Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Гермолай недовольно скривил губы.

Птолемей приблизился к Антенору и внимательно посмотрел ему в глаза. Антенор взгляд не отвёл.

– Удачи тебе, парень, – сказал царский телохранитель, проявивший себя в Бактрии и Согдиане неплохим полководцем.

Среди добровольцев один выделялся ростом и шириной плеч. Даже как-то не верилось, что этот здоровяк сможет ловко лезть по скалам, однако тот держался весьма уверенно. Когда «крылатые воины» после царского напутствия выступили к Скале, его окликнул Пердикка.

– Никодим! Смотри, не опозорь таксис Орестиды! И не помри там случайно.

– Не боись, командир, – прогудел Никодим, – я везучий, ты же знаешь. И на стену лезть не впервой. Двинулись, ребята!

Подъём на Скалу занял целый день. Они вбивали железные костыли в трещины, крепили верёвки, подтягивались, ухватившись за уступы, иногда едва заметные. Помогали друг другу. Казалось, проклятая стена никогда не кончится. Они преодолевали десяток локтей, а она будто вырастала ещё на два десятка.

Никто не гнался за наградой, все понимали, в каком рискованном деле участвуют. Их было триста. Героическое число.

Некоторым не повезло. Срывались окоченевшие пальцы, выскакивал из-под ноги неверный камень. Короткий вскрик и тело исчезало во тьме. Тридцать два человека сгинуло в жуткой пропасти и не все тела потом удалось найти, кое-кто остался там навсегда, без погребения.

Они совершили невозможное. Поднялись на вершину и подали знак царю, размахивая полами плащей, как крыльями.

Ошеломлённые согды сдались.

Антенор не получил двенадцать талантов, но награда его оказалась всё же больше трёхсот дариков.

Как он был счастлив тогда. Рад, что смог побороть страх. Рад, что одурачил Таната. Простой конюх, слуга, доказал, что и низкого происхождения человек способен состязаться в доблести со знатнейшими и храбрейшими воинами, которым привычно смотреть в лицо смерти.

Как из рога изобилия посыпались почести. Обласкан царём. Тот лично поговорил с каждым из «крылатых воинов». Узнав, что Антенор хороший наездник (ну а ещё бы, конюх же, с малолетства при лошадях), Александр тут же возвысил его и зачислил в ряды продромов-разведчиков. Ранее там служили фракийцы, но Александр для пользы дела давно уже отменил обычай предков, согласно которому воины распределялись по племенам, свои со своими.

Новоиспечённому продрому выдали коня и снабдили всем необходимым снаряжением и оружием. Гермолай зубами скрипел от злости, но поделать уже ничего не мог. Птолемей поздравил вчерашнего конюха, как тому показалось, вполне искренне.

Антенор думал, что пути его с бывшим господином разошлись навсегда. В тот момент ему этого больше всего хотелось. Он, конечно, не знал, что совсем скоро близкое знакомство с Гермолаем едва не выйдет ему боком, но в конце концов для него всё разрешится благополучно, а вот нить судьбы сына иларха Сополида трагически оборвётся.

Если бы Антенору в ту пору сказали, к каким злоключениям приведёт его путь, начало которому было положено на Согдийской Скале, он рассмеялся бы и ответил, что всё в руках богов. Но даже если бы знал о том доподлинно, всё равно с него бы не сошёл. Не променял бы прежнюю жизнь, в общем-то, не слишком плохую и уж точно менее опасную, на ту, что ему теперь было суждено прожить.

С того дня он никогда ни о чём не жалел и не оглядывался назад.

Сидон

Антенор с трудом разлепил веки и тут же вновь зажмурился: маленькое окно выходило на восток, и поднимающееся солнце, едва его лучи нащупали себе дорожку, ворвалось в комнату, резанув македонянина по глазам. Некоторое время он щурился, привыкал.

«Где я?»

Сознание просыпалось с таким трудом, будто душа выбралась из тела и отправилась гулять, пролетев с десяток-другой стадий. Голова жутко трещала. Внутри черепа бесился запертый Акрат, даймон неразбавленного вина. В ярости он разогнал все мысли Антенора по тёмным углам, потому тот далеко не сразу вспомнил, что запустил злого даймона внутрь своей головы самолично и добровольно. Очень уж легко лилось внутрь и жарко растекалось по жилам неразбавленное… Хиосское? Нет, вряд ли. Слишком жирно для такого оборванца, как Антенор. Но явно и не местная бормотуха, которую вином называют по какому-то нелепому недоразумению.

Ложе, на котором македонянин проснулся, показалось ему необычно мягким. От чьих-то щедрот привалило счастье в виде тюфяка, набитого шерстью. К подобным излишествам бывший конюх за всю свою недолгую жизнь в больших чинах так и не успел привыкнуть. Обычно довольствовался шкурой или войлочной подстилкой, а в последний год даже их почитал за роскошь.

С непривычки затекла спина. Шея еле ворочалась, потому поначалу он осматривал место своего пробуждения лишь движением глаз. Комната небольшая и крайне бедно обставлена. Из мебели только кровать. Ни стульев, ни стола, ни сундука для вещей здесь не обнаруживалось. Штукатурка на стенах кое-где облупилась, обнажая кирпич. Пожалуй, самой примечательной деталью интерьера были бесчисленные автографы предыдущих обитателей. Сакральная фраза «Здесь был…» встречалась столь часто, что на стенах уже не осталось живого места. Часть надписей македонянин поначалу счёл просто рисунками, но присмотревшись, опознал в них египетские иероглифы.

Антенору показалось, что он потратил целую вечность на то, чтобы вспомнить, как здесь оказался, прежде чем учуял резкий кислый запах. Он с трудом повернулся на бок, свесился с ложа и чудом удержал равновесие, едва не нырнув в глиняный ночной горшок. Кислятиной несло оттуда.

«Неплохое начало…»

Он почувствовал, как запылали щёки. Кое-как сел. Акрату это не понравилось: забарабанил, мерзавец, вдвое сильнее. Македонянин сжал виски пальцами. На лицо ему упала тень.

– М-р-р?

Антенор поднял взгляд.

В маленьком окошке, загородив собой солнце, сидел большой серый кот и таращил зелёные глаза на похмельного македонянина. С улицы запрыгнул. Антенор устроил коту гляделки, но тому подобное занятие не понравилось, и он мягко спрыгнул на грязный пол.

– Не топай, зараза… – поморщился Антенор.

Кот более не удостоил его взглядом, подошёл к горшку, понюхал его, после чего распушил хвост и гордо прошествовал к чуть приоткрытой двери. Щёлка была невелика, и коту, чтобы протиснуться наружу, пришлось поступиться своей царственной важностью.

Комнату вальяжно пересекал таракан.

Антенор встал. На мгновение потемнело в глазах, он покачнулся, но устоял. Шатаясь, подошёл к окну. Под ним на полу стояла вынутая деревянная рама, затянутая бычьим пузырём. Антенор покосился на разрисованные стены и усмехнулся.

«Да уж. Дворец персидских царей. После пифоса-то».

Он выглянул наружу, зажмурился, глубоко вдохнул и дважды чихнул, едва не рехнувшись от головной боли.

Дверь висела на хорошо смазанных петлях. Открылась бесшумно. Антенор очутился в перистиле. Огляделся по сторонам и двинулся мимо колонн и закрытых дверей к самой дальней из них, открытой. За одной из дверей услышал чьё-то громкое ритмичное дыхание на два голоса, один выше, другой ниже. Задержался на мгновение, но сразу сообразил, что там происходит и поспешил удалиться.

– Вашти? – позвал знакомый голос.

За спиной усилилась возня. Что-то уронили.

– Пусти, – раздался громкий шёпот, – да пусти, госпожа зовёт.

Шептали на арамейском, который македонянин знал не слишком хорошо, но эти слова разобрал. Дверь едва слышно скрипнула и мимо Антенора, на ходу поправляя одежду, проскользнула девушка. Одна из рабынь, финикиянка.

Сзади кашлянули. Антенор обернулся. В перистиль вышел уже знакомый сириец. В паху у него оттопыривался подол рубахи.

Сириец смерил македонянина насмешливым взглядом и сладко потянулся. Антенор отвернулся и двинулся туда, куда убежала девушка.

Открытая дверь вела в обеденный зал «Себек-Сенеба». В утренний час он пустовал и освещением хозяева не озаботились. Горел только очаг, но и его света хватило, чтобы македонянин увидел уже знакомую широкую спину и украшенный венком бритый затылок Никодима.

Верзила завтракал и чавкал столь громко, что приближения Антенора не услышал.

– Радуйся, почтеннейший!

Никодим обернулся, втягивая в рот капустный лист.

– Ты? Ну как, живой?

– Немного есть, – усмехнулся Антенор.

– Ну радуйся, раз живой. Садись.

Антенор сел, а правильнее сказать – грохнулся на скамью напротив Никодима. Здоровяк приподнял кувшин, качнул. Внутри плеснуло.

– Полечишься?

Гость кивнул. Никодим протянул ему кувшин. Пахло оттуда непривычно. Антенор сделал осторожный глоток, поперхнулся. Прохрипел:

– Что… это?

– Хек, – невозмутимо ответил Никодим с набитым ртом, – египтяне варят из ячменного солода. Тут ещё анис и шафран.

– Как такое можно пить? – поморщился бывший конюх.

– Да ты распробуй. Отличная штука. Правда, если перебрать, мало не покажется. Валит не хуже вина по-скифски.

– Куда уж хуже…

– Да, мы вчера знатно с тобой поскифили. На вот, капустки пожуй, – Никодим пододвинул к Антенору круглую деревянную доску с накрошенной капустой, – от похмелья самое то.

Он стащил с головы венок из стеблей сельдерея, обязательный атрибут похмельного страдальца, и водрузил на Антенора.

– Вот ни разу мне капуста от похмелья не помогала, с неё только живот пучит, – проворчал Антенор, но всё же сунул лист в рот и захрустел.

Никодим оторвал половину тонкой лепёшки и протянул ему.

– Что-нибудь помнишь?

– Ничего не помню…

– Значит хорошо посидели, – с чувством глубокого удовлетворения констатировал Никодим.

Между тем, голова незадачливого соглядатая начала мало-помалу проясняться, и он уже не чувствовал себя только что родившимся.

После того, как Никодим опознал в излишне любопытном проходимце товарища по восхождению на Согдийскую Скалу, он резко переменил к нему отношение, отмахнувшись от предупреждений подозрительного сирийца. Антенора сопроводили обратно в «Себек-Сенеб», где молниеносно нарисовался накрытый стол. К ним подсела было пара колоритных личностей, при виде которых любой купчина немедленно вспотел бы и начал судорожно ощупывать монеты в поясе, однако Никодим их быстро выпроводил. По его самоуверенным речам Антенор заключил, что здоровяк тут в немалом авторитете.

Через некоторое время исчез и сириец, и македоняне остались вдвоём против нескольких кувшинов вина. Антенор сидел дурак-дураком и не понимал, что происходит, а Никодим вёл себя с ним так, будто встретил полжизни назад потерянного брата.

Через некоторое время македонянин понял, что пьянка в общем-то выходит продолжением допроса, только теперь плохого дознавателя сменил хороший. Антенор держался начеку, старался взвешивать каждое своё слово, насколько это вообще было возможно в такой обстановке.

В конце концов вино сделало своё дело. Язык развязался и всё то, что так давно копилось в душе бывшего конюха, мысли и чувства, надёжно отгороженные от всего мира, выплеснулись наружу.

– Ты понимаешь… Он же царя… убить хотел… Который мне всё… Вот это вот всё… – Антенор треснул по столу обоими кулаками так, что одна из мисок прыгнула на самый край. – А эта сопля зелёная… Заговор…

– Кто? – Никодим подпёр ладонью щёку.

– Гермолай. Я ж про него тебе толкую.

– А-а…

– Я у него конюхом. У деда его. Он как провожал, такие слова говорил… Такие слова…

– Какие?

– Не помню… У него отец при Гавгамелах так… Дрался… Как никто, понимаешь? – Антенор сгрёб в кулак хитон на своей груди, рванул. Ткань затрещала.

– Понимаю.

– Его царь гиппархом, а он… Тварь такая… Царя убить хотел…

– Кто? Сополид?

– Да не. Гермолай. Сынок его. Я ж про него тебе толкую.

– А-а…

– Неужто не слышал?

– Как не слышал? Слышал. О том все знают.

– Все? – удивился Антенор.

– Ну да.

– Вот ведь… Давай ещё выпьем.

– Давай.

Выпили. Антенор скривился, зажмурился и некоторое время молчал, вдавив край глиняной чаши в переносицу. Потом продолжил:

– Мы в войско уже после прибыли. После Гавгамел.

– Это когда Аминта пополнение в Сузы привёл?

– Ну да. Не довелось мне при Гавгамелах… Вот ты был, а я нет. Скажи, друг Никодим, как там было?

– Там… – Никодим сунул в рот перо лука и некоторое время задумчиво его жевал, – я там чуть не обосрался…

– Ты? – удивился Антенор и откинулся назад, так, что едва не потерял равновесие.

– Ага. Только это херня, все эти твои Гавгамелы. И Скала эта твоя. И Гидасп этот.

– Не-е… – Антенор погрозил Никодиму пальцем, – ты Гидасп не трогай. Там эти… как их… Я там, с Эвменом…

Он снова стукнул кулаком по столу и энергично мотнул головой.

– Херня… – упрямо повторил Никодим и указательным пальцем прицелился в Антенора, – вот крокодилы – не херня.

– Крокодилы?

– Это твари. Зелёные такие.

– Знаю. В Индии видел.

– Ха! В Индии. Там заморыши. А Ниле знаешь какие твари? Зубы во-о-от такой длины.

Никодим показал руками размер зубов тварей. Антенор недоверчиво прищурился.

– Да ладно?

– Чтоб я сдох!

– Давай выпьем, друг, – предложил Антенор, – чтоб сдохли все враги.

– Давай. Чтоб сдохли все враги. А кто твой враг? Ты скажи, я с ним разберусь. Ножичком чик, и он уже того… На лодочку. Понимаешь?

– Понимаю.

– Так кто твой враг?

Антенор поморщился.

– Да есть тут одна… Сука одноглазая…

Он встрепенулся и приобрёл грозный и самоуверенный вид.

– Встретишь его, не убивай. Я сам. Ты понял?

– Понял, – энергично кивнул Никодим, – как не понять.

– Ты лучше про зубы доскажи.

– Чё те сказать, друг Антенор? Зубы вот такие. Людей жрут… Ужас…

Вытянув из Антенора всю его подноготную, Никодим, тоже преизрядно поддатый, пустился в откровения сам. Собеседник подпёр отяжелевшую голову руками и весь обратился в слух.

Никодим, сын Агафокла, был лет на пять старше Антенора. Происходил он из Орестиды, потому отправился в Азию под началом Пердикки, сына Оронта, князя этой области. Служил Никодим простым фалангитом-педзетайром, «пешим товарищем», как их прозвал царь Филипп. Участвовал почти во всех сражениях и штурмах. Дрался при Гранике, в Милете и Галикарнасе. Едва не встретился с Хароном при Иссе. Был тяжело ранен в Тире, отчего отлёживался в обозе до самого Египта и не сражался под стенами Газы. Потом были Гавгамелы, Бактрия, Индия…

Когда великий сын Филиппа скончался в Вавилоне, Никодим остался в той части войска, которую выделили Пердикке. К тому времени сын Агафокла числился декадархом-трёхдольником, в строю занимал передний правый угол фаланги, самое опасное и потому наиболее почётное место. Ему прочили дальнейшее возвышение, чему способствовало и покровительство регента, который явно выделял декадарха среди прочих.

Однако боги, как всегда, посмеялись над планами смертных. Царство трещало по швам, раздираемое амбициями вчерашних боевых товарищей, которые ныне посматривали друг на друга волками.

Через пару лет после смерти Александра, когда по Элладе уже вовсю катилась колесница Ареса, и эллины с македонянами самозабвенно резали друг друга, Пердикка замыслил наказать Птолемея, который самовластно обустраивался в Египте, игнорируя указы регента, чем подавал скверный пример всем остальным.

Лагид среди македонян пользовался большой популярностью, потому Пердикка решил для начала восстановить всех против него, как позже поступил Антигон в отношении Эвмена. Регент созвал суд войска и обвинил Птолемея в том, что он не оказал должной покорности царю Филиппу-Арридею, воевал с эллинами Кирены, которым Александр даровал свободу, похитил тело великого царя и увёз в Египет.

Однако Птолемей оказался хитрее. Прознав о предстоящем суде, он лично явился на него, что само по себе утвердило многих в его невиновности. Войско выслушало защиту с возрастающим воодушевлением и провозгласило Лагида невиновным.

Пердикка в бессилии скрежетал зубами, но сдаваться не собирался. Он заявил, что приговор войска не разделяет, дескать коварный Лагид всех одурачил и всё равно будет наказан. Это отвратило от регента многих сторонников, и он был вынужден наводить порядок в волнующемся войске железной рукой, безжалостно ломая заслуженных и возвышенных Александром командиров. Его не узнавали приближённые. Всегда сдержанный и осторожный, он на глазах терял рассудок.

Тем не менее, поход против Египта был подготовлен и весной второго года после смерти Александра войско выступило, сопровождаемое недееспособным царём. Пердикка без каких-либо затруднений достиг границы Египта, крепости Пелусий на востоке Дельты. Сюда же подошёл флот, которым командовал его зять, Аттал.

Здесь дела сразу пошли прескверно. Началось это с неудачной попытки расчистить старый канал, дабы отвести воду из рукава Нила, чтобы облегчить переправу. Предприятие окончилось катастрофой из-за разрушения плотины. Погибло много людей.

Воины, и без того не разделявшие целей регента, стали разбегаться. Хуже того – перебегать к Птолемею. Среди перебежчиков оказалось немало знати, но даже это не удержало Пердикку от сражения, и оно состоялось возле крепости Верблюжий Вал.

– Значит, как стемнело, нам говорят – пошли. Мы и пошли. Всю ночь пёрли по этому болоту, по осоке этой сраной.

– Зачем? – спросил Антенор.

– Ну как… Лагид утром глаза продирает. О-па! – Никодим усмехнулся, – а нас и нету. Мы в другом месте уже. Переправились.

– Умно, – заявил Антенор, – я б тоже так…

– Хренак! – Передразнил его Никодим.

– А чё?

– Ничё. Солнышко встало, птички запели, а эта сука на том берегу сидит, будто мы не ходили никуда.

– Хитрый, – глубокомысленно наморщив лоб, оценил Антенор.

– Да. Вот за что я египтян не выношу, так это за их хитрожопость.

– Тссс… – Антенор приложил палец к губам, – ты что?

– Что? – переспросил Никодим.

Антенор опасливо огляделся по сторонам и мутным взглядом нашарил в полумраке фигуру хозяйки. Та сидела за столом возле очага и сосредоточено перещёлкивала костяшки абака.

– Она не обидится? – он повернулся к Никодиму.

– Кто?

– Она, – Антенор ткнул пальцем в сторону хозяйки. Палец изрядно мотало, – она же из этих…

– Мойра? Не, ты чё. Она не их этих. Она наша.

– Да ладно? А я подумал…

– Хотя-а… – задумчиво протянул Никодим, почесав щетину, – вообще, конечно, из этих. Но она не такая. И муж её… Хер его… Тер…

– Как?

– Ну этот… Хер… Минутер… Хор… Во такой мужик! Хотя глаза красит, как баба. Да они там все бабы.

Никодим уронил лицо на подставленную ладонь и промычал:

– Лаги-ид, сука… Всю мою жизнь…

– Так он же тоже из наших? – совсем удивился Антенор, – Лагид-то. Он же Сотер, царя спас. Гермолай убивать хотел, а он спас. Прямо со стены вниз спрыгнул и давай направо-налево рубить. Гермолаев этих…

– Это когда было? – поднял голову Никодим.

– В Индии, – неопределённо махнул рукой Антенор, – там.

– Не в Бактрии?

– Не. В Бактрии Гермолая казнили.

– А ты щас что сказал?

– Я? Я говорю, он меня по плечу хлопнул, когда мы лезли… Куда мы лезли?

– Кто по плечу? По какому плечу?

– Лагид, говорю же.

– Да ты меня запутал совсем! – Никодим махнул ладонью перед лицом, словно отгонял назойливую муху.

– Давай выпьем, друг. Оно всё и распутается.

– Давай.

Выпили.

– Ну так что там дальше? – спросил Антенор, – я слышал, там верблюды были.

– Ага. Крепость там была. Верблюжий Вал. Ну, значит, Пердикка и говорит. Идите, мол… Туда, короче. Мы и пошли. Народу-у… Страсть… И слоны и лошади. Все полезли. Слоны палисад сломали, а выше никак. Хреново, короче…

– Что хреново?

– Хреново, говорю, слоном быть…

Никодим почесал нос и чихнул.

– А дальше?

– Что дальше. Мы лезем, а эти не пускают. Целый день бодались, туда-сюда.

– Я слышал, Ла….ик… гид… там слону в глаз сариссой попал. Не врут?

– Зря болтать не станут, – посерьёзнел Никодим и поднял палец вверх, будто хотел тем самым добавить веса своим словам, – у него сарисса была – двадцать локтей.

– Врёшь. Не бывает таких.

– Ты мне не веришь? Ты сам-то, кто?

– Конюх я, – скривился Антенор и снова икнул.

– Оно и видно. А мне сарисса десять лет вместо жены была. Всяко больше тебя в этом деле понимаю.

Антенор прикусил губу, посмотрел в пустую чашу.

– Ты что, обиделся? – спросил Никодим.

– Не. Ты продолжай. Дальше-то, что было.

– А ты не знаешь? Про слона в глаз, вон, знаешь же.

– Ну, слышал что-то. Слухи же. Врут всякое. А тут отче… ик… оче… видец…

– Ну а что дальше… – Никодим прикрыл глаза, – дальше жопа…

Он некоторое время молчал, переваривая воспоминания, явно неприятные.

– Отступили. Ночью Пердикка нас опять погнал вверх по реке. Дошли до одного острова. Он приказал переправляться. Тут нас Танат за жопу и схватил…

– Как это было? – спросил Антенор.

– Как… Вода вот досюда доходила, – Никодим провёл ладонью по горлу, – ноги вязли. И лошади вязли. И слоны. Тут кто-то заорал, что египтяне перегородили реку плотиной и вода поднимается. И что мы щас тут все утопнем.

Он наклонил над чашей кувшин, но оттуда вылилась лишь пара капель.

– Зараза…

Зал вокруг Антенора давно уже вращался, македонянин изо всех сил держался одной рукой за стол, а второй подпирал голову. Ему очень хотелось принять горизонтальное положение, но он твёрдо решил дослушать Никодима. Наконец, тот продолжил:

– А на том берегу пылища-а… Тьма. Видать народу нагнали, несть числа. Против нас, вестимо. Ну, думаю, всё, отвоевался Никодим. Надо тонуть. Тут-то эти твари и появились… Людей жрали… как ласка мышей. Их там кишмя кишело… У меня друг был. Он меня при Гидаспе из-под слоновьей ноги вытолкнул. Сколько дорог вместе протопали, в скольких переделках побывали, а здесь… Какая-то тварь зубастая… Из-под воды…

Он сжал виски руками и глухо застонал:

– Две тыщи человек за один присест сожрали… Да больше…

– Как ты выбрался?

Никодим покачал головой.

– Не знаю. Как во сне всё было. Повсюду стоны, проклятия. На том берегу костры, костры, костры… Наутро Пердикка сдох. Антиген и Селевк его зарезали. Предали, короче.

– Антиген? – переспросил Антенор.

– Так говорят. Люди зря болтать не станут.

– Вот же тварь… – процедил Антенор, – скольких достойных предал…

– Может и достойных, – буркнул Никодим, – да только, как по мне, потерял Пердикка тогда всё своё достоинство. Я к тому времени уже решил, что уходить от него надо. Тоже к Птолемею хотел. Вот про него говорили, что он – человек чести. Сотер, опять же… Да не ушёл. Не по нутру предателем прослыть.

– Что потом не ушёл? Когда Пердикку зарезали? Селевк вон, я слышал, наварх теперь в Египте.

– Как уйти? – на лице Никодима появилась злая гримаса, – он моих товарищей убивал. Мне на это приап положить?

– Другие этим не терзались, – осторожно сказал Антенор.

– Другие пусть за себя сами отвечают. Не, у меня с египтянами разговор теперь короткий будет.

Антенор снова удивился, но решил пока изъяны логики верзиле не предъявлять. Не тот момент.

Он, конечно, был наслышан обо всей этой истории шестилетней давности. Знал, что наутро Птолемей явился в лагерь побитого царского войска и произнёс речь, в которой отвёл от себя вину в разжигании междоусобицы и возложил её на покойного регента. Он принёс дары царю и поклонился ему, после чего завоевал всеобщую любовь рассказом о том, сколько смог спасти тонущих и какие почести воздал павшим. Восхищённое войско тут же предложило ему титул регента, от которого он с присущей ему осмотрительностью отказался, вручив власть Пифону, стратегу Мидии, тому самому, который много лет спустя стал причиной поражения Эвмена при Габиене. Вторым регентом был провозглашён Арридей. Тёзка царя, он доставил в Египет саркофаг с телом Александра.

Через два дня пришло сообщение о погибели Кратера в битве с Эвменом. По войску прокатился ропот: если бы новость узнали раньше, никто не дерзнул бы поднять руку на Пердикку. Теперь же победа Эвмена, верного сторонника регента и царской партии, всем казалась несчастьем. Многие пребывали в унынии ещё из-за того, что войско Птолемея оказалось совсем маленьким. Те клубы пыли, которые все приняли за перемещение огромных ратей, появились благодаря хитрости Лагида. Он приказал гонять взад-вперёд стада скота, а к ногам быков привязали пучки соломы.

– Как же ты дальше? – пробормотал Антенор, который был уже не в силах разлепить веки. Локти его расползлись в стороны, и он ткнулся лбом в стол. Никодим, захваченный воспоминаниями, этого как будто не заметил.

– Как… Каком кверху. Как-то до Пелусия добрался. Там Аттал с флотом. Вовремя успел, они уже якоря выбирали. Ушли в Тир. Туда вскоре много наших подгребло. А дальше двинули морем в Карию.

В Карии находился брат Пердикки, Алкета. Аттал присоединился к нему. Эвмену они подчиниться отказались. Считали себя выше выскочки-кардийца. Аттал занялся пиратством, стремясь подмять под себя торговые пути в окрестностях Родоса. Островитянам это очень не понравилось, и они отправили против наглого македонянина флот под началом наварха Демарата.

– Вот он нам и вломил. Видать маловато я водицы в Ниле нахлебался. Снова едва не утоп. А как на берег выбрался, решил, что всё. Хватит с меня всех этих стратегов и сатрапов. Своим умом жить стану. Э, Антенор, да ты спишь что ли?

Венок из сельдерея оказался не слишком действенным, а египетский хек Антенор пить так и не стал. Головная боль не отпускала.

– На вот, выпей, – раздался уже знакомый женский голос.

На столе появился ещё один глиняный кувшин. Антенор скосил взгляд влево-вверх. Так и есть: возле стола стояла хозяйка.

– Пей, – повторила она властным голосом, – полегчает. А то на твою страдальческую рожу без слёз не взглянешь.

– Что это?

– Молоко. Помогает при похмелье.

Антенор послушно отпил из кувшина. Молоко оказалось козьим.

– Спасибо.

Женщина ничего не ответила и удалилась. Никодим, глядя ей вслед, цокнул языком.

– Ты вчера назвал её Мойрой, – вполголоса сказал Антенор.

– Ну да, Мойра и есть.

– Но она ведь египтянка?

– Ну да.

– Признаться, я не очень-то знался с египтянами, но ведь Мойра – не египетское имя. Это же…

– Судьба, – кивнул Никодим, – её так зовут. Месхенет. Судьба. Мойрой мы прозвали, нам так проще. Она не обижается.

– А её супруг…

– Хорминутер. Ты его тоже вчера видел. С гостем.

Последнее слово Никодим выделил голосом. Антенор не помнил, что вчера говорил об Аристомене, но на трезвую голову решил ничего не утаивать. Что-то подсказывало ему – этим он не навредит таинственному попутчику.

– Этот гость мне знаком. Вместе шли в Сидон. Он назвался Аристоменом.

– Зачем ты следил за ним? – прищурился Никодим.

«Я уже отвечал ему на этот вопрос», – подумал Антенор, – «хочет проверить, не начну ли переобуваться в прыжке?»

– Он меня заинтересовал. На постоялом дворе недалеко от Сидона какие-то люди устроили ему засаду, но он ускользнул. Необычный человек. Мне стало интересно.

– Ну допустим… – невозмутимо предположил Никодим, – но тебе что, заняться больше нечем? Другой человек просто пошёл бы по своим делам, а ты принялся следить…

– Ты прав. И заняться мне нечем, да и страсть имею ко всяким тайнам.

– Странно, что ты ещё жив, с такой-то страстью.

Антенор усмехнулся, но ничего не ответил. Больше Никодим об Аристомене его не расспрашивал. Оба замолчали. Гость время от времени отщипывал от тонкой лепёшки маленькие кусочки, зачем-то сминал пальцами в шарик и отправлял в рот. Очень неторопливо, не обращая внимания на недовольно урчавший живот. Гостеприимец некоторое время взирал на это убийство времени отстранённо, но потом всё же поинтересовался:

– Что-то ты плохо ешь.

– Погано быть нахлебником, – буркнул Антенор.

Никодим еле заметно кивнул.

– Чем думаешь заниматься?

Антенор медленно покачал головой.

– Не знаю. Чем я только за минувший год не занимался. Может, к купцу какому попрошусь. Приказчиком или что-то навроде того. Пишу и читаю на двух языках. Изъясниться на четырёх могу. На абаке считать умею.

– Кто ж тебя возьмёт, без рекомендаций? Да и раба толкового дешевле содержать.

– Да хоть в конюхи снова. Или вышибалой. В Тарсе довелось сторожить один кабак.

Никодим фыркнул.

– Вышибалой? В Тарсе? Видать мелковат там народишко.

– Не веришь?

Никодим не ответил, но красноречиво повёл плечами и напряг мощный бицепс.

– А зря, – сказал Антенор, – Эвмена тоже считали обычным крючкотвором с вощёной табличкой.

– Одно дело выигрывать сражения, – возразил Никодим, – другое – голыми руками шеи сворачивать.

– Не слышал, как Эвмен убил Неоптолема в поединке?

– Ну почему, слышал. Удача – та ещё блудливая девка. Просто повезло. Да и в руке у него кое-что было.

– Может и так. Но, говорят, царь Филипп приметил его вовсе не за грамотность. Приглянулось ему, как Эвмен кое-кому кости ломал на состязаниях юношей.

– О таком не слышал, но что ты на кардийца-то всё киваешь? А за себя что скажешь? Меня выкинешь, коли я тут буянить начну?

Антенор хмыкнул.

– Тебя нет. Ты вон какой бычина.

Никодим заулыбался было, но потом скривил губы и отвёл взгляд. В зале появился Хорминутер. Антенор видел, как он кивком головы поприветствовал Никодима.

– Так ты сам вышибалой тут служишь? – спросил Антенор.

Никодим ответил не сразу, задумчиво покусал губу, поглядывая куда-то мимо гостя.

– Как Аттала родосцы побили, и, стало быть, меня заодно, я до берега доплыл. Добрался до Фаселиды. Там свёл знакомство с кое-какими людьми… интересными.

– Из пахарей моря? – предположил Антенор, – тех, что жнут, не сея…

– Ибо море есть поле надежды, – закончил его речь Никодим. – Ну как-то так. Хотя в море я надолго не задержался. Не очень-то люблю его. Занесло меня сюда. Который год тут, в Сидоне, обретаюсь. Корни пустил, можно сказать. Город большой, народу много. Есть где развернуться предприимчивым людям. Я как-то даже и не ожидал в себе такой жилки.

– И на чём же здесь могут подняться предприимчивые люди?

– Да на чём угодно. Я, например, имею доход с того, что помогаю людям приличным и состоятельным избежать нежелательных встреч со всяким отрепьем с гнусными рожами. «Себек» в некотором смысле – один из моих доходных домов. Я у Хорминутера не служу.

– Выходит, это он у тебя служит? – улыбнулся Антенор.

– И он не служит. У нас это… Как оно называется… Взаимовыгодное соглашение. Вышибала – навроде цепного пса, за кусок лает. А я и кусок побольше имею, да и не лаю давно. Пусть другие лают. Помоложе. Понимаешь?

Антенор медленно кивнул.

– И много у тебя этих «других»?

– Хватает. Но и слишком много никогда не бывает. Сидон большой, гнусных рож немало.

Антенор почесал бороду.

– В Тарсе я знался… с предприимчивыми людьми. Но недолго. Мне с ними не по пути оказалось.

– Почему? – не изменившись в лице, поинтересовался Никодим.

– Это были те самые гнусные рожи, – улыбнулся Антенор, – которые очень хотели встретиться с людьми приличными и состоятельными.

– А-а… – протянул Никодим, – понятно.

Он встал из-за стола.

– Ты если хочешь – оставайся. Куском хлеба мы поделимся. Ты, на первый взгляд, не самый бесполезный из тех нищебродов, что я встречал. А не захочешь оставаться – не держу.

Он отошёл в сторону хозяина заведения, перекинулся с ним парой слов, после чего удалился в перистиль. Антенор остался сидеть. Нельзя сказать, что предложение застало его врасплох, в концовке разговора он уже успел подумать о таком развитии событий. Теперь следовало принять решение.