Текст книги "Индийский мечтатель"

Автор книги: Евгений Штейнберг

IX
Сону находит сестру

Звуки скрипок, альтов, флейт, валторн. Грациозные мелодии Гайдна, Глюка, Боккерини… Никогда еще в Майсуре не слыхали подобной музыки!

Придворные и слуги недовольно покачивали головами, а брахман Пурниа брезгливо обходил ту часть дворца, которая была осквернена присутствием «неприкасаемых».

Репетиции происходили регулярно по утрам: оркестр усиленно готовился к предстоящему концерту.

Освободив музыкантов, Типу-султан хотел прогнать их прочь из своего дворца. Для мусульман кастовые различия не имели значения, но Типу вообще недолюбливал индусов, независимо от их кастового происхождения, а музыка его мало интересовала. Однако Лебедев попросил его оставить этих людей, и Типу согласился.

С каждым днем майсурский повелитель проявлял все большую симпатию к своим новым знакомым, особенно к странному русскому путешественнику. По вечерам он приглашал обоих к себе или сам приходил к ним. Однажды он даже привел с собой сыновей: своего любимца – одиннадцатилетнего Гулам Хайдера и младшего – Абдул Халика.

Они беседовали подолгу: на политические темы, о религиях, нравах и обычаях разных народов, об исторических событиях, о знаменитых героях и полководцах.

Иногда Типу-султан приглашал Лебедева и Деффи погулять с ним. Показывал свои дворцы Лал-баг и Доулет-баг, окруженные роскошными садами, где росли гигантские пальмы тали-пат, которым на юге Индии приписывали волшебные свойства, фиговые деревья, фикусы, мангиферы и мимозы. Водил их по арсеналам, по ремесленным мастерским, изготовлявшим оружие и обмундирование для войск.

Крепостные сооружения со времени покойного Хайдера-Али были значительно расширены и перестроены, а количество артиллерии увеличено почти вдвое. Это сделал он, Типу, с помощью французских инженеров.

– Теперь, – говорил он, – если англичанам и удастся когда-нибудь дойти до Серингапатама, они разобьют лбы об эти стены…

Об англичанах и будущей войне Типу говорил часто и всегда с неподдельным волнением. Было видно, что это занимает все его помыслы.

– Я ненавижу инглисов за то зло, которое они причинили и продолжают причинять всей нашей стране. Они изображают меня злым демоном, а сами творят такие жестокости, от которых кровь холодеет в жилах.

Лебедев осторожно заметил, что, возможно, воевать больше не придется. Может статься, что англичане оставят Майсур в покое.

– О нет! – воскликнул Типу. – Этого никогда не будет. Они не успокоятся до тех пор, пока хоть одно государство в Индии сохранит самостоятельность. И я буду сражаться с ними до конца, чтобы изгнать их.

– Ост-Индская компания обладает большими силами, – заметил Деффи. – Очень много оружия, очень много денег…

– Поэтому мне и нужны союзники. Есть еще несколько соседних государств, которым угрожает та же опасность. Мы объединим наши силы, а Франция поможет нам.

– Государь сам говорил о вероломстве французских правителей, – напомнил Лебедев.

– Верно, – согласился Типу. – Но я сумею убедить их в том, что они должны мне помочь. У нас общий враг… А если они меня опять предадут, я буду сражаться один и лучше погибну с оружием в руках у порога моего дома, чем соглашусь разделить позорную участь раджи Траванкорского или навваба Карнатика!

Путешественники обратили внимание на то, что повсюду во дворце султана – на потолках, стенах, коврах, занавесях – изображена либо голова тигра, либо полосы тигровой шкуры. Очевидно, это было не простое украшение, а какая-то эмблема.

Герасим Степанович спросил Типу-султана. Тот подтвердил:

– Да, это наш знак. Тигр – благородное животное: он могуч, ловок, умен, неустрашим. Таким и должен быть настоящий воин. Я учу моих сыновей: «Лучше прожить два дня, как тигр, нежели двести лет, как овца».

…Лебедев, Патрик и Сону совершали прогулки втроем. Никто не стеснял их свободы; они ходили куда вздумается по городу и по его окрестностям.

Серингапатам был расположен на острове, образованном двумя рукавами большой реки Кавери. Лебедев был удивлен, когда впервые услышал это название:

– Кавери… Ведь так зовут твою сестру, Сону?

Сону объяснил, что девочкам в Индии часто дают имена рек: Ганга, Годавери, Кавери, Хугли…

Улицы города были грязны и пыльны, дома угрюмы и некрасивы. На базарах они видели много лавок, торговых складов, караван-сараев и ремесленных мастерских, однако большинство здешних жителей далеко не пользовалось довольством и благосостоянием.

Типу-султан мало заботился о нуждах своих подданных: все его помыслы были заняты только укреплением войск, подготовкой к новой схватке с англичанами. На это нужны были огромные средства, а единственный их источник феодальные правители видели в податях и поборах, взимавшихся с земледельцев, ремесленников и торговцев.

* * *

Типу восседал на своем роскошном троне; его вельможи и военачальники сидели на подушках вдоль стен.

Оркестр под управлением Лебедева исполнил несколько легких музыкальных пьес. Затем Герасим Степанович играл на флейте.

Публике оркестр не понравился. Ни мелодии, ни инструменты не походили на привычную музыку. Игра Лебедева пришлась слушателям больше по вкусу; флейта немного напомнила деревянные духовые инструменты, распространенные в Индии и в других азиатских странах.

Типу-султан подозвал Лебедева:

– Должно быть, у себя на родине ты искусный музыкант, но нам твоя музыка непонятна. Мы любим певцов, которые под музыку распевают хорошие стихи, ты же этого не делаешь. А музыка без слов и без танца не имеет никакого смысла. Все же благодарю тебя, музыкант! Скажи, какую ты хотел бы получить награду: деньги или хорошее оружие? Или доброго скакуна из моей конюшни?

– Мне не нужно наград, но я хочу обратиться с одной просьбой…

– Говори, – приказал Типу. – Если просьба разумна, она будет исполнена.

– Я прошу подарить мне одну танцовщицу. Ее привезли в Серингапатам недавно из Коимбатора. Это сестра моего слуги.

Типу с удивлением посмотрел на него.

– Странный ты человек! – сказал он. – Но изволь, я согласен. У меня много красивых женщин, я ими не дорожу.

И султан приказал позвать танцовщиц.

Появились двадцать девушек, прекрасных, как летнее утро, сверкающих роскошью одежд и драгоценных камней. Лебедев внимательно приглядывался к ним, но не нашел Кавери. Может быть, он не узнал девушку? Нет, это невероятно. Герасим Степанович так опечалился, что даже не смотрел на пляску.

Почувствовав легкое прикосновение к своему плечу, Лебедев обернулся. За его спиной стоял Сону. Он шепнул учителю несколько слов.

– Откуда ты узнал?

– От Рангуина. Он следил все время.

Типу-султан снова обратился к Лебедеву и, указывая на танцовщиц, спросил:

– Какую ты избрал?

– Ее нет среди них.

– Где же она находится? – Султан, повидимому, был заинтересован.

– В доме Пурниа.

Типу поискал брахмана глазами. Пурниа отсутствовал. Султан тотчас же приказал послать за ним.

Музыканты и танцовщицы ушли: мужчины – в одни двери, девушки – в другие. Лебедева вместе с его неизменным спутником, Деффи, султан пригласил остаться.

Слуги внесли блюда со сладостями, фруктами, шербетом, кокосовым молоком и пальмовым вином. Типу сам угощал иностранных гостей; в виде особой милости им было предложено сидеть у подножия царского трона.

Через некоторое время появился Пурниа.

– Отчего ты не пожелал присутствовать у нас на дурбаре?²⁷27
  Дурбар – официальный прием во дворце индийского монарха.


[Закрыть]—обратился к нему Типу.

Брахман объяснил, что закон веры не позволяет ему находиться вместе с людьми нечистыми, какими являются приезжие музыканты.

– Ты строго блюдешь чистоту касты? – осведомился Типу-султан. – Почему же в твоем доме находится девушка из касты неприкасаемых? – Типу усмехнулся.

Брахман поднял руки над головой, как бы защищаясь от удара.

– Милостивый махараджа, – воскликнул он, – такой девушки нет в моем доме!

– А та, которую привезли из Коимбатора? Разве ты не знаешь, что она принадлежит к домберам? Один из этих музыкантов – ее брат.

– Откуда мне знать это? – простонал Пурниа. – Меня обманули, государь!

– Но теперь ты узнал правду.

– Я немедленно выгоню ее вон!

– Иного выхода нет, – согласился Типу-султан, – иначе здешние брахманы узнают о твоем грехе и ты будешь изгнан из касты. И тогда, пожалуй, сам станешь неприкасаемым… – Типу рассмеялся. – Прогони же ее поскорее, и пусть она придет сюда. Мы, слава аллаху, не идолопоклонники.

* * *

Итак, цель была достигнута. Сону был вне себя от радости. Рангуин неотступно, словно тень, следовал за девушкой, но разговаривали они мало, и не видно было, чтобы Кавери особенно радовалась встрече с заклинателем змей.

Лебедев с Патриком отправились к Типу-султану с прощальным визитом, но Типу сказал, что ему не хочется отпускать Лебедева. Пусть русский путешественник останется здесь. Что ему делать в Мадрасе? Разве музыкальные забавы – подходящее занятие для умного человека? Типу-султан нуждается в помощи русского путешественника, который хорошо знает язык и обычаи французов и других народов Запада. Пусть не беспокоится: здесь ему будет хорошо.

Лебедев молчал.

– Если ему скучно остаться в одиночестве, – сказал Типу, обращаясь к Деффи, – я готов взять на службу и тебя, инглис, и даже этих идолопоклонников, хотя они с их музыкой мне вовсе не нужны.

Лебедев поклонился:

– Я благодарю султана от всей души за радушие и милость, а особенно за освобождение девушки, но поступить к нему на службу не могу. К богатству я равнодушен, роскошью не дорожу. В Мадрасе мне приходится служить, но и это ненадолго. Оставаться здесь больше мне нельзя: я должен еще многое повидать в Индии и многому научиться. У французов, союзников султана, есть поговорка: «Все понять – значит все простить». Надеюсь, государь поймет меня, а стало быть, и простит…

– Нет, – сказал Типу задумчиво, – понять не могу… Но простить готов, ибо всегда прощаю людей, приятных моему сердцу… Поезжайте оба куда хотите!

Лебедев еще раз поблагодарил и напомнил о том, что Типу раньше просил помочь ему в работе, требующей знания французского языка. Он готов задержаться и сделать все, что от него потребуется, без всякого вознаграждения.

Типу отрицательно покачал головой. Раз уж чужеземец решил покинуть Майсур, то помощь его не понадобится: речь идет о деле важном и секретном. Пусть едет с миром!

Он протянул Лебедеву кошелек, наполненный золотыми монетами.

– Это тебе за твои труды, – сказал повелитель Майсура.

Наутро путешественники покинули Серингапатам.

X
Месть Рангуина

На холме возвышалось изваяние бога Ганеша, каменное чудовище с головой слона. Лебедев примостился у его подножия. Внизу расстилалась широкая долина с гигантскими пальмами, баобабами, смоковницами. В лучах заходящего солнца все стало розовым: облака на горизонте, поля, мохнатые стволы пальм, зеркальная поверхность пруда.

В это время года дневная жара не была очень мучительной, но все-таки люди с радостью встречали наступление вечерней прохлады.

Трудовой день кончился, земледельцы возвращались с полевых работ. Их черные спины лоснились от пота; некоторые останавливались и карабкались на высокие деревья, чтобы утолить жажду пальмовым соком и наполнить кувшины для вечерней трапезы. Девушки, которые в жаркие часы прятались в тенистых рощах, возвращались в хижины с прялками на плечах. Старики-брахманы спешили к пруду совершить вечернюю молитву и священное омовение. Навстречу им двигались белильщики холста, погоняя нагруженных тканями осликов.

Лебедев боялся пошевелиться, чтобы не нарушить очарования этой картины. Он смотрел и размышлял… Вот сидит он здесь, у ног каменного истукана со слоновьей головой, – русский человек, забредший по воле пытливой своей натуры за тридевять земель…

Перед ним тропическая Индия. Все здесь непривычно: огромные, сказочные деревья, густой теплый воздух, насыщенный пряными ароматами, пагоды, облитые розовым светом заката, темнокожие обитатели с их странными обычаями. И все-таки это не какая-то другая планета – это земля!.. И люди, несмотря на цвет их кожи и верования, такие же, как повсюду на земле. Подобно ярославским мужикам, они трудятся не покладая рук, борются со стихией. Окончив работу, они возвращаются тихим теплым вечером к своим очагам и отдыхают в кругу семьи. И, увы, так же, как повсюду, эти простые, мирные люди обречены на нужду и лишения, а плоды их труда забирают другие – знатные и могущественные господа…

Солнце зашло, сразу стало темно. Долина опустела. Лебедев спустился с холма и медленно пошел к мерцающим огонькам селения. Это была последняя ночевка на майсурской земле. Путешественники расположились в единственной, довольно просторной деревенской гостинице. Других постояльцев здесь не было, тем не менее сельский котвал ²⁸28
  Котвал – староста.


[Закрыть] пришел предупредить, чтобы парии не ели и не спали в помещении, иначе гостиница будет осквернена.

Музыканты отнеслись к этому равнодушно; они были люди неприхотливые, к тому же ночи стояли теплые.

Не доходя до шултри, Герасим Степанович встретил Сону.

Обеспокоенный долгим отсутствием учителя, мальчик пошел на розыски. Лебедева ждал ужин: вкусные чапати и печеные бананы. Музыканты уже поели и уснули, утомленные дорогой.

Ужинали втроем – Герасим Степанович, Деффи и Сону – под открытым небом, сидя на разостланных прямо на земле цыновках из кокосовой коры.

– А где Кавери? – спросил Лебедев.

– Она в тонга. Наверно, уже спит.

– Нет, – заметил Деффи, – вон она, там!.. Я вижу ее белую сари.

– Отчего бы ей не поужинать с нами? – предложил Герасим Степанович.

Сону сделал отрицательный жест. Женщине не следует есть вместе с мужчинами.

– Почему? – спросил Лебедев. – Закон?

– Да, таков закон. Женщина готовит мужчине пищу и подает ее. Но ест она после него – в обществе женщин или одна.

Лебедев рассердился. Если исполнять подобные законы, тогда, значит, правы и те, кто обрек миллионы людей на горькую участь «неприкасаемых»?.. Может быть, Сону это считает правильным?

Мальчик сказал:

– Если сахиб приказывает, то…

– Да не в приказе дело! – прервал его Герасим Степанович. – Нужно, чтобы ты понял… Вот я – не пария, не страдаю от жестокости вашего закона, а тем не менее возмущаюсь им, отвергаю его! Многие из белых людей и ваших брахманов осуждают меня за то, что я общаюсь с отверженными, живу с ними под одной кровлей, ем и пью с ними. Но я не обращаю внимания и поступаю по-своему. А есть такие люди: когда самого оскорбляют и мучают, он вопит, жалуется, а если другого – то ничего, его это не касается! На моей родине многие тоже относятся к женщине дурно и жестоко. Мне же это всегда было непонятно и противно. Такая же мерзость и глупость, как ваши касты и тому подобное!.. Подумай, Сону: ведь тебя родила женщина и детей твоих тоже родит женщина. Разве не так?..

Сону поднялся и пошел к фургону. Через несколько минут он вернулся, ведя с собой сестру.

– Вот это хорошо! – обрадовался Лебедев. – Садись сюда, девушка, ешь вместе с нами. В этом нет ничего дурного.

Каверн села, но есть все-таки не стала. Голова ее была опущена; она не решалась поднять глаза на посторонних мужчин.

На краю неба появилась огромная медная луна. Засияли горы вдали. Стало светло, тихо и торжественно.

– Принеси вину, – попросил Герасим Степанович.

Сону стрелой помчался к фургону, где был сложен их багаж. Он знал, что Лебедев будет петь, а это случалось не часто.

Герасим Степанович осторожно перебирал струны. Он играл не так, как индийские музыканты, а по-русски, подражая звуку гитары. Помедлив еще немного, он негромко запел. Русские слова, задушевная и широкая русская мелодия звучали среди сияющей тропической ночи:

 
Выйду я на реченьку,
Посмотрю на быструю.
Унеси ты мое горе,
Быстра реченька, с собой!
 

Он пел одну за другой милые ему песни: «Не белы снеги», «Ельник», «Зорюшку». А в заключение – ту, с которой были связаны лучшие дни его жизни:

 
Мой друг! С любезной расставаясь,
Зачем «прости» ей говорить,
Как будто, с жизнью разлучаясь,
Тебе счастливым уж не быть…
Не лучше ль просто «до свиданья,
До новых радостей» – сказать
И в сих мечтах очарованья
Себя и время забывать?
В прелестну ночь, при лунном свете,
Представить радостно себе,
Что есть одна душа на свете,
Кто вспоминает о тебе…
 

Кончилась песня. Все молчали. Кавери подняла голову и смотрела на артиста не отрывая глаз. Неподдельное восхищение светилось в ее глазах.

– Эта песня похожа на наши, – сказал Сону.

– Пожалуй, – согласился Лебедев, – немного похожа. Должно быть, потому, что она цыганская… Слова русские, а мелодия цыганская. Говорят, цыгане – родня индийцам.

– А о чем песня? – спросил Деффи.

– Как вам объяснить?.. – Герасим Степанович попытался перевести на английский. – Нет, Патрик! – махнул он рукой. – Получается чепуха. Совсем не то.

– Да, – подтвердил Сону, – песню объяснить нельзя.

– А я понимаю! – неожиданно сказала Кавери.

Она тотчас же встала и медленно пошла в сторону тонга.

Немного погодя отправился на покой и Сону. Лебедев с Деффи остались одни.

– «…есть одна душа на свете, кто вспоминает о тебе», – повторил Герасим Степанович и перевел по-английски. – Увы! – вздохнул он. – На всем свете нет такой души. Никто не вспоминает о нас с вами, Патрик!.. Но девушка, право, прелестна! Нравится она вам?

– Кавери? – Деффи подумал. – Да, она славная и по здешним понятиям – красавица. Но я к такой красоте равнодушен.

– А я напротив! – воскликнул Лебедев. – Видите ли, Патрик… Мне тридцать семь лет, я приближаюсь к порогу старости, но только один раз испытал я истинную любовь… Впрочем, – спохватился он, – не к чему вспоминать! Вряд ли вам интересно.

– Я никогда ни о чем не расспрашиваю, но если человек, которого я уважаю, сам рассказывает мне о своей жизни, я благодарю его и слушаю с величайшим вниманием.

– Хорошо, – согласился Герасим Степанович. – Рассказывать недолго… Однажды в Петербурге, на празднике у графа Орлова, я впервые увидел цыган. Говорили, что граф привез их из Молдавии. Вышли они на подмостки в своих пестрых одеяниях. Мужчины чернобородые, кудрявые, женщины осыпаны дешевыми побрякушками. Запели… Ах, Патрик, какая это была поразительная музыка! Все были чудесны, а особенно одна, девушка лет восемнадцати.

Не знаю, было ли у нее другое, цыганское имя, но все звали ее Варей… Никогда – ни прежде, ни после – я не слышал такого пения. А как плясала! Это и была моя единственная любовь. Она согласилась выйти за меня замуж. И знаете, я вовсе не хотел, чтобы она бросила свое занятие: ведь я же сам артист! Но хозяин хора Иван Трофимов побоялся потерять свою лучшую певицу. Донес, негодяй, графу Орлову! А цыгане были на положении крепостных… Граф приказал немедленно отправить Варю в одно из его имений близ Москвы, мне же было строго приказано не предпринимать никаких попыток увидеть ее… Все мне опротивело! Я покинул столицу, поступил на службу к одному знатному вельможе на юге России, затем уехал за границу… Вот и вся история! Как видите, ничего интересного… Больше я никого не любил. А девушку эту помню до сих пор… Кавери похожа на нее, это мне сразу бросилось в глаза.

Помолчав, Деффи сказал:

– Да, по всей вероятности, цыгане пришли в Европу отсюда. Некоторые ученые предполагают, что это одна из низших каст южной Индии, в которых особенно силен дравидский элемент.

– Возможно… – рассеянно откликнулся Лебедев. – Однако пора спать, завтра выедем на рассвете.

– Я лягу здесь, – сказал Деффи.

– А я пойду в помещение. На родине приятно было спать на воздухе в такие теплые светлые ночи, а тут все не могу привыкнуть. Насекомые, змеи… какие-то странные звуки… Покойной ночи, Патрик!

– Покойной ночи.

Герасим Степанович вошел в комнату, распахнул окно и улегся на постеленную заботливым Сону походную постель.

* * *

Кавери еще долго сидела одна, думая об удивительном чужестранце. Она никогда не встречала человека, похожего на него, никогда не слыхала ни таких речей, ни подобной музыки.

Бесшумно подошел Рангуин.

– Зачем ты ходила к ним? – спросил он.

Кавери не ответила.

– Думаешь, я слеп? Нет, я все вижу.

Девушка молчала.

– Тебя зовут Кавери, – продолжал заклинатель змей. – Люди говорят, что девушек, носящих имена рек, не следует брать в жены, ибо они изменчивы подобно течению реки.

Кавери усмехнулась:

– Ты мне не супруг, Рангуин, и никогда им не станешь. Что тебе в моей верности?

– Я знаю тебя с малых лет и люблю! – сказал Рангуин.

– Не могу ответить тебе тем же.

– Все равно иноземец не получит тебя.

– Ему этого и не нужно, – ответила девушка с грустной улыбкой.

– И не надейся! – упрямо повторил заклинатель. – Видно, ты еще не знаешь, каков Рангуин. Если я смог подчинить себе кобру, то…

– Ступай, Рангуин! – оборвала его Кавери. – Я хочу спать… – Она взобралась под крышу фургона.

Рангуин долго стоял неподвижно, устремив взгляд к небу, залитому голубым лунным сияньем. Губы его беззвучно шевелились.

– Что ты бродишь по ночам, словно бхут?²⁹29
  Бхуты – злые духи, вампиры.


[Закрыть] – окликнул его незаметно подошедший Сону. – Чего тебе нужно от девушки?

– Я люблю ее и хочу взять в жены.

Сону пожал плечами:

– Пусть решает сама.

– Разве я не прошел сотни косов, чтобы освободить ее?

– Ты поступил хорошо. Но что из этого?

– Хочешь отдать сестру чужеземцу! – крикнул Рангуин. – Знай, этого не будет!

Он повернулся и быстро зашагал прочь от фургона.

* * *

Лебедев проснулся от невыносимой духоты. Луна уже зашла; в окно было видно черное небо, испещренное мохнатыми сияющими звездами.

Шелестели пальмы, трещали цикады. Издалека доносился рев, переходивший в мяуканье. Он знал: это тигр бродит в зарослях невдалеке от селения.

Лебедев поворочался с боку на бок, попробовал полежать спокойно. Сон не приходил. Он накинул полотняное покрывало и вышел, чтобы улечься где-нибудь на воздухе.

Прошло около получаса. На веранде появился Рангуин с корзиной в руке. Оглядевшись по сторонам, он осторожно заглянул в распахнутое окно: в дальнем углу комнаты на полу белела простыня…

Рангуин открыл корзину. Кобра высунула голову. Заклинатель прижался к ней лицом, как бы нашептывая на ухо что-то ласковое и сокровенное. Он помог змее выбраться из корзины. Кобра перебросила извивающееся тело через подоконник.

Рангуин стоял на веранде, прижавшись к стене. Он ждал стона, крика, вопля… Тишина. Ничего, кроме обычных шумов и шорохов тропической ночи.

«Чужестранец не успел проснуться, – размышлял Рангуин. – А теперь он уже мертв! От укуса кобры погибают через несколько минут».

Рангуин не ощущал ни жалости, ни раскаяния. Он вырос среди отверженных: их гнали и били камнями, как шелудивых псов, заставляли питаться падалью, пить гадкую, зловонную воду. С колыбели видел Рангуин вокруг себя только жестокость, и его сердце наполнилось ненавистью к людям. Кобра была ему ближе и милее любого из них. Он вырастил ее и воспитал, носил всегда с собой, кормил ее, а она, в свою очередь, добывала ему пропитание. Укротитель дружил с коброй, как с человеком, поверял ей свои думы, радости и огорчения. Змея всегда слушала, устремив на хозяина неподвижные глаза, и он читал в них ободрение, сочувствие, нежность… Да, кобра была его единственным утешителем!.. А Кавери? Ее он любил больше себя самого. Но то была неразделенная любовь, она приносила только боль и обиду. Все-таки Рангуин не терял надежды со временем преодолеть холодность девушки, завоевать ее своей преданностью. И вот на его пути появился проклятый чужестранец. Никогда он не получит Кавери!.. Так сказал Рангуин, и слово его твердо!

Рангуин бесшумно влез в окно и ощупью приблизился к постели… Никого! Только футляр с флейтой, которую чужестранец всегда держал при себе. Где же он сам?

Послышалось пронзительное шипенье, кобра обвилась вокруг Рангуина… Вдруг он ощутил страшную, мучительную боль. Как? Неужели?.. Да, да, она укусила его!

Каждый день, по обычаю всех укротителей, Рангуин заставлял змею кусать клочки ткани, чтобы освободить ее рот от накопившегося яда. Только сегодня он этого не сделал – нужно было, чтобы сегодня зубы ее разили насмерть. Яд был предназначен другому, а достался ему самому, до последней капли. Глупец! Ты был уверен, что змея – твой единственный друг!..

…Утром, войдя в комнату, Лебедев увидел раздувшийся, посиневший труп человека; вокруг него плотным кольцом обвилась кобра. Герасим Степанович отшатнулся. Деффи, у которого было в руках ружье, выстрелил прямо в голову змее. Она дернулась и затихла.

– Бедный Рангуин! – прошептал Лебедев. – Погиб от собственной неосторожности…

Сону покачал головой:

– Нет, это не была неосторожность…

На другой день они перевалили Восточные Гаты и через трое суток возвратились в Мадрас.

* * *

Узнав о возвращении музыкантов, Бенфильд тотчас же вызвал Лебедева к себе. Герасим Степанович коротко рассказал о гастролях и передал англичанину золотые монеты, полученные от Типу-султана.

– По справедливости, эти деньги принадлежат вам, сэр, – сказал он. – Ведь музыканты получали от вас жалованье все это время.

– Не имеет значения! – сказал Бенфильд небрежно, но кошелек все-таки взял. – Меня больше интересует исход дела, которое я вам поручил.

– К сожалению, ничего не вышло, мистер Бенфильд. Майсурский монарх не желает брать займов ни у кого.

– Вот как! – Бенфильд пристально поглядел Лебедеву в глаза.

– Да, – развел руками Герасим Степанович. – Я ведь предупреждал, что совершенно не способен к финансовым операциям.

– Понимаю! – сказал Бенфильд многозначительно. – Значит, не пожелали оказать мне услугу… Что ж, дело ваше! Можете идти.

«Ну, держись! – думал Лебедев на обратном пути. – Нажил себе могущественного врага. Впрочем, этого следовало ожидать. Повидимому, с Мадрасом придется скоро распрощаться…»