную рекомендацию от русского посла.

Что же произошло теперь? Неужели история с Патриком Деффи и Сону оказалась столь серьезной?

Ждать пришлось недолго; не прошло и десяти минут, как Лебедева пригласили в кабинет.

Сэр Джон Шор, недавно назначенный на этот высокий пост, не был здесь новым человеком. Он служил в Индии уже довольно давно, в последнее время состоял заместителем лорда Корнуоллиса и считался среди англичан выдающимся знатоком индийской политики.

Это был человек среднего роста, непримечательной внешности. Дурной цвет лица и ввалившиеся глаза свидетельствовали о том, что тропический климат не принес пользы его здоровью.

Генерал-губернатор встретил Лебедева с подчеркнутой любезностью, упомянув, что слышал от многих похвальные отзывы о его музыкальном искусстве.

Герасим Степанович недоумевал. Шесть лет жил он в Калькутте и никогда еще не удостаивался подобного приема со стороны официальных представителей власти… Впрочем, скоро все разъяснилось.

– Вам, вероятно, известно, – сказал Джон Шор, – что между нашими странами заключен дружественный договор. Я рад, что представитель союзной державы находится здесь в качестве гостя. Готов оказать вам содействие, если оно вам потребуется. Мне это будет особенно приятно, потому что о вас ходатайствовал граф Воронцов, сделавший так много для укрепления сотрудничества между Россией и Великобританией.

Поблагодарив за любезность, Лебедев откланялся.

Итак, мрачные предположения не оправдались: все вышло наоборот. Еще недавно он считался здесь нежелательным, подозрительным иноземцем, а теперь становился почетным гостем.

«Вот чудеса! – думал он, возвращаясь в паланкине домой. – Чего только не делает дипломатия… Сегодня одно, завтра – другое. А ведь я такой же, как прежде, ни чуточки не изменился!»

Вечером Лебедев долго сидел на веранде. Было душно; остро благоухали цветы в саду. С разных сторон слышалось жужжанье, свист, шипенье, стрекотанье. Бесчисленные насекомые и пресмыкающиеся кишели на садовых тропинках, заползали на веранду, проникали внутрь помещения, если находили малейшую лазейку. Герасима Степановича теперь уже нисколько не беспокоили эти назойливые посетители; он давно привык к ним, стал заправским жителем тропиков.

Разные мысли теснились в его голове. То вспоминались дни, проведенные рядом с Радхой, то властно овладевала назойливая новая идея, которой он не успел еще поделиться с Голукнатом, то снова возвращалось ощущение тоски, возникшее после исчезновения Сону.

Только теперь он понял, как дорог ему этот юноша. Родного сына нельзя больше любить! Видно, на роду было ему написано терять близких людей. Все-таки теперь появилась надежда разыскать Сону. Об аудиенции у генерал-губернатора очень скоро узнает все местное английское общество, отношение к нему изменится, и тогда он начнет хлопоты.

Послышались шаги. Они были такими тихими, что никто, кроме Лебедева с его поразительно тонким слухом, не отличил бы их от других шумов и шорохов индийской ночи.

Он всматривался в темноту. Шаги приближались. Вдруг появилась знакомая фигура…

– Сону! Ты ли это, мой мальчик! – воскликнул Герасим Степанович, крепко обнимая своего любимца.

Сону поцеловал руку учителя и сказал шопотом:

– Я пришел ненадолго, сахиб… Теперь темно, меня никто не видел. Я был очень осторожен…

– Почему? – изумленно спросил Лебедев.

– Вероятно, полиция ищет меня. Я не боюсь их, но не хочу, чтобы пострадал сахиб…

– Что с Патриком?

Сону подробно рассказал о том, что произошло в Серампуре.

– Я проплыл немного вниз по реке, потом выбрался на берег, отыскал старого Гопей Подара. Он отвел меня к рыбаку. Там я и прожил эти дни. Мне захотелось видеть сахиба, я пришел. На рассвете опять уйду…

– Ты останешься здесь, Сону. Никто тебя не тронет. Можешь не беспокоиться ни за меня, ни за себя… Но что случилось с Патриком? Что они с ним сделали? Как помочь ему?..

… Все это время Чанд, по приказанию своего хозяина, жил в бунгало Лебедева, чтобы хоть отчасти восполнить отсутствие Сону. Проснувшись утром, он увидел рядом с собой крепко спящего приятеля. Разумеется, Чанд тотчас же растолкал его и стал бурно выражать свою радость. Сону принял эти проявления дружбы снисходительно, а на настойчивые расспросы о том, где он пропадал, ответил насмешливо, что ездил на родину навестить родственников. Впрочем, ирония пропала зря: Чанд не имел ни малейшего представления о том, как далеко отсюда находится родина Сону и сколько нужно потратить времени, чтобы туда добраться.

Удовлетворив любопытство, Чанд поспешил похвастаться.

– Если хочешь, – сказал он, – мы можем отправиться вечером в сад, где дают очень интересное представление. Ты увидишь фокусников, каких никогда не видел на базарах. Там акробаты, борцы и еще много веселого…

– Вздор ты болтаешь! – махнул рукой Сону. – Туда впускают только белых.

– Если придешь со мной, тебя впустят, – сказал Чанд важно. – Мне обещал сам хозяин, Джекобс-сахиб…

– Кто? – переспросил Сону насторожившись. – Тот инглис, из-за которого тебя потащили в полицию?

– Он самый. – Чанд надулся от гордости, словно индюк. – Теперь он мой друг!

– Как ты к нему попал? – Сону пытливо глядел на приятеля.

Разумеется, Чанд обрадовался случаю похвастать:

– Оказывается, этот добрый инглис – старый друг твоего господина. Он знает также Деффи-сахиба. Когда я ему рассказал про то, как он сражался в Чандернагоре, как прятался у нас…

Бедняга Чанд так и не докончил своего рассказа. Удар, стремительный и разящий, как молния, опрокинул его на землю. Это было лишь начало. Удары сыпались градом. Чанд даже не пытался обороняться. Он только орал не своим голосом.

Наконец экзекуция прекратилась. Чанд всхлипывал и тихо стонал.

– Убирайся! – сказал Сону презрительно. – Доносчикам не место среди честных людей!

– О, Сону! – завопил несчастный. – Зачем ты называешь меня позорной кличкой? Я не доносчик!

– Кто же ты?.. Знаешь ли, что Деффи-сахиба увели в тюрьму? Ты виновен в этом!

Тут Чанд стал вопить еще более неистово. Он катался по полу, царапал свое лицо, и без того достаточно изукрашенное стараниями Сону.

– Замолчи! – приказал Сону. – Ты разбудишь сахиба… Может быть, ты и не хотел причинить зло, но тем не менее причинил. Всему виной твой длинный язык! Разве я не предупреждал тебя?..

– Прости меня, Сону! – взмолился бедняга. – Пусть пошлет мне Шива 5353
  Шива – одно из индусских божеств, бог разрушения.


[Закрыть] страшную смерть! Пусть бхуты выпьют мою кровь! Пусть Иама ⁵⁴54
  Иама – судья над мертвыми.


[Закрыть] ввергнет меня в ад после смерти, если я когда-нибудь поступлю так неосторожно! Он показался мне добрым человеком.

Сону смягчился.

– Хорошо! – сказал он. – Ты получил по заслугам, хотя еще недостаточно… Пока я не прогоню тебя, но если еще раз…

– Никогда это не повторится! – воскликнул Чанд, обнимая ноги приятеля.

В этот момент на веранде, где происходила эта сцена, появился Герасим Степанович.

– Опять драка? – осведомился он, стараясь казаться строгим.

– Нет, сахиб, – ответил Сону, безмятежно улыбаясь. – Акробатические упражнения!

X
Новый замысел Герасима Лебедева

Радха полулежала на огромном ковре, разостланном в саду под сенью гигантской пальмы. Вокруг стояли служанки. Старшая из них принесла вазы с фруктами, кувшины с прохладительными напитками.

– Чего еще хочет госпожа? – спросила она.

– Ничего, Дурга! Ступайте все, займитесь, чем хотите. Я побуду одна.

Служанки ушли. Радха, облокотясь о парчовые подушки, наблюдала за крошечными белочками, игравшими на ветвях тамаринда. Потом раскрыла книгу, стала читать вслух, напевно, как всегда читал ее супруг. Это была та же книга, которую она видела в руках Суон-сахиба.

Судьба прекрасной Сакунталы глубоко волновала Радху. «Как горько быть отвергнутой тем, кого любишь больше жизни! – думала Радха. – А все-таки Сакунтала познала такую великую любовь, какая редко выпадает на долю женщины…» На память ей пришли недавние дни, проведенные в усадьбе, рядом с чужеземцем… «Что будет дальше?» – спросила она себя, как спрашивала уже не раз, и тотчас же прогнала прочь эту мучительную мысль.

И вдруг услышала рядом знакомый голос. Она подняла голову: перед ней был он сам, чужестранец Суон.

– Простите, госпожа! – поклонился Лебедев. – Супруг ваш занимается с незнакомым мне юношей. Он просил подождать его в саду. Позвольте мне побыть с вами немного, как это иногда бывало там, в усадьбе… Право, в этом нет ничего дурного! Если же мое присутствие стесняет вас, я тотчас же уйду.

Радха не ответила, но молчание ее, в сущности, означало разрешение остаться.

Лебедев поднял книгу, лежавшую на ковре.

– Как приятно видеть ее! – сказал он радостно.

Перевернув несколько страниц, он стал читать громко, не по индийской манере, а так, как декламировали в те времена французские и русские актеры, играя пьесы Корнеля, Расина или Сумарокова. Эта непривычная манера нравилась Радхе; ей казалось, что знакомые слова приобретают другой, таинственный смысл и что обращены они не к легендарной Сакунтале, а к обыкновенной, живой женщине… к ней – Радхе…

«Не следует слушать этого!» – мелькнула у нее мысль.

Словно повинуясь ее мысленному приказу, Лебедев закрыл книгу.

– О, Сакунтала! – воскликнул он. – Я вижу ее ясно, как живую…

– Какая же она? – спросила Радха тихо.

– Похожа на вас, госпожа, – сказал Лебедев почти шопотом.

Радха опустила голову и тотчас же поднялась:

– Мне нужно идти, сахиб!

Он покорно отступил в сторону, давая ей дорогу, но тут оба они увидели Голукната, который приближался к ним в сопровождении незнакомого молодого человека.

Гость учтиво поклонился. Можно было заметить, что присутствие женщины смущало его. Лебедев с интересом смотрел на стройного, красивого юношу с глубокими проницательными глазами и серьезным, немного грустным лицом.

По приглашению хозяина все уселись на ковре. Радха продолжала стоять в нерешительности.

– Ты хочешь уйти? – обратился к ней муж. – Разве тебе скучно с нами?

– О нет! Если вы позволите…

Она присела несколько поодаль. Гость опустил голову. Герасим Степанович отметил, что он старательно избегал смотреть в ее сторону.

– Мой юный друг, – сказал Голукнат, указывая на гостя, – учился в Патне ⁵⁵55
  Патна – главный город области Бихар, соседней с Бенгалией.


[Закрыть], где преобладает мусульманская наука, хотя он индус и принадлежит к касте брахманов.

Лебедев не мог скрыть своего удивления. На каждом шагу ему приходилось наблюдать проявления взаимной неприязни и даже ненависти между индусами и мусульманами.

– Вижу, вы недоумеваете, – заметил Голукнат. – Но в последнее время среди разумных людей обеих религиозных общин проявляется стремление разрушить глухую стену нетерпимости, разделяющую их.

– Как это хорошо! – воскликнул Лебедев. – Разве не из-за этой вражды Индия очутилась под властью Ост-Индской компании?

Гость, который до сих пор почтительно слушал речи старших, теперь позволил себе заговорить:

– У мусульманских народов были выдающиеся мыслители и ученые. Изучая их сочинения на арабском и персидском языках, я пришел к убеждению, что многое в них сходно с воззрениями нашей древней индийской философии. Кроме того, просвещенные люди мусульманского мира, так же как Шри Голукнат Дас и его единомышленники среди бенгальских брахманов, осуждают вредные, жестокие обычаи, которые до сих пор существуют и в исламе и в брахманской религии. Суеверия, фанатизм, самоистязания…

– … женское затворничество, многоженство… – подхватил Лебедев.

Гость замялся. Герасиму Степановичу показалось, что он чем-то смущен.

– Да, да! – поспешно подтвердил юноша. – Конечно!..

Лебедеву все больше нравился новый знакомый, нравилась его скромная, тихая речь, под покровом которой угадывалась пламенная душа.

– Всей душой сочувствую вашим мыслям, – сказал Герасим Степанович. – Только о том и мечтаю, чтобы люди разных религий и языков сблизились между собой. В этом вижу я величайшее благо для человечества.

Он показал юноше книгу, которую все еще держал в руках.

– Знаете ли вы это произведение?

– О да! – ответил тот. – Калидаса – великий поэт, а «Сакунтала» – одно из самых замечательных его творений… Но я еще недостаточно сведущ в санскрите, чтобы судить о…

– Речь идет не о словесных тонкостях, – разъяснил Лебедев. – Несколько лет назад сэр Уилльям Джонс перевел эту драму на английский язык. Перевод его страдает некоторыми недостатками. Однако имеем ли мы право порицать труд Джонса? По-моему, нет!

– Конечно, – поддержал его Голукнат. – Благодаря ему европейцы ознакомились с одним из сокровищ нашей древней литературы. Думаю, что подобные труды должны быть продолжены.

– Так и будет! – сказал Лебедев уверенно. – Но это лишь часть задачи. Есть и другая: индийцам также следует узнать о жизни народов европейских.

– Необходимо! – согласился гость.

– Отсюда и возник тот замысел, которым я хочу поделиться с вами, уважаемый учитель, – обратился Лебедев к Голукнату. – Я задумал сделать несколько переводов с английского и русского языков на бенгали.

– Прекрасная мысль! – одобрил Голукнат. – Что же именно хотите вы перевести?

– Боюсь, что выбор мой вас разочарует… Это не произведения великих поэтов: пока мне это не под силу. Я мечтаю о другом… О театре!

– О театре? – переспросил Голукнат изумленно.

Гость и Радха с любопытством глядели на Герасима Степановича.

– Да, да! – продолжал Лебедев. Он старался не смотреть на собеседников, боясь увидеть на их лицах скептическую улыбку. – Мне хочется создать здесь, в Калькутте, свой театр, как прежде в Мадрасе я создал оркестр… О, это будет необычайный театр! Такого еще не видел никто… – Он говорил все более порывисто и горячо; глаза его сверкали. – Да, да, друзья мои, я все обдумал. Мы будем ставить на сцене пьесы европейских авторов, и здешние артисты будут играть их на бенгальском языке. Мы сразу сделаем два полезных дела: поможем англичанам изучить индийские языки, а индийцам – узнать новое театральное искусство, а заодно и жизнь европейцев, их образ мыслей.

Ну скажите: разве это не благородная цель? Ведь книга недоступна большинству индийцев, лишь немногие из них знают свою собственную письменность. А театр доступен всем!.. Я надеюсь, что мой ученый друг (он взглянул на Голукната)… поможет мне?

Воцарилось молчание. Сказанное Лебедевым произвело настолько ошеломляющее впечатление, что собеседникам нужно было собраться с мыслями.

Наконец Голукнат заговорил:

– Индийский театр не похож на европейский. Вы сами говорили. Как могут наши артисты изображать жизнь, которой не знают?

Лебедев вздохнул:

– В этом и заключается самая большая трудность! Но и ее можно преодолеть.

– Какие же пьесы вы избрали? – спросил Голукнат с улыбкой, как говорят взрослые с детьми, увлеченными игрой воображения.

– Мне хотелось перевести одно из сочинений Шекспира, которого я считаю величайшим из драматических писателей, но потом я отказался от этой мысли. Мне нужно что-нибудь попроще, чтобы не жалко было перекраивать на другой лад. Я нашел нечто подходящее: это пьеса, написанная современным лондонским автором. Его имя – Джодрелл, а название пьесы – «Притворство». Я остановился именно на комедии, потому что наблюдал нравы и вкусы индийской публики и на юге и здесь – в Бенгалии. Драмы, изображающие подвиги и любовные похождения богов и героев, нравятся лишь образованным индийцам, простонародье их мало понимает. Иное дело комедийные пьесы. В них большей частью действуют простые, обыкновенные люди, в них осмеиваются глупость, тщеславие, лицемерие, лихоимство и прочие пороки, которые встречаются и на туманном Севере и в знойных тропиках. Смешные положения, остроумные шутки и проказы, вызывающие веселье среди зрителей Лондона или Петербурга, заставят посмеяться и здешнюю публику. В избранной мной пьесе выведены законники, плуты, простофили. Уверен, что индийские артисты поймут эти образы и сумеют воплотить их.

Он умолк и, переведя дыхание, отер пот со лба.

Голукнат спросил уже серьезно:

– А средства?

– Денег у меня немного, – признался Лебедев, – но пока об этом рано говорить.

Голукнат не принадлежал к разряду деловых людей, но все-таки был несколько более практичным, чем его русский друг.

– Не кажется ли вам, – заметил он, – что о средствах следует позаботиться именно теперь?

– Возможно, – согласился Лебедев. – Кое-какие сбережения у меня найдутся. А затем… придется прибегнуть к займам.

Голукнат после некоторого раздумья сказал:

– Мне еще неясно, может ли осуществиться задуманное вами, но я помогу вам по моим возможностям…

– Не собираюсь возлагать на вас это бремя, – возразил Лебедев. – Мне нужна от вас не денежная помощь. Без ваших советов мне не справиться ни с переводом, ни с постановкой на сцене.

Голукнат был растроган:

– Сделаю все, что могу!

– Меня тревожит другое, – продолжал Герасим Степанович. – Удастся ли найти артистов, которые захотят играть в моем театре?

– Конечно, это не так просто, – согласился Голукнат. – Однако я знаю некоторых артистов, играющих во дворцах знатных раджей и земиндаров. Среди них найдутся очень искусные.

– Чудесно! – обрадовался Герасим Степанович. – Это главное, все прочее не так важно… Только вот что, учитель: мне нужны не только актеры, но и актрисы.

– Как! – изумился Голукнат. – Ведь у нас женские роли исполняются мужчинами.

– Знаю. Но в европейской комедии это будет просто невозможно… Скажите, господа, разве законы Ману или какие-либо другие священные для индусов книги запрещают женщинам появляться на сцене?

– Пожалуй, что нет, – ответил Голукнат. – В древние времена женские роли исполнялись женщинами. Возможно, что новый обычай возник после того, как Индия была завоевана мусульманами, под влиянием ислама.

– Как и вообще женское затворничество, – добавил Лебедев, украдкой взглянув на Радху, которая, затаив дыхание, слушала.

Тут заговорил гость.

– Как бы то ни было, – сказал он, – если мы намерены серьезно взяться за искоренение предрассудков, если хотим обновить нашу жизнь сообразно разуму и совести, то должны отказаться от этого обычая, так же как…

Он не докончил, видимо смутившись своего непрошенного вмешательства в беседу старших. Затем поднялся и стал прощаться.

Поклонившись Лебедеву, он сказал:

– С большим удовольствием слушал я вашу речь, сахиб, и рад, что случай доставил мне знакомство с вами. Если у вас явятся денежные затруднения, обратитесь, пожалуйста, к моему отцу, которого хорошо знает Шри Голукнат Дас.

– Благодарю! – Лебедев крепко пожал его руку.

Голукнат пошел проводить гостя.

Когда они удалились, Лебедев спросил:

– Мне хочется знать, госпожа, что думаете вы о моей затее?

Радха подняла на него заблестевшие глаза:

– О, никогда еще я не слышала ничего более интересного!.. – И поспешно, как бы боясь, что не успеет, проговорила: – У меня есть драгоценности. Вы можете их взять, сахиб…

Герасим Степанович невольно протянул к ней руки. Она отстранилась и быстро пошла прочь.

Голукнат скоро возвратился.

– Кто этот юноша? – поинтересовался Лебедев.

– Сын моего старинного друга. Это одно из самых почтенных и состоятельных брахманских семейств Бенгалии. Отец очень религиозный человек, однако, как видите, отправил сына учиться у мусульман, потому что стремится открыть ему доступ к государственной службе ⁵⁶56
  По существовавшему тогда положению, установленному англичанами, окончание мусульманской школы в Патне открывало индийцам (как брахманистам, так и мусульманам) доступ на государственную службу. Британская администрация в Индии отдавала предпочтение мусульманам перед индусами.


[Закрыть]. Сын и отец долго были в ссоре, теперь наконец произошло примирение… Вы, вероятно, заметили, как он смутился, когда вы заговорили о многоженстве?

– А почему?

– Отец против его воли взял ему двух жен, это и послужило одним из поводов для ссоры. Молодой человек стыдится этого. Теперь он отправляется в Бенарес, чтобы изучать санскрит и древнеиндийскую литературу.

– Как его имя?

– Рам Мохан Рой.

– Человек он необыкновенный… – задумчиво сказал Лебедев. – Ему предстоит большая и славная будущность.