Текст книги "Бесконечное землетрясение"

Автор книги: Эван Дара

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Отдуваясь и потея, он бежит по длинной тропе, которой раньше не видел. Теснина среди размытой мути. Он говорит себе, что не должен, не должен падать. На нем нет защитной экипировки. Он соскакивает с горбов земли, когда она подпрыгивает, использует каждый толчок, как стартовую тумбочку. Воздух струится вокруг его груди, впервые за многие месяцы свободной от сумки, превращает пот в замороженную глазурь.

Черепица и детали парковочных счетчиков скоро уступают место кустам, островкам травы, раскачивающимся деревьям. Он бежит и бежит, пока не видит призрак частокола, который выглядит знакомо, подбегает к нему, и он действительно знаком. Он поворачивает туда, и спотыкается, и перегруппировывается, и бежит дальше, бежит вперед. Через гнезда насекомых, поваленные ветки, половины водоконусов с обтрепанными краями.

За шесть минут он добирается до поляны, которую застолбил Пласидо. Палатка Пласидо, его шезлонг, украшения на деревьях на месте, но жонглера нет. Он отчаянно крутит головой, ища его, но на маленьком свободном пространстве спрятаться негде. Он подходит к палатке и напряженно прислушивается, но не входит. Через секунду он убеждается, что внутри никого нет.

Он резко разворачивается и устремляется прочь с поляны, с шумом несется по пыльной дороге, ведущей к Тисине. Пласидо должен быть в городе или на пути туда. Сейчас ему все равно, увидит ли его Пласидо во время представления. Бесконечное вращение, ловкие руки ему поднимут дух. Он растворится в толпе, и грехи ему отпустит ее благодарность. Он бежит мимо танцующих кустов, накренившихся величественных пальм, брошенных тачек, покинутых садовых коттеджей, хлебного дерева, расколотого надвое и целующего землю…

Поворот тропы, и он видит его. Он видит спину Пласидо, идущего по направлению к городу, его бирюзовый рюкзак плывет вверх, плывет вниз. Мягкие движения успокаивают его, потом зовут к себе. Он устремляется вперед, шаг за шагом, стараясь наступать на листья и упавшие ветки, чтобы Пласидо услышал его, не испугался, когда он появится.

Через несколько секунд он там, рядом с Пласидо. Пласидо поворачивается, и он падает. Всего один толчок Q2, и он проваливается в очередное, очередное унижение.

– Сэм, – говорит Пласидо. – Что…

Пласидо приседает, кладет руку ему на плечо. Потом сует другую руку ему под мышку и помогает встать, принять вертикальное положение. Он шатается и проваливается в образующиеся под ногами пустоты, но стоит. А рядом с ним стоит Пласидо, прочная колонна.

– Сэм… в чем дело? – Пласидо тянется к нему. Приглаживает взъерошенные волосы, убирает влажные пряди со лба. – Скажи мне, дружище, – говорит он.

Он не может выдавить ни слова. Не может показать свою каппу. Она грязная, достойная порицания. Заляпанная его сочащейся, достойной порицания кровью. Обильные слезы скользят поверх клейкой пленки пота, капают на землю.

– Сэм, что случилось?

Он смотрит на плечи Пласидо, не может сдержаться, падает в его объятия. Обхватывает Пласидо своими покрытыми мерзостью руками, прижимает к себе. Грудью и животом он чувствует сильное тело Пласидо, упругость его мышц, его тепло. Сейчас он плачет не стыдясь.

Он прижимает Пласидо к себе, вплотную, мгновение за мгновением, стискивает сильно и крепко. Потом он чувствует что-то еще. В руках и верхней части тела он ощущает толчки, сдвиги. Дрожь, новую для себя. От этого он испытывает стыд: он так потерян и хрупок, что ощущает какой-то новый, аномальный, спазматический озноб. Он обнимает Пласидо сильнее, полнее, пытаясь избавиться от стыда, отжать его из себя. Кладет щеку на грудь Пласидо, прижимает его к себе как можно сильнее. Потом осознает, что новый, другой трепет исходит от Пласидо. Пласидо дрожит сам по себе, то ли охваченный лихорадкой, то ли порождающий ее.

Он отрывается от Пласидо, делает шаг назад. Смотрит на него широко раскрытыми глазами. Он не видит, как Пласидо дрожит. По он почувствовал это. Почувствовал всем телом. Он отступает еще на шаг Потом еще. Его трясет. Вот откуда это проистекает, говорит он себе. Устойчивость Пласидо, его непоколебимость. Она порождена тем другим движением, внутренним трепетом, который каким-то образом нивелирует сотрясения земли. Нейтрализует грубое хищничество острова, его бесчеловечное Q.

От этого осознания из груди вырывается удивленный вздох. Он делает еще один шаг назад. Это невидимое контрсотрясение делает Пласидо таким, какой он есть. Тем, что он есть. Невозмутимым, невосприимчивым. Держащимся прямо. Крепко стоящим на ногах. Он смотрит Пласидо в глаза, потом поворачивается, вытирает слезы, бежит. Пиная куски дерна и мелкие камни на тесной тропе, движется в противоположном от Тисины направлении.

Он утекает. Он несется, он выбрасывает руки вперед, чтобы увеличить скорость, он встает, неважно, он продолжает путь. Он бежит, чувствует на лице, груди, бедрах ветер, который не приносит прохлады, пока он не стремится к этому сознательно.

Он знает направление только в общих чертах, но сейчас ему не нужно направление. Ему нужно только двигаться вперед. Есть достаточно стрелок, дорожных знаков, защитных ограждений, указывающих путь к Карьерам, чтобы любой спотыкающийся в любую сторону по этой уродующейся сельской местности рано или поздно пришел куда-нибудь.

Он спотыкается о притаившийся во мху каменный уступ, растягивается ничком на твердой земле. Падение вышибает из легких воздух, подъем ступни вспыхивает саднящей болью. Он встает, устремляется дальше. Тропа спрямляется, острые ветви кустов и деревьев вонзаются в него, колют, препятствуют ему, потом дорога расширяется, и пролетающая мимо птица врезается ему в висок. Шварк и визг, порыв воздуха – птица снова взмахивает крыльями и летит дальше.

И он тоже так сделает. Он не знает другой необходимости, кроме как идти вперед. Он отскакивает с тропы в заросли кустов, хлещущих лиан, он загораживается поднятыми руками от их натиска, но ветки все равно впиваются в него, рвут ему лицо, и плечи, и грудь. Пригибая голову и замахиваясь на воздух, он направляется к облаку молочного света, высоко поднимает ноги, чтоб переступать через упавшие ветви и стебли и лучше следить за вихлявыми рывками своих опорок.

Вскоре он возвращается на голую земляную тропу, не зная, та ли это, с которой он свернул, и в какую сторону он по ней идет. Он бежит одышливо и быстро, пока тропа не заканчивается, он оказывается на краю лощины, где определить направление еще труднее. Он видит, где солнце, как падают тени, но утрачивает понимание того, что значит эта геометрия. Он стремится дальше, через зеленый вытянутый луг, пересекает длинный свиток слоновьей кожи, в прошлом бывший асфальтовой дорогой, при падении чувствует, как потоки воздуха становятся холоднее. Когда он на ногах, правая лодыжка теперь сдавливается с каждым шагом, скулит, он чувствует в ней новую слабость, знает, что ее эластичные жилы рвутся.

Он бежит дальше, безбрежное небо расстилается над ним и ничего не делает. Он падает на спину – это плохо: он натренировался заваливаться вперед, чтобы приносить в жертву хрупкому черепу свои колени, – и в палете вниз у него сводит шею, прежде чем лопатки жестоко ударяются о землю. Зато голова только задевает край булыжника, он говорит себе, что, значит, острый спазм в шее стоил того, и верит в это. Вставая, он замечает внутреннюю дрожь, не может унять ее, она длится несколько секунд, потом проходит.

Он ступает на поле, заваленное тушами животных, макабрическая фантасмагория: кошки с открытыми пастями, ежи, опоссумы, вепри, утыканные черными игольчатыми волосами, бурые дворняги, бродячие и в ошейниках. Шагая, он высоко поднимает колени, старается ставить ноги между мертвыми шевелящимися животными. Подскакивает, наступив на шкуру или кость, внутри что-то надламывается, когда он слышит хруст или треск. Он рвет подошву левого опорка, к своему ужасу, видимо, о зуб животного, цепляется за него, и ступня чувствует воздух, потом влагу. Он надеется, что это всего лишь влага земли, а не кровь, не его кровь. Камушек, попавший в опорок, причиняет ему жгучую боль, каждый шаг горячо язвит и вызывает содрогание, не дай бог проколет кожу. Камень болтается вдоль упругих подушечек стопы, застревает где-то в уголке плоти, он мчится дальше.

Несется вперед, правая нога сдается, он бессильно падает на правое калено, поднимается, не прерывая шага. Пинает слизня, сталкивая с его влажной неторопливой дорожки, всхлипывает, увидев его отброшенным, оскорбленным.

Потом перед ним берег реки, он спускается в русло, высоко задирая колени, как будто собирается брызгать водой, но воды нет, только кисель оставшегося ила. Он оскальзывается на листе дерева, встает, спускается. Ступив в живую ленту потока, он пробирается по бурой воде, не чувствует прохлады, облегчения, чистоты, только то, что остров своей высокой влажностью описал его всего.

Что охладит его – это Карьеры, именно туда он мчится, уран действует, так же как его пронизывающая насквозь альфа-радиация, которую эффективная индустрия, удовлетворяя человеческий спрос, высвободила столетие назад и которая заразила целые сектора острова навсегда. Он говорит себе, что сейчас каждое падение есть падение в сторону благоприятной участи, где его плоть будет течь так же свободно, как его слезы. Пыхтя, несясь во всю прыть, он пытается разнообразить свои падения, правой стороной, левой стороной, вперед, различия стираются в бесконечных повторениях.

Он выходит на поле с высокой травой, она обметает ему голени, но он летит так быстро, что не боится клещей. Он шорх-шорх-шорхает, пробираясь через густую зелень. Крен, потеря равновесия, руки совершают взмах, как крылья Ники Самофракийской, и он пинает землю, бежит дальше, вздымая языками и с хрустом давя почву. Объятия с кустом алламанды, и правый рукав оторван.

Впереди облако сыплет сухой дождь теней, он бежит к нему, под его темную защиту, постепенно бросает эту цель. Он как наяву видит комбинезон сестры с двумя лямками. Пока он падает, глаз цепляется за солнце, и его небесный огонь опаляет ему сетчатку, свет и боль снова встречаются. Через несколько секунд он падает снова, не легче, чем в любой другой раз. Земля самовспахивается. И пашня, и плуг – это он.

Он перебирается через валуны, могучие, как соборы, валуны, которые становятся могущественнее, когда его левое плечо ударяется о них. Он уползает на четвереньках, потом грудь становится пятой опорой, начав дубасить землю. Он встает, выходит на дорогу, едва различимую за плотной ширмой вымахавшего бурьяна, и он знает, что ему сюда. Он сворачивает налево по этой дороге, колени подгибаются от нового упорства, но он удерживается на ногах. В опорок снова попадает камешек, язвит и жжет огрубелую подошву, это сейчас неважно. Над головой самолет, тонкий, как кончик карандаша, выплывает у него из-за спины и несколько секунд сопровождает его. Этого достаточно.

Карьеры. Они появились быстрее, чем он думал. Он видит сгнивший деревянный знак, криво свисающий с забора из колючей проволоки, который перерезает дорогу, его набросанные кистью каракули как предупреждение в охваченном чумой городе. «Вход воспрещен». Он бежит к забору, дотрагивается двумя пальцами до ограждения, и целая секция обваливается. Он просовывает ногу между коварными колючими прутьями, один из них цепляется за низ правой штанины, широко разрывает его, лодыжка выплывает в воздух. Он кренится дальше, видит дорогу, виляющую впереди, мимо исковерканных кустов и целых полей сверкающей сорной травы, раскачиваемой не ветром. Он не знает, насколько далеко лежат Карьеры на этой высохшей и заброшенной дороге, но он знает две вещи. Они там. Значит, и он там будет.

Шаг сообщает скользкую дрожь левому колену, несмотря на его надежду, она не рассеивается, когда он заставляет себя ступать дальше. Капля пота, улиткой ползущая по губе в рот, имеет неприятный соленый вкус, он сплевывает, нарушение ритма опрокидывает его на землю. Он встает, и в этой болтанке чувствует что-то прижавшееся к правому бедру, заставляет себя опустить руку, обнаруживает плантан, оставшийся глубоко в кармане. Он хватает его, вынимает, выбрасывает, пир для насекомых, которые не запомнят его запаха. Он изумлен, что не видит и не видел ни единого человека на этой дороге или где-либо еще с тех пор, как повернул от Тисины, он не изумлен.

Сначала приходит лихорадочное возбуждение, глубокое, проникающее до мозга костей знание. Потом усиление жалобной боли в обоих коленях. Когда легкое спотыкание о вывороченный камень подкидывает его с раскинутыми широко руками, он понимает, что это Q3. Градус паники подскакивает вместе с землей, но он стремится вперед. Ветер хлещет его по вискам, ребрам, землерев громыхает и рычит, как нападающая пума. Шаги становятся больше, шире, свободнее, в попытках обрести устойчивость он плывет далеко вперед над земным батутом и приземляется на многострадальные лодыжки. Деревья, кусты, их обломки скачут по выгибающемуся вверх острову, наклоняются к нему, потом их отклоняет в другую сторону. Он уворачивается от корня, только что выпрыгнувшего из земли, вертится, чтобы увильнуть от камня, который катится к месту его приземления, в конце концов разворачивается спиной. Крутясь вокруг своей оси, он использует центробежную силу, чтобы поймать верное направление, протолкнуть себя вперед. Он бежит, каждый шаг становится неуверенным, непредсказуемым из-за волнообразной шаткости под ногами, он боится, что не сможет вдохнуть достаточно воздуха, чтобы заставить тело двигаться дальше, напитать болтающее чепуху сердце, может быть, оно просто взорвется. Крен Q3 сдирает взмокшую от пота одежду с его боков, он рыбой плывет по воздуху вперед и жестко приземляется на обе ноги, дребезжащая боль отдается вверх, в голени и бедра. Он стремится дальше.

Он принуждает себя продолжать путь. Он бежит, бежит вперед в качестве аргумента против падения, в качестве доказательства, что он не падает. Ему грезится, что он чувствует, как в него проникает радиация, как ионы с крапинами смерти атакуют и испещряют пятнами его тело, превращая в жидкость то немногое, что осталось от него и что он все еще каким-то образом хранит как драгоценность. Он пока не видит входа в Карьеры, но знает, что они там, даже если идти до них придется четыреста миль. Потом он вдруг подскакивает, неизвестно почему, левая рука хватается за колено левой ноги, и клубком он летит вперед, и лютая боль рассекает ему икру. Он сгибается пополам, и замедляет шаг, и останавливается, яростно растирает мышцу и делает все возможное, чтобы освободиться от свирепого спазма, от этого кинжала, который вонзился в ногу и проворачивается там, от боли, заставляющей кричать в голос, скулить, как собака, проткнутая штыком. Под его пальцами негодование нервов ослабляется, он делает два хромых шага, собирает силы, пытается выпрямиться, толкает себя вперед. Он справится со спазмом в движении, разбежавшись, насколько способен, истощая мышцы, и боль, и судороги, раз за разом всаживая пятку в землю. Он падает, и стон плоти, сдираемой с левой руки, когда она отчаянно скребет по камню, отвлекает его от спазма. Но каждый шаг становится пыткой, и снова все внимание сосредоточено на больной ноге, и он думает, что видит впереди сооружение, заброшенное покривившееся здание, которое когда-то использовалось в Карьерах как барак или сторожевой пост. Он кусает губу, чтобы забыть о спазме, он подбегает к строению, это скала среди деревьев. Он толкает себя дальше, вздымающееся Q3 валит его на землю, он падает на ребра, потом бежит снова, полностью капитулирует, одновременно проклиная этот портативный мир и окончательно сдаваясь ему. Q3 выворачивает с корнем дерево манго в двенадцати футах над головой, оно падает поперек его дороги, он рывком проскакивает поверх него, словно его там и нет, Карьеры на другой стороне. Он выходит на каменную дорогу, ноги топают громче, причиняют больше боли, мучительный спазм просыпается снова и терзает сильнее, жесточе, он слышит хриплый скрежет своей экипировки, когда сгибает и разгибает руки, волочит ноги, конечности ведут тягостную битву с торсом, который тащат с собой. Звуки отвлекают его, он сбивается с ритма, вспыхнувшая с новым ожесточением боль от судороги доходит до вопля, до визга, шквал Q3 запутывает ему ноги. Упрямый куст цепляется за его наколенник, он начинает падать. Он качается, он клонится, он валится вперед, он приземляется, конечности раскидываются в стороны, и все его тело обнимает вздымающуюся, пылящуюся землю. Я встаю.