Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Тогда почему ты поехала со мной?

– Потому что он так решил. Тогда, во время беседы он не сказал тебе, что ты отправишься не один, но решение принял сразу. Ты лишь недавно появился в нашей жизни, мы плохо тебя знаем, а то, что ты рассказал, слишком важно, чтобы позволить тебе… исчезнуть.

– Вы полагали, что я обману?

– Не обижайся. Это слишком важное дело. Нельзя было рисковать.

– Значит ты бы сопровождала меня в любом случае?

– Да.

– А если бы я оказался нечестен и попытался скрыться?

Месхенет невесело усмехнулась.

– Это не так просто, как тебе кажется.

Антенор молчал некоторое время, но не стал выпытывать, как эта хрупкая на вид женщина смогла бы его остановить. Спросил другое:

– Почему же мы едем не в Александрию?

Месхенет вздохнула.

– Я расскажу тебе. Ты должен знать, хотя не всё, что услышишь, напрямую касается нашего дела. И начну я издалека.

Она снова вздохнула, вытерла глаза, помолчала немного, собираясь с мыслями, и начала рассказ:

– Много лет назад, когда мой муж был юношей, Величайший Джедхор^[63] вёл войну против персов. Это была первая за много веков война, в которой воины ремту сражались с врагом на его земле, да притом не под чужим началом. Увы, наступление вышло коротким, но, когда воины покидали Страну Пурпура, Хорминутер остался в Сидоне.

– Как лазутчик? – уточнил Антенор.

– Можно и так сказать. Он был одним из ири, Хранителей, что стерегут покой государства и скрыто оберегают его от внешних и внутренних врагов. Много веков назад ири опутали своими сетями Страну Пурпура и Яхмад^[64] и ни один из царей фенех^[65] не мог присесть в нужном чулане так, чтобы об этом не стало известно Дому Маат. Но время могущества прошло, Страна Реки пришла в упадок, и чужеземцы сломили её былую мощь.

– И Хранители не помогли?

– Всё же они были простыми смертными, – вздохнула Месхенет, и продолжила, – Хорминутер родился в дни возрождения былой славы и сам много сделал для этого. Накануне великого восстания фенех против персов он призывал Величайшего поддержать повстанцев, но не был услышан и лишь чудом уцелел при резне на улицах Сидона, когда царь Табнит предал свой народ и покорился врагу. Хорминутер дважды предупреждал о грядущем вторжении царя царей. Это позволило Величайшему Нахтхорхебу…

– Нектанебу?^[66]

– Да. Позволило подготовиться. Врасплох нас не застали ни в первый, ни во второй раз. Но если в первый Страна Реки отбилась и Величайший даже воздвиг огромную статую Хора в честь победы, то во второй…

– Я знаю, чем кончилась та, вторая война, – мрачно сказал Антенор.

– Не всё знаешь. Мой муж узнал, что родосец Ментор, наёмник на службе Величайшего, тайно сговаривается с царём царей. Муж предупредил об этом, но ему не поверили. Величайший слишком доверял Ментору. Эта ошибка и стала роковой. Ментор предал, битва у Пер-Амена была проиграна, а затем и война. Нахтхорхеб потерял Двойную корону и бежал на юг, в Куш. Там он вскоре и умер. Я в год падения Та-Кемт увидела свой первый разлив.

Месхенет снова надолго замолчала.

– Мой отец тоже был Хранителем. Я принадлежу к древнему роду и могу назвать своих предков до семнадцатого колена. И все они были ири.

Антенор прикусил губу. Он, сирота, слуга с малых лет в богатом доме, знал лишь имя отца и деда.

– Отец погиб, – продолжала Месхенет, – о нас с матерью позаботился его близкий друг, Верховный Хранитель Менмаатра. После бегства Величайшего он покорился персам, договорился с ними. Изгнанники сочли его предателем.

Месхенет посмотрела на Антенора, словно ожидая осуждения, однако на лице македонянина не дрогнул ни один мускул. Он весь обратился в уши.

– А он назвал трусами и предателями их самих, – продолжила египтянка, – ибо были ещё силы сражаться. Мать пережила отца на четыре года. Я росла в доме Менмаатра в покое и достатке. Он стал моим вторым отцом и воспитывал так, чтобы я стала достойной своего рода. Меня учили писать и говорить на трёх языках. Я знаю священные гимны и танцы Страны Пурпура, несколько видов тайнописи, умею обращаться с оружием. Менмаатра часто говорил, что время борьбы ещё придет.

Месхенет помолчала немного. Антенор терпеливо ждал продолжения.

– И оно пришло. Когда до нас дошли вести о победе царя Александра при Иссе, многие херитепаа^[67] взбунтовались против персов, а из Куша явился старый полководец Кауирпехти, «Бык, великий мощью». С ним был воспитанник, внук изгнанного Величайшего, носящий то же имя. Претендент на Двойную корону. Мой воспитатель стал вторым претендентом. Были и другие. В Та-Кемт оставалась и ещё одна сила – сатрап Мазак. Воинов у него было мало, но он хитроумно поддерживал то одного, то другого соперника и сохранял толику власти, хотя помощи ему не присылали, побитому царю царей стало не до того. Сторонники изгнанника одолевали. Когда Александр осаждал Хазету, Газу, Мазак понял, что удержаться не сможет и сделал выбор, поддержав Менмаатра. Вместе они нанесли поражение изгнанникам, но победы Менмаатра не увидел, люди Кауирпехти отравили его.

Вновь повисла продолжительная пауза.

– Наконец, пришёл Александр. Мазак сдался ему. Покорились и остатки изгнанников. Царь получил Та-Кемт, не обнажив меча. Дальнейшее общеизвестно. Кроме судьбы уцелевших претендентов. Мало кто знает, как умер Кауирпехти. Даже из приближённых царя.

– И как?

– Сын Верховного Хранителя, Менкаура, на пиру в Граде Весов в честь венчания царя Двойной короной предложил старику выпить с ним из одного кубка в знак примирения.

– И выпили?

Месхенет кивнула.

– «Бык, великий мощью» утомился^[68] через час в корчах. Менкаура мучился три дня и выжил. Царь не стал его карать, все признали, что состоялся суд богов.

– Н-да… А этот юноша, внук фараона?

– Он уже не юноша. Командует крепостью, стены которой ты скоро увидишь.

– Пелусием?

– Да.

Антенор помолчал, переваривая услышанное.

– К чему ты рассказала мне это? Про эти усобицы, отравления…

– К тому, чтобы ты знал, с кем предстоит иметь дело. Именно к Менкауре мы едем. Менкаура наследовал от отца титул Теп-Ири-Анедж и стал моим опекуном. Через год после того, как царь ушёл на восток, выдал меня замуж за Хорминутера. Соединил два славных рода ири и сказал, что так хотел мой родной отец. Я в тот год увидела пятнадцатый разлив. Мой муж к тому времени был дважды вдовцом.

– У вас… не было детей? – осторожно спросил Антенор.

Месхенет отвернулась.

– Нет. У мужа и от предыдущих жён не было.

На берегу появились постройки. Вдалеке, на холме белели стены крепости. «Реннет» вошла в устье реки, заросшее тростником.

– Что было дальше? – спросил Антенор.

– Позже расскажу, – пообещала египтянка, – сейчас уже будет пристань.

В порту Месхенет сошла на берег, сказала, что её нужно найти кое-кого. Антенор остался на борту и видел, как она говорила с каким-то человеком, ничем не примечательной внешности. Тут все были одеты, как он. Разговор вышел недолгим. Человек куда-то ушел, а Месхенет вернулась.

– Будем ждать, – сказала она.

– Расскажешь дальше? – спросил Антенор.

– Позже. Не спеши.

Она явно чего-то ждала и была напряжена.

Когда тени от человеческих фигур удлинились примерно на ладонь, Месхенет окликнули с пристани. Она снова сошла на берег и исчезла из виду. Отсутствовала долго, а когда вернулась, первым делом подошла к Семауту.

– Можем продолжать путь.

Уахенти кивнул и вскорости «Реннет» отвалила от пристани.

Потянулись бесконечные поля папируса. Они дышали жизнью. Над тростниками пролетали гуси, ибисы. В мутной воде время от времени мелькали бугристые спины крокодилов. Видел Антенор и странных сидящих в воде здоровенных зверей, похожих то ли на огромных свиней, то ли на коров.

Месхенет принялась рассказывать о каждом увиденном диковинном звере и птице. О каждом городке, попавшемся на пути. Говорить о местных чудесах она могла бесконечно и Антенор позабыл о неоконченной беседе.

На второй день плавания по Реке, при виде очередного города Месхенет сказала:

– Это Пер-Бастет. Здесь я родилась. И здесь родился Абби, в храме Баст. Трёхмесячным котёнком его забрали и отвезли за море, ко мне. Ани сделал мне подарок на двадцатипятилетие.

– Значит он священный кот богини? – улыбнулся Антенор, поглаживая хвостатого.

– Мр-р?

– Про тебя говорим, да, – усмехнулась Месхенет, – всё-то ты понимаешь.

Кот сладко зевнул.

– Нет, Баст не богиня, – сказала египтянка, – у нас есть слово – «нетеру». Так мы называем тех, кого вы считайте богами Страны Реки. А истинный бог только один. Для него другое слово – «неб». На вашем языке «властелин». Этот бог сокрыт и един в трёх лицах – на рассвете он Хепри, скарабей, в полдень Амен-Ра и на закате Атум. Он создал себя сам из первозданного хаоса. Ничего в мире не существовало, прежде Единого и предвечного океана Нун.

– А как же… – удивился Антенор, – я слышал, в Египте множество богов, гораздо больше, чем в Элладе. И вы изображаете их в виде людей со звериными головами. На вывеске в «Сенебе» был такой нарисован. У него ещё голова, как у этих, которые тут плавают повсюду. У крокодилов.

– Это Себек, – пояснила Месхенет, – повелитель вод. Он нетеру. Как и все прочие, о ком ты говоришь. Нетеру – это воплощения, проявления, отражения Единого.

– Аватары? – спросил молчавший до сих пор Ваджрасанджит, обнаружив, что понимает речь египтянки.

– Прости, я не знаю, о чём ты говоришь, – ответила Месхенет.

– Да и я ничего не понял, – признался Антенор.

– Это сложно понять, да, – согласилась Месхенет, – простым людям и не нужно понимать. Они соблюдают установления, возносят молитвы нетеру и те могут помочь.

– Всё-таки боги, – сказал Антенор, – раз уж есть храмы и жрецы.

– Всё сложнее. Скажем, нетеру Баст, радость и веселье, любовь, красота и домашний очаг, на самом деле не существует сама по себе. Баст – это ба нетеру Исет.

– Чего? – Антенор почувствовал, как у него пухнет голова.

– Ба. Совесть, душа, – пояснила Месхенет.

– Как-то это всё сложно и запутанно, – покачал головой Антенор, – наши боги проще.

– Да, – вздохнула Месхенет, – многие эллинские мудрецы приезжали в Страну Реки учиться мудрости наших жрецов, но понимали всё по-своему.

– Ты не закончила свой рассказ, – напомнил Антенор.

– Да, – ответила египтянка.

Она долго смотрела вдаль прежде, чем продолжить.

– Ты знаешь, какой сейчас год исчисляется в Та-Кемт?

– Я не знаю, какой в остальной-то Ойкумене, – усмехнулся Антенор, – раньше бы сказали: «такой-то год Филиппа». Или Александра, или иного царя. В Афинах считают по архонтам. В Коринфе – по Истмийским играм. В Дельфах – по пифиадам. Ну а мы… Даже не знаю, как теперь. Царя-то нет.

– Сейчас восьмой год, как правит Величайший Канахт Меримаат, – негромко произнесла египтянка.

– Это кто такой?

– Царь Филипп Арридей.

– Погоди-ка, ты сказала «правит», – обескураженно спросил Антенор, – но он же мёртв.

– Для вас, да, – кивнула египтянка, – но не для нас. У вас теперь нет царя, но в Стране Реки не может не быть Величайшего. До сих пор во всех записях, при любых торговых сделках указывают его имя. «Написано в год восьмой Мощного быка, любимого Маат».

– Но это же чушь какая-то.

– Для нас не чушь, – покачала головой Месхенет, – народ не допускает мысли, что Величайшего нет. Иначе Страна Реки окажется без защиты и всех нас ждут ужасные бедствия. И вот появляешься ты, сообщающий, что наследник Сетепенра Мериамена жив. Именно поэтому мы едем в Град Весов, чтобы ты рассказал об этом Верховному Хранителю Трона. Менкаура должен знать, что ему есть для кого хранить этот трон.

– Я всё ещё не понимаю, – сказал Антенор, – причём здесь он. Почему не поехать к Птолемею?

Месхенет посмотрела на бывшего конюха.

– Потому что Птолемей – не ремту.

– Но ты ведь помнишь, мы договорились, что я поеду в Мемфис и расскажу про Геракла Верховному Хранителю, а после никакие клятвы уже не сдерживают меня и я всё равно могу поехать к Птолемею и повторить ему эти слова.

– Можешь, – кивнула Месхенет, – но ты хранил эту тайну много лет. Почему сразу не поехал в Александрию после смерти Эвмена?

– Потому что я не хочу для мальчика судьбы его нерождённого сводного брата, – сжав зубы ответил Антенор, – и если бы не обстоятельства, заставившие меня просить о помощи…

Он замолчал, бросив украдкой взгляд на сидящего у мачты Ваджрасанджита.

– Антенор, выполни свою часть договора, поговори с Менкаурой, а потом поступай, как сочтёшь нужным, – попросила Месхенет.

– А как поступите вы? – спросил македонянин.

– Я не из тех, кто принимает решения, – покачала головой египтянка, – я лишь помогаю тем, кто облечён властью, узнавать сокрытое.

Антенор ничего не ответил, сжал борт ладьи так, что костяшки побелели.

На следующий день они увидели на западном берегу громадные пилоны храма Духа Птаха. «Реннет» прибыла в Мемфис.

Глава 10. Откровения

Мемфис

Огненная Ладья Миллионов Лет скрылась за горизонтом и Ра вступил в свою еженощную битву с Апопом.

Таис смотрела вниз, на спускающихся по широкой дворцовой лестнице Антенора и Месхенет. Их сопровождали стражи, исполнявшие её приказ – сопроводить гостей в подготовленные им покои.

– И как ты намерен поступить? – спросила афинянка.

Голос её дрожал от волнения.

– Рассказать всё Птолемею, – прозвучал за её спиной ответ Верховного Хранителя.

Таис повернулась к нему. Облачённый в церемониальную леопардовую шкуру, он стоял, тяжело опираясь на посох Ириса так, будто массивная золотая пектораль на груди подламывала ему ноги. Пектораль изображала Маат, своими крыльями обнимавшую Хранителя за плечи.

– Менкаура, прошу тебя, не делай этого, – взмолилась Таис.

– Почему ты не хочешь, чтобы Двойную корону надел тот, кому она принадлежит по праву? – спросил Хранитель.

– Я не понимаю тебя, – ушла от ответа афинянка, – не удивилась бы, если бы ты желал, чтобы она досталась египтянину.

– Это неважно, кровь какого народа течёт в жилах Величайшего, – пожал плечами Менкаура, – за много веков Двойной короной владели и нехси, и та-неху, и аму. Хаки владели короной Дешрет^[69].

– И вы считаете эти годы годами бедствий.

– Не все, – возразил Менкаура.

– Но ведь есть внук Нектанеба… – проговорила Таис.

– Внучатый племянник…

– Пусть так, всё равно он его единственный наследник.

– Только не он, – прошипел Менкаура, – пока я жив, сделаю всё, чтобы род труса держался подальше от трона. Он посвящённый Исет и лучше бы служил нетеру. Большая ошибка, что ему доверили крепость. Но раз уж так, то пусть сидит в болоте, там ему самое место.

Афинянка не нашла, что ответить. Помолчала немного, потом спросила:

– Этот Антенор… Он ведь в душе очень противился своему рассказу. И я его понимаю. Понимаю причину. Я бы тоже не хотела для своего сына…

Менкаура перебил её.

– Он слабый человек.

– Кто?

– Антенор.

– Почему ты так решил?

– Сильного человека нельзя купить, а Хорминутер купил его.

– Я считаю, что Антенор поступил достойно, – возразила афинянка.

– Это не важно, достойно или нет. Никто из ири так бы не поступил. Есть долг превыше личных интересов. Превыше собственной жизни.

– Он отдавал другой долг, – вновь не согласилась Таис.

– Ему был дан выбор, – упрямо мотнул головой Менкаура, – ири выбрал бы иное.

– Ты слишком идеализируешь ири, – сказала Таис, – в чём заключался долг твоего отца?

Менкаура поджал губы и не ответил. Отвернулся.

– Гераклу сейчас двенадцать лет, – сказала Таис, – всю жизнь он прожил в изгнании. Совсем, как Нектанеб младший. И лет ему было в начале той усобицы столько же. Теперь ты хочешь устроить так, что мальчика сделают знаменем для будущих войн. Как сделал знаменем своего воспитанника Кауирпехти. И к чему это привело?

Менкаура не отвечал.

– Ты думаешь, Птолемей спит и видит, как бы вернуть Аргеада на трон? – спросила Таис, – хотел бы, уже давно предъявил бы всем Леонтиска.

Она не боялась говорить Хранителю такие вещи, тот давно дал ей понять, что не слепец и не дурак.

– Нет, – продолжила Таис, – я слишком давно знаю его, чтобы так обманываться. В Вавилоне он противился избранию на царство сына Барсины, думаешь что-то изменилось?

– Люди, бывает, меняются.

– Бывает, – кивнула Таис, – а ещё бывает, что хитрец с годами становится хитрее. Геракл может понадобиться Птолемею по совсем другой причине.

– Госпожа моя, – мягко сказал Менкаура, – ты знаешь, что достаточно лишь твоего слова и я сделаю всё, чтобы за тебя и Леонтиска встали двадцать тысяч воинов.

– Нет, Менкаура, – ответила Таис, – я скорее умру, чем позволю такому случиться.

– И о том мне давно известно, – кивнул Хранитель, – но Священная Земля нуждается в Величайшем.

– Я знаю, – негромко произнесла Таис.

– С твоего позволения я прикажу подготовить «Звезду Обеих Земель» к путешествию. Я отправлюсь с Антенором и Месхенет в Александрию. Леонтиск может поехать со мной. Ему пора возвращаться к отцу.

Таис вздрогнула от того, каким тоном он произнёс последнее слово. Кивнула.

– Живи вечно, госпожа.

С этим словами Менкаура удалился.

Таис набросила на голову тонкий шерстяной платок-диплакс и тоже шагнула в тень.

Знаменитую афинскую гетеру Антенор прежде видел лишь однажды, мельком, в Вавилоне, незадолго до смерти царя. Но, конечно, был наслышан. Всю дорогу до Гиркании войско обсуждало случившееся в Персеполе. Мнения Антенора на сей счёт в ту пору никто не спрашивал, да и, по правде сказать, не было у него своего мнения. Он тогда бывалым в рот смотрел. А тем до дворца Ахеменидов не было дела. Ну сожгла и ладно. Гораздо интереснее, с кем она спит. Прямо даже ставки делали. Большинство на царя. Гермолай тогда с видом знатока заявил, что афинянку своей женщиной считает Птолемей. Ему не поверили. Чем спор закончился, Антенор не помнил, но оказавшись сейчас перед правительницей Мемфиса вспомнил те разговоры и смутился. Почувствовал, как уши запылали.

Таис его не узнала, да и не могла узнать, но встретила приветливо. Бывший конюх увидеть её здесь, да ещё в качестве правительницы, совсем не ожидал. В результате, вкупе с помянутым смущением совсем дар речи потерял и поначалу отвечал невпопад. Но Таис улыбкой и мягкими речами быстро вернула ему уверенность, разговорила. Однако после приветствий и почтительных предисловий большую часть вопросов задавал египтянин в золоте, полосатом платке и леопардовой шкуре. Он смотрел на македонянина сурово, с прищуром, будто из лука целился.

Антенор прежде видел такой взгляд у Эвмена в тот скверный день в Бактрии, когда Птолемею донесли о заговоре «царских юношей». Тогда только-только обласканный царём вчерашний «крылатый воин» едва не оказался среди обвиняемых только за то, что раньше состоял при Гермолае, главном заговорщике. Эвмен допрашивал, а Александр сидел, полускрытый в тени, сверлил взглядом исподлобья в Антеноре дырку и молчал.

Именно тогда и состоялось знакомство бывшего конюха с кардийцем. Отвечал он на вопросы спокойно, искренне не видя за собой вины. Ни Гермолай и никто другой из юношей на него не указали, а вот архиграмматику поведение Антенора на допросе приглянулось, и он его запомнил, чтобы чуть позже, в Индии, приблизить новоиспечённого продрома-разведчика.

Лицо египтянина во время допроса не выражало никаких эмоций, а вот глаза Таис, едва речь зашла о главном, заметались. Она побледнела и до белизны в костяшках сжала подлокотники кресла.

Раскрыв им тайну, Антенор испытал двоякое чувство. С одной стороны он теперь ощущал себя мерзким предателем, с другой – ну ведь натурально гора с плеч свалилась. Тяжела была ноша, ох тяжела…

Менкаура отпустил их, сообщив, что во дворце они дорогие гости, но покинуть его и тем более уехать не вольны. Ни Антенор, ни Месхенет этим словам не удивились. Впрочем «гостить» пришлось недолго, их ждало новое путешествие. Уже на второй день они в сопровождении Верховного Хранителя и старшего сына Таис взошли на борт роскошной золочёной ладьи. Ну и кшатрий с ними.

– Менкаура, умоляю тебя, обдумай всё ещё раз, – попросила правительница Мемфиса, прощаясь с ними.

Хранитель кивнул. Его лицо при этом не выражало никаких эмоций.

Это путешествие оказалось приятнее предыдущего. Не пробирал до костей солёный ветер, не мутило, не скручивала потроха проклятая качка. Установилась хорошая погода.

Менкаура подолгу беседовал с Месхенет, и, видать, мучал её воспоминаниями. Женщина временами прятала от Антенора глаза, но он всё же не раз замечал, что они предательски блестят. С македонянином Хранитель более ни словом не перекинулся. Антенора это устраивало. Он продолжал учить индийца языку. Тот учеником был усердным, но вне уроков по-прежнему помалкивал. Оживился только раз, когда навстречу «Звезде Обеих Земель» попалась здоровенная барка, на которой Антенор с удивлением увидел пару слонов.

– Откуда они здесь? Неужели из Индии?

На помощь ему пришёл юный сын Таис.

– Из Индии. В битве у Верблюжьего Вала отец захватил слонов Пердикки, – сказал Леонтиск, – а два года назад, когда Селевк был в Вавилоне, отец с его помощью купил ещё нескольких в Верхних сатрапиях. Вот, наверное, доехали.

– А куда их везут? – спросил Антенор.

Осведомлённость одиннадцатилетнего мальчика произвела на него большое впечатление.

– Наверное, в Мемфис, – пожал плечами Леонтиск., – там отец обустроил слоновник.

– Я слышал, в Египте тоже водятся слоны.

– Нет, в Египте не водятся, – ответил Леонтиск, – к югу от Элефантины есть, в Нубии. Только на них ради бивней охотятся. Живыми не ловят.

– А почему Птолемей их не ловит? Нубия же ближе, чем Индия.

– Говорят, они дикие совсем и злые. И размером больше этих. Хотя есть и поменьше. Отцу говорили, будто тех, что меньше, можно приручить. Он всё собирается охотников послать. Хочет там, в Нубии, охотничью колонию устроить.

«Он ведь не похож на отца», – подумал Антенор, – «и знает столько… не по годам».

– Если меньшие – хуже война, – заметил Ваджрасанджит.

– Хуже для войны, – поправил Антенор, – ты так хотел сказать?

– Да. Наверно так.

– В Индии много боевых слонов? – спросил Леонтиск.

– Много, – ответил кшатрий, – в Такшасиле много слоны. У Чандрагупты больше, а у Нандов – как листья…

– Как листьев на деревьях, – подсказал Антенор.

Они разминулись с слоновьей баркой. Один из серых гигантов затрубил, будто на прощанье.

«Звезда Обеих Земель» вошла в Канопский рукав, миновала Навкратис. Здесь с давних времён жило множество эллинов. Антенор видел родные храмы, будто резные шкатулки среди египетских массивных «сундуков». Месхенет сказала, что до устья ещё день пути, а там и до Александрии останется сто двадцать стадий.

Александрия

Каноп миновали, не останавливаясь в нём, но зато задержались совсем близко от столицы, в порту Схедии. Здесь располагалась таможня. Менкаура сошёл на берег и долго отсутствовал. Не иначе, соглядатаев своих инспектировал, как подумал Антенор.

Ну и, наконец, столица.

Путешественнику, что приближался к Александрии морем с востока, сразу же бросались в глаза дворцы, выстроенные Дейнократом Родосским на мысе Лохиада, и роскошные сады. За семнадцать лет они разрослись так, что дух захватывало. Услада глаз.

– Зелени, как в Сидоне, – заметил Антенор, – и больше, чем в Вавилоне.

– Я Вавилон не помню, – признался Леонтиск.

Пройдя между Лохиадой и восточной оконечностью острова Фарос, «Звезда Обеих Земель» оказалась в большой гавани, которую примерно надвое делил мол Гептастадий, ещё незавершённый. С моря было хорошо видно несколько огромных триспастов^[70]. Строительство Александрии не прекращалось.

Ладья подошла к пирсу, на котором выстроилась почётная стража – ладью заметили издали. Менкаура указал Антенору на человека, который стражей предводительствовал.

– Это Калликрат, один из друзей Птолемея.

Рядом с ним стоял юноша, немногим старше Леонтиска.

– Магас, – объяснил Леонтиск, хотя Антенор его и не спрашивал, – мой брат, сын Береники.

Львёнок первым сбежал по сходням. Магас, который на самом деле не был ему братом ни по отцу, ни по матери, приветливо хлопнул его по плечу.

– Так и знал, что это ты!

– Всё корабли считаешь? – усмехнулся Леонтиск.

Магас хмыкнул и потянул Львёнка за собой. Тот успел обернуться и махнул Антенору рукой. Магас что-то безостановочно тарахтел, не обращая внимания ни на кого из присутствующих. Калликрат лишь скосил глаза в его сторону, но ничего не сказал.

– Живи вечно, Калликрат, – поприветствовал его Менкаура, спускаясь на пирс.

– И тебе того же, – достойнейший, – ответил начальник стражи, – не ожидал тебя увидеть.

– Я сам не ожидал, – ответил Менкаура, – не в отъезде ли Птолемей?

– Здесь, – подтвердил Калликрат.

– Это хорошо. У меня важное дело.

Начальник стражи скривил уголок рта, что не укрылось от взгляда Антенора.

«Видать не очень-то жалуют его здесь».

– Ожидай, – сказал Калликрат, – я доложу. Если сатрап сочтёт нужным, то примет тебя.

«Если сочтёт нужным. Ишь ты…»

– Прикажешь здесь ждать?

Калликрат пожал плечами и скрестил руки на груди

– Я смотрю, у тебя власти-то прибавилось, – заметил Менкаура, – в Брухейон^[71] меня не пустишь?

– Без доклада не положено, – лениво ответил Калликрат.

Менкаура скрипнул зубами.

– А в город?

– В город можно.

Калликрат посторонился.

– Эти люди со мной, – Менкаура указал на Антенора и Месхенет, – я к Ефиппу. Найдёте там.

– Придётся ли искать? – усмехнулся Калликрат.

Менкаура не ответил. Антенор покосился на Ваджрасанджита.

– Подожди здесь.

Их пропустили.

– Вот мерзавец, – прошипел Менкаура, – так он скоро до большого начальника выслужится. Ладно, пусть катится в Дуат. Нам надо увидеть Ефиппа. Далеко топать, правда. Все дворцы обходить.

Идти действительно пришлось далеко. Сначала вдоль берега направо, потом вглубь до главной городской улицы, что пересекала Александрию от Солнечных ворот на востоке до Лунных на западе. Там свернули налево.

Ухоженные кварталы соседствовали со строительными лесами. По главной улице ближе к восточной части города в тенистых портиках вальяжно прогуливались богато одетые горожане, а ближе к западной сновали полуголые, покрытые известковой пылью рабы, таскавшие камни и кирпичи. Стучали молоты и кирки, скрипели колёса триспастов.

Антенор беззастенчиво крутил головой по сторонам и засыпал Верховного Хранителя множеством вопросов об увиденном. Тот на все отвечал отрицательно. Наконец и вовсе не выдержал:

– Отстать от меня. Я здесь не бываю. Последний раз был в год, когда Величайший Сетепенра умер и Птолемей сюда приехал.

Месхенет тоже разглядывала город с любопытством.

Пройдя стадий десять по Канопской улице, вновь свернули к морю.

– Вот сюда нам, – сказал, наконец, египтянин, возле здания, ничем особенным среди прочих не выделявшегося. Двухэтажное, как и большинство окружающих. Без каких-либо вывесок, без колонн. Единственная приметная деталь – стояло оно, вплотную примыкая к внешней стене Брухейона.

– Сказал бы, что это Дом Маат, да язык не поворачивается так назвать, – усмехнулся египтянин.

Едва Менкаура со спутниками приблизились к двери, она отворилась и наружу вышел человек. Он собирался удалиться по своим делам, но прежде встретился взглядом с Антенором и застыл на месте.

– Ты?!

– Радуйся, Аристомен, – приветствовал его Антенор.

Не зря сомневался Калликрат, искать их действительно не пришлось. И часа не прошло, как вся компания уже шла коридорами и двориками дворца к рабочей резиденции сатрапа. А ещё раньше туда убежал один из помощников архиграмматика, созвать нужных людей, ибо Ефипп, хорошо зная Птолемея, рассудил, что таковые потребуются. Прозвучавшие имена Антенору были хорошо известны, он и не подумал протестовать. Впрочем, его протесты уже не имели бы значения.

Месхенет осталась в грамматеоне, вернее в той его части, где не хозяйственным учётом сатрапии занимались, а встречались с особыми людьми, выслушивали речи, предназначенные для очень немногих ушей.

Ефипп, сын Халкидея, невысокий муж лет пятидесяти, давно расставшийся с большей частью шевелюры, шёл первым, показывая дорогу. Он был одет в простой не слишком чистый хитон. На груди висела раскладная восковая табличка-дельта со стилом на шнурке. Пальцы и край хитона перепачканы чёрной тушью. Выглядел он, как какой-нибудь приказчик не самого богатого купца, однако все двери открывал едва не ногой, скучавшие стражи при виде него мигом вытягивались. Да что там стражи, точно так же вели бы себя даже гетайры и фрурархи ибо прекрасно знали, что этот лысый – вовсе не простой писец-неряха, каким кажется.

Александр оставил Ефиппа в Египте вместе с родосцем Эсхилом в качестве епископов наёмных войск. После смерти Антипатра, Эсхил решил, что служить Птолемею как-то не очень правильно, и сбежал из Египта под крыло нового регента, Полиперхонта. А потом и вовсе переметнулся к Одноглазому. Бегство сие стало одним из главных недоглядов Ефиппа. Подобное за ним водилось крайне редко.

Следом за архиграмматиком шёл Антенор, а замыкал процессию Менкаура. Аристомена не взяли, он остался с Месхенет.

Идти пришлось довольно долго. Наконец, Ефипп отворил последнюю дверь. Антенор, сам своим мыслям усмехаясь, ожидал, что придут они в итоге в тёмный затхлый подвал. Однако за дверьми оказалось просторное помещение, даже не комната, а открытая терраса, выходящая на гавань. На краю её теснились пузатые горшки с финиковыми пальмами, точь-в-точь, как у Менесфея Доброго.

Посреди террасы стоял большой круглый стол, на столешнице которого была искусно вырезана карта Гекатея с новооткрытиями Неарха и Онесикрита. Например, возле Индии был нарисован остров Тапробана^[72] и вообще вся азиатская часть сильнее вытягивалась к краю стола, тогда как остальные части Ойкумены Океан омывал довольно равномерно.

За столом сидели два человека. Третий стоял у края террасы и смотрел на море. Когда прибывшие вошли внутрь, он обернулся и сказал:

– Радуйся, Антенор. Рад тебя снова видеть спустя столько лет. Ты изменился. Видать эти годы оказались непростыми.

«Да и ты не помолодел», – подумал Антенор.

Прежде Птолемей брил бороду, соблюдал обычай, заведённый Александром. Теперь же отпустил её. На щеках уже пробивалась седина, хотя ещё немного. Иные в пятьдесят два года уже совсем седые.

– Радуйся и ты, достойный сын Лага, – ответил бывший конюх.

– Мне сообщили, что охранитель моей супруги (при этих словах Менкаура поморщился) желает сообщить нечто, государственной важности, но не сказали, что с ним будешь ты. Не означает ли это, что именно твои слова желает пересказать Менкаура?

Хранитель дёрнул уголком рта.

– Ты как всегда проницателен, – сказал Антенор, отметив про себя, что Птолемей совсем не удивился ему, хотя выходило так, будто Ефипп имя гостя не назвал.

Птолемей улыбнулся, подошёл к столу.

– Ты знаешь этих людей?

Антенор кивнул.

– Как не знать.

Первый – муж лет сорока пяти, очень похожий на Птолемея лицом. Такой же высокий лоб, умные внимательные глаза. Залысина больше, да бритву любит. Менелай, сын Лага. Младший брат.