Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Возле Библа его обогнал второй гонец – Филокл разумно решил перестраховаться. Не исключено, что и голубей выпустил, клетка с крылатыми почтарями у него, конечно же, была.

Аристомен не торопился, но и не расслаблялся, держал глаза открытыми. Падальщики возле постоялого двора ему совсем не понравились, но беспокойство перед спутниками он обнаруживать не стал. Прежде чем заходить в дом, приблизился к коновязи. На бедре одной из лошадей обнаружилось знакомое клеймо. Кобыла принадлежала ангарейону. Странно, что её не увели в конюшню. Необъяснимая тревога заставила его отъехать назад, к месту, над которым кружили птицы. Там он нашёл тело ангара. Это был второй гонец. Похоронить его Аристомен не смог, нужно было поскорее уносить ноги.

Он скакал до наступления темноты, затылком чувствуя погоню. Как назло, в ту ночь наступило новолуние. Темень, хоть глаз выколи. Пришлось остановиться и заночевать в лесу, подальше от дороги. Наутро он продолжил путь. Ещё оставалась надежда, что первый гонец добрался до цели.

Почти достигнув Сидона, Аристомен снова свернул с дороги. Опасался, что возле северных ворот его снова может ждать засада. Заложил большой крюк и въехал в город с востока вскоре после полудня.

В Сидоне сразу же подтвердились худшие опасения. Достаточно было одного взгляда на скучающую стражу у ворот, чтобы понять – гонец здесь не появлялся. Аристомен стегнул коня и помчался по узким улочкам, как умалишённый, браня себя, на чём свет стоит.

«Старею. Отяжелел и разленился».

Слишком много времени потеряно, и как бы уже не стало поздно.

Возле дверей филакиона он спрыгнул с коня и вытащил из-за пазухи знак ангара. Не медный, как у рядовых гонцов, серебряный. Этого знака вкупе с перекошенной рожей Аристомена стражникам хватило с лихвой. Мигом встрепенулись. Без разговоров приняли поводья и распахнули дверь.

– Поликсен у себя? – спросил Аристомен.

Один из привратников кивнул.

– Позаботься о моей лошади.

Рабочий кабинет, фронтестерион, начальника городской стражи располагался в самом дальнем от улицы углу дома, и пройти туда можно было только через внутренний дворик. Имелся и потайной ход, о нём знали очень немногие: пара-тройка приближённых царя Абдалонима и менее дюжины македонян, состоявших на службе сатрапа Птолемея. Аристомен входил в их число.

Дверь он отворил без стука. Сидевший за столом человек явно не ожидал увидеть постороннего и даже не поднял головы, занятый чтением какого-то свитка. Лишь бросил раздражённо:

– Что там у тебя ещё, Бакид?

– Радуйся, Поликсен, – сказал Аристомен, – хотя ума не приложу, чем я могу тебя порадовать.

Хозяин фронтестериона оторвался папируса и удивлённо посмотрел на вошедшего.

– Аристомен? Какими судьбами? Я думал, ты давно уже сгнил в грамматеоне у Ефиппа.

– Не совсем. Он иногда выпускает меня глотнуть свежего воздуха.

– Скорее спускает с цепи.

– Можно и так сказать.

Аристомен вошёл внутрь и притворил за собой дверь.

– Вид у тебя какой-то запыхавшийся, – отметил Поликсен, – что-то стряслось?

– Стряслось, – выдохнул Аристомен, – они не договорились.

– Кто?

– Ты же не знаешь… – протянул Аристомен, – я про наше посольство к Циклопу говорю.

– Про посольство? Я слышал кое-что. Вроде как хотели просто подтвердить нынешнее состояние границ. Типа того, что мы признаём всё ваше, а вы всё наше и никто никому ничего не должен. Ну и всеобщая дружба, и любовь, конечно.

– Любовь, да. Как бы нас теперь не отлюбили во все щели из-за одного жадного «фракийца».

– Ты про Лисимаха? А что с ним?

– Придурок потребовал, чтобы Циклоп поделился со всеми захваченной в Сузах царской казной. И Фракии ему мало, Геллеспонтскую Фригию захотел.

Архифилакит присвистнул.

– И что?

– И всё. Циклоп заявил его послам, да и нашим тоже, что они мёртвого осла уши получат, а не царские сокровища, за которые он один на один с Эвменом бился. Ну и ещё несколько слов добавил, уж не буду повторять.

– Этого стоило ожидать, – пожал плечами Поликсен, – я бы на его месте тоже так ответил.

– Стоило ожидать? А то, что Антигон сразу после этого пересечёт Оронт, ты ожидал?

– Что? – мигом побледнел Поликсен.

– Что слышал. В Сохах уже собралось двадцать тысяч человек. Там Андроник-олинфянин и Неарх. Восемь дней назад я узнал, что Деметрий ведёт туда ещё пять тысяч. И это ещё не всё. Сбор в Сохах, это, знаешь ли, не против Кассандра, как думали некоторые дурни в Александрии. И такая толпа за несколько дней не собирается. Стало быть, Циклоп загодя уже всё распланировал. И как распланировал, любо-дорого посмотреть. Мы ни сном, ни духом… Вот смотрю на твою обалдевшую рожу, а они, наверное, уже к Триполю подходят. Молчи, не говори ничего. Вижу уже, гонцы Филокла до тебя не добрались. Их перехватили.

– Уверен? – спросил Поликсен, сминая пальцами край папируса, который только-что читал.

– Тело одного я даже нашёл. То, что от него осталось. Догадываешься, что это означает?

Поликсен медленно кивнул.

– Вот и я о том. На нас идёт Циклоп со всем войском, а у нас под боком имеются желающие открыть ему ворота. Скверно, Поликсен, очень скверно. Мышей много развелось, никто не ловит. Стража сонная.

– Двадцать пять тысяч… – пробормотал Поликсен.

– Наверняка больше, – поправил Аристомен и спросил, – Килл здесь или в Тире?

Килл, стратег Келесирии, был одним из друзей Птолемея. Ставка его находилась в Сидоне. Так повелось ещё со времён Александра, которому Сидон, в отличие от Тира, покорился без борьбы, за что получил привилегии фактической столицы «Страны пурпура». В Тире сейчас даже не было царя. Низложенный Александром и помилованный Адземилькар диадему более не носил и царём Тира и Сидона считался Абдалоним, который происходил из обедневшей до крайности ветви царского рода и возвысился по прихоти Гефестиона.

Сейчас Абдалоним делил власть с македонянами. Сначала с сатрапом Лаомедонтом, а теперь, вот уже пять лет, со стратегом и фрурархами Птолемея. Бывший в прошлой жизни садовником и водоносом, царь Абдалоним не заносился, не интриговал и не пытался бороться с завоевателями. Удобный царь для Килла. Удобнее Адар-Мелека, царя Библа, который тоже покорился, но постоянно норовил урвать чуть больше власти, чем ему позволялось.

– Здесь Килл, но сейчас он в отъезде, – сказал Поликсен.

– Скверно. Я должен увидеться с ним.

– Увидишься. Он поехал в храм Асклепия. К вечеру вернётся.

– Времени нет, Поликсен. Донесение надо послать. Хоть голуби-то у тебя есть? Александрийские?

– Есть.

– Хорошо. У Филокла были голуби. Может, в Александрии уже всё знают. Вот только помощь всё равно не успеет. Циклоп уже на пороге.

В дверь постучали.

– Кто там? – раздражённо крикнул стратег.

Внутрь сунулся стражник.

– Там спрашивает какой-то оборванец.

– Гони в шею, сейчас не до попрошаек, – отрезал Поликсен.

– Он говорит, важные вести из Библа. Про архифилакита Павсания.

– Из Библа? – встрепенулся Аристомен, – а ну-ка, пригласи его, Поликсен. Я здесь послушаю.

С этими словами он скрылся в небольшой боковой комнатушке, отделённой от фронтестериона занавеской.

Через некоторое время в комнату вошёл Антенор. Поликсен велел ему говорить и тот без утайки поведал все обстоятельства дела, из-за которого очутился здесь. Изрядно обогатил подробностями Аристомена, который весь обратился в слух и, казалось, даже забыл о необходимости дышать.

Архифилакит мрачно сверлил Антенора взглядом, раздумывая, как реагировать на эту повесть. Пару раз покосился на занавеску, словно ожидая помощи от Аристомена, но тот обнаруживать себя не стал.

– Хорошо, – наконец выдавил из себя Поликсен, – из города ни ногой. Понадобишься, тебя найдут. Где живёшь?

Антенор, ожидавший, что его прямо тут и повяжут за убийство Павсания, облегчённо выдохнул и объяснил, как его можно найти. Поликсен записал.

– Ступай.

Когда он удалился, Аристомен выглянул из-за занавески.

– Я знаю этого парня. В дороге познакомились.

– Не врёт? – спросил Поликсен.

– Думаю, нет.

– Этот епископ… Кто таков?

– Не знаю. Но ясно одно – это человек Антигона. В большом мы, скажу я тебе, друг Поликсен, дерьме. Запрём ворота перед носом Циклопа, а эти их откроют. И кто за спиной нож прячет, не знаем. Ладно, хватит сопли распускать, действовать надо.

– Что ты намерен делать?

– Вечером, как Килл приедет, сведёшь меня с ним. А лучше бы послать кого за ним. Поторопить. Я пока проверну одно дело. И, Поликсен, пожалуйста, не приставляй никого следить за мной. Я твоё любопытство знаю. Ты в городе хозяин, но поверь, для общего дела лучше тебе кое-чего не знать. Просто поверь. Время сейчас такое.

Покинув филакион, Антенор некоторое время постоял у дверей, раздумывая, куда теперь пойти. Возвращаться на постоялый двор или идти искать Репейника? Толком ничего не решив, собрался было уже двинуть куда глаза глядят, но кое-что заставило его задержаться.

Мимо него раб-конюший провёл коня. Это был конь Аристомена. Антенор его сразу узнал. Уж в чём, а в лошадях он разбирался.

Македонянин перешёл улицу и скрылся в тени, посматривая за входом в филакион. Ждать пришлось недолго, Аристомен вышел довольно скоро. Огляделся и зашагал в южную часть города. Антенор, выждав немного, последовал за ним, держась на почтительном расстоянии. Он не вполне отдавал себе отчёт, зачем вообще затеял эту слежку. Уж точно не для того, чтобы выдать Аристомена епископу. Зачем же тогда? Скорее всего, просто из любопытства. Этот человек его весьма заинтриговал.

Аристомен пару раз оглянулся.

«Вот-те раз», – подумал преследователь, предпринимая меры, дабы не попасться на глаза, – «да ты никак проверяешься? Всё интереснее становится».

Целью Аристомена оказался большой дом в египетском квартале. Не простой дом, заезжий двор с обеденным залом. Он располагался возле самого порта, но практически ничего общего не имел с халупами, где собиралась портовая рвань и пьянь. Уже по чистому ухоженному фасаду видно – солидное заведение. Глаза не обманули македонянина. Здесь действительно квартировали уважаемые купцы.

Над дверью висел деревянный щит, на котором неизвестный мастер искусно вырезал человека с косматой и почти плоской головой какой-то чудовищной твари. Зубастая длинная и заострённая морда смотрела чуть вверх, отчего вся поза странного существа выглядела горделивой и указывала на его высокое положение. Рядом красовались египетские иероглифы. Антенор не мог их прочесть, но ему на выручку пришла надпись эллинскими буквами, намалёванная чуть ниже.

Заведение называлось – «Себек-Сенеб».

Антенор отворил дверь и вошёл внутрь. Оступился и ругнулся вполголоса – сразу за порогом обнаружились ступени. Их было немного, три или четыре, и вели они вниз. Неудивительно – дом, хоть и с ухоженным фасадом, явно очень стар. Видать, не меньше века ему, в землю врос основательно.

Обычного для столь древних строений запаха сырости и плесени внутри не ощущалось, очевидно, что помещение хорошо протапливали. Дров надо думать, на это уходило немало, поскольку зал, в котором очутился Антенор, был довольно большим. Посередине, под квадратным отверстием в потолке располагался очаг, в нём потрескивали смолистые дрова, и весело отплясывало пламя. Вдоль лишённых окон стен, а также на столбах, опорах крыши, разместилось больше дюжины светильников. Масла здесь не жалели.

Очаг в центре зала предназначался для обогрева и освещения. Пищу готовили явно не на нём, но где именно, Антенор не увидел. Зато высмотрел в дальнем углу открытую дверь, которая вела в перистиль.

Время было обеденное и народу в зале хватало. И не голодранцы какие-нибудь, портовые пьянчуги, завсегдатаи душных прокопчённых подвалов, где за обол-другой наливали дешёвую кислятину, а мужи явно зажиточные, важные и благочинные. Они вели беседы о торговых делах, потягивали золотистое хиосское, вкушали жареных гусей или иные закуски, от вида которых у Антенора сразу же взревел приросший к спине живот. Македонянин покосился на свои полуразвалившиеся сандалии, давно не мытые ноги, плащ с прорехой, и подумал, что уже неплохо будет, если местные вышибалы не сразу выбросят его на улицу, а хотя бы дадут осмотреться.

Кандидата в вышибалы он приметил тотчас. Недалеко от входа сидел широкоплечий здоровяк. Голова, обритая наголо, в свете масляной лампы напоминала шар из слоновой кости. Нос картошкой, челюсть массивная, но выражение лица, на удивление вовсе не суровое, а, скорее, благодушное. При этом смутно знакомое. Для эллина слишком светлокож. Скорее – македонянин. Соотечественник.

Сидел детина, закинув ногу на ногу в удобном кресле с подлокотниками. Руки, бугрившиеся мощными мышцами, расслабленно покоились на животе, глаза слегка прикрыты. Рядом с креслом на столике стояли украшеные росписью кувшин-ойнхойя и чаша-киаф.

Говоря, по справедливости, не очень-то сей муж походил на вышибалу. Обладай хоть геракловыми ручищами, но, если дрыхнешь вместо того, чтобы бдительно следить за порядком, ни один хозяин тебе платить не станет.

Антенор огляделся по сторонам, но Аристомена не увидел. Прошёл в один из углов. Сел за стол так, чтобы видеть вход и большую часть зала и прикрыл ладонью нос и рот.

Слева сидела шумная компания. Несколько человек окружили двух игроков, склонившихся над доской петтейи,^[29] и азартно комментировали ход осады крепости. Справа чинно беседовали двое небедно одетых мужа.

На лицо Антенора упала тень.

– Приветствую в «Себек-Сенебе», уважаемый, – раздался приятный женский голос, – что пожелаешь заказать?

Не отнимая ладони от лица, Антенор повернул голову на голос и увидел перед собой… Два прекрасных граната, сказал бы поэт. «И пред очей его явилась океанида Каллиройя»^[30].

Эллинки и азиатки, исключая, разумеется, рабынь и гетер, не выставляли свои прелести напоказ. Иное дело египтянки. Антенор с ними прежде не знался, но слышал, что нагота для них обыденна. Простолюдинки в Стране Реки носят платье-каласирис, которое оставляет грудь открытой. Даже знатная дама без смущения появится в обществе мужей, одетая подобным образом. А чтобы подчеркнуть свой достаток и высокое положение, набросит сверху тончайшую льняную накидку, которая ничего не скроет, а лишь подчеркнёт.

Так была одета и подошедшая к Антенору незнакомка.

Разглядывая совершенной формы полушария с темнеющими под полупрозрачным льном сосками, от которых он оказался не в силах оторвать глаз, македонянин потерял дар речи. Возникшая пауза вызвала негромкий смешок, который отрезвил Антенора подобно кувшину ледяной воды, вылитой на голову. Он вздрогнул, взгляд его скользнул выше. Смеющиеся карие глаза женщины были очерчены знаком Уаджат^[31] (в тот момент он не знал, что это такое) и оттого казались гораздо больше, чем на самом деле. Два бездонных озера.

Женщина не походила на рабынь, что прислуживали гостям. Они были одеты в похожие простые платья, только ещё более «голые», снабжённые разрезами на бёдрах. И, конечно, дорогих накидок не носили.

Антенор почувствовал, что щёки у него пылают, словно он снова стал подростком и подглядывал за голыми девушками у реки. У него очень давно не было женщины, но задумался об этом он только сейчас. И сразу же испугался, что все его мысли, как на ладони.

«Дурак дураком сижу…»

Он с усилием отвернулся. Пробормотал невнятно:

– Благодарю, госпожа. Мне ничего не нужно. Я ожидаю здесь приятеля.

– Может быть, чаша вина позволит скрасить ожидание? – вновь зазвенел серебряный колокольчик.

Македонянин помотал головой.

Женщина, разумеется, оценила его не слишком цветущий вид и платёжеспособность. Однако, ничем это не выдала. Улыбнулась и пошла прочь. Спереди её каласирис был собран в многочисленные складки, а спину (и то, что пониже), туго обтягивал. Там тоже было на что посмотреть. Антенор цокнул языком от удовольствия.

«Наверное, это жена хозяина».

Он покосился на вышибалу и заметил, что тот вовсе не дремлет, а вполглаза на него поглядывает. Ну, ещё бы, припёрся какой-то оборванец, ни выпить, ни закусить явно денег нет, сидит тут, как на иголках…

Сколько он так просидел, перехватывая не раз и не два недоумённые и заинтересованные взгляды, Антенор сказать не мог. Ему показалось, что целую вечность.

Наконец, его ожидание было вознаграждено. Из перистиля показалась знакомая фигура Аристомена. Он был не один, а в компании высокого бритоголового старика, лет шестидесяти на вид, одетого в белоснежные длиннополые одеяния, похожие на те, что носят сирийцы. Однако он вряд ли был сирийцем – глаза подведены, как у той женщины. Египтянин. Вероятно, хозяин заведения.

Македонянин постарался отодвинуться в тень, дабы Аристомен его не видел, и весь обратился в слух.

– Старайся не высовываться, дружище, – сказал Аристомен, – они меня ищут, могут выйти и на тебя.

– Здесь есть, кому позаботиться о том, чтобы такого не случилось, – ответил египтянин.

– Хорошо, если так. Надеюсь, Циклоп свои лапы в царские дела запустит не слишком глубоко и нашего друга это никак не коснётся. Но ты всё же будь осторожен.

– Не волнуйся, Месхенет не даст мне вспомнить времена моей безумной юности, – усмехнулся египтянин.

Аристомен тоже улыбнулся.

– А мне всегда казалось напротив – рядом с ней любой старик почувствует себя молодым.

Оба рассмеялись.

– Про парня я расспрошу, – сказал египтянин, – возможно, что-то сможет подсказать наш друг.

Больше Антенор ничего не услышал. Собеседники вышли на улицу. Македонянину почудилось, будто скамья под ним превратилась в раскалённую сковороду, однако он не шелохнулся и в сторону двери не смотрел.

Через некоторое время египтянин вернулся. Что-то сказал одной из рабынь, поприветствовал кого-то из посетителей и удалился в перистиль.

Антенор выждал ещё некоторое время, судорожно прикидывая, сколько шагов Аристомену потребуется сделать, чтобы завернуть за угол. Если, конечно, он вообще пошёл назад той же дорогой.

Наконец, македонянин неспешно поднялся и шагнул к двери. Походя бросил быстрый взгляд на вышибалу. Тот на него не смотрел.

Оказался на улице Антенор исключительно вовремя, чтобы успеть оглядеться и увидеть спину Аристомена, который в этот момент поворачивал за угол. За другой угол.

– Спасибо, – Антенор на миг поднял глаза к небу, не задумавшись, впрочем, к кому из богов обращается, и двинулся следом.

Аристомен шёл быстрым шагом и не оглядывался назад. Однако вскоре Антенор заподозрил, что тот, похоже, целенаправленно избавляется от «хвоста», очень уж витиеватые круги нарезает по узким улочкам. Временами македонянину приходилось ускоряться, дабы не упустить. Сердце билось учащённо. Каждый раз, поворачивая за угол, он опасался, что Аристомен его заметил и вот сейчас столкнётся с ним нос к носу. Придётся как-то объяснять свое чрезмерное любопытство, а вовсе не факт, что Аристомен будет рад его видеть. Ему явно есть, что скрывать.

Однако вышло иначе.

Когда Антенор нырнул в очередной тёмный переулок, то вдруг услышал за спиной шаги. Они быстро приближались. Судя по топоту, преследовали его, по меньшей мере, двое. Он обернулся, но было поздно. Висок пронзила резкая боль, и македонянин мгновенно провалился во тьму.

Мир беспорядочно завертелся. Болезненный удар, всплеск и вот уже над головой замаячила взбудораженная зеленоватая граница миров.

Накатывало удушье. Нужно вздохнуть.

Он рванулся к поверхности, вынырнул, судорожно вздохнул и тут же снова захлебнулся, сбитый накатившей волной. Закашлялся.

Совсем рядом, прямо над ухом раздался чей-то смех:

– Смотри-ка, я же говорил, не до смерти зашибли!

Антенор с усилием разлепил глаза. Он лежал на чём-то твёрдом в окутанном полумраком помещении. Мокрый с головы до пояса. Слева, недалеко от лица, вздрагивал огонёк масляной лампы. Вместе с сознанием пришла боль. Она пульсировала, как будто неведомый молотобоец методично вгонял в затылок дрянной гнутый гвоздь.

– Очнулся, – прогудел над ухом низкий голос, – это хорошо.

Македонянин дёрнулся, пытаясь встать, за что немедленно был наказан новой порцией боли. Скривился и зажмурился.

– Не дёргайся, – посоветовал голос, после чего добавил, обращаясь к кому-то ещё, – света больше дай, не вижу нихрена.

– Где я тебе возьму? – ответил другой голос, повыше, – пальцем окно проковыряю?

– Вон, в углу факел стоит.

– И что, я его должен на всякое говно потратить? Давай, так спрашивай, да будем заканчивать, я ссать хочу.

– Меньше надо пиво сосать, – раздражённо бросил первый, – отойди вон, в угол, если невтерпёж.

– Ты у себя в берлоге гадишь? – спросил второй.

– Да иди уже к воронам! – рассердился первый.

– Сам туда иди!

Немного в стороне что-то с чавкающим звуком упало на пол.

– Факел-то подай, – потребовал первый.

– Только добро переводить… – недовольно буркнул второй.

Послышались едва различимые шаги, будто человек шёл, ступая мягкой обувью по глинобитному полу. Скрипнула дверь.

Антенор осторожно разлепил веки. Огонёк куда-то поплыл, и почти сразу вспыхнула тряпка. Затрещало пламя. Сразу стало светлее. Антенор вздрогнул, но глаза больше не закрывал, постепенно привыкая. Ему, наконец, удалось сесть.

Сидел он в небольшой комнатке на деревянном ложе. Ничем не застеленное, мокрое, оно простиралось от одной стены до другой. Возле изголовья стоял большой сундук. Напротив ложа, в пяти шагах – деревянная дверь с железным засовом. Над ней, под самым потолком темнело небольшое дымовое отверстие. В углу на полу валялся мех для воды, из горловины натекла лужа. Окон не было. Ничего тут больше не было.

Прямо напротив сидел на корточках, чуть приподнимаясь на носках, тот самый здоровяк из «Себек-Сенеба». В руках держал факел и лампу. На Антенора он смотрел очень пристально, морщил лоб. Для его совсем не суровой физиономии выходило не грозно, а, скорее, смешно.

Не произнеся ни слова, громила неспешно поставил лампу на сундук и освободившейся рукой ухватил Антенора за подбородок. Бесцеремонно повернул налево-направо, рассматривая лицо, будто раба на рынке выбирал. Антенор дёрнулся, отстраняясь.

Скрипнула дверь – вернулся второй похититель. Был он гораздо ниже товарища, худ, лохмат и бородат. По виду – сириец.

– Кто вы такие? – проговорил Антенор.

– Смерть твоя, – ответил сириец.

На «всеобщем» он говорил довольно чисто, как человек, много лет проживший в эллинских городах.

– Что сразу не убили? – спросил Антенор, потирая шею.

– Успеем ещё. Поговорить хотели. Вот он хотел, – сириец кивнул на громилу, – его благодари. Я бы тебя уже закапывал.

– И о чём же говорить хотите?

– Ты зачем туда ходил? – спросил сириец.

– Куда?

– Туда.

– Не понимаю, – пробормотал Антенор и обхватил голову ладонями в попытке унять боль, – чего вы от меня хотите?

– Ты за кем следил?

– Не за кем я не следил. Шёл по своим делам.

– По каким?

– Не ваше дело.

– Ты, хрен с горы, за языком своим следи. Тут всё – наше дело.

– Ни за кем я не следил, – повторил Антенор.

– Ну, смотри, говнюк, я по-хорошему спрашивал, – проговорил сириец.

– Когда зарезать обещают, как-то всё равно, по-хорошему или по-плохому спрашивают.

– Слышь, парень, – неожиданно подал голос здоровяк, – а ты по скалам лазить умеешь?

– По к-каким скалам? – удивлённо переспросил Антенор.

– По отвесным.

– Ну-у… Приходилось… – медленно протянул Антенор.

– И на Согдийскую Скалу лазил?^[32] – спросил громила и подался вперёд.

– Куда?

– На Согдийскую Скалу, – повторил похититель медленнее, – лазил?

Неплотно закрытая дверь снова заскрипела. Антенор почувствовал движение воздуха, будто чьё-то дыхание. Словно кто-то ещё незримо присутствовал в комнате. По спине мурашки пробежали.

В голове прогремел властный голос, привыкший повелевать и воодушевлять на подвиги.

«Он сказал, что мы возьмём Скалу, только если обретём крылья!»

Антенор молчал. Слова верзилы выдернули из тёмных глубин памяти целый ворох образов, которые разум давненько уже не тревожил. Перед мысленным взором вертелся бешеный калейдоскоп лиц. Друзья и недруги.

Согдийская Скала. Шагни вперёд – выберешь смерть или славу. Поворот жизни. Останься на месте и никогда тебе больше не поднять головы, так и сгниёшь безвестным червём.

Он шагнул вперёд. Как такое можно забыть?

Антенор принял пристальный взгляд вышибалы, как чужой меч своим клинком, и держал, не разрывая замок, не пытаясь уклониться. Медленно кивнул.

– Да. Я был на Скале. Я тебя помню.

Глава 6. Доходный дом фалангита Никодима

Двенадцатью годами ранее. Согдийская Скала

Молодой перс, одетый в дорогой расшитый серебром кафтан, осадил коня у подножия холма. Спрыгнул на землю и кинул поводья подбежавшему слуге. Легко взбежал вверх по склону и, не доходя несколько шагов до вершины, преклонил колено.

– Встань Кофен, – повелел светловолосый коренастый человек, окружённый десятком куда более рослых мужчин, – какой он дал ответ?

Кофен-Каувайча, сын сатрапа Артабаза, встал с колен, но не поднял взгляд.

– Предерзостный, великий хшаятийя. Я не смею повторить.

– Я не наказываю тех, кто доносит мне чужие дерзкие речи. Говори!

– Аримаз произнёс непроизносимые речи, великий хшаятийя, он насмехался над тобой и спрашивал, умеешь ли ты летать. Ибо, по его словам, только крылатые воины смогут взять Скалу.

На скулах Александра заиграли желваки. Он повернулся к свите.

– Говорят, у него там тридцать тысяч воинов, – задумчиво проговорил Пердикка, сын Оронта, командир таксиса Орестиды.

– Брехня, – возразил Птолемей, сын Лага, царский телохранитель, – там негде разместить такую ораву.

Стоявший подле Эвмен согласно кивнул и добавил:

– Не думаю, что у Аримаза много воинов. Там бабы и ребятишки. Семьи князей. Вроде бы и семья Оксиарта тоже, а он из тех, кто ещё сопротивляется, самый уважаемый. Не считая Хориена.

– С Хориеном разберёмся потом, – проговорил царь, задумчиво рассматривавший огромную отвесную скалу.

К крепости на самой вершине вела узкая тропа. Поднимаясь по ней, Кофен был вынужден привязать коня внизу. Весь его путь туда и обратно занял несколько часов. Действительно, неприступная крепость. Штурмовать её – безумие.

– Там есть пещеры и в них источники воды, – словно прочитав мысли Александра, с почтительным поклоном добавил Кофен.

– Даже если бы и не было, на вершине достаточно снега, – сказал Эвмен, – и растает он ещё не скоро.

– Если вообще растает, – буркнул Пердикка.

– А сам Оксиарт тоже там? – спросил царь.

– Насколько я могу судить, там его нет, – ответил Эвмен, – иначе заправлял бы он, а не Аримаз. Оксиарт знатнее.

– Хочет стать вторым Спитаменом? – прошипел Александр, – надеется украсть у меня ещё один год?

– Думаю, если захватим его жену и детей, он сложит оружие, – предположил Эвмен, – я слышал, Оксиарт очень любит свою дочь. Говорят, красавица. На выданье.

Александр повернулся к Пердикке и приказал:

– Построй войско. Выбери самых ловких и храбрых юношей, самых сильных мужей. Поставь их в первых рядах. Я буду говорить.

Македоняне, эллины и варвары выстроились не как на смотре. Собрались толпой, все вперемешку, гетайры и пехота, легковооружённые, слуги, «царские юноши». Пёстрое зрелище – почти все поголовно в персидских штанах и разноцветных рубахах. Ранняя весна, холодно. Один натянул бактрийский кафтан и нахлобучил белую каусию^[33]. Другой кутается в македонский плащ, а лицо замотал полой персидской курпасы.

Они с опаской поглядывали на неприступную крепость и ждали решения царя. Штурмовать Скалу никому не хотелось.

Александр стоял на возвышении, осматривая раскинувшееся внизу людское море.

– Воины!

Люди притихли. Александр простёр руку в сторону Скалы.

– Там, на Скале, сидит надменный согдиец Аримаз. Он думает, что победил нас, даже не обнажив меча. Он осыпает насмешками вашего царя. Что вы ответите ему?

По рядам прокатился нестройный шум. Не разобрать, неуверенное воодушевление или опасливый ропот.

– Он сказал, что мы возьмём Скалу, только если обретём крылья! Воины, докажите ему, что у вас они есть!

Толпа зашумела громче.

– Найдутся ли среди вас три сотни храбрецов? – вопрошал царь.

Море заволновалось ещё сильнее. Вперёд не очень уверено шагнуло несколько человек.

– Воины! С вами я преодолел укрепления прежде непобедимых городов, прошёл через горные хребты, заваленные вечным снегом, претерпел, не поддаваясь усталости, холод и лишения. Я вам служил примером и видел ваши подвиги. Скала, которую вы видите, имеет только один доступ, занятый варварами. Остальные места они не охраняют. Стража у них только со стороны нашего лагеря и узкой тропы. Вы найдёте путь, если усердно исследуете все подступы к вершине. Нет таких высот в природе, куда не могла бы взобраться доблесть. Испытав то, в чём отчаялись остальные, мы подчинили своей власти Азию!

Число добровольцев увеличилось.

– Доберитесь до вершины. Овладев ею, вы дадите мне знак белыми полотнищами. Машите ими, как крыльями. Подтянув войска, я отвлеку врагов от вас на себя.

Антенор сдёрнул с головы каусию и решительно полез вперёд, толкаясь локтями. Царь продолжал речь:

– Первый, кто взойдёт на Скалу, получит двенадцать талантов! Один талант получит тот, кто взойдёт двенадцатым! Последний получит триста дариков!

Толпа взревела, как сто циклопов разом.

Александр возвышался посреди бушующего моря, как торжествующий бог.

Позже царь с военачальниками и старшими из добровольцев прошлись у подножия Скалы, выбирая место для подъёма. Александр распорядился начать его ночью, во вторую стражу.

Антенор, облачённый в белый плащ, который ему только что выдали, стоял возле границы лагеря и рассматривал отвесную стену, скручивая кольцами прочную верёвку. Через плечо у него была перекинута полотняная сумка с железными костылями от походных шатров.

– И куда это ты, дурень, собрался?

Антенор обернулся. За спиной стоял Гермолай, один из «царских юношей», сын иларха^[34] Сополида, который отличился в битве при Гавгамелах. Почти ровесник, Гермолай был на два года моложе двадцатилетнего Антенора.

– Туда.

– И чего там забыл? – юноша хохотнул, – триста дариков что ли?

– Двенадцать талантов, – спокойно ответил Антенор.

– А-а… О моём кошеле печёшься? – Насмешливо протянул Гермолай, а потом скривил губу. – Ты это… Кончай дурить. Какой мне прок с того, что ты сдохнешь? Без конюха останусь. Не пойдёшь, короче, никуда.

– Пойду, – упрямо мотнул головой Антенор, – я назвал своё имя таксиарху Пердикке, и он внёс меня в список.

– Я тебе пойду. Знай своё место, деревня!

– Оставь его, Гермолай, – раздался позади них властный голос.

Они обернулись. К ним подошёл Птолемей.

– Оставь его. Пусть поступает, как хочет.

– Это мой человек! – вскинулся Гермолай.

– Твой раб?

– Я не раб! – с ожесточением рявкнул Антенор.

– Это. Мой. Человек. – С нажимом повторил Гермолай. – Мой слуга. Я в праве ему запретить!

– Да в праве, в праве, – кивнул Птолемей, – но ты его отпусти. А то ведь царь прикажет, и всё равно отпустишь. Зачем тебе надо, чтобы царь приказывал?