Текст книги "По ту сторону ночи"

Автор книги: Евгений Устиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Скалы над морем

Два летних сезона подряд мне пришлось вести геологическую съемку на северном побережье Тауйской губы. Это было хорошее время. Невозможно забыть овеянные свежим ветром и озаренные утренним солнцем пробуждения. Размеренный, как дыхание, прибой доносит до палаток запах выброшенных водорослей и соленые брызги. Блестит на траве роса, и шуршит под набегающей волной светлая галька…

Выходишь из палатки и, потянувшись, полной грудью вдыхаешь легкий морской воздух. Вот и еще один счастливый день впереди! Сейчас мы умоемся до пояса в холодном ручье, позавтракаем, закинем за спину рюкзаки и, взяв молотки, отправимся в маршруты каждый в свою сторону.

Вон за тем мысом, что сбегает в море у горизонта, я на днях заметил в отвесной скале кварцевую жилу. Ее нужно осмотреть и взять образцы. Несколько раз я собирался это сделать, но не хотелось отрывать помощников от их задания, а одному мне к нависшему утесу не подобраться.

Успех геологической съемки во многом зависит от обнаженности места. Лес, почва, трава скрывают от глаз геолога выходы коренных пород, маскируют складки и превращают геологические структуры в сложные головоломки.

Насколько проще составлять геологическую карту открытой местности! Нет леса, смыта почва. Обнаженные скалы подставляют солнцу и ветру свои ребристые бока, которые природа разрисовала сложными узорами геологической структуры. Тут все видно, все ясно и домыслам почти нет места!

Как раз такие благоприятные условия встречают геолога на скалистых морских берегах.

Северное побережье Охотского моря известно своей суровостью. Круто уходят в воду громадные обрывы. Bека за веками размывают и полируют их ветры и волны. Стучится о скалы пенистый прибой, и редки укрытые от ветров бухты с тихой водой. Но именно эта протянувшаяся на сотни километров каменная стена и привлекает геологов. Работать у ее подножия нелегко, иногда рискованно, но всегда интересно и, главное, плодотворно! На великолепных сплошных обнажениях маршрут за маршрутом, шаг за шагом раскрываешь замысловатые загадки природы.

Стоит отойти от берега, как обстановка быстро меняется. Исчезают скалы, сглаживается рельеф. На пологих склонах пышно цветут высокие травы и ползет цепкий кустарник. Но решение ребуса найдено на берегу. Теперь дело во времени и терпении. Редкие коренные обнажения, торчащие среди леса одинокие глыбы, щебнистые высыпки между корнями деревьев, как нить Ариадны, ведут мысль по геологическому лабиринту. Идут дни, множатся маршруты, и наша карта уже расцвечена яркими красками условных обозначений. Они раскрывают привычному глазу состав залегающих здесь горных пород и историю развития этой части земли.

Вот вытянулись поперек склона складки древних песчаников и сланцев. У мыса Харбиз они рассечены множеством оруденелых кварцевых жил, на которые следует обратить внимание. А у глубоко врезанной бухты с забавным названием Бочонок на карте виден значок ископаемой фауны. В конце бухты среди пластов окаменевшего ила мы нашли тонкие веретенца белемнитов и выпуклые спирали аммонитов. Окаменевшие юрские моллюски заставили нас плясать от восторга. Еще бы! В наших руках оказался ключ к определению геологического возраста этих слоев. Отныне мы знаем, что около полутораста миллионов лет назад здесь шумели волны теплого моря!

Еще интереснее ярко-карминовое пятно, что сочным мазком украшает карту у юго-западного края полуострова Кони. Причудливые контуры пятна точно очерчивают массив крупнозернистых розовых гранитов. Когда-то в подоблачной высоте мы нашли тут с Сашей замечательное месторождение белоснежных кварцитов. Множество редких минералов, и среди них удивительно красивые железные розы, вознаградило нас за утомительный маршрут.

Работы на Охотском побережье внесли много нового в геологию Колымского края и оставили неизгладимый след в душе каждого из участников. Наши путешествия совершались пешком – у подножий обрывов – ив лодке, скользившей вдоль отраженных в воде скал. Выгоревшие на солнце палатки стояли то на пестрой от цветов траве, то на скрипучей гальке, а перед ними всегда зеленело зеркально гладкое или взлохмаченное ветром море.

Охотское море! Отделенное от прогретых просторов Тихого океана Курильской грядой, оно всегда прохладно и полно жизни. Неисчислимые косяки красной рыбы заходят с моря метать икру в быстрых реках побережья. Подчиняясь еще не разгаданным законам, громадная, как торпеда, кета, зубастый кижуч и плоская горбуша стремятся к своим нерестилищам. Они находят их так же безошибочно, как синяя стрелка компаса находит север.

Бурные речные перекаты вскипают под напором миллионных рыбьих стай. Алмазами вспыхивают брызги, серебром отсвечивает на солнце чешуя.

Тысячи чаек носятся в это время над живым потоком, а вдоль берегов выстраиваются молчаливые медведи. Косматые рыболовы ловко выхватывают из воды одну рыбину за другой и не торопясь лакомятся отборными кусками.

Не менее богата открывающаяся в часы отлива литораль. Прибрежная отмель поблескивает лужами и зеленеет скользким ковром водорослей. Среди них сидят, ползают, скачут и плавают бесчисленные обитатели мелководья. Здесь громадные тихоокеанские крабы, медлительные морские звезды, бородавчатые голотурии и брызжущие фонтанчиками воды морские ежи. К склонам прилепились густые колонии съедобных мидий и конические башенки морских желудей. В лужах среди водорослей мечутся захваченные отливом мальки и прыгают бокоплавы, Над литоралью стоит острый запах йода и свежей рыбы.

Приливы в Охотском море велики и непостоянны. В районе Магадана и Тауйской губы вода не поднимается выше четырех метров, а восточнее – у берегов полуострова Тайгонос и в Пенжинской губе – разность уровней достигает восьми метров. Мощное наступление моря кажется непривычному человеку устрашающим. С неотвратимым постоянством один за другим бегут на берег ряды волн. Каждый ряд продвигается вперед чуть дальше предыдущего. Все выше поднимается море, и все яростнее бьется о скалы прибой. Там, где только что белели камни, уже колышется мутная пена и плывет смытый с берега сушняк. Еще час-другой – и море вплотную приблизится к обрывам. Теперь лишь глазастые нерпы кувыркаются там, где недавно шагали с рюкзаками за спиной геологи.

Медленно перемещая свой лагерь от бухты к бухте, мы сперва изучили прибрежную зону от Магадана до залива Мелководного. Второй год работы был посвящен съемке одного из самых интересных участков Охотского побережья – полуострова Кони. Свое движение на восток наш полевой отряд закончил у устья реки Сиглан. Узкой и труднопроходимой щелью ее долина обрезает полуостров от материка. Обширная, отделенная от моря песчаной косой Сигланская бухта очень мелка. В часы отлива она и вовсе мелеет. Лишь в узком и петляющем фарватере, который не так-то просто нащупать, остается достаточно воды, чтобы переплыть это унылое водное пространство. Однажды наша шлюпка на много часов застряла среди густых водорослей в самой середине бухты. Только приливная волна сняла нас с мели и освободила из плена. Подняв парус, мы вошли в фарватер и пересекли бухту.

Реку Сиглан можно считать одним из чудес природы. Вопреки правилам географии она насквозь рассекает высокий и скалистый хребет, что тянется с материка вдоль оси полуострова Кони. Широкая долина реки упирается в каменную стену хребта, а затем, прорезав его короткой и порожистой тесниной, теряется в просторах Сигланской бухты.

Как это могло произойти? Все реки берут начало на гребнях хребтов, откуда текут в разные стороны, образуя более или менее симметричный узор на картах. Именно поэтому осевая линия горных цепей называется водоразделом.

Сквозные долины, подобные долине Сиглана, возникают в совершенно особых, редко встречающихся условиях. Они древнее прорезанного ими хребта и объясняются тем, что река размывала свое русло с той же скоростью, с которой поднималась пересекающая ее горная цепь.

Хребет полуострова Кони возвышается сейчас над уровнем моря на полтора километра; не меньшую толщину горных пород должен был пропилить и Сиглан, для того чтобы сохранить свое течение!

Холодные воды Охотского моря рождают частые туманы; они повисают в предутренние часы над волнами, и солнце с трудом разгоняет их. Резкая смена температуры над сушей и морем вызывает летние бризы, попеременно дующие к берегу и от берега. Регулярность бризов мы не раз использовали для плавания под парусами.

Особенно крутые перепады температуры сопровождаются вихрями с бурными ливнями и с закрученными до облаков колоннами смерчей. Однако это не те медленно, но грозно нарастающие штормы, что гудят, ревут и свистят над Охотским морем в ноябре. Неистовая ярость осенних бурь сокрушает скалы, изрывает сокровенные глубины моря и приводит н ужас самых бывалых моряков. Летние же шквалы подобно слезам ребенка исчезают так же быстро, как и появляются, оставляя после себя легкий воздух и улыбающееся небо.

За время работ на побережье нам пришлось испытать и шумно веселые шквалы, и угрюмо свирепствующие буря, и яркие глади солнечных дней, и тусклые будни моросящих ненастий. Но всегда, в любой момент море было величественно и прекрасно. Ни в одном из своих движений оно никому из нас не казалось скучным или утомительным. Многолико, богато и, несмотря на суровость, привлекательно Охотское море!

Каждый из нас – и мой многолетний помощник и друг Саша, и лишь один сезон проработавшая со мной Эрна, и наши рабочие, и, уж конечно, я – многое сохранил в своей памяти из того времени, когда мы жили и работали среди скал над мором.

Результатом работы были обнаруженные на Охотском побережье рудные месторождения, раскрытые загадки природы. Однако главное, может быть, в том, что скалы и море научили нас молчанию и мужеству, товариществу и терпению…

Отвесно погружаются в море дикие скалы. Иногда такой непропуск не обойти даже в самый сильный отлив («Непропуск»)

Медленно огибает лодка крутые, обточенные ветром и промытые водой гранитные скалы. В бурю здесь грохочет прибой, но сейчас море гладко, как зеркало («Шквал»)

Непропуск

 
…Направо к камням жмусь; налево нет перил;
Зловеще под ногой колеблются ступени.
Гляжу наверх – темно; взглянуть назад – нет сил…
 

В. Брюсов. Восхождение

Вы не знаете, что такое непропуск? Это берег с отвесно уходящими в воду скалами. Во время отлива у их подножия иногда остаются узкие полоски морского галечника. В прилив море вплотную подступает к обрыву, и если вы не успели его миновать, то оказываетесь в ловушке.

…Уже к вечеру на пути в лагерь нас остановил крутой непропуск. Как мы ни торопились, прилив опередил людей. Там, где утром можно было легко обогнуть крутые скалы, сейчас шумел прибой.

– Так я и знала, что опоздаем! – с досадой воскликнула Эрна.

Как всегда, она была нрава. Нас задержала большая пегматитовая жила с красивыми кристаллами редкого минерала. Мы сломали молоток и два зубила, прежде чем Эрна и Николай уговорили меня возвращаться.

Вода еще поднималась. Бесконечными рядами стремились к берегу волны. Гулко ударив о камень, они с шипением откатывались в море, унося желтую пену к обрывки водорослей.

Николай, сбросив рюкзак, попытался перебраться через скалу, но едва не сорвался в воду. Итак, мы отрезаны от палаток. Ждать, когда вода отхлещет от берега, долго. Мы высчитываем, что лишь под утро отлив позволит нам пробраться к лагерю.

Хотя до заката оставалось не меньше двух часов, у моря уже сильно посвежело. Каждая набегавшая волна обдавала холодом.

– Да, попались… Ничего не поделаешь, придется ждать, – вздохнул я, – Давайте поищем дров и разожжем костер.

Но, увы, на узкой полосе между скалами и прибоем не было дров. Скоро меня стала пробирать дрожь. На худенького Николая жалко смотреть. Посиневшими губами он еле удерживает прыгающую папиросу. Предусмотрительная Эрна натянула взятый в маршрут шерстяной свитер. Но и она при каждом порыве ветра зябко передергивает плечами. Не сговариваясь, мы двинулись назад.

Вскоре спешивший впереди рабочий нашел немного сухих, опутанных водорослями сучьев. Он присел на корточки и, загораживая туловищем ветер, зажег спичку. Побежал огонек, запахло йодом. Но веточек немного; едва мы успели отогреть руки, как костер погас. Идем дальше. Теперь дующий вдоль берега ветер кажется еще более пронизывающим.

– Смотрите, – закричал вдруг Николай, – тут легко влезть наверх! Обогнем этот проклятый прижим! Не замерзать же здесь!

– В самом деле, давайте попробуем! – обернулась Эрна.

Я взглянул на обрыв. Между отвесными скалами тянется узкая, заваленная щебнем промоина. С берега она кажется щелью, по которой можно подняться к нависшим над пропастью деревьям. До края обрыва не меньше трехсот метров. Стволы лиственниц и берез кажутся снизу тростинками.

Крутизна склонов всегда обманчива. Сверху они выглядят круче, а снизу положе, чем в действительности.

– Не стоит подниматься: здесь слишком круто! Мы выбьемся из сил, но не доберемся. Лучше поищем дров, разведем костер и спокойно дождемся отлива, – убеждаю я своих товарищей.

Но уговоры напрасны. Николай и Эрна стремятся наверх; их раздражает вынужденное бездействие.

– Неужели боитесь? – язвительно спрашивает Эрна.

Что делать? Я неохотно соглашаюсь.

Промоина кончается крупноглыбовой осыпью с голубеющими в прогалинах поздними незабудками. Первые сто метров, переступая с камня на камень, как по лестнице, мы одолеваем без труда.

Сразу за осыпью вырос сглаженный дождевыми потоками двухметровый порог. Я подставил Николаю плечо, потом поднялась Эрна, и вдвоем они втащили меня.

Далеко к небесам тянется проточенная в гранитах ложбина. Здесь не так холодно, как у воды. Нагретые солнцем скалы еще не остыли. Их шероховатая поверхность излучает тепло. Мы перестали дрожать. На душе повеселело. Попытка подняться на каменную стену кажется уже менее безнадежной.

Как это было бы хорошо! Если мы одолеем обрыв, оттуда рукой подать до лагеря.

– Подъем опасен, – обращаюсь я к моим молодым спутникам, – нужно соблюдать осторожность. Ты, Николай, как самый легкий, полезешь первым…

– Не беспокойтесь, – весело перебивает Николай, – через полчаса будем наверху!

– А через час – дома! – добавляет Эрна.

Промоина похожа на длинный, слегка изогнутый желоб с неровным дном и гладкими стенками. Как и следовало ожидать, она оказалась несравненно круче, чем представлялось нам снизу.

Упираясь коленями в края желоба и цепляясь за всякую шероховатость, мы постепенно продвигаемся вверх. С каждой минутой подъем становится труднее. Чаще попадаются небольшие, но совершенно вертикальные перепады.

Вот мы уже поднялись не меньше чем на двести метров. С моря еле доносится шум прибоя. Я лезу, стараясь не смотреть ни вниз, ни вверх. Небо наверху и морская пропасть внизу одинаково бездонны! У меня кружится голова. Николай и Эрна, кажется, не боятся высоты.

«А ведь, пожалуй, без меня им легче было бы подниматься. Я для них только обуза!»

Что-то похожее на зависть к их молодости шевелится в моем сердце. Мне досадно, что для таких передряг мои нервы уже недостаточно крепки, а колени слишком плохо сгибаются.

Наконец мы преодолели больше половины обрыва. Однако впереди самая трудная его часть. Нужно отдохнуть перед последним усилием.

– Стой, – кричу я Николаю, – выбери место поудобнее, покурим!

В самых фантастических позах мы пристраиваемся у маленького выступа. Дрожат ноги, толчками бьется сердце, папиросный дым горек, как полынь. Перед глазами гранитная стена с серыми розетками лишайника, слева – голубеющая даль, внизу – сосущая сердце бездна!

Через минуту я с трудом заставляю себя оторваться от скалы. Время не ждет. Солнце быстро склоняется к горизонту. Обрыв из золотистого становится оранжевым. С моря тянутся на ночлег большие стаи птиц. Их гнезда лепятся к пятнистым от помета каменным уступам.

Как в затянувшемся бреду, мы вновь ползем наверх. Пядь за пядью, камень за камнем, уступ за уступом. Подниматься все труднее. Неосторожное движение – гибель! У меня уже обломан ноготь и сорвана кожа на ладони. Я давно раскаиваюсь в своей уступчивости.

«Как можно было согласиться на эту безумную затею! Пока не поздно, надо остановить их».

– Николай, Эрна, подождите! – кричу я прерывающимся голосом. – Давайте вернемся! Слишком опасно! Вы слышите? Стойте, нельзя лезть дальше!

– Что вы! – восклицает Николай. – Отсюда уже не спуститься! Мы все разобьемся! Один путь – наверх!

Эрна молчит. Она смущена. Страшна пустота внизу, еще страшнее нависшая над головой каменная стена.

Я смотрю вверх. На уровне моих глаз стоптанные каблуки походных ботинок Эрны. Еще выше над пропастью нависли деревья. Они свешивают к нам изуродованные ветром ветки. Кажется, еще немного – и мы за них уцепимся. Николай то убеждает, то грозит. Он кипит от ярости и страха.

– Мы уже почти добрались! Смешно спускаться, истратив столько сил понапрасну! В конце концов возвращайтесь сами, если хотите, а я не хочу! Вы не можете заставить меня спуститься.

Я изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие.

– Коля, я не заставляю тебя, но и не хочу, чтобы всё мы погибли из-за легкомыслия! Пойми, что риск слишком велик. Со мной вы во всяком случае не доберетесь. Ну, а без меня… это ваше дело!

Николай замолкает.

– Тогда пустите меня одного. Если эта скала непроходима, я вернусь!

Я колеблюсь. Почему бы в самом деле не послать Николая в разведку? Он ловок, если выберется, как-нибудь вытянет и нас с Эрной. Тогда скоро будем в палатке. Горящая печка, ужин, крепкий чай, отдых! Ни рискованного спуска, ни леденящей ночи на берегу! А вдруг сорвется? Верная смерть! Невозможно!

– Нет, Николай, – говорю я решительно. – Одного тебя я не пущу. Давайте спускаться. Мы теряем дорогое время. Скоро совсем стемнеет!

Николай настаивает:

– Если вы не надеетесь на меня, пустите нас вдвоем с Эрной!

– Правда, – поддерживает Эрна, – уж очень обидно, лезли, лезли, и все впустую!

Они клятвенно обещают не рисковать, и в конце концов я сдаюсь и соглашаюсь подождать их здесь.

Через несколько минут они скрываются из виду и я остаюсь один. Ширина расселины не больше метра. Моя спина упирается в одну стенку, ноги – в другую. Под правым локтем широкая трещина; рука лежит в ней, как в нише. Камни уже остыли, но пока еще тепло. Сюда не проникает ветер. Некоторое время слышны шорох и приглушенные голоса:

– Ставь ногу сюда!

– Подожди, я сейчас закреплюсь!

– Теперь давай руку!

– Не тяни так сильно!

Затем голоса стихли.

Солнце коснулось моря, сплющилось и стало погружаться в воду. По небу побежали снопы золотых лучей.

Медленно тянется время. Наливаются усталостью мускулы. Вскоре поза, казавшаяся вначале удобной, становится мучительной. Я все чаще меняю положение. Бездна, над которой я повис, притягивает быстро тяжелеющее тело. Со скрипом стискивая зубы, пытаюсь унять дрожь в коленях.

Почти прямо надо мной кружатся потревоженные чайки. Где-то близко их гнезда. Они пронзительно кричат и со свистом проносятся мимо, почти цепляясь за меня крыльями. Я чувствую, что могу сорваться в пропасть от их прикосновения и даже крика. Чтобы успокоиться, крепко зажмуриваю глаза и еще плотнее прижималось к камню. Это помогает. Сотрясавший все тело озноб постепенно унимается. Чайки замолкают и рассаживаются по гнезда®. Я открываю глаза и, стараясь не смотреть вниз, терпеливо жду. Иногда мне кажется, что слышны голоса. Тогда я зову: «Эрна, Николай!» – и убеждаюсь в ошибке.

Вдруг раздается гулкий стук скачущих по желобу камней. Я в страхе замираю. Достаточно одному из них задеть меня – и конец! Чтобы защитить голову, подгибаю ее под локоть и, слившись со скалой, жду удара. Несколько небольших камешков проносятся мимо. Один из них сильно бьет меня в плечо.

– Эрна, Николай! Эрна, Николай!

– Иде-ем!

«Боже мой, что же произошло? Неужели они так и не выбрались наверх? Впрочем, конечно, нет, раз спускаются! Притом оба! Ах, как жалко потерянного времени! Проклятие! Теперь не избежать спуска в темноте!»

Через несколько минут мы все втроем опять повисаем между небом и землей. Солнце уже погрузилось в море. Скалы посерели. Николай трясущимися руками зажигает папиросу и судорожно втягивает дым. Эрна немногословно рассказывает об их попытке.

Они почти выбрались наверх. До деревьев над обрывом оставалось не больше двадцати метров. Но над ними поднималась почти отвесная гранитная стена. Николаю все же показалось, что, цепляясь за неровности скалы, можно выползти из ложбины и вкось взобраться к краю обрыва. С помощью Эрны он кое-как влез на узкую гранитную ступеньку и лег на ней, чтобы отдышаться. В этот момент он нечаянно взглянул вниз и вдруг осознал страшную глубину разверзшейся под ним пропасти. Это чуть его не погубило. Ужас лишил парня последних сил. Головокружительная трехсотметровая бездна тянула его, как магнит. Вероятно, он сорвался бы с покатого карниза, если бы в ту же минуту его не стошнило. Неожиданная нервная разрядка оказалась спасением.

Минут десять после этого Николай лежал, не решаясь двинуться. Лишь после долгих уговоров, едва не столкнув Эрну, он смог сползти обратно в ложбину. Именно тогда они и задели непрочный камень, который полетел ко мне, дробясь о скалы…

Томительное напряжение внезапно сменяется во мне мрачным злорадством: «Не послушались меня, теперь расплачивайтесь».

В эту минуту я почти забываю о том, что расплачиваться придется и мне. Николай и Эрна чувствуют мое настроение. От их самоуверенности не осталось и следа.

Зато ответственность опять ложится на мои плечи. Что же делать дальше? Скоро настанет ночь, а в темноте о спуске даже и думать страшно. Но иного выхода нет. Тут мы не провисим и часу. Нужно двигаться, пока можно, пока позволяют быстро сгущающиеся сумерки…

Отбросив папиросы, мы молча начинаем спускаться. На этот раз, как в кинокартине, которую смотришь с конца, все повторяется в обратном порядке. Первым на животе сползаю я, за мной Эрна, за ней Николай…

Нестерпимо медленно, шаг за шагом мы движемся вниз. К счастью, от промоины некуда отклониться. Она сама направляет наш путь. В наиболее опасных местах – на крутых перепадах и скользких гранитных скатах – Николай или Эрна, укрепившись на месте, держат меня за руку, а я осторожно соскальзываю, нащупываю ногами точку опоры. Когда длины рук не хватает, я держусь за рукоятку молотка или ремень Николая. Утвердившись на новой, невидимой в темноте опоре, я поддерживаю сползающую на меня Эрну.

Это удивительно, но ночной фантастический спуск показался менее страшным, чем подъем. Мы думали только о том, куда поставить ногу и за что ухватиться рукой. Призрачная полутьма скрывала от глаз пропасть, а безвыходность положения, к нашему счастью, выключала мысль об опасности.

Вскоре на небе затеплились звезды. Внизу, там, где днем было море, сейчас темнела ритмично вздыхающая пустота. То справа, то слева от нас спросонья вскрикивали птицы.

В начале двенадцатого после бесконечно долгого спуска мы доползли до последнего двухметрового обрыва, которым заканчивалась ложбина. Дальше была каменная осыпь, подходившая почти к самой воде. Я облегченно вздохнул. Судьба благоволит к безумцам! Мы отделались испугом. Наше страшное путешествие к небесам закончено.

– Теперь вот что, – обращаюсь я к спутникам, – советую пока дальше не спускаться. Дров мы в темноте не разыщем, а у воды будет холоднее, чем здесь. Посидим, покурим, а потом часа через два сойдем к непропуску.

Тесно прижавшись друг к другу, чтобы не растерять тепла, мы устраиваемся у подножия порога. Вспыхнула спичка. В темноте светлячками затлели две папиросы.

Внизу шумел прибой. Волны с мягким шелестом набегали на берег и, увлекая за собой мелкие камешки, откатывались назад.

Около двух часов ночи мы уже огибали непропуск. Отошедшее море обнажило узкую полоску мокрой гальки. Местами пришлось все-таки пробираться по скале, а в конце непропуска пройти с десяток метров по колени в воде.

Измученные и продрогшие, мы спешим к лагерю. Издали видно высоко вздымающееся пламя большого костра, еще с вечера зажженного для нас обеспокоенными товаг рищами. На рассвете они уже собирались идти на розыски. Мы подходим к костру, над которым висит кипящий чайник.

– Вот видите, до чего доводит неосторожность! – говорю я, наевшись и благодушно закуривая от уголька папиросу. – Впредь слушайтесь старших!

– А вы не увлекайтесь редкими минералами и не затягивайте маршруты! – отвечает, встряхивая своими светлыми локонами, Эрна.

Она ведь всегда права!