Текст книги "По ту сторону ночи"

Автор книги: Евгений Устиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Мы отправляемся в путь. Глава 3

Кто в детстве не восхищался мужеством Гаттераса и необыкновенной находчивостью Робинзона? И я, конечно, прошел через все эти увлечения и не раз терпел бедствия, будучи застигнут с книгой в руках в непозволительно позднее время.

В пятнадцать лет я изменил выдуманным героям детства и стал зачитываться книгами о путешествиях Пржевальского, Миклухо-Маклая, Ливингстона, Стэнли и Свена Година. Юношеская страсть к путешествиям переросла в интерес к Земле и в конечном итоге привела меня к геологии – науке о Земле.

Однако, откровенно говоря, я никогда всерьез не помышлял о покорении неисследованных стран и не думал, что мне выпадет редкая удача заполнить пробел на географической карте.

И вот ранним утром 24 июня 1953 года я еду на аэродром. Холодный ветер обдувает меня и моих спутников. Все мы взгромоздились на многочисленные экспедиционные ящики. Шоссе взбирается наверх. Внизу развернулась широкая панорама Магадана, а дальше тусклым зеркалом блестит море.

Закурив папиросу, я кинул последний взгляд на город. От бухты тянулась сплошная пелена облаков. Ровно срезая верхушки гор, она нависла над широкой долиной реки Магаданки и над вольно раскинувшимся на ее берегах молодым городом.

Многоэтажные дома, широкие асфальтированные улицы, большое зеленое поле городского парка с великолепным дворцом спорта и отличным стадионом… А ведь еще не так давно на месте этого вполне современного города были маленькие, наскоро сколоченные избушки, утопавшие в болотистом мелколесье. Перемены так же поразительны, как и темны развития всего этого богатейшего края.

Над бухтой Веселой (ей очень подходит это название!)! поднялось солнце. Радостно вырвавшиеся из-за моря первые его лучи скользнули по красным и зеленым крышам зданий; нависший над городом облачный покров дрогнул и стал расползаться рыхлыми малиновыми клочьями.

Грузовик перевалял через гору и помчался к большому полю аэродрома, на котором рядами стояли белые и зеленые, как кузнечики, самолеты.

Наше путешествие начиналось при явно благоприятных предзнаменованиях. После нескольких часов многоголосой вокзальной тоски я услышал равнодушный голос диктора, объявившего посадку на самолет Магадан – Зырянка… До этого среди пассажиров пронесся слух, что из– за плохой погоды рейс на Чукотку откладывается, и мы уже было приуныли.

Еще через полчаса большой ЛИ-2, легко оторвавшись от пыльной земли, стал набирать высоту. Промелькнули в невероятно косом ракурсе белые здания аэровокзала; и вот устрашающе близко под нами тянется каменистая гряда с редкими чахлыми лиственницами. У ее подножия вьется лента шоссе, по которому муравьями ползут машины. Эта трасса – главная артерия рудного Колымского края.

Так мы начинаем свое путешествие в область неизвестного. Вместе с вьющейся лентой трассы убегает от нас все, что осталось позади, отходят в прошлое и оживленные споры, вызванные нашим отъездом. Мнения геологов разделились. Одни считали, что Анюйский вулкан существует и мы до него благополучно доберемся. Другие придерживались мысли, что нам с нашими средствами никак не преодолеть трудностей; в лучшем случае мы вернемся из поездки живыми, не достигнув белого пятна. Крайние мнения сводились к тому, что Анюйского вулкана вообще нет в природе, что мы приняли за кратер метеоритную воронку, а предполагаемый лавовый поток – шлейф отложений долинного ледника. Сторонники различных мнений бились об заклад, и наиболее крупное пари было заключено накануне на шесть бутылок шампанского. Разумеется, Леонид Авенирович заключал это пари, будучи на нашей стороне; ведь он один из самых рьяных «вулканистов».

Пока мы завтракали, самолет пролетел около двухсот километров. Сейчас он шел на большой высоте. Под нами медленно проплывал сумрачно красивый пейзаж Ольского базальтового плато, где мы с Таюрским уже бывали. Прильнув к круглому иллюминатору, Петя показывает Куклину участки наших прошлых стоянок и особенно памятные места.

В третичное время – около пятидесяти миллионов лет назад – на месте Ольского плато поднимались белые вулканические горы. Сильные движения земной коры разорвали горы, которые рассекла огромная трещина, уходившая на глубину шестидесяти – ста километров и протянувшаяся на триста километров. По этой трещине излились на поверхность Земли колоссальные массы огненно-жидких базальтовых расплавов. Они закрыли древний гористый рельеф покровом километровой мощности, и на высоте около двух тысяч метров образовалось обширное, ровное, как стол, плато. За несколько десятков миллионов лет плато было сильно расчленено реками и частью уничтожено выветриванием. Однако и то, что осталось, выглядит необыкновенно своеобразно.

Склоны всех речных долин, разрезающих Ольское базальтовое плато, а особенно самой Олы, в нижней своей части составлены древними белыми, а в верхней – молодыми черными породами. На белых добазальтовых туфах растет превосходный лес; весной эти плодородные склоны Покрываются высокими травами и яркими цветами. Перекрывшие их когда-то черные базальты встают над долиной неприступными стенами, которые изредка прорезаются светлыми жилами. Поверхность плато всюду поднимается выше границы леса и потому либо безжизненна, либо покрыта редкой, чахлой травой.

Вскоре этот своеобразный ландшафт уходит вдаль, и под самолетом показывается стиснутая горами Колыма. Отсюда до устья больше полутора тысяч километров, но и здесь, в верховьях, она выглядит величественной. На реке дымят пароходы и буксиры, тянущие по две-три баржи сразу. С большой высоты они кажутся совершенно неподвижными.

Самолет некоторое время идет вдоль реки. Вот он пересекает ее крутые петли у реки Утиной и поселка Усть– Среднекана. Здесь в 1928 году экспедицией крупного геолога Ю. А. Билибина и его помощника В. А. Цареградского было открыто первое колымское золото. Отсюда, следовательно, начинается история освоения всего этого грандиозного северного края, в котором уместятся две Европы.

Вскоре на левом берегу Колымы показались широко разбросанные строения Сеймчана. Это административный центр крупного горнопромышленного района с уютными домиками, около которых разбиты садики и огороды. Долина реки Сеймчана защищена горами от холодных северных ветров и покрыта хорошим строевым лесом. На этой земле прекрасно растут капуста, помидоры и огурцы.

Около четырех часов дня самолет круто пошел на снижение. Зырянка. Отсюда до устья Колымы всего девятьсот километров, и река здесь гораздо шире, чем у Усть-Среднекана и Сеймчана. Благодаря большим лесистым островам и низменным болотистым берегам она кажется еще шире, чем на самом деле.

Мы пробыли в воздухе больше трех часов и теперь, сойдя на землю, с удовольствием разминаем онемевший ноги. У аэродрома цветут бледно-голубые ирисы и розовый шиповник. Белыми шапками усыпаны кусты спиреи.

Пообедав, мы вышли из прокуренной столовой аэропорта. В воздухе стоял запах бензина и цветущего поля» У самолета копошились люди.

– Петро, гляди-ка, никак они закрывают моторы? – воскликнул Саша.

Действительно, рабочие укутывали нашу огромную птицу зелеными брезентовыми чехлами. Встревоженный Таюрский отправился за разъяснениями. Увы, где-то впереди бушевала гроза, и самолет задерживался здесь на ночь. В нашем распоряжении был целый вечер; мы отправились гулять.

Зырянка – большой старый поселок, раскинувшийся у впадения реки Зырянки в Колыму. Вдоль широких немощеных улиц тянутся зыбкие дощатые тротуары. Окна бревенчатых домов заставлены цветами. Преобладают бегонии и герань, но многие хозяева предпочитают выращивать в горшках помидоры и огурцы, усыпанные сейчас мелкими желтыми цветочками. Мы впервые видим огороды на подоконниках и неприлично долго стоим у чужих окон. Настоящих огородов нигде не видно: ведь Зырянка всего на шестьдесят километров южнее полярного круга!

Своим названием поселок и река, возможно, обязаны одному из первых колымских землепроходцев – Дмитрию Михайловичу Зыряну, который вместе с Семеном Ивановичем Дежневым прошел в 40-х годах XVII века от Якутска на Яну и затем через Индигирку на Алазею. От Алазеи Дежнев перебрался сухопутьем же в только что основанное Михаилом Васильевичем Стадухиным Нижнеколымское зимовье, а Зырян и Стадухин добрались туда морским путем – через устье Колымы. Все три открывателя новых земель несколько лет провели на Колыме, собирая соболиный ясак в царскую казну и занимаясь организацией дальнейших походов.

На восток шли пути к еще неведомому русским «теплому морю» – Тихому океану, а на юг – к Охотскому морю, которое тогда называлось Ламским.

Хотя сведений об этом и не сохранилось, но мне кажется очень вероятным, что Зырянка была основана Зыряном в качестве одной из промежуточных укрепленных факторий на пути к Охотскому побережью.

На зырянской пристани пахнет смолой, рыбой и свежераспиленным лесом; по реке тянет холодный сивер. У причалов стоит белый колесный пароход, с которого бойко сгружают ящики с товарами. Грузы идут сюда главным образом через бухту Амбарчик Великим северным путем из Архангельска. Меньшее значение имеет грузопоток с юга – от Охотского моря и Магадана через самую верхнюю пристань на Колыме.

Мы садимся на штабель досок и любуемся веселой суетой пристани. Возгласы грузчиков «вира», «майна», «вира помалу», отрывистые сигналы автомашин, свист откуда-то вырывающегося пара и частое дребезжание сходней – все это создает удивительно динамичную картину. Только мы да несколько застывших на краю пирса мальчишек с удочками умудряемся сохранять неподвижность в этом бодрящем водовороте.

Вечером, когда мы возвращаемся в аэропорт, небо затягивается тучами. На летном поле стоит уже несколько закутанных в брезент самолетов.

Неужели грозит непогода? Сейчас, когда всего несколько летных часов отделяют нас от Нижних Крестов, откуда начнется наше настоящее путешествие, мы нервничаем из-за всякой задержки.

К счастью, опасения преждевременны: несмотря на густую облачность, сразу же после утреннего чая нас вызывают на посадку.

Воздушная трасса от Зырянки к Нижним Крестам идет на северо-восток по границе между необозримыми просторами Колымской низменности и Юкагирским плоскогорьем. Могучая Колыма медленно петляет вдоль этих разных в геологическом отношении областей, одна из которых относительно быстро опускается, а вторая поднимается. Очень хочется следить за сменой ландшафтов, но увы, самолет врезался в сплошную облачность уже на высоте шестисот метров. Саша достает наш анероид-высотомер; стрелка медленно ползет от одного к двум, а затем и к трем километрам, а вокруг все та же непроницаемая белая стена.

Нас сильно швыряет в воздушных ямах, и, несмотря на привычку, чувствуешь, как падает сердце и сосет под ложечкой.

Наконец, на высоте около трех километров, мы увидели яркое солнце; облака бегут внизу неописуемо красивым безбрежным волнующимся океаном. Далеко в стороне в большом радужном круге скользит крылатая тень самолета.

За устьем Омолона облака стали расходиться. В просветах все чаще показывается земля. Вот под нами уже тянется беспредельная ярко-зеленая тундра с бесчисленными зеркальцами озер. На горизонте направо от нас белеет обширная гладь Колымы, а внизу – лабиринт проток, каждая из которых может поспорить с большой рекой.

Наконец в полдень самолет пошел на снижение. Ослепительно блеснула обрамленная темным пойменным лесом Колыма. Через несколько минут под крыльями на правом берегу широкой, как море, реки замелькали домики большого поселка.

Нижние Кресты встретили нас тучей комаров и теплым летним дождем.

Полуночное солнце. Глава 4

Итак, мы за полярным кругом. Никто из нас еще не бывал в таких высоких широтах; многое в Крестах кажется необычным и интересным.

Прежде всего солнце. Оно не пожелало заходить ни вечером, ни в полночь, а, склонившись к горизонту на северо-западе, медленно катится через север на восток. Огромный, чуть сплюснутый шар светит, как в предзакатные часы в окрестностях Москвы. Домики, редкие лиственницы на улицах и необозримо громадная ширь Колымы освещены странным оранжевым светом. Почти не греющие лучи ночного солнца бликами скачут по свинцовым гребешкам волн, на которых дремлют пустые баржи и плоты леса.

В поселке тоже все необычно. Взрослые спят: они уже давно поужинали, а утром им предстоит новый трудовой день. Зато на улице возятся со своими нехитрыми играми ребятишки, а в мусорной куче хлопочет, созывая кур, петух. И тех и других мало заботит, что сейчас уже час ночи: ведь на небе солнце! Мы Тоже идем спать после длинного, полного хлопот и радостей дня.

Нижние Кресты двумя-тремя одноэтажными улицами вытянулись вдоль берега. На главной улице несколько двухэтажных деревянных домов – это управление речного порта, школа и больница. В маленьких домиках и по– крестьянски срубленных избах окна, как и в Зырянке, заставлены цветами; открытые чердаки завешаны вяленой рыбой, песцовыми и заячьими шкурками.

Почти у каждого дома на заборах растянуты рыбачьи сети. На берегу реки рядами выстроились лодки. Одни перевернуты вверх дном на песке, другие прикреплены цепями к вбитым в землю кольям и покачиваются на волнах. Кое-где видны моторки.

По берегу лениво бродят собаки, отыскивая выброшенную из сетей рыбешку. Они хорошо упитанны и удивительно равнодушны к посторонним.

Рыбой – свежей, соленой и вяленой – пахнет всюду! на берегу, на улицах и у огромных складов с дощатыми спусками, по которым с грохотом катятся тяжелые деревянные бочки. Это поселок рыбаков, и рыба, великолепная колымская рыба – основной промысел здешних жителей.

Триста с лишним лет назад – 26 апреля 1647 года – казак Михаил Стадухин в съезжей избе Якутского острога доносил царским воеводам Василию Никитичу Пушкину и Кириллу Осиповичу Супонину о только что открытой русскими землепроходцами реке Колыме.

«А Колыма де река велика есть, с Лену реку, идет в море так же, что и Лена, под тот же ветр, под восток и под север, и по той де Колыме реке живут иноземцы колымские мужики свой род оленные и пешие сидячие многие люди и язык у них свой.

…На той Колыме реке будет государев ясачный сбор большой и государеве казне будет прибыль великая, тут… и соболи все добрые черные, и зверь коренной, да лисицы все красные, да песцы… а они де служилые и промышленные люди жили на тех реках и кормились все рыбою, потому что те реки рыбные и рыбы всякой много».

Действительно, в колымских водах рыбы много. По словам старенького рыбака, который тремя удочками таскает мелочь прямо у борта огромной железной баржи, здесь, в низовьях Колымы, водятся нельма, муксун, ленок, стерлядь и белуга. К сожалению, наиболее ценные – осетровые сорта рыбы становятся уже редкими.

…Едва прибыв с аэродрома и устроившись в бараке, носящем громкое название гостиницы, я отправился в райисполком. В коридорах и канцеляриях большого одноэтажного дома толпились якуты, русские и эвены (ламуты). Председатель исполкома Трофим Григорьевич Винокуров, с которым благодаря нашей переписке по поводу лодки я уже был знаком заочно, оказался еще молодым, слегка полнеющим якутом с живыми умными глазами.

Мы удивительно легко с ним разговорились и скоро нашли не только общий язык, но и общих знакомых. Это очень укрепило чувство взаимной симпатии.

– У нас две моторные лодки, – говорит Трофим Григорьевич, – одна со стационарным, другая с подвесным мотором; вам, конечно, больше подойдет вторая.

Мы углубляемся в обсуждение достоинств и недостатков различных систем лодочных моторов. Мой собеседник осведомлен в этом вопросе гораздо лучше меня. Я убеждаюсь, что, остановив еще в Магадане свой выбор именно на подвесном моторе, мы поступили правильно. Для путешествия по мелководным горным рекам легкая лодка со съемным мотором обладает несомненными преимуществами.

В этом краю абсолютного бездорожья, где единственным средством сообщения с далеко разбросанными селами и колхозами является лодка, Винокурову приходится делать большие поездки по воде. Он делится со мной опытом и дает ценные практические советы.

– Кстати, Трофим Григорьевич, что это за моторист, о котором говорится в вашей телеграмме?

– Ах да, это один из местных ребят, шофер-механик речного порта. Я не раз охотился с ним в выходные дни. Знает мотор, несколько раз плавал по Анюю до Пятистенного. Узнав о вашей экспедиции, очень просил похлопотать за него: мечтает о дальней поездке и приключениях! Думаю, что он будет вам полезен!

– Конечно! Нам как раз нужен моторист! Но ведь его могут и не отпустить со службы на такой срок?

– Кажется, у него скоро очередной отпуск. Если вы его возьмете, он собирался попросить дополнительный отпуск за свой счет. Впрочем, мы можем сейчас вызвать его сюда и выяснить все это.

Винокуров снял телефонную трубку и, соединившись с гаражом порта, попросил послать в райсовет Бонапарта.

– Трофим Григорьевич, я не ослышался? Что за странная фамилия у вашего моториста?

– А! Я и забыл сказать, что его фамилия Бонапарт, Мы-то привыкли, а вот новые люди всегда удивляются.

Я смеюсь.

– Ну, знаете, конечно, мы, не колеблясь, возьмем с собой Бонапарта. Ведь моторист с такой удивительной фамилией – это гарантия успеха! Кстати, зовут его, случайно, не Наполеоном?

– Нет, зовут его Львом, тоже, как видите, неплохо!

В дверь постучали, и вошел востроносенький худой человек с лохматой головой, быстрым взглядом и черными, в машинном масле, руками. Это и был Бонапарт. Он мне сразу понравился.

Тут же в присутствии Винокурова мы быстро договорились об условиях. Я обещал попросить за него о дополнительном отпуске, и сияющий Бонапарт, не простившись, убежал в гараж. Тем временем Винокуров вызвал бухгалтера и распорядился оформить на следующий день договор об аренде лодки.

– Заходите вечерком, – обратился он ко мне, – сходим посмотрим лодку. Кстати я и Бонапарта вызову.

Более удачного разрешения самого трудного из всех вопросов нашего путешествия нельзя было себе и представить. Прощаясь, я горячо жал руку председателю и благодарил его за помощь, без которой мы, конечно, не смогли бы осуществить поездку в этом году.

Столь же хорошо обстояли дела и у моих спутников. Они успели получить распоряжение о продаже нам продуктов прямо со складов райторга и с нетерпением ждали меня в гостинице.

Вечером, переждав свалившийся с ясного неба короткий ливень, мы отправились к Винокурову. Председатель райсовета жил в некрашеном, аккуратно срубленном домике, где нас встретила молодая русская женщина, его жена, с двумя подростками. Хозяин возился с чем-то в маленькой пристройке.

– Вот, Трофим Григорьевич, пришел к вам с моими молодцами. Разрешите их вам представить: это Петя

Таюрский, а это Саша Куклин – оба с Алдана и когда-то учились в Якутске.

– А, земляки, значит. Очень приятно! Да они действительно молодцы, смотрите, какие богатыри. С такими не страшно и на край света! – улыбался Винокуров, крепко пожимая руки ребятам.

– Что ж, Евгений Константинович, по якутскому. обычаю, не мешало бы чайку выпить!

– С удовольствием, Трофим Григорьевич, ведь чай и в русском обычае!

Мы заходим в выскобленную и вымытую горницу с ситцевыми занавесками и крытым клеенкой столом. На бревенчатой стене – великолепная бескурковка и полка с книгами. Я вижу два тома Ленина, какие-то учебники, сильно потрепанный том Аксакова, «Белую березу» Бубеннова и пухлый комплект «Огонька».

– Времени читать не остается, – говорит, уловив мой взгляд, Винокуров, – если бы не радио, сильно отстал бы.

На столе появляются стаканы, печенье, липовый мед и, наконец, самовар – самый настоящий, шумящий и свистящий самовар, которого я не видывал много лет!

Пьем крепкий чай, не торопясь и со вкусом. Винокуров интересно рассказывает о своем районе. Несколько месяцев в году он проводит в разъездах – летом на катере или моторке, зимой на оленях. Какие только обязанности не приходится выполнять этому представителю Советской власти на краю света, с какими только казусами – юридическими и житейскими – ему не приходится здесь сталкиваться!

Сознание большой ответственности укрепляет волю людей сильных. Наш хозяин несомненно относится к этой категории.

В половине десятого вечера мы отправляемся на берег. По-видимому, это самый оживленный час. С плотов, барж и привязанных лодок удят рыболовы самых разных возрастов. Всюду тарахтят лодочные моторы. Мимо, вспенивая тяжелую колымскую воду, проносится черная рыбацкая лодка с задранным носом и залитыми смолой широкими бортами. Навстречу ей подскакивает на волне изящный ботик с руль-мотором. Противоположный берег Колымы еле виден тоненькой темной полоской на горизонте. До него шесть километров. В устье Колыма разливается несколькими рукавами до семидесяти пяти километров. Это настоящее море! Подумать только, что в верховьях я переправлялся через нее вброд на лошади!’

– Вот и, ваша лодка, – говорит шагающий впереди Винокуров.

Мы с жадным любопытством устремляемся вперед. Шагах в пяти от берега, прикованная запертой на замок цепью, качается белая шлюпка-трехпарка. За транцем поднимается укутанный в брезентовый чехол подвесной мотор.

Так вот она, наша лодка, стоившая нам стольких забот, волнений, споров, переписки и бессонных ночей! Отныне мы на долгий срок свяжем с нею свою судьбу. От этой лодки в конечном счете зависит успех нашего трудного путешествия, а может быть, и сама наша жизнь.

Таюрский подтягивает цепь; шлюпка послушно влезает носом в мокрый песок. На дне плещется вода с плавающими окурками. Неужели течь?

– Не беспокойтесь, – смеется Винокуров, – лодка в порядке. Это от дождей. А ну, ребята, там должна быть миска, вычерпайте-ка воду!

Петя, перебравшись через борт, принимается за работу, и скоро из-под грязной воды и мусора показывается лежащая на дне деревянная решетка.

В этот момент к нам подходит слегка запыхавшийся Бонапарт. У него по-прежнему всклокоченные волосы, но руки уже не черные, а коричневые. Он принес небольшую канистру с бензином.

– Вот, – обращается он к Винокурову, – горючего захватил, может, понадобится?

– Ай и молодец, что догадался! Может, и в самом деле, товарищи, попробуем сейчас же мотор?

– Конечно, Трофим Григорьевич, это было бы очень хорошо. Иначе мы, наверно, не заснем ночью от беспокойства!

Мы перебрались в шлюпку. Бонапарт снял брезентовый чехол. К транцу прикреплен болтами большой, поблескивающий алюминием подвесной мотор. На латунной пластинке синеют эмалевые орлиные крылья и надпись готическими буквами: «Висконсин».

– Откуда у вас такой мотор? – с удивлением спрашиваю я у Винокурова.

– Трофейный. Остался у нас с военного времени,

И как он?

– Ничего, пока еще тянет. У нас очень аккуратный моторист, хорошо бережет машины. Вот и Лев, – кивает он в сторону Бонапарта, – тоже немало с ним возится, когда на охоту ездим.

– Бывает, что и барахлит, – добавляет Бонапарт, – да ничего, помучаешься, и заработает. Я ого целиком переберу завтра, чтобы нее было в порядке. Хорошо бы, – обращается он ко мне, – заказать парочку сменных винтов.

– Сколько времени их будут делать?

– Думаю, что за день сделают.

– Вот и отлично! Снимите сегодня же винт, а завтра утром закажите два новых по его модели. Вообще помните; отныне вы отвечаете за все, что связано с этой лодкой, мотором и горючим; будьте же хорошим хозяином!

Бонапарт явно доволен своей новой ролью; весело блестя глазами, он заливает в бак горючее. После этого дергает пусковой ремень; мотор чихает, но не заводится. Многократные новые попытки приводят к тем же результатам. Мотор молчит. Мы все с тревогой следим за Бонапартом.

Наконец, бормоча проклятии, он что-то поколдовал со свечой; мотор вдруг весело затрещал, шлюпка рванулась вперед и чуть не наскочила на бревна огромного плота. Через минуту она набрала скорость и, высоко подняв нос, помчалась вверх по течению. За кормой потянулся пенистый след. Я облегченно вздохнул.

– По течению он дает до восемнадцати километров, – громко кричит Бонапарт.

– А сейчас сколько?

– Сейчас не меньше двенадцати!

Это похоже на правду: берег с большим, стоящим у причала пароходом быстро удаляется от нас. Скользят длинные бараки пакгаузов, с каждой минутой уменьшаются рассыпанные на высокой террасе домики поселка, и вот уже еле видны копошащиеся на песке люди.

– Мотор сильный, – обращается ко мне Винокуров. – У пас, конечно, нет заводского паспорта, по специалисты говорят, что в нем не меньше восемнадцати лошадиных сил. Меньше чем с двенадцатисильным мотором но такой быстрой реке, как Анюй, вам плыть было бы нельзя!

Так с высоты нескольких километров выглядит Анюйский вулкан

Магадан, проспект Ленина. Всего три десятка лет назад здесь на болотистом склоне, росли редкие лиственницы

Этот медведь, встав на дыбы, был выше самого высокого человека, а весил больше обоих охотников, вместе взятых

Первое знакомство с лодкой, в которой нам предстоит проплыть больше тысячи километров

Я вспоминаю друзей, советовавших отправляться с трехсильным мотором, и молча усмехаюсь. Ясно, что судьба нам покровительствует!

Мы углубляемся в правый боковой приток Колымы, проходим выше по реке и, довольные мотором, прогулкой, вечером и друг другом, во втором часу ночи возвращается обратно. Первая проба несомненно удачна. Полуночное солнце светит в окна нашей комнаты и долго не дает уснуть…

– Удивительный край, – бормочет, ворочаясь на жестком топчане, Саша. – Все кувырком: поздняя ночь, а солнце светит во все лопатки; вот и засни!

– А ты о ночи забудь, – говорит Петя. – Ночь осталась у нас позади, так что привыкай спать днем!

«Как это у него хорошо получилось», – думаю я, кинув взгляд на голубое небо. Мы и впрямь забрались но ту сторону ночи, в солнечное царство.

Повернувшись спиной к окну, я натягиваю одеяло на ухо и крепко зажмуриваю глаза.