Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Вопреки опасениям ему удалось без труда выбраться из лабиринта переулков. Помогла наблюдательность, которую так ценил Эвмен.

Дион поджидал его на том же месте, где им пришлось расстаться и, как видно, весь извёлся.

– Хвала богам, живой! Ну, что?

– Он отказал, – буркнул Антенор.

– Да и хрен с ним! Давай выбираться отсюда, тут какая-то нездоровая движуха пошла!

На всём обратном пути навстречу Антенору и Диону попадались крепкие молодцы с дубьём. Небольшими группками по три-четыре человека они неспешно, будто бы лениво брели в сторону порта. Народ их сторонился, спешил уступить дорогу. Антенор часто оглядывался, высматривая возможный хвост. Сердце у него бешено колотилось.

Возле египетского квартала на улице появилась более крупная группа молодцев. Человек тридцать. Во главе её шёл Никодим. Он облачился в льняной панцирь, повесил через плечо перевязь с мечом и вид имел донельзя суровый.

– Я уже всё знаю, – мрачно сказал фалангит, – Мойра рассказала, о чём вы сговорились с Хорминутером и с ней. Умнейшая баба, а всё равно дура. Надеется, что с Камневязом можно по-хорошему… Нельзя с этим упырём по-хорошему. Хоть бы со мной посоветовались…

– Ты ушёл, – нагнул голову Антенор, – она сказала, что не стоит тебя вмешивать.

– А сам-то ты не догадался, что тут происходит? – повысил голос Никодим.

– Не сложно догадаться, – ответил бывший конюх.

– И всё одно их послушал?

– Я чужой здесь. Не знаю всех раскладов.

– Да и они не знают, – отрезал фалангит, – хотя иначе думают. И, как оказалось, я сам не знаю. Я с этой предательской тварью, сирийцем этим всратым за одним столом ел и пил! Ближним его считал! А он первым стать захотел!

– Это ты ему язык вырезал?

– Это должно было стать только началом, – понизил голос Никодим, – но тварь сумела вырваться и сбежать.

– У тебя вырваться? – недоверчиво переспросил Антенор.

– Помогли ему, – буркнул Никодим, – не один он был, тварь предательская…

– Куда ты теперь? – спросил Антенор, уже догадываясь об ответе.

– Беседовать иду, – Никодим погладил изогнутую рукоять кописа, – глянуть хочу, точно ли у Бескровного крови нет.

– Я видел Маади, – сказал Антенор, – он прибежал к Менесфею. Тебя будут ждать.

– И хорошо. Ненавижу по подворотням мышей давить. Наше дело – лицом к лицу. Фалангой. За Орестиду!

– Далековато Орестида, – покачал головой Антенор.

– Вот она где, – Никодим ударил в грудь кулаком.

– Я с тобой. Оружие дашь? Хоть дубину?

Молчавший всё это время Репейник кашлянул. Никодим покосился на него.

– Нечего тебе с нами ходить. Иди к Хорминутеру.

– А там мне что делать? – Спросил Антенор. – Свою цену платить? Так я не получил от Менесфея того, что хотел.

– Я разберусь, – пообещал Никодим, – с дедулей пора кончать. Дай пройти.

Антенор посторонился и фалангит во главе своих людей двинулся дальше, вниз по улице.

– Ты в «Себек» или к нам? – спросил Дион.

– В «Себек». Расскажу, что ничего не вышло. Потом к вам.

– Ну бывай. Ждём. Не вступай больше… ни во что.

Они расстались. Антенор, вопреки своим словам, сразу в «Себек-Сенеб» не пошёл. Покрутился по улицам. Вооружённых молодцев стало больше, но многие никуда не спешили. Топтались на перекрёстках, переговаривались без суеты. Смеялись. В сторону порта прошёл отряд «фригийцев», человек пятьдесят. Македонянин с трудом задавил желание броситься вслед Никодиму, предупредить.

Наконец, вернулся в «Себек-Сенеб». Там его ждали.

– Ну что? – спросила Месхенет, едва он возник на пороге.

Македонянин отрицательно помотал головой.

– И что теперь? – спросил женщина у мужа.

– Думать надо, – мрачно отозвался тот, – если бы не Никодим…

К идее личного визита Антенора к Менесфею он с самого начала отнёсся скептически, но бурная реакция Никодима не позволила ксенодоку^[54] задействовать свои связи, не ставила времени и выбора.

– Надежда ещё есть, – сказал египтянин.

– Не для тебя! – прогремел властный, знакомый македонянину голос.

В зал ворвались вооруженные люди в льняных панцирях и фракийских шлемах. Пару рабов египтянина тут же уложили лицом вниз. Подскочили к Хорминутеру и мигом заломили ему руки за спину. Антенор не успел опомниться, как оказался прижат к стене. В зал вошёл человек в шафрановом плаще, дорогом мускульном тораксе, при мече. Шлема на нём не было, голову покрывала простая македонская каусия.

Антенора будто молнией ударило.

– Ономарх?! Так это ты епископ?

«Боги, где были мои глаза?!»

– Он самый, – усмехнулся доверенный Антигона Одноглазого, – сказал бы, что ты изрядный тугодум, парень, но справедливости ради, я и сам тебя не узнал там, на постоялом дворе. Ты изменился. Исхудал и завшивел. Зря, ой зря тогда не пошёл на службу к Антигону, мог бы человеком стать, как дружок твой, Иероним.

Антенор сжал зубы. Быстро окинул взглядом зал, насколько смог. С Ономархом пришло шесть человек. Но неизвестно, сколько ещё на улице.

– Что вам здесь нужно? – спросил Хорминутер, – по какому праву вы столь бесцеремонно…

– По такому, что ты, раскрашенная рожа – египетский шпион, – насмешливо объявил Ономарх.

– Вас ввели в заблуждение, – не изменившись в лице возразил Хорминутер, – я не…

– Рот закрой, – приказал Ономарх, – искалеченный твоим дружком Маади больше не может говорить, но то нам и без надобности. Он своё уже отговорил, достаточно. Да, красавица?

Раздался женский визг и один из воинов выволок из перистиля Вашти. Ономарх подошёл к ней, сжал пальцами подбородок.

– Ну так как, красавица? Подтверждаешь ты обвинение своему хозяину?

– Да-да… – затараторила рабыня.

– Ай, молодца! Жаль, твой Маади тебя больше языком приласкать не сможет. Нету у него больше языка. Но ничего, приап-то ему не отпилили! Пока.

«Фригийцы» заржали.

– На тебе денежку, дорогая, – Ономарх сунул в ладонь Вашти тетрадрахму, – заслужила. Да, голубятню покажешь?

– Г-голубятню?

– Ну да, голубятню. Твой хозяин же держит голубей?

– Н-нет… Н-не держит…

– Не врёшь?

– Н-не вру…

– Ну, стало быть, здесь ещё кто-то есть. Ничего, это мы выясним. Да и Маади вроде как грамотный.

– Отпустите моего гостя и мою жену, – проговорил Хорминутер, – они здесь ни при чём.

– Так я и поверил, – хмыкнул Ономарх, – наслышан я, что египетские бабы чрезмерную свободу имеют и в делах семейных не только передком участвуют. Не, я и от неё интересных рассказов жду.

– Мразь… – процедил бывший конюх.

– Не дёргайся, Антенор, – посоветовал Ономарх, – кстати, я тебе благодарен, хотя ты меня немножко разочаровал. От нашего общего друга Иеронима я был наслышан о тебе исключительно лестных отзывов. Как он там говорил? «Глаза на затылке». Ай-яй, ошибся Иероним. Лучше о тебе думал, чем ты есть. Ну да ладно, ты всё равно помог, хоть и неосознанно. Достоин награды. Копчёного хотел? Эй, введите!

Однако никто никого никуда не ввёл.

– Оглохли что ли?! – рявкнул Ономарх.

Он встретился взглядом с одним из «фригийцев», державших Месхенет, и резко мотнул головой по направлению к двери. Воин отпустил женщину и вышел. Раздался глухой удар и хрип.

Ономарх схватился за меч. На пороге возникла фигура Репейника, раздался щелчок и какой-то резкий выдох.

– А, ссука! – зарычал епископ, схватившись за бедро, пробитое стрелой.

Дион бросил на стол гастрафет, выхватил меч и кинулся на Ономарха. Антенор воспользовался замешательством державших его воинов и проворно вывернулся. Один из «фригийцев» покатился кубарем, а второму македонянин вывернул руку на слом, завладел мечом и оглушил противника рукоятью. Первый попытался встать, но пропустил удар ногой в лицо и снова растянулся на полу.

– Не упустить египтянина!

Ономарх дрался с Дионом и теснил его, несмотря на рану. В зал вместе с ещё одним «фригийцем» ввалился Вадрасан. Его руки были связаны, но это не слишком мешало ему душить воина. Всё-таки людей с Ономархом пришло не шестеро, а больше.

Антенор не успел порадоваться появлению друга, схватился с «фригийцем», державшим Месхенет. Тот прикрывался женщиной, как щитом и спаситель едва не превратился в невольного убийцу, когда его клинок, отбитый вражеским, скользнул в опасной близости от груди Мойры. Однако «щит» отчаянно вырывался, больше мешал воину, чем помогал и Антенор таки достал противника, заплатив за удачу кровавой бороздой на своём предплечье.

Македонянин прыгнул на помощь Хорминутеру. Ономарх увидел это краем глаза и заорал:

– Не упустить! Живым или мёртвым!

Этот приказ всё и решил.

– Ани!^[55] – пронзительно закричала Месхенет.

Антенор увидел, как Хорминутер медленно оседает у стены. На его белоснежной одежде расплывалось красное пятно. В глазах застыло удивление. Македонянин схватился с убийцами.

Епископ выбил у Диона меч. И это при том, что двигался Ономарх с трудом. Определённо, если бы Репейник не взял с собой гастрафет, то уже стоял бы в очереди на ладью Харона. Дион отшатнулся, схватил стул и закрылся им от нового выпада.

Вадрасан тем временем спихнул с себя безжизненное тело и поднялся, тяжело дыша. Ономарх, будучи занят умудрялся видеть всё вокруг и не проморгал кшатрия, но тот будто в танце увернулся от клинка епископа, змеиным движением перетёк ему за спину и приложил локтем в основание черепа. Епископ рухнул лицом вниз, как подкошенный.

Антенор, ещё дважды раненный, в правый бок и правое бедро, пятился. Эти двое оставшихся оказались ему не по зубам. Спасли друзья. Дион набросился сзади на одного, а Месхенет разбила амфору о голову другого.

Всё закончилось.

Македонянин, хромая, рванулся к двери, выглянул на улицу. Там лежало ещё два покойника.

– Ани, Ани! – причитала Месхенет над телом мужа.

– Спасибо, Дион, – поблагодарил македонянин, с трудом восстанавливая дыхание, – ты как здесь оказался?

– Чего-то зачесалось всё, – ответил Репейник, – да так, что я только махину схватил и сюда бегом. Наши остолбенели все. Говорил же, нехорошая движуха в городе.

– Надо уходить, – сказал Антенор.

– Куда? – спросил Дион.

– Антенор, – позвала Месхенет, размазывая по лицу слёзы и краску, которой были очерчены глаза, – тебе надо в порт. Там судно для тебя. Муж всё подготовил и заплатил. Всё, как мы сговорились. Ладья «Реннет». Уахенти^[56] зовут Семаут.

– Я тебя здесь не оставлю.

– Я не могу… бросить Ани…

Она закрыла мужу глаза.

– Он мёртв. Надо уходить, Месхенет.

– Я не могу… оставить Ани без погребения…

– О нём позаботится Никодим.

– Если он сам переживёт сегодняшний день, – мрачно возразил Дион, – вам надо бежать.

– А ты? – спросил Антенор.

– Я останусь.

– Тебя найдут.

Антенор посмотрел на Ономарха. Шагнул к нему.

– Нет, – Дион схватил македонянина за руку, – не убивай его. Так ты поставишь под удар всех наших.

– Вам и так несдобровать. Если он придёт в себя – не простит твоё вмешательство.

– Аполлодор поможет отбрехаться. Он тут не последний человек.

Антенор сглотнул. Сжал зубы, сверля взглядом бесчувственного епископа.

«Это ведь он. Он убил Эвмена. Наверняка. Кто бы ещё?»

Месхенет встала, обвела безумным взглядом комнату.

– Ах ты, змея…

Она шагнула к Вашти, всё это время сидевшую на полу, согнувшись в три погибели. Схватила её за волосы и рывком подняла на ноги.

– Это всё из-за тебя, тварь… Разве я не была добра к тебе?

– Была госпожа… – пролепетала рабыня, – прости дуру… Это всё он… Маади… он мне говорил… Я лишилась разума…

– Будьте вы прокляты оба!

В руках хозяйки появился узкий стилет, кольнул рабыню в горло.

– Нет, нет! – заверещала Вашти, – пощади, госпожа.

Месхенет медленно опустила руку. Она тяжело дышала. Грудь её высоко вздымалась.

– Ты сейчас пойдёшь к Антефамену и расскажешь ему обо всём, что здесь случилось. Попросишь о помощи с погребением Хорминутера. Если не сделаешь это, клянусь Анпу, я достану тебя из-под земли, а прежде нашлю такое проклятие, что Деву Шеоль ты будешь приветствовать, как избавление.

– Сделаю, сделаю, госпожа, – часто-часто закивала Вашти, – спасибо тебе госпожа.

Месхенет повернулась к другим рабам, которые тоже всю драку пролежали на полу и только сейчас поднялись.

– Вы пойдёте с ней. Проследите, чтобы она рассказала правду. Останетесь у Антефамена. Он решит вашу судьбу.

Рабы закивали.

Антенор посмотрел на Ваджрасанджита. Кшатрий с трудом восстанавливал дыхание. Он был слишком изнурён лишениями, и эта драка вынула последние силы.

«Зачем Ономарх привёл его? Он мог просто прикончить нас всех. Зачем платить, когда уже получил желаемое. Последнее, во что я поверю, так это в его благородство. Хотел купить меня? Или ославить? Замазать грязью и кровью? Перед египтянами? Он пытался сыграть в какую-то игру? И если бы не Дион… Или Дион тоже часть игры? И Вадра… Да нет, быть того не может, бред какой-то…»

– Надо взять деньги, – сказала Месхенет, – и письма.

Она снова опустилась на колени перед мужем. Провела ладонью по его щеке.

– Прости меня, Ани, что оставляю тебя… Мы снова встретимся с тобой там, в Земле Возлюбленных… Я выполню свой долг… А они заплатят… Все…

– Уходим, – сказал Антенор.

Часть вторая

После забот об этих материях, Антигон поспешил в Финикию, чтобы организовать военно-морской флот, ибо случилось так, что его враги главенствовали на море с множеством кораблей, но что имел он, вообще, даже не несколько. Став лагерем у Старого Тира в Финикии и намереваясь осаждать Тир, он собрал царей финикийцев и наместников Сирии. Он поручил царям оказать ему помощь в строительстве кораблей, так как Птолемей держал в Египте все корабли из Финикии с их экипажами. Он приказал наместникам быстро подготовить четыре с половиной миллиона мер пшеницы, таково было годовое потребление. Он сам собрал лесорубов, пильщиков, и корабельщиков со всех сторон, и доставлял древесину к морю из Ливана. Восемь тысяч человек были заняты в рубке и распиловке древесины и одна тысяча пар тягловых животных в транспортировке. Этот горный хребет простирается вдоль земель Триполиса, Библоса и Сидона, и покрыт кедровыми деревьями и кипарисами удивительной красоты и размеров. Он учредил три верфи в Финикии – в Триполисе, Библе и Сидоне – и четыре в Киликии, лесоматериалы для которых доставлялись с гор Тавра. Существовали также и другие на острове Родос, где государство договорилось построить корабли из привозных лесоматериалов.

Пока Антигон был занят этими вопросами, и после того, как он разбил свой лагерь недалеко от моря, Селевк прибыл из Египта со ста кораблями, которые были оборудованы по-царски и которые отлично плавали. Когда он пренебрежительно проплыл мимо того самого лагеря, люди из союзных городов и все, кто сотрудничал с Антигоном пришли в уныние, для них было совершенно ясно, что, поскольку враг хозяйничает на море, он будет разорять земли тех, кто помогает их противникам из дружбы к Антигону. Антигон, однако, велел им мужаться, заявив, что уже этим летом он покроет море пятью сотнями судов. Диодор Сицилийский. «Историческая библиотека».

Глава 9. Чёрная земля

Мемфис

Тускло горели лампады. Итеру-аа, Великая Река, разлив которой затянулся до начала сезона жатвы, нещадно парила и никакие опахала не спасали от жары.

Душно. И город, и дворец будто вымерли. Оно и к лучшему. Слишком много глаз, правил, условностей. Слишком мало свободы. Кто бы мог подумать, что настанут такие времена. Так хочется бросить всё и умчаться верхом, куда глаза глядят. Нельзя.

Египтянки обладали такой властью над самими собой, какая в Элладе была доступна лишь гетерам, но по злой насмешке судьбы самая знаменитая из «подруг», получив почести, сравнимые с царскими, оказалась заперта в золотой клетке. И не мужчиной заперта, но своей волей, подчинившись тому, что считалось приличным для царицы, коей она, тем не менее, не была.

Хорошо, что сейчас никого вокруг нет. Таис набросила на себя короткую льняную эксомиду, собрала волосы в небрежный узел. Никаких тяжёлых пекторалей, браслетов, париков. Как она устала от всего этого.

Афинянка поднялась на верхнюю террасу дворца. Отсюда был видна река и, одновременно, клонящийся к закату багровый диск. Старец Атум. Вечерняя ипостась Триединого Ра.

Иссушенная кожа жаждала ночной прохлады, но жара спадать не спешила. Одна из дворцовых кошек разлеглась на террасе, вытянув вперёд длинные лапы. Щурилась, временами лениво поглядывала на Таис и будто спрашивала всем своим видом: «Как вам, люди, шевелиться-то охота?»

А у кого-то хватало сил скакать. Таис услышала треск дерева.

– На! Получай! – раздался тонкий мальчишеский голос.

Таис улыбнулась. Ну конечно. Лаг опять атакует Леонтиска. Зайчонок против львёнка. Нет, не так. Зайчище. Пять лет ему, а наглости, хоть отбавляй. Одиннадцатилетнего брата норовит отдубасить со всей дури деревянным мечом. Леонтиск отбивается очень аккуратно. Знает – не рассчитаешь силу, мелкий сразу в рёв. И вроде как старший виноват.

Лаг очень шустрый, подвижный. Вечно у него шило в заднице. Леонтиск спокойный, задумчивый. Лаг очень похож на Птолемея. А Леонтиск… Не похож на мать с отцом ни лицом, ни цветом глаз и волос. Светлые у него волосы, а у Птолемея тёмные. У Таис и вовсе цвета воронова крыла. Кожа – будто медь. У сына бледная. Это уже вызывает косые взгляды. Перешёптывания за спиной.

Таис знала о них. Знал и Птолемей. Никогда для него не было секретом, что за кровь течёт в жилах мальчика. И никогда он никому ни полунамёком не позволял усомниться, что Леонтиск – его ребёнок. Но Лагом, в честь деда, и вопреки традиции назван второй сын. А первый… Он львёнок. Умному – достаточно.

Обычно мальчик находился подле отца, в Александрии, время от времени навещая мать в Мемфисе, Граде Белых Стен. Вот, как сейчас. Скоро снова уедет. Мать Леонтиск обожал всей душой. Таис подозревала, что он считал её богиней. Или, по крайней мере, нимфой. К отцу относился почтительно, с послушанием, но не более. Будто что-то подозревал.

Таис знала, что старший сын не будет наследником сатрапа Египта, всё сильнее привыкавшего именовать себя в мыслях царём. Не будет им и Лаг, одно лицо с отцом. Есть другие сыновья. Более выгодные. Птолемей младший, сын Эвридики, дочери ныне покойного Антипатра, ровесник Лага. И новорожденный Птолемей самый младший, сын Береники, последней любви Лагида, женщины из рода не столь знатного, да ещё и обременённой тремя детьми. Чем-то она его зацепила, да так, что он немедля женился на ней, даже не озаботившись разводом с Таис и Эвридикой. А ведь была ещё и всеми забытая, оставленная в Сузах Артакама, дочь сатрапа Артабаза. Когда-то македонян удивляло и раздражало бесцеремонное многоженство их царя, но те времена давно прошли. Годы на чужбине притупили тягу к непременному соблюдению отеческих обычаев, заставили смотреть на вещи проще.

Мальчики Таис останутся в тени сводных братьев. Это совершенно устраивало гетеру.

– Я тебя убил! – вопил Лаг.

Брат захрипел и рухнул на колени.

– А я как будто из последних сил! – извернулся и шлёпнул агрессивного клопа мечом по заднице.

Тот взвизгнул.

– Нечестно! Так не бывает!

– Бывает! Всё честно.

Таис улыбалась. Ушей её достиг ещё один мелодичный детский голос. Семилетняя Эйрена пела колыбельную кукле. Вот уж кто будет хорошей матерью, не то, что Таис, которая в прошлом надолго оставляла старшего с няньками, мотаясь по Ойкумене за войском Александра. Эйрена обожает возиться с малышами и с младшим братом они очень дружны. Старшего сторонится, но тот и бывает здесь редко.

«Кукла» при ближайшем рассмотрении оказалась спелёнутой кошкой. Почему-то она не пыталась сбежать, только кончик хвоста дёргался. Видать любовь Эйрены оказалась слишком крепка.

А любовь Таис? Во время второй беременности она готова была ревновать Птолемея даже к богиням Праксителя. Раздражали его совсем не безобидные шутки. Она тогда отекла и располнела. Говорили – девочка забирает красоту. Афинянке пришлось отказаться от танцев и прогулок верхом. Но ничего. Она уже знала, что способна наверстать все упущенное. Снова стать прежней. Ну, почти. Стала мудрее, спокойнее. В конце концов перестала ревновать к хорошеньким флейтисткам, которых продолжал «собирать» Птолемей несмотря на то, что был женат на женщине, столь искусной в любви, что некогда за ночь с ней богатенькие сынки афинских аристократов предлагали целый талант. Она давно уже научилась отделять зерна от плевел и знала, что любит он только её. Когда в Александрии появилась Эвридика, Таис отнеслась к этому совершенно спокойно. Это просто политика. Лагиду нужны ровные отношения с Антипатром. А потом, когда в сердце его ворвалась Береника, Таис было уже всё равно.

«Тебе стоит отправиться в Мемфис. Там помнят тебя и любят. Так будет лучше для всех».

Так он сказал при расставании. Лучше для всех. Боялся, что будет ревновать, мешать? Нет, давно уже нет.

Она не желала ехать, он отсылал её подальше от моря, к которому она так хотела вернуться ещё там, в Вавилоне. Но всё же подчинилась. Её влекла эта страна, её тайны, воплощённая вечность.

Вот о чём не задумалась афинянка, соглашаясь, так это о том, что нужна она здесь лишь как церемониальная кукла. Никакой действительной власти в руках. Но может за это её и полюбил Белостенный Град Весов. А ещё за доброту, любознательность и не поблёкшую с годами красоту.

– Живи вечно, госпожа, – прозвучал за спиной негромкий вкрадчивый голос.

Таис вздрогнула и обернулась. Так и есть, как всегда, подкрался незаметно.

– Прости, госпожа, – проговорил египтянин, – я не хотел напугать тебя.

Менкаура, Верховный Хранитель Покоя. Невысокий, поджарый, он имел невероятно редкие для египтян голубые глаза, с прищуром смотревшие из-под золотисто-синего платка-клафта.

– И ты живи вечно, Миу, – отозвалась афинянка.

Миу, Камышовый Кот. Менкаура получил это прозвище за хитрость и хватку. Таис иначе к Хранителю не обращалась, так же, как и её младшие дети. Миу посмеивался и говорил, что для настоящего кота он чересчур лыс и бесхвост, да и «мышей» ему давненько ловить не приходилось. В последних словах афинянка всегда ощущала грусть. Причину её она знала.

Древняя, как само время, колыбель человеческой памяти, Чёрная Земля, кою эллины звали Айгюптос, некогда простиралась от страны Та-Сети,^[57] до земли, где реки текут обратно^[58]. С той поры много вод унесла Река в Великую Зелень,^[59] нет счёта им. Краски древней Двойной Короны поблекли, сила и мощь рассыпались в прах, подхваченный ветром. Тьма с востока принесла ночь в Священную Землю. Двести лет ремту^[60] боролись с захватчиками аму^[61]. Чаще неуспешно, но всё же были дни, когда Амен-Ра сиял над Чёрной Землёй, приветствуя её вновь обретённую свободу. Тогда возрождались и Хранители Трона, чтобы оберегать покой государства. Но не раз и не два им приходилось вновь уходить в тень.

А потом в Страну Реки пришёл Александр, коего приветствовали, как избавителя. Он короновался под именем Сетепенра Мериамен и, не встречая никакого сопротивления, начал ставить своих людей на посты, где прежде ремту не мыслили увидеть чужеземцев.

Так оказался Менкаура не у дел. Как охранять трон, если Величайший Канахт Меримаат в Стране Реки даже ни разу не был? Царь отсутствующий… Покой государства теперь стережёт македонянин Ефипп. В Александрии сидит. А Менкаура здесь, в Граде Весов, охраняет супругу сатрапа, да сам недоумевает, от кого? Однако, «бывшим» он становиться не спешил, всем своим существом противился. И не только он. Ещё очень многие воспринимали его, как начальника. Единственного начальника, не считая фараона.

– Что-то случилось, Миу? – спросила Таис.

– Один купец из Себеннита вернулся домой с Родоса. Рассказал, то по городу ходят слухи, будто сын Величайшего жив.

– Сын? – удивилась Таис, – насколько я знаю, у Арридея не было детей. Эвридика так и не забеременела.

– Сын Величайшего Сетепенра, – уточнил Миу, – кажется, его зовут Геракл.

Таис почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Это же просто слухи. Сплетни досужих людей.

– Может быть, – пожал плечами Миу.

Он прекрасно говорил на койне и, конечно же правильно выговорить имя великого царя ему не представляло труда, но Хранитель всегда называл его тронным именем.

Он протянул афинянке узкую полоску тончайшего папируса.

– Вот ещё. Крылатый вестник принёс из Пер-Амена.

За годы в Мемфисе Таис довольно сносно научилась читать иероглифы, но текст на полоске показался ей неразборчивым.

– Прочти сам.

– Пер-ири в Тидаине разгромлен людьми Антигона, – сказал Менкаура. – Хранитель убит. Но это сообщил не связной. От него нет вестей.

– Кто же сообщил?

– Выжившие прибыли в Пер-Амен. Скоро будут здесь.

– Раз ты получил такие сведения, тебе следовало отправить их в Александрию, – сказала Таис.

– Уже, – ответил Менкаура.

– Зачем же рассказал мне? – спросила афинянка.

Менкаура скосил глаза в сторону. Там, полускрытый в тени, стоял Леонтиск. Слушал. Хранитель снова посмотрел на Таис. Прищурился.

– Счёл нужным.

Он поклонился, повернулся и быстро исчез в сгущавшихся сумерках.

Таис глубоко вздохнула. Она ничего не поняла, но странное поведение Хранителя поселило в сердце необъяснимую тревогу. Женщина посмотрела на Леонтиска.

– Где младшие? Найди няню, Лага пора укладывать спать.

Мальчик кивнул и удалился.

– К нам же доносятся слухи одни, ничего мы не знаем, кто у данайцев вождями, и кто властелинами были… – рассеянно пробормотала афинянка строки Гомера.

Слухи…

Дельта

Большая палубная ладья степенно двигалась против течения, рассекая мутную грязно-жёлтую воду восточного рукава Реки. Уставшие гребцы медленно ворочали вёслами. В Зелёных водах между Тисури и Тидаином^[62] им нелегко досталось: грести пришлось на юг и это в пору господства ресу, южного ветра, ежегодно насылаемого Сетом дабы пятьдесят дней нести рыжую пыль пустыни в беззащитные плодородные земли.

Хозяину ладьи, Семауту, щедро заплатили, очень щедро, иначе он не отплыл бы на родину в это время. Египетские купцы, прибывшие в Сидон с ветром попутным, неизменно задерживались здесь, пока Сет не прекращал бесноваться.

Когда «Реннет» приближалась к Дельте, на востоке, над Синаем висело огромное пылевое облако, да и впереди всё заволокло желтоватой дымкой.

Гребцы стали спасением беглецов. Если бы «Реннет» не была вёсельной ладьёй, путь оставался бы лишь один – на север, в порты, уже принадлежавшие Одноглазому. Но гребцы не подвели, вытянули до Тира. Низко сидящий хищный силуэт на горизонте неумолимо приближался, но так и не догнал «Реннет».

В Тире пришлось задержаться на несколько дней. Ветер совсем обезумел. Город на острове походил на разворошенный муравейник, готовился к осаде. Уйдя из Сидона, Килл решил закрепиться в Тире. Сдавать его не собирался. Антенор подумал, что и Аристомен мог быть здесь, но не стал его искать. С Хорминутером они сговорились о другом.

Как только позволила погода, «Реннет» снова вышла в море. Ресу мало-помалу стихал.

Первые дни плавания Месхенет молчала, стояла на носу и смотрела в воду. Почти ничего не ела. Иногда брала на руки Абби, гладила. Кот мурчал. Там, в Сидоне, несмотря на опасность, Месхенет ни за что не хотела покидать дом, пока не отыщет бродягу. К счастью, тот не учесал куда глаза глядят по своим кошачьим делам, нашёлся быстро. Антенор подумал, что Мойра бросилась бы за ним даже в пламя пожара.

В самом начале путешествия Антенор не пытался её разговорить, понимал, что у неё на душе. Первые два дня у него не было сил даже думать об этом: качка выворачивала желудок наизнанку, а лицо приобрело бледно-зелёный оттенок. Он впервые оказался в море так надолго. Ваджрасанджит выглядел не лучше, но стойко переносил новые испытания – сидел, скрестив ноги возле мачты и, закрыв глаза, время от времени шевелил губами. Молился?

Когда стало полегче, накатила другая напасть – безделье. После случившегося в Сидоне Антенор жаждал деятельности. Береговой пейзаж менялся очень медленно, и македонянину всё время казалось, что он гораздо быстрее добрался бы до Египта пешком. Раздражал проклятый встречный ветер, не позволявший поднять парус, раздражала заунывная песня гребцов. Антенор стыдил себя за это, как-никак спасители, но всё равно скрипел зубами.

Чтобы отвлечься, он стал беседовать с кшатрием, учить его эллинскому языку. Ваджрасанджит мог немного объясниться, но даже на не слишком долгую беседу его запаса слов не хватало. Прежде разговаривали они на чудовищной смеси персидского и санскрита. Ученик оказался способным. Схватывал быстро.

Спустя пять дней после выхода из Тира, к македонянину подошёл Семаут и заявил, что они миновали Синай и скоро появится Пер-Амен.

– Пелусий? Значит, это уже Египет? – спросил Антенор, ткнув рукой в сторону берега.

– Да, – ответил Семаут, – Та-Кемт.

Антенор вытянул шею и напряг зрение, всматриваясь вдаль.

– Стен не увидишь, – сказал уахенти, – пыль, поднятая ресу не даст. Даже в ясный день не просто увидеть. Крепость далеко от моря.

– Я всегда думал, что это порт, – удивился Антенор.

– Когда-то Пер-Амен стоял прямо на берегу, – объяснил Семаут, – века назад. Но постепенно гавань заилилась, море отступило, а Река изменила русло. Теперь впадает в Зелёные воды западнее. Там порт, Сену. Вокруг Пер-Амена болота.

Антенор кивнул. Про болота знал. Эллинское название крепости и означало – «изобильный болотами».

Семаут удалился, а македонянин подошёл к Месхенет. Она по уже заведённому обычаю стояла на носу и безучастно смотрела на берег.

– Скоро Пелусий, – сказал Антенор.

Женщина медленно повернулась к нему, но ничего не ответила.

– Ты почти не касаешься пищи, – сказал Антенор, – это не дело, обессилишь и умрёшь.

– Встречусь с ним, – бесцветным голосом ответила Месхенет.

– Стоит ли спешить? Неужто он не дождётся?

Она не ответила. Отвернулась и долго молчала. Антенор не уходил.

– Я всегда знала, – вдруг заговорила египтянка, – что моё возвращение на родину будет связано с печальным событием. Ани ведь намного старше меня. Ему было шестьдесят пять лет. Как говорят у нас: «видел шестьдесят пять разливов». Хотя он давно их не видел. Я знала – когда Ани предстанет перед судом Усера в Зале Двух Истин, меня ждёт путешествие. Я повезу его сах в Себеннит, чтобы он мог упокоиться в семейной гробнице его рода. Ибо свою, Хорминутер, почти всю жизнь проживший на чужбине, так и не выстроил. Но я не думала, что все произойдёт… так… И мне придётся положиться на соседей, чтобы они провели очищение, прочитали молитвы и подготовили Ка моего мужа к встрече с Владычицей Истин.

– Ты ни в чём не виновата, – сказал Антенор, – виноват только я.

– Нет, Антенор, – возразила женщина, – ты вообще ни при чём. Разве ты не понял, кто мы такие?

– Понял ещё тогда, когда услышал обрывок разговора Аристомена с Хорминутером.

– Не сомневаюсь, что ты догадался верно, но едва ли понимаешь всё до конца. Никакая угроза моей жизни, никакие менесфеи и ономархи не смогли бы заставить меня бежать, бросив моё солнце. Мы прожили душа в душу четырнадцать счастливых лет, и я скорее позволила бы убить себя прямо там, чем оставила бы моего мужа.