Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Слоны встревоженно трубили, храпели лошади, орали погонщики и воины, и в эту какофонию ворвался слитных клич гетайров Антенора:

– Алалалай!

Увлечённые дракой, воины Циклопа прибытие подмоги к противнику заметили слишком поздно.

– Н-на! – На полном скаку Антенор всадил копьё прямо в лицо обернувшемуся на него в последний момент мидянину. Наконечник прошил щёку и выскочил наружу. Голова мидянина мотнулась назад. Кизиловый ксистон удар выдержал. Гиппарх рванул коня в сторону, уходя от столкновения, приник к его шее, спасаясь от просвистевшего над головой дротика.

Через мгновение Антенор пронзил насквозь ещё одного бездоспешного мидянина. Копьё снова выдержало, варвар завалился назад, но удар на всём скаку был столь силён, что древко вывернулось из пальцев гиппарха, а сам он лишь каким-то чудом удержался на конской спине. Ещё один дротик мелькнул прямо перед носом, а другой на излёте утонул в развевавшихся, будто крылья, полах плаща.

Антенор схватился за меч. На гиппарха налетел всадник со щитом, выдававшим наёмника-тарентинца. Только эти западные эллины рискуют так сражаться. Говорят, от италийских варваров научились. Вроде там ещё какие-то сёдла хитрые для этого потребны. Антенор давно был о них наслышан, но опробовать как-то не довелось.

– Сдохни, тварь! – пролаял тарентинец.

«Может и не доведётся».

Клинки не встретились. Чужой царапнул плечо, а махайра Антенора на противоходе рассекла бедро противника. И щит того не спас. Насколько серьёзна рана врага, македонянин увидеть не успел. Лошади разминулись и Антенор схватился со следующим тарентинцем, который попытался уязвить гиппарха дротиком.

Часть гетайров, почти не растеряв разбег, вписалась в круг варваров, разя мидян в спины. Другая, во главе с Антенором, отклонилась в противоположном направлении и сразу увязла. Гиппарх, отмахиваясь от вражеских мечей и дротиков, правил умного коня к центру круга, где трубили израненные стрелами слоны.

Возглавляли четырёхугольник несколько сильнейших самцов. Они ярились, рвались вперёд и Ваджрасанджиту, сражавшемуся верхом на Парвате, вожаке, крупнейшем в стаде, с немалым трудом удавалось сдерживать их. «Несокрушимое оружие Индры» отдавал команды низким тигриным рыком, вертел головой в чёрном коническом шлеме и безостановочно бил из лука. Стрел у него хватало, а Дханур-веду^[37] кшатрий познал в совершенстве.

Избиваемые животные отчаянно трубили и не слушались команд махаутов. Один из сбитых с коня мидян, видать знатный воин, в чешуйчатой броне, очухавшись, подскочил сзади к Парвате^[38] и всадил ему в правую ногу копье. Раненый слон протяжно затрубил и попятился, разворачиваясь к обидчику. Ваджрасанджит закричал на махаута, но тот ничего не мог поделать – Гора не подчинялся. Острый анкас в руках погонщика лишь добавил Парвате злости. Слон замотал головой и махаут едва не слетел на землю.

Ваджрасанджит, хотя и раздражался, но, тем не менее, доказывал, что тряска, качка и непослушание слона такому воину, как он – не помеха. Индиец только что всадил стрелу прямо в лицо одного из мидян и теперь, извернувшись в кресле всем телом, несмотря на неудобную позу (не с руки стрелять из лука себе за спину с правой стороны), выцеливал излишне шустрого обидчика Парваты. Растянул тетиву до уха и выстрелил, но промахнулся: за мгновение до того, как он отпустил тетиву, чужая стрела вонзилась ему в плечо.

Парвата крутился на месте, пытался схватить хоботом кого-нибудь из суетившихся вокруг людей, жалящих так больно, но они старались держаться на почтительном расстоянии. Истыканный стрелами, он все больше напоминал огромного ежа. Махаут свалился на землю со стрелой в горле, но и будь он жив, обезумевший от боли слон всё равно бы не подчинялся. Ваджрасанджит, уже трижды раненый, к счастью, легко, продолжал сражаться.

– Марана!^[39] – рычал воин, выпуская стрелу за стрелой.

Мидянин, улучив момент, попытался снова поразить Парвату в ногу, но тут у него не выгорело – конь Антенора сбил его с ног.

– Ты жив, Вадрасан? – крикнул македонянин, – держись, мы отгоним этих сынов шакала!

Ваджрасанджит в ответ пророкотал что-то одобрительным тоном. Антенор не разобрал слов, да и не до того ему было, опять пришлось сцепиться сразу с двумя варварами. Он не видел, что его гетайры уже рассеяли большую часть нападавших, лишь здесь, возле вожака жарило совершенно не по-зимнему. Антенор потерял меч – клинок увяз в теле незадачливого варвара. Тот вцепился в махайру македонянина мёртвой хваткой и стёк с коня наземь. Второй варвар, так же лишившийся оружия, ловко перепрыгнул за спину гиппарха. Его мозолистые пальцы сомкнулись на горле Антенора. Конь от неожиданной новой ноши попятился, оседая, но всё же удержался на ногах. Гиппарх захрипел, выпустил поводья и вцепился в клешни варвара, но оторвать их не получилось, мидянин оказался очень сильным.

Оба свалились не землю. При падении варвар умудрился оказаться сверху. Антенор приложился так, что ничего не слышал, не видел, перед глазами пульсировало темнеющее разноцветное пятно. Он хрипел и пытался извернуться. Безуспешно. И вдруг клещи ослабли. Варвар за спиной обмяк.

Македонянин, хватая ртом воздух, будто рыба, вытащенная из воды, с трудом спихнул с себя покойника. Между лопаток у того торчала красная стрела. Так красил древки своих стрел Ваджрасанджит.

Взгляд мало-помалу прояснялся. Антенор сел, ошалело покрутил головой, приходя в себя. Стрелы вокруг больше не свистели, никто не пытался угостить его копьём или дротиком-пальтоном.

Всё… кончилось? Это победа? Не удалось Одноглазому слонов отбить?

– На-ка, выкуси, Циклоп! – радовался кто-то из «товарищей», – завтра добавки получишь!

– Вайа Антенор? – окликнул низкий голос, – саджива?

Гиппарх обернулся. Ваджрасанджит всё также сидел на Парвате. Горе изрядно досталось, он бешено сверкал глазами, высматривая новых злодеев. Гетайры держались от него подальше. Лошади беспокойно фыркали, боялись слонов. Антенор, сидевший на голой земле чуть ли не прямо под ногами Парваты, ощутил, как по спине пробежал холодок. Разъярённому Горе всего-то и надо пару шагов сделать, чтобы от приведшего подмогу гиппарха мокрое место осталось.

Антенор, всё так же сидя на заднице, начал отползать прочь.

Один из слонов, лишившийся погонщика и воина, подошёл к вожаку и положил свой хобот тому на бивни. Гора понемногу успокаивался.

Уцелевшие воины Циклопа удирали. Ваджрасанджит победно вскинул лук и проревел:

– Джайа!^[40]

Его клич подхватили другие индийцы, а слоны во главе с Парватой протяжно затрубили.

– Спасибо, – негромко прохрипел Антенор, – спасибо…

Сидон

Вайя… Антенор… Саджива… Намас Индра.

Эти слова не шли из головы македонянина.

Друг Антенор. Жив. Хвала Индре.

Друг…

Да, он жив. А мог бы лежать там, в солончаке этом. Спаситель, которого пришлось спасать.

А Вадра здесь.

Всё там случилось так быстро… Он и не подумал тогда, после главного сражения, о судьбе кшатрия. Никаких мыслей в голове не осталось, никаких чувств, кроме ненависти.

А вот в Циклопе её не было. Ненависти. По крайней мере к ним, побеждённым. К Антенору и Иерониму. Не унизил и не глумился. И даже сделал вид, что очень огорчён случившимся. Урну серебряную выдал от щедрот…

Эвдама Циклоп казнил, но тут понятно. Давняя вражда, старые обиды. А вот прочих побеждённых постарался склонить на свою службу. И многие склонились. Как Иероним.

А Вадра почему здесь?

Почему раб?

Отказался служить, не иначе. Но почему? Если подумать, он же не обязан ничем, ни тем, ни этим. Не наёмник, подарок царя гандхаров своим македонским союзникам, что помогли прибрать к рукам царство Пора-Пурушоттамы. Если и приносил клятву верности, то человеку, а не делу его. Человек мёртв, и клятва обратилась в прах. Почему бы не пойти на службу к победителю?

К победителю… Гордость помешала, не иначе. Ну и как, сохранил честь здесь, за тридевять земель от своей родины, в этом рубище, под кнутом надсмотрщика? Раб…

После возвращения в «Себек-Сенеб» Антенор сразу подошёл к бывшему фалангиту. Тот сидел за столом и степенно трапезничал, макая куски жареного мяса в какой-то соус. Антенор подсел напротив и завёл разговор без долгих предисловий.

– Мне нужна твоя помощь, Никодим.

– Говори, – кивнул тот, пододвинув гостю блюдо с мясом и миску с соусом.

У Антенора, однако, кусок не лез в горло.

– Нужно освободить одного раба. Этот человек, как и я сражался за Эвмена и после нашего поражения попал в плен и рабство.

– Вот как? – приподнял бровь Никодим, – ты не попал, а он попал?

– Да, – ответил Антенор, – такие вот разные жребии боги достали.

– Кто он такой?

– Индиец. Знатный воин.

Антенор рассказал историю Ваджрасанджита.

Никодим скептически хмыкнул.

– Знатный воин, говоришь? И рабом стал? Знаешь, я знавал людей, что противились нашему царю до последнего. Тирийцы. Кое-кто из людей Спитамена никак не хотел покоряться, даже когда их повязали, а перед Александром положили голову их вождя. А царь наш, как ты помнишь, не выносил непокорности и на расправу был скор. Кое-кого сразу зарезали. А иных нет. Иных, как Линкестийца-изменника – в клетку. Или в рабство. Чай сам не раз был свидетелем?

Антенор мрачно кивнул.

– Так вот среди них тоже встречались люди знатные, – продолжал Никодим, – и знаешь, что, друг Антенор?

– Что?

– Никто из них жить рабом не стал. Все нашли способ руки на себя наложить. Честь, брат, она превыше всего будет.

Никодим невесело усмехнулся.

– На что намекаешь? – спросил Антенор.

– Сам подумай.

– Считаешь, он трус? Шкурой дорожит превыше чести и гордости? Помогать такому не стоит?

– Ты сказал.

Антенор покачал головой.

– Он не перс и не мидянин. У них не так. Есть у них слово такое, дхарма. Мне объясняли, но я не очень понял, что это такое. Запомнил только, что это что-то вроде закона, установленного их богами. Он очень строг, нельзя преступить, расплата неминуема. Они верят, что души их раз за разом перерождаются и от праведности или неправедности жизни нынешней зависит, какова будет следующая. Плохо жил – возродишься в теле собаки. Человеческая жизнь слишком ценна, чтобы её прервать по своему желанию. Самоубийца ни в Аид не попадёт, ни в Элисион^[41]. Будет душа самоубийцы блуждать злым духом все дни, что были предначертаны, а потом возродится в теле какой-нибудь жабы^[42]. Умереть по своему желанию можно только заморив себя голодом^[43].

– И что ему мешает? – удивился бывший фалангит.

– То, что он должен объявить об этом, дабы получить одобрение общества, которое оценит, достаточны ли основания. Только так смерть не будет считаться самоубийством.

– Понятно, – кивнул Никодим, – стало быть, если единоверцев нет, и никто одобрить не может, то полную чашу должен испить? В таком разе ты кто такой, чтобы против воли его богов идти?

– Я должник его, – ответил Антенор, – он жизнь мне спас при Габиене.

– Понятно, – повторил Никодим. Помолчал немного и спросил, – так что ты хочешь от меня? Выкупить твоего друга?

– Выкупить, – кивнул Антенор, – я отплачу.

– Чем? – усмехнулся Никодим, – рваным хитоном?

Антенор сжал зубы.

– Ты кое-что спрашивал… Я почувствовал, что это не праздное любопытство.

Никодим нахмурился. Бросил быстрый взгляд по сторонам.

– Я могу удовлетворить его, – сказал Антенор, – в обмен на твою помощь. Всё равно у меня нет ничего более ценного. Если для тебя есть ценность в знании, насколько я был близок к Эвмену… Он давно мёртв. А я… Да, был его поверенным в некоторых делах.

– В деликатных, полагаю? – уточнил Никодим.

Бывший конюх кивнул.

Никодим некоторое время молчал. Потом сказал:

– Я думаю, Хорминутер захочет задать тебе кое-какие вопросы.

– Никодим, – окликнула бывшего фалангита Месхенет.

Египтянка весь их разговор стояла подле, не таясь.

Никодим повернулся к ней.

– Ты же, госпожа моя, знаешь, в чём тут дело. Супруг твой должен задавать вопросы, не я.

– Я не о том, – сказала Месхенет, – ты что же, уже пообещал Антенору выкупить его друга?

– Считай, пообещал.

– А хватит ли денег?

– Твой супруг заплатит, – пожал плечами Никодим, – его интерес.

– А если не продадут?

– С чего бы нет?

– Тот, о ком говорит Антенор, принадлежит Бескровному, – негромко произнесла египтянка.

Никодим ничего не ответил, только крякнул с досады, заметно помрачнев.

– Кто такой Бескровный? – спросил Антенор.

– Ты слышал о нём, как о Менесфее Добром, – ответила египтянка.

– Ещё его зовут Камневязом, – добавил Никодим.

– Камневяз… Недобро как-то звучит, – пробормотал Антенор, – по-разбойному. А по иным прозваниям и не скажешь.

– Кровь проливать Менесфей не любит, – пояснил Никодим, – по нему лучше камень на шею и в воду.

– А Добрый, потому что глубокоуважаемый? – догадался Антенор.

– Сечёшь, – подтвердил Никодим, – очень… уважаемый. Половина Сидона под ним.

– Ты должен ещё кое-что знать, Никодим, – сказала Месхенет, – среди людей Бескровного мы сегодня видели близнецов…

– Тоже удивила, – хмыкнул Никодим.

– … и Маади с ними.

– Та-а-ак… – медленно проговорил Никодим, – вечер перестаёт быть томным.

Он вытер жирные пальцы куском хлеба, резко встал из-за стола и направился к выходу из «Сенеба».

– Постой, – окликнула его египтянка.

– Нет, Месхенет, не останавливай меня, – отрезал Никодим, – это уже не только вас касается.

Он вышел прочь.

– Дров наломает… – с болью в голосе произнесла египтянка.

Раздался звук разбившегося горшка.

– Прости, госпожа, дуру косорукую, – запричитала рабыня Вашти и кинулась собирать черепки.

– Что случилось? – в дверях показался Хорминутер, – что это у Никодима с лицом?

– Случилось, – ответила Месхенет, – я, кажется, сказала ему лишнего. Но и промолчать нельзя было. И муж мой, у вас с Антенором кажется есть что друг другу сказать.

– Наверное, не здесь? – Неуверенно спросил македонянин, покосившись на рабыню.

– Конечно, – кивнула Месхенет.

Вместе они прошли во фронтестерион (как он в египетском доме назывался, Антенор не знал). Македонянину было непривычно, что женщина участвует в разговорах мужчин, но он помалкивал.

Никодим так до утра и не появился, что очень беспокоило Месхенет. Хорминутер оставался невозмутим и во время разговора с Антенором, и после, наблюдая за метаниями своей жены, которая стала вдруг раздражённо отчитывать Вашти за разбитый горшок, хотя, как думал македонянин, об этом все успели забыть. Супруги обменялись парой загадочных фраз, после чего Хорминутер удалился в сопровождении раба. Месхенет осталась. У неё дрожали губы.

«Она боится», – подумал Антенор.

Впрочем, Мойра пребывала в оцепенении недолго и сразу после ухода мужа развела бурную деятельность, да такую, от которой македонянин стремительно уподобился хорошо раздавленной и вываренной иглянке, то есть приобрёл пунцовый оттенок.

Результатом хлопот Месхенет стал разинутый рот Репейника, заявившегося следующим утром в «Себек».

– Нет, вы только гляньте на этого мерзавца! – Возопил Дион. – Мы его везде ищем, а он кого-то удачно грабанул и, не иначе как на симпосион собрался!

– Не кричи, сейчас вся улица сбежится, – поморщился Антенор и смущённо, машинальным движением провёл ладонью по аккуратно подстриженной бороде.

Дион обошёл его кругом, недоверчиво и бесцеремонно пощупал ткань новенького антенорова хитона. Македонянин накинул на плечи хламиду, щёлкнул застёжкой. Репейник цокнул языком.

– Откуда это? И на какие шиши? Ты и правда кого-то ограбил?

– Да уж не даром, – мрачно ответил Антенор.

– А может ты это… – родосец кинул настороженный взгляд за спину македонянину, – хозяйской жене вдул? Муж-то у неё уже того… слабоват, наверное. Истосковалась.

– Я сейчас тебе по морде дам, – пообещал Антенор.

– Ладно, ладно, не закипай, – примирительно поднял руки Репейник, – но ты же понимаешь, твой вид…

– Сказал же – не даром это. Не могу всего сказать. Дело у меня, спешу. Извини.

Он обогнул Диона и направился вниз по улице в сторону моря. Однако Репейник, конечно, не мог отлепиться так просто, и Антенору пришлось рассказать, опустив некоторые подробности, куда и зачем он направляется.

– Я с тобой пойду, – вызвался Дион.

– Нет, – отрезал Антенор, – ты не понимаешь, куда собираешься влезть. Это не твоё дело.

– Да, похоже, это как раз ты не понимаешь.

– Может быть… – буркнул Антенор, – но я иначе не могу.

В голове у него закипала каша, мысли затеяли пирриху^[44] вместо того, чтобы чинно маршировать в бой с ясным и продуманным планом.

– Не ходи со мной, Дион.

Репейник остановился и Антенор почему-то через два шага остановился тоже. Повернулся к родосцу.

– Ладно, – сказал Дион, – как хочешь. Не пойду с тобой. Следом пойду. Сам по себе.

Антенор нервно покусал губу и кивнул.

Поправил плащ.

«А точно цена не слишком высока?» – подумалось в очередной раз.

Который по счёту?

На первый взгляд – не слишком. На первый взгляд. Это и смущало.

Он двинул дальше. Несколько раз обернулся. Репейник с отстранённым, расслабленным видом брёл следом. Больше вроде бы никто македонянина не пас.

Город просыпался. На улицах стало теснее, чем ближе к порту, тем больше.

«В порту найдёшь Менесфея Доброго, его там тебе любая собака укажет».

Долго плутать не пришлось, Месхенет объяснила дорогу вполне доходчиво. Антенор свернул в приметный проулок и… практически сразу ему пришлось остановиться.

Проулок перегораживала скамья, на которой, лицом друг к другу сидели два колоритных типа, с каждого хоть вазу расписывай с сюжетом про разбойных Скирона и Прокруста.

«Вот только я не Тесей», – подумал Антенор.

Типы играли в кости, однако македонянин не застал их врасплох. Оба тотчас же уставились на него снизу вверх. Один из них, коего Антенор мысленно нарёк «Скироном», сплюнул в сторону.

– А ну стоять. Ты что за хрен с горы?

Мимо прошёл человек, тащивший на плечах ягнёнка. Навстречу проковыляла бабка с корзиной. Стремительно пронеслась стайка мальчишек. Игроки не обратили на них внимания. Сверлили взглядами Антенора.

– Да так, человек прохожий, – ответил македонянин.

– Ну так ты, прохожий, проходи. Пока не получил, – посоветовал «Прокруст», тот, что был покрепче.

– Отсюда проходи, гийора, – добавил «Скирон» и указал на выход, – вон туда.

– Да я бы с радостью, – совершенно искренне признался Антенор, – да вот только дело имею до почтенного Менесфея. Возможно выгодное.

– Ишь ты! – обрадовался «Скирон», – где выгода, почтенного Меонофая, там и наша выгода.

– Гы! – явно согласился с ним «Прокруст».

– Обратное тоже верно, – добавил «Скирон» с несколько меньшим энтузиазмом.

– Чё? – не понял «Прокруст».

«Скирон» поднялся со скамьи и встал нос к носу с Антенором, разглядывая того насмешливо-вопросительно.

Антенор этот невысказанный вопрос угадал правильно.

– И высока ли цена?

– Вот сейчас и узнаем, – сказал «Скирон», – насколько ты почтенного Меонофая уважаешь.

– Очень уважаю, – ответил Антенор.

Он пошарил пальцами за поясом и вытянул оттуда афинскую тетрадрахму. Протянул охраннику.

«Скирон» повертел монету, сжал в кулаке, усмехнулся и сказал:

– Ну, пошли.

И не торговался даже.

«Переплатил», – печально подумал Антенор.

Но не прошли они и десяти шагов, как сзади раздался недовольный голос «Прокруста».

– Э-э!

– Чего тебе? – повернулся к нему «Скирон».

– Нас двое, так-то.

– И то верно, – согласился «Скирон», – вот ведь незадача.

Пришлось Антенору расстаться ещё с одной монетой. Цена сандалий. Или плаща, чуть поплоше, чем тот, которым снабдила македонянина Мойра. Ещё вчера он был бы рад и халку – лепёшку купить, а попади в руки пара оболов, дневная плата гребца триеры, так и вовсе – богач.

Далее при удачном раскладе предстояло расстаться с ещё большей незаработанной суммой.

«Невелика цена-то?», – снова вылезла недалеко отогнанная мысль.

Антенор сжал зубы.

– Пошли, гийора, – приказал «Скирон».

Бывший конюх украдкой кинул взгляд назад. Дион, видя, что македонянина остановили, в проулок не сунулся.

Дальнейший путь походил на блуждание по лабиринту. Улицы, переулки. Стены, увитые плющом, или голые, обшарпанные.

Антенор очень быстро понял, что одному ему назад не выбраться. Заблудится тотчас же. Стало очень тоскливо. Он отметил, что все встречные люди спешили посторониться. Всё чаще македонянин видел крепких мужей, праздно подпиравших стены, лениво беседовавших с прохожими и друг с другом.

Наконец, «Скирон» толкнул очередную неприметную дверь, и они вошли в тёмное помещение.

– Ступеньки тут, – предупредил провожатый.

«Вверх или вниз?» – успел подумать Антенор.

Темень, хоть глаз выколи.

– Ах ты…

Всё-таки споткнулся. Ступеньки вели вниз. Три штуки.

Откуда-то спереди послышались голоса. Будто за дверью.

Скрипнули петли. И верно дверь, а за ней свет. Колонна света. А уж пылищи-то!

Небольшая комната с квадратным отверстием в потолке. Грубо сколоченный стол, пара скамей, столько же клисмов, стульев с изящными гнутыми спинками. Стол заставлен кувшинами. Посреди пустое блюдо с костями. Сидели за столом три человека. Один, правда, скорее лежал, чем сидел, мордой в стол. Другой сидел спиной ко входу и ковырялся в зубах, а третий печально обнимал кувшин. Вошедших только он и видел.

– Шлам лэхон, – произнёс он отстранённо.

– И тебе мир, – ответил Антенор.

– Не уходи никуда, – посоветовал «Скирон» македонянину и удалился в незаметную боковую дверь.

Антенор сунул большие пальцы за пояс, обвёл взглядом комнату. «Печальный» продолжал смотреть будто сквозь него. «Зубной ковыряльник» соблаговолил обратить внимание на пришельца. Поднялся с лавки, подошёл. Бесцеремонно пощупал ткань плаща.

– Махнёмся, гийора?

Прежде, чем Антенор успел ответить, «ковыряльник» стянул через голову драный хитон.

На вид довольно тщедушный мужичонка. Антенор подумал, что вырубить его не сложно. Но начинать драку означало похоронить всё дело. Ну и себя, конечно же. Далеко не уйдёшь. Он не ответил и не пошевелился. Перевёл взгляд на «Печального». Тот выглядел поздоровее, в плечах шире. Опаснее.

«Ковыряльник» нахмурился.

– Ну ты чё?

– Не меняюсь, – выдавил из себя Антенор.

– Тыыы… – только и промычал «ковыряльник».

Лицо его исказила обиженная гримаса. Тут боковая дверь снова отворилась. Вернулся «Скирон» в сопровождении человека, при виде которого македонянин заскрежетал зубами, хотя и ожидал здесь встретить.

– Ба-а! Какие люди! – обрадовался один из близнецов.

Левый или Правый?

– Решил последовать доброму совету, уважаемый?

«Уважаемый». Похоже, это Правый. Промах.

– Да. Вспомнил, что твой «славный именем» предводитель говорил про заработок.

– Для тебя, хрен с глазами, он – «господин епископ», – раздался голос сзади.

А вот и Левый. Паламед.

– Не оскорбляй нашего гостя, братец, – сказал Правый.

– Ваш… господин епископ посоветовал мне обратиться к Менесфею Доброму.

– Это можно, – покивал Правый.

Левый подошёл к Антенору сзади, бесцеремонно откинул в сторону плащ, быстро ощупал пояс и похлопал македонянина по груди и по бокам.

– Обратиться можно, – повторил Правый, – считай, что ты уже обратился.

– И где я могу его видеть? – спросил Антенор.

– А зачем тебе его видеть? – заржал Левый, – ты бы ещё к Абдалониму вот так заявился. Нас видишь, этого достаточно.

– Стало быть, о делах мне с вами следует говорить? – спросил Антенор.

– С нами, с нами, с кем же ещё, – покивал Левый.

– Братец, не обижай нашего гостя, – усмехнулся Правый, – посмотри на него, он даже принарядился, дабы не оскорбить взор почтенного Меонофая. Как не уважить такое рвение? Пойдём.

Он поманил Антенора за собой.

«А там они называли его на эллинский манер», – подумал Антенор, – «да и Мойра тоже. А он, стало быть, из местных. Хотя, чему удивляться. Чем ближе к телу, тем больше уважения».

За дверью обнаружилась ещё одна проходная комната, узкая и длинная. Ещё одна дверь, за ней ступени вверх. Поднявшись, Антенор с провожатыми оказались на открытой террасе второго этажа, который занимал меньшую площадь, чем первый. Здесь стучали деревянные молотки – двое рабочих выкладывали на полу сложный узор из кубиков розового и белого мрамора.

Стена второго этажа не имела окон, и вся заросла плющом. По углам здания стояли большие каменные кадки с финиковыми пальмами. Обнаружилась ещё одна лестница, ведущая на плоскую крышу. Там росло ещё больше пальм и иных растений, названий которых бывший конюх не знал.

«Прямо дворец Навуходоносора. Висячие сады».

Крыша и верно представляла собой такой сад, виденный Антенором в Вавилоне. Здесь был натянут большой полосатый тент, под которым стоял стол и три клинэ^[45] вокруг него. Антенор уже не удивлялся смешению эллинских и иноземных обычаев. В Сидоне он такое видел на каждом шагу.

На центральном ложе возлежал невысокий плешивый старик в длинной полосатой китуне. Черты лица старика… располагали к приятному общению. Да, именно так, благообразный такой дедуля. Добрый.

За его спиной стоял мальчик-раб с опахалом, а чуть поодаль, в тени пальм Антенор увидел рослого варвара, чёрного, как головёшка, вооруженного мечом. Видать, телохранитель.

Два других клинэ пустовали, но если на левом белоснежное покрывало лежало идеально ровно, то на другом было смято. Кто-то явно с дедуганом только что завтракал.

Старик заговорил первым.

– Этот что ли? А говорили оборванец.

– Оборванец и есть, – сказал Правый.

– Не вижу оборванца, – возразил старик, – видать, мальчик умный. Бэ-мата – шмай, бэ-ла мата – тотбай^[46].

– Радуйся, почтенный Менес… Меонофай. Меня зовут Антенор, – представился македонянин.

Приподнявшись на локте и сдвинув кустистые брови, старик приглаживал пальцами коротко подстриженную седую бороду и разглядывал визитёра. Отвечать на приветствие не спешил.

– Пожелал бы я и тебе радости, – сказал он, наконец с приветливой улыбкой, – да не уверен, что ждёт она тебя.

«Многообещающее начало. Да уж, добрый дедушка…»

– Инвайа будешь?

Меонофай потянулся к серебряному блюду с гроздьями винограда. Оторвал виноградинку и отправил в рот.

– Благодарю, – сказал Антенор, но с места не сдвинулся.

– Наслышан я уже от Промаха, что тебе посоветовали ко мне обратиться, да что-то не спешил ты, – продолжил Меонофай, – я, чтобы ты знал, когда в гости кого зову, ко мне со всех ног бегут, не отказывают.

– Так вроде ты меня и не звал, – возразил Антенор.

– Ну, – усмехнулся старик, – это тебя, конечно, извиняет. Ладно, мне с тобой лясы точить недосуг. Солнышко встало, пора делами заниматься. Встанешь пораньше – шагнёшь подальше, хе-хе. Говори, с чем пожаловал?

Антенор кашлянул.

– Ну, дело, в общем, такое. Видел я тут, рабов нагнали и среди них заметил знакомца одного. Хочу его выкупить.

– Ишь ты… – только и сказал за спиной македонянина Левый, – а деньги-то есть?

– Да, видать, есть, – заметил Правый, – в прошлую нашу встречу ты, мил человек, помниться, не так нарядно выглядел.

– Твоя правда, – ответил Антенор, – дела, хвала богам, на лад пошли и деньги есть.

– И что дашь? – прищурился Меонофай.

– Лучше ты свою цену назови, – предложил Антенор.

– Э, нет, парень, – возразил Меонофай, – так дело не пойдёт. Мне интересно, на что ты готов ради своего друга.

– Две мины, – сказал Антенор.

Левый заржал. Меонофай заулыбался.

– Пять, – сжав зубы, проговорил Антенор.

Старик мелко затрясся.

– Батар анйя азла аниюта^[47].

– Сколько? – почти прорычал бывший конюх.

У него не было ни драхмы. Мойра предложила ему посулить Доброму двадцать мин,^[48] стоимость хорошо обученной наложницы-танцовщицы. Вадрасан, не будучи ремесленником, не стоил и двух.

– Парень, я не нуждаюсь в твоих деньгах и рабов я не продаю, – утирая глаза проговорил Меонофай.

– Что же, не сторгуемся? – Мрачно буркнул Антенор.

– Ну почему? Может и сторгуемся. А, Промах? – Менесфей уставился на Правого, потом снова на Антенора, – что за раб-то? Имя есть у него? Нормальное? Чтоб не Лопата или Кирка?

– Его зовут Вадрасан. Из Индии он. Воин.

– Ишь ты. Из Индии. Прежде у нас таких рабов не бывало. Даже интересно взглянуть.

– Ты не забыл, чего у тебя господин епископ спрашивал? – шепнул македонянину на ухо Правый.

– Помню, – ответил Антенор.

– Это хорошо, что помнишь, – сказал Меонофай, кинув в рот виноградину, – вот и цена твоя.

Антенор долго молчал, неотрывно глядя старику в глаза. Тот взгляд не отводил и, как видно, борьбой этой наслаждался.

– Тот человек, про которого спрашивал епископ… Я видел его в городе, – сказал македонянин через силу, – он входил в филакион.

– Ха, как будто мы не знаем, – засмеялся Промах.

– То, что он лазутчик Лагида, нам известно, – поморщился Меонофай, – и для нашего дорогого друга эти сведения уже давно ничего не стоят.

– С кем он ещё встречался в городе? – Прошипел Промах. – Кто помогал ему улизнуть из Сидона?

– Я не знаю! – Резко ответил Антенор. – Видел только раз, возле филакиона.

– А что же ты, говнюк, даже в таком разе не пришёл и не сообщил? – Подал голос Левый.

– Видать попросили невежливо? – предположил старик.

– Хватит церемониться! – рявкнул Левый и сзади схватил Антенора за руки. – Авва,^[49] позволь, мы по-свойски с ним побеседуем?

– Цыц! Ла ташдун дма!^[50] – Отрезал Меонофай и добавил мягче, – ни к чему это.

Его лицо снова приобрело благообразное выражение.

– Мальчик нам плохого не сделал. Пусть идёт. Пусть подумает. Глядишь, надумает чего. Иди, мальчик. Зиль лах^[51].

Антенор одним движением стряхнул руки Левого, который, несмотря на приказ, не торопился его освободить. Повернулся к Правому.

– Уходи, – сказал Промах.

На обратном пути Антенор услышал какой-то нарастающий шум и гам. Снаружи кричали.

– Что там такое? – Пробормотал Правый.

В комнатке, где Антенору предлагали меняться, им на встречу влетел «Скирон».

– Там! Там!

– Что?! – Рявкнул Промах и, оттолкнув Антенора, выскочил на улицу.

Македонянин последовал за ним и увидел возле самых дверей «Прокруста». Тот тряс за плечи какого-то человека и почти кричал:

– Сейчас он придёт, сейчас!

Тот нечленораздельно мычал, а когда увидел Правого, рванулся к нему. «Прокруст» его выпустил.

Антенор отшатнулся – этим человеком оказался Ил-Маади. Он был страшен. Рот, борода, грудь – всё залито кровью. Глаза навыкате, взгляд совершенно безумный.

– Ыыы!

– Что? – Заорал Промах. – Что стряслось?

– Ыыыаааа!

– Ему вырвали язык! – крикнул «Прокруст».

– Кто?!

– Ыыаааа-ааа!

– Я не понимаю!

Маади приложил к вискам трясущиеся пальцы, изображая рога.

– Ыыаааа-ааа!

– Бычара?

– Аааа!

– Сука-а-а! – заорал из-за спины брата Левый.

– Мэмат тэмун, тор нагах!^[52] – крикнул кто-то среди мигом набежавшей толпы.

– Крава! Крава!^[53]

Антенор боком, вдоль стены прошёл за их спины, повернулся и двинул прочь. Его не преследовали.

– Убью! – бесновался Левый, но угроза, как видно, адресовалась вовсе не македонянину.

Или… не тому македонянину.

«Вечер перестаёт быть томным», – вспомнил Антенор слова Никодима и сжал зубы.