Текст книги "Бесконечное землетрясение"

Автор книги: Эван Дара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Он смотрит на Пласидо.

– Ну да, – говорит Пласидо и широко улыбается ему. – Пришло время, когда мне очень пригодился бы ассистент. Ну то есть ты же видишь, что творится.

ВИЖУ, – говорит он.

Пласидо кивает.

– Разумеется, это оплачиваемая работа, – добавляет Пласидо. – И я надеюсь, кроме прочего, тебе будет интересно. – Пласидо снова улыбается. – Ну, ты будешь помогать мне, например, чистить кольца, и рукоятки, и всякое такое, чтобы предметы не скользили в руках. А еще чинить, когда я их роняю. – Пласидо молчит. – Такое, знаешь ли, случается. – Пласидо улыбается ему.

НЕ ЧАСТО, – говорит он.

– Да, – говорит Пласидо и улыбается. – Вот, собственно, что я хотел сказать. Мне нужен партнер, и ты, типа, прошел испытание. Ну, с ножами.

Он улыбается. Он чувствует, как глухо щелкает каппа.

– И, конечно, будут и другие обязанности, – говорит Пласидо. – Допустим, во время представления ты мог бы ходить в толпе с жестяной банкой, вроде как поощряя народ что-нибудь бросить туда. Потому что так случается – люди в задних рядах, когда думают, что ты их не видишь, ничего не дают. Или дают много. А еще я думаю начать выступать по ночам. Ну, это будет очень красиво. Классные эффекты с факелами, тенями… Но нам нужно будет следить за источниками света, и ты можешь стать мастером огня.

Он снова улыбается.

– И если все получится, ты определенно можешь пойти со мной в другие города. Если захочешь, конечно. Если у тебя есть время. Некоторые города здесь вроде как получше других. И можно оставаться на одном месте какое-то время. Бросать монеты начинают на четвертый, пятый день. – Пласидо смотрит на него. – Так что подумай об этом, пожалуйста.

Он смотрит в землю. Поднимает глаза на Пласидо.

ММ, – говорит он.

Пласидо улыбается.

– Хорошо, Сэм. Это очень хорошо. Спасибо.

Он елозит на месте. Оттягивает правый наколенник.

– Значит…

НЕ НУЖНО, – говорит он потом. – ДУМАТЬ. – Он снова поднимает глаза на Пласидо. – ДА.

Пласидо улыбается. Немного откидывается назад.

– Ух ты, – говорит он потом. – Ты серьезно? Уверен?

УВЕРЕН.

– Это здорово, Сэм. Правда. Спасибо. – Пласидо и ротягивает ему руку. – Добро пожаловать в дело, – говорит он.

Они пожимают друг другу руки. Оба улыбаются. ММ, – говорит он.

– Очень рад, – говорит Пласидо. – Наемный работник, который мне не грубит. – Пласидо кладет руку на землю и собирается встать на ноги. – И еще раз скажу: это оплачиваемая работа, – говорит Пласидо. – Пятнадцать флоринов в день…

ПЯТНАДЦАТЬ?..

– Плюс пять процентов от выручки. Договорились? Будем работать вместе. – Пласидо уже стоит. – Вот, Сэм, теперь ты точно замотивирован.

Пласидо помогает ему подняться.

Он встает, отряхивает зад своих леггинсов.

– Итак, Сэм, – говорит Пласидо. – У тебя есть пять минут?

Он распахивает глаза.

– Пойдем, я покажу тебе, где живу, – говорит Пласидо, – чтобы ты знал, где найти меня завтра утром. Согласен?

Он стоит прямо. Он поднимает глаза.

– УГУ.

– Пойдем.

Пласидо поворачивается и идет вперед. Изогнутой рукой дает ему знак следовать за ним. Пласидо подходит к своему рюкзаку и поднимает его с земли. Он семеня подбегает, придерживает рюкзак, помогает Пласидо надеть одну лямку на плечо. Потом другую.

– Спасибо, – говорит Пласидо. – Вот и первая помощь.

Пласидо подпрыгивает, поудобнее пристраивая большой рюкзак на плечах. Потом ведет его из импровизированного парка.

Они выдвигаются. Он следует за Пласидо по нескольким узким тропам, которые змеятся мимо хлебных деревьев с похожими на гигантские когти листьями. На некоторых висят большие желто-зеленые плоды, кивающие и загадочным образом не востребованные. Сухие былинки хрумкают под его ногами. Он пытается обходить их, но кусты царапают ему одежду, заставляют изворачиваться так, чтобы, по возможности, его тоже не было слышно. Он не имеет представления, куда они идут. Неважно, в тени приятно и безопасно.

Он продолжает смотреть на рюкзак Пласидо. Тот всего лишь слегка подпрыгивает, качается влево-вправо, как при нормальной ходьбе. Глаз радуется. Будто ребенок сидит в изящной заплечной сумке.

Минут через восемь перелесок густеет. Облака спор поднимаются в воздух, рассеченные клинками солнца. Пеньки кустов вспыхивают, как солнечные прожекторы, затем исчезают. Пласидо, прямой и устойчивый, легко шагает через искрящийся лес, и к нему, как к божественному явлению, устремляется весь сверкающий свет.

– Завтра я собираюсь показать нечто новое, – говорит Пласидо, по-прежнему шествуя вперед, не поворачиваясь к нему. – Работаю над трюком с банками. Старыми банками из-под консервов с рубчиками вокруг, чтобы связывать их веревкой. Это будет интересно.

ММ. – Услышал ли его Пласидо?

– Да. Всегда так. Новый трюк – больше монет.

Он следует за плывущим перед глазами рюкзаком Пласидо. Спотыкаясь, он использует импульс падения, чтобы прыгнуть вперед. От этого колени хрустят, но он не станет просить Пласидо замедлить шаг. Когда он падает, Пласидо слышит это. Терпеливо ждет, не говорит ничего. Из вежливости смотрит в другую сторону. Они идут. Он снова падает. Потом еще, третий раз. Потом он перестает считать. Это всего лишь Q1. Он не станет просить Пласидо замедлить шаг.

Идти недалеко. Они выходят на небольшую поляну, поросшую травой и приятно обрамленную хлебными деревьями и величественными пальмами. Минут двадцать в общей сложности. Всего двадцать минут, и он в чистом и элегантном месте, и это еще слабо сказано.

На краю поляны стоит просторная палатка в виде буквы «А», подпертая кольями изнутри. Она покачивается, но имеет хорошую амортизацию, входная пола пришпилена. На противоположной стороне поляны кострище, сейчас спящее, рядом на поленнице стоят металлические сковороды, кастрюли, все остальное. Поблизости, к его изумлению, покореженный, но еще пригодный к использованию шезлонг, разложенный, чтобы на нем можно было вытянуть ноги. Он стоит возле приземистого стола, сколоченного из досок деревянного забора. И по всему периметру декор. На обе стороны палатки накинуты отрезы клетчатой ткани; ветви деревьев украшают серебристые ленты; мотки такой же серебристой ленты бродят вокруг, как перекати-поле; даже мобиль Колдера, сделанный из мягко выгнутых кусков металла, свисает с крепкой ветки и танцует.

Пласидо наклоняется и ступает внутрь темнобежевой палатки. Через несколько секунд он выходит без рюкзака. Впервые он шатается. Вращает плечами.

– Ну вот, Сэм, – говорит Пласидо. – Добро пожаловать. Располагайся. – Пласидо поворачивается к шезлонгу.

Он не знает, что делать, не знает, куда себя деть. Он стоит на месте, и правое колено поддается дрожи, подгибается. Он подпрыгивает и выпрямляется, как оцепенелый. Надеется, что это было незаметно.

Незаметно. Пласидо просто сидит в своем шезлонге. Пора расслабиться. Пласидо выразительно выдыхает, затем хватается за свое запястье и вытягивает руки. Начинает расшнуровывать сине-искрящиеся кроссовки на платформе.

Он затаивает дыхание. Это ему интересно. Через минуту высокие кроссовки стоят на земле пустые и слегка косолапят. И Пласидо, босой, снова идет в палатку. В походке ни одного шва. Даже необутый, Пласидо устойчив, непоколебим. А кроссовки слегка трамбуют траву.

Он хочет задать Пласидо вопросы. Много вопросов, но промолчит. Впервые с благодарностью он касается языком каппы, ее горькой резины.

Пласидо выходит из палатки с металлическим кувшином и консервной банкой с крышкой. Идет к кострищу.

– Ну вот, – говорит Пласидо. – Завтра. Скажем, в половине двенадцатого? Сможешь прийти?

ЛАДНО.

– Вообще-то давай в четверть двенадцатого, – говорит Пласидо. – Мне нужно показать тебе несколько приемов, прежде чем мы пойдем на поле битвы.

УГУ.

Изнутри палатки доносится шорох, и появляется молодая женщина. Он узнает в ней девушку с большим ртом и волосами цвета меда, которую видел вместе с Пласидо после представления. Она выпрямляется, и смотрит на него, и улыбается ему. Это приятная, приветливая улыбка, еще более милая оттого, что сощуренные глаза изгибаются мягкими дугами. Женщина слегка спотыкается на месте, потом идет вдоль палатки и берет два предмета одежды бордового цвета с ветки, на которой они сушились. Оборачивается и снова улыбается ему, потом исчезает в палатке. Шалфейный мед, не клеверный.

– Ну вот, Сэм, – говорит Пласидо. Сейчас он сидит у кострища. – Хочешь чаю?

ЧАЮ?

– Да. Добыл у одного друга.

Чай. Чай.

Ему придется вынуть каппу. Куда ее положить? Только не в карман – ни за что, только не на глазах у Пласидо. Он не удержит коричневую жидкость во рту. Она расплещется по всей нагрудной сумке, по ногам.

Он смотрит на Пласидо.

СПАСИБО, – говорит он. – НЕТ.

– Хорошо. В другой раз.

Пласидо наклоняется со своего сиденья, начинает разводить огонь.

– Подойди, сядь, – говорит он.

Он подходит и садится по-турецки у костра напротив Пласидо. Не больше чем через двадцать секунд Пласидо превращает искру в маленькое оранжево-белое пламя. Он чувствует, как земля колышется под его ногами, под задом. Пора задать вопросы.

КАК, – говорит он. – УЧИЛСЯ? – Он делает круговые движения руками, изображая жонглирование. Выходит фигура в виде арахиса.

– Спасибо за комплимент, – говорит Пласидо. – Потому что я не учился. Ну, то есть никогда специально не изучал и не брал уроки, ничего такого.

ПОТРЯСНО.

– Я просто начал ловить предметы, когда они падают. – Пласидо улыбается. – Этой практики оказалось достаточно.

Он улыбается, кивает. Он старается не злоупотреблять словом «смерть». Ему до смерти хочется задать Пласидо другие вопросы.

Махая правой рукой, Пласидо раздувает сильное пламя.

– Вот, Сэм, – говорит Пласидо, все еще глядя вниз. – Кое-что еще. Ты не против расклеивать афиши?

Он поднимает брови.

– Да. У одного моего друга есть чистая бумага – он как-то ее достал, – и он делает краску из ягод. Так что я думаю, мы могли бы развешивать объявления – ну, допустим, рекламировать выступления, когда приходим в город. Оповещать жителей, что мы там. Тебе было бы интересно заниматься этим?

Он опускает глаза, улыбается. Плотно закрывает рот, чтобы не показывать обесцвеченную каппу.

ММ.

Пласидо пьет чай из кружки.

Он тайком поглядывает. Ничего не разливается. Ни капли не выплескивается через край кружки. Пора идти. Некий сдвиг в разговоре, едва заметная, но безошибочная заминка, чуть ослабившая легкость и теплоту их общения, и он знает, что должен уйти. Пласидо нужно готовиться к следующим представлениям.

Он встает, неуверенно. Но Пласидо вызывается помочь, протягивает руку. Он стискивает ему руку, пожимает. Три раза трясет вверх-вниз. У Пласидо крепкое рукопожатие. Удивительно сильные кисти.

Он поворачивается на месте, смотрит туда, откуда Пласидо привел его на поляну. Шагает в том направлении. Он не помнит, куда ведет тропа. Но ему нужно изучить маршрут, чтобы он смог найти обратную дорогу к этому оазису. Завтра.

К Пласидо, уютно пьющему чай из чашки.

Он ступает в лес. Быстро отдается его тени, фактурным листьям, порывистому шелесту, порой заглушаемому стуком его сердца. Воздух обрел дневную мягкость и древесный запах. Птичье крыло опускается и уютно ложится перед ним, упархивает. Он верит, что скоро увидит ориентир, нечто выстоявшее. Тогда он сможет определить направление, узнать маршрут. Он двинется к своему предыдущему месту ночевки, расщелине возле щербатой каменной стены. Спал он хорошо. То место принесло ему удачу. Он верит, что найдет его. Знает, что найдет. Такой сегодня день.

У изгиба тропы, когда лес начинает редеть и земля становится светлее, он видит заросли папоротника, которые выглядят знакомо. Новые побеги пирамидальной формы. Он говорит себе: верное направление. И в отдалении коленопреклоненная дымовая труба, которую он, кажется, тоже знает.

Он сворачивает, видит в травянистом анклаве распростертого на земле и содрогающегося человека. Крови не заметно, но это не значит, что ее нет. Он бежит к поверженному телу, пинает комья, останавливаясь.

– Эй, поосторожнее в своих опорках, – говорит лежащий после того, как пыль оседает. – Я тут работаю.

Это молодая женщина с чистым пронзительным голосом. Спокойно растянулась на животе. Ей около двадцати четырех, она в полной защитной экипировке, когда-то беловатой, но теперь скорее коричневой, густо замызганной. Вокруг шеи завязан обрывок платка в красную полоску, волосы рыжеватокаштановые.

Молодая женщина перекатывается на спину, смотрит на него. Лежит так, бесстрашная, открытая. Даже по местным представлениям лицо у нее невообразимо грязное.

Она вынимает каппу.

– Помочь чем? – говорит она, потом сует каппу назад.

Он не знает, что делать.

Она снова вынимает каппу.

– Ладно, – говорит она. – И на том спасибо. – Она снова вставляет каппу, перекатывается на живот.

Но потом она садится, разворачивается к нему. Подтягивает колени, прыгает на земле, словно скачет на лошади галопом.

Он смотрит на нее, пытается уразуметь. Он вынимает каппу и говорит:

– Что. – Но зубы начинают стучать, как молотки, и он ставит резиновую штуку на место.

Каппа вынута.

– Да, – говорит молодая женщина. – Это навык, которому надо научиться. – Она поливает каппу водой из круглой фляги. К ней прилипли частицы грязи с ее пальцев. Каппа во рту.

ВИЖУ, – говорит он.

Молодая женщина ничуть не выглядит травмированной. И кажется приветливой.

ДЕЛАЕШЬ ЧТО? – говорит он.

– Ты еще и глухой? – говорит она. – Работаю.

ММ, – говорит он.

– Все? – говорит она и смотрит прямо на него. – И никакого любопытства?

Он распахивает глаза.

ДА, – говорит он. – ЛЮБОПЫТСТВО.

– Ладно, – говорит молодая женщина. Она разворачивается, вытягивается, опускает нос всего на несколько сантиметров над землей. Как будто собирается поцеловать ее. – Я делом занята, – говорит она. – Земля здесь самовспахивающаяся.

Он смотрит на ее делянку земли. Видит маленькие бороздки, бегущие вдоль большей ее части.

– Ну, теперь-то ты видишь: я занимаюсь посадками, – говорит она. – Лук и горох, прямо как Мендель. В кармане у меня семена. – Она хлопает себя по боку.

ИНТЕРЕС, – говорит он.

– Да, – говорит молодая женщина. – Оказывается, в определенных местах на острове почва вроде как раскалывается небольшими гребнями. Просто расступается сама по себе. Это идеально для выращивания растений. И я разработала технику, как найти такие, типа, места. – Молодая женщина стучит себя по лбу. – Это будет большая экономия, – говорит она. – Найди достаточно таких мест, и накормишь весь остров, задешево. Или еще дешевле.

УХ ТЫ.

– Ну, ты понял, – говорит молодая женщина. – А здесь почва прямо расползается и елозит.

Он осматривает анклав. Тот кажется совершенно обычным куском земли.

КАК, – говорит он. – ИДЕЯ?

– Дело было так, – говорит молодая женщина, – однажды в городе я била баклуши – как обычно, – наблюдая, как люди хлопаются на землю. Но потом я вроде как начала замечать разный характер их падений. Одни плюхались вот так, другие летели кувырком вот эдак. Ну, и это навело меня на мысль.

УХ ТЫ.

– Да, – говорит молодая женщина. – Так что нужно просто найти правильные земные линии и экстраполировать на формы поверхности. Потом довольно легко вычислить коэффициент аэрации почв.

ММ.

– А если это связать с геотермическим распределением, только подумай, как тут можно развернуться.

Он и думает.

НО…

– Понимаю, – говорит молодая женщина. – Нам здесь не особенно нужно усиление жары. Но, может быть, мы наладим экспорт. Ну, в какую-нибудь воображаемую вселенную. – Она шатается, раскачивается. Момент перехода в Q2.

Он чувствует образующуюся борозду. После паузы: ХВАТИТ? ЗЕМЛИ?

– Хороший вопрос, – говорит молодая женщина. – Вероятно, нет. Я, вероятно, не смогу найти достаточно акров для этого самовспахивания, чтобы добиться ощутимых результатов. И, полагаю, можно заменить «вероятно» на «определенно». – Она кивает. – Но это, конечно, не повод останавливаться. – Молодая женщина пристально смотрит на него. – Слушай, – говорит она, – можно тебя попросить, ну, не распространяться о том, что ты тут видел? Наверняка кто-то еще этим занимается – или скоро займется. Нужно сохранять конкурентное преимущество! – Его собеседница улыбается.

Он кивает.

– Хорошо, – говорит она и снова наводит на него взгляд. – Ладно. За работу. – Она с чмоканьем вставляет каппу, отворачивается. Растягивается на земле. Опять начинает высеивать семена, внимательно разглядывает их.

Он смотрит на молодую женщину, всецело отдавшуюся землеизучению. Хочет увидеть больше. Встает на колено, поднимается, снова опускается на калено, твердо, как колонны, уперев руки в зыбкую землю. Наблюдает за приготовлениями молодой женщины. Крошечные охристые семена вибрируют, покачиваются на движущейся земле. Дрожа, проваливаются в сами собой раскрывающиеся трещины. Исчезают в коричневом обволакивающем суглинке. Он говорит себе, это тщетно. Он говорит себе, это красиво.

Уходя, он ступает на ту же задушенную бурьяном дорогу, что привела его сюда. Вскоре получает подтверждение. Менее чем через десять минут пути он приходит к остаткам стены, возле которой спал предыдущей ночью. Пунктир из тяжелых камней не разделяет ничего и ничего не защищает. Это место он называл домом. Возле одного из камней он видит приметы своей стоянки. Следы шагов в мягкой траве. Яйцевидная вмятина, смутно напоминающая воронку от взрыва. Он ищет другие отметины, ничего не находит. Это его прежняя жизнь. До свидания ей.

Он снимает рюкзак, сразу же чувствует себя потерянным. Еще стоит день. Три, четыре часа до сна. Он пулей бросается вперед, ощущая нечто очень похожее на панику. Утрамбовывает землю, ходит по кругу, встает, идет по тому же кругу. Наконец садится.

Он уже знает, что делать. Впервые за многие месяцы он не изнурен и не понуждаем первоочередными потребностями. Ему не нужно тяжело трудиться, готовиться, защищаться, не нужно… Завтра он начинает работать. По этой причине выбор надо сделать сейчас. Под солнечным сплетением скрежещет, трепещет, он ощущает странный страх. Роскошь всегда вызывала у него тревогу.

Но он не пойдет на более поздние выступления Пласидо. Это было бы дурным тоном. Показать ему, какой он есть. Может быть, на других сегодняшних представлениях Пласидо будет искать его. Удивляться, куда это он подевался. Волноваться, что он не вернется.

Лучше увидеть Пласидо завтра, в четверть двенадцатого. Не в половину.

Он решает вздремнуть. Отдохнуть при свете дня. Эта ранее невообразимая вещь теперь возможна.

Он шарит в рюкзаке, расстилает брезент, два слоя нижних одеял. Изобретает подушку из других тряпок. Садится, напоследок перекусывает плантанами и лесными орехами, ложится. Вертит плечами, позволяет напряжению вытечь из области поясницы, бедер. Выдыхает поверх толчкообразного земного ритма, проходящего сквозь него.

Он трясет левой рукой, поворачивает ее бледной стороной вверх, расстегивает часы. Касается ими места чуть ниже виска. Когда-то там была здоровая плоть. Он чувствует проворное тиканье секундной стрелки, массаж осенней паутинки. Но часы разговаривают с ним иначе. Намекают теперь на потом. Остров доставил его в нескончаемое настоящее, постоянство без передышки. Теперь часы, каждое тиканье, обещают другое. Инаковость. Любое изменение приветствуется. Он вздрагивает, пробуждаясь от мысли. Обещание – это уже осуществление, говорит он себе. Возможность перемены – уже свершившаяся перемена. В груди у него вспыхивает. Впервые за долгий период он благодарен за время.

Он устраивает сиесту. Ему всегда нравилось это слово. Это будет редкое удовольствие. Где «редкое» значит «никогда ранее не испытанное».

Так и останется. Он не может спать. Он подпрыгивает, вибрирует. Но сейчас тревожно его воображение, сдобренное предвкушением «после».

Он садится, избиваемый толчками Q2. Его посещает вдохновение. Он пойдет в местный распределитель. Купит немного чаю. Может, раньше он пропускал прилавки с чаем. Приучил себя не видеть их. Прекрасная мысль.

Но. Только не надо покупать слишком много чаю. Скоро ему отправляться в путь.

Он встает, потягивается, покачивается, решает оставить брезент и одеяла здесь как есть, вещмешки вместе с ними. Это спальное место далеко от нахоженных путей. Его никто не найдет.

Он удаляется той же дорогой среди кустарника, по которой пришел сюда. Немедленно падает. Встает, отряхивает грязь. Что случилось? Отвык ходить налегке, говорит он себе, передвигаться без рюкзака и нагрудной сумки. Плечи не обременены, икры расслаблены. Безмерно расширилась его способность оценивать ландшафт, участвовать в нем, не сталкиваясь с ним. Ему в новинку эта вторая степень раскрепощения.

К этой перемене можно привыкнуть очень просто, думает он. Он идет дальше. Чувствует, как с каждым шагом отмахивается от корчащегося мира.

Он мечтает, как купит себе чаю.

Распределитель он находит быстро. Налегке ноги сами приводят его прямо туда, думает он. Он шагает между рядами и низкими стеллажами, смотрит на товары с просветленным вниманием. Фрукты, налокотники, посуда, куски брезента, все по обыкновению. Все колеблется, оседает, перебирается, коричневеет от пыли. Но чаю нет. Он ищет его по периметру загона. В центре. Не видит ни подносов с маленькими темными листьями, ни, хотя это и так маловероятно, картонных коробок с напечатанным рисунком.

Неважно. Пласидо знает, где купить чай с рук. Снова предложит. И вскоре он будет чувствовать себя достаточно свободно, чтобы принять предложение.

Раз уж он в распределителе, то покупает стандартный набор провизии. Плюс одну гуаву сверх. Идет прямо к горке. Берет две.

Он легко находит зелено-коричневую тропу, чтобы вернуться к своим вещам. Свою тропу.

Дорога спокойна. На земле он видит, как ему кажется, свои следы, оставленные по пути в противоположную сторону, острые кончики указывают на него, потом ему за спину, и это несмотря на произошедший позже сумбурный сдвиг дерна, почвы. Когда на плечо ему опускается тяжелый удар, он думает, что нечто упало на него – древоветвь, мертвая птица. Но потом он резко поворачивается и понимает, что ничего подобного быть не может. Сердце несется вскачь, его начинает трясти. Так и трясет, сводя все мышцы судорогами. Одежда прилипает к коже, приклеивается потом, который накачивает насос страха.

ТЫ?

Ноги подгибаются.

Лежащая у него на плече рука жандарма ставит его прямо. Жандарм смотрит исподлобья. За его спиной стоят еще трое, все в синем и в круглых синих шляпах. Форма уголовного подразделения.

ТЫ? – говорит жандарм, вцепившись в него крепко, как в поручень.

Он думает, что будет все отрицать, потом понимает, что не будет. У них есть фотографии. Собранные доказательства. Результаты экспертизы, возможно, отпечатки пальцев. Он замыкается, не говорит ничего не сказанного слезами.

Жандарм накидывает наручник на его левое запястье. Скрежещущий звук, холодный металл застегивается, неумолимо твердый, окончательный, непреклонный. Он вытягивает руку вперед, чтобы наручник не повредил его часы. Этот жест ускоряет его передвижение в том направлении, куда тащат его жандармы.

Они шагают и шагают по зелено-коричневой тропе, и большинство провизии, которую он купил в распределителе, высыпается из его карманов. Когда-то достаточно глубоких карманов. Он слышит, как сапоги на твердой подошве пинают и давят гуавы.

Он спотыкается, но жандарм держит его, толкает вперед. Его независимость теперь потеряна спереди назад, в дополнение к таковой по вертикали. Жандармы сворачивают и увлекают его вместе с собой, потом уверенно выходят на незнакомую извилистую тропу. Они знают маршрут. Они проходят сиденье от машины, наполовину раскуроченное, наполовину перечеркнутое паутиной, женскую туфлю на высоком каблуке, четыре пня, намекающие на полукруг. Но он оставляет все это без внимания. Ему больше не нужны ориентиры. Ему не нужно искать путь назад.

Он не может точно сказать, исходит ли грохот от безразличной земли или от шагов сильных ног жандармов. И без того оглушительный, он еще усиливается. Жандармы спотыкаются, но всегда остаются на ногах. Ничто не мешает тычкам и дерганью. Наручник впивается в запястье, впивается снова. Царапает, доставляет каждый раз больше боли. Жжет, но всегда холодит кожу. Минуты через четыре они достигают окраины Тисины. Или через три. Он не может свериться с часами.

Входят в город. Там безлюдно. Он воспринимает это не как шанс, а как покинутость. В этом опустелом пространстве жандармы тащат его за угол, откидывают полотнище палатки, и он оказывается в прочном строении, здании со змеящимися коридорами и множеством примыкающих комнат. Его ведут по коридору с земляным полом, поворот за поворотом, мимо выключателей света, дверей с табличками, под потолком с трубами. Внезапно в этом коридоре появляются люди. Те, кто в униформе, не смотрят на него. Те, кто в тряпье и защитной экипировке, пялятся на него, следят за ним глазами, и все же именно они врезаются в него. Где-то жужжат и клацают машины.

Они прибывают в маленькую комнату с голыми бежевыми стенами и земляным полом. Большая рука ложится ему на плечо, стискивает его до боли, бросает на металлический складной стул, который скользит по земле, когда он падает на него. Жандарм расщелкивает челюсти наручника, снимает его. Он крутит запястьем, потирает свежее кольцо содранной кожи с кровоточащими ссадинами. Его стул дрожит на удивление сильно, учитывая нахождение в помещении.

СИДИ.

Жандармы удаляются. Он задыхается, потеет, осматривает все четыре угла комнаты. Приглядывается к стыкам стен. Он знает, что нельзя бежать. Он не сможет выбраться из здания. Ему неизвестно, по каким коридорам уходить. С момента Натиска это первый раз, когда он сидит на стуле.

Входит новый жандарм. В такой же униформе. Широколицый, рябой. Он слышит пронзительный визг, летающий над комнатой. Он не уверен, что это: сирена или слуховые галлюцинации.

ДЕНЬ.

Он не отвечает.

БОЯТЬСЯ НЕ НАДО.

Он опускает глаза.

ВСЕ ХОРОШО.

Другой жандарм входит в комнату. Начинает говорить.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, – говорит второй жандарм, – МЫ ХОТИМ ПОМОЧЬ ВАМ.

Этот жандарм носит каппу, но слова произносит внятно. Необъяснимо. Широколицый уходит.

ХОТИТЕ ВОДЫ?

Он так затоплен страхом, что не может помотать головой. Он не будет брать воду. Он ничего не сможет с ней сделать. Она выплеснется из чашки, зальет и его, и сиденье.

ВЫ В САМОМ ДЕЛЕ МОЖЕТЕ ДОВЕРЯТЬ НАМ.

Он поднимает глаза. Опускает.

НУ ЛАДНО. ПРОСТО РАССКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Каппа пересохла. Входит человек в другой униформе, желто-черной. Передает тому, что в комнате, фотографии. Восемь на десять, черно-белые. Он знает, что на них. Новый жандарм отходит в заднюю часть комнаты.

Жандарм показывает ему фотографии одну за другой. Тасует стопку прямо перед его носом. Повторяет последовательность. Бумага скрипит.

Тщедушный отец. Бодрая мать. Он чувствует болезненный укол, увидев сестру, какой она была несколько лет назад. В мешковатом комбинезоне на лямках. С большими мягкими глазами.

Все они живы. Двое из них улыбаются. Где они взяли фотографии? Пот не может полностью замаскировать его слезы.

ПОЧЕМУ, – говорит жандарм. – ПРОСТО РАССКАЖИТЕ НАМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, – продолжает жандарм.

Еще одна синяя униформа входит в комнату.

ПОЧЕМУ ВАШ ОТЕЦ…

НЕ.

КАК

НЕ ЗНАЮ.

Сильная рука у него на плече.

ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ?..

НЕ ЗНАЮ!

Тень мужского лица, близко к нему.

СЭМ, МЫ ПЫТАЕМСЯ ПОМОЧЬ ВАМ.

Глаза мужчины неясно вырисовываются в тумане.

МЫ ХОТИМ ПОМОЧЬ ВАМ ПРЕОДОЛЕТЬ ЭТО. ОСТАВИТЬ ПОЗАДИ, ЧТОБЫ ВЫ МОГЛИ НАЧАТЬ СНАЧАЛА, С ЧИСТОГО ЛИСТА. И МЫ ВАМ ПОМОЖЕМ. НО ДЛЯ ЭТОГО НАМ НУЖНО КОЕ-ЧТО УЗНАТЬ.

Он сидит на скелетистом металлическом стуле, плача.

ОТКУДА ВАШ ОТЕЦ ЕГО ВЗЯЛ?

Он сползает ниже на стуле.

НА ЕГО ПАЛЬЦАХ БЫЛИ СЛЕДЫ.

Еще одна синяя униформа входит в комнату.

ВЫ ВИДЕЛИ, КАК ОН ЕГО ПОКУПАЛ? ГДЕ?

Он содрогается.

ОН БЫЛ У НЕГО ДО ТОГО, КАК ВАША СЕМЬЯ ПРИЕХАЛА СЮДА?

Он видит, как отец ставит чашку на стол перед собой. Дает другую чашку матери, сидящей рядом с ним.

ПОЖАЛУЙСТА, ПОГОВОРИТЕ С НАМИ.

Отец перегибается через стол, ставит еще две чашки. Одну для него. Одну для сестры.

СЭМ, ГДЕ ВАШ ОТЕЦ ВЗЯЛ ПОРОШОК? РИЦИН ЗАПРЕТИЛИ ЗДЕСЬ МНОГО ЛЕТ НАЗАД.

«Джинни, – говорит он. – Джинни, это молоко».

ТАК ПОЧЕМУ НЕ…

«Джинни, ты же любишь молоко. Оно вкусное». ПОЧЕМУ НЕ ВЫ?

«Ну же, Джинни. Тебе нужно больше есть. Вкусно. Ты же всегда любила молоко».

ВАШ ОТЕЦ НЕ ДАЛ ВАМ…

Он видит, как сестра пьет. Круглое белое дно чашки поднимается выше и выше.

«Хорошо, Джинни, молодец. Теперь возьми мое».

ПОЖАЛУЙСТА, ПОГОВОРИТЕ СО МНОЙ.

Он вытирает глаза, смотрит в земляной пол. Видит, как тот колеблется из-за его дрожи…

ПОГОВОРИ СО МНОЙ!

Жандарм сует три жирных пальца ему в рот, вырывает каппу. Резкая зубная боль, и потом он видит, что каппа лежит на земле. Блестящая. Дрожащая. Покрывающаяся густым слоем поднятой пыли.

Он потирает челюсть.

– Не знаю! – говорит он и закрывает рот. – Нет объяснения. – Он снова плотно захлопывает рот. – Никаких причин. – Он вытирает слезы оборотной стороной запястья. – Никаких секретов.

Жандарм смотрит на него.

ЛАДНО, – говорит жандарм и отворачивается.

Жандарм, который его допрашивает, идет к тому, что находится в задней части комнаты. Их голоса бубнят в промежутках между щелканьем капп.

Ему все равно, что коридоров много. Ему все равно, что он не знает дороги. Они не предъявляют ему обвинение. Он испускает несколько капель мочи. Прижимает плотнее к телу ткань леггинсов.

– Господа, – говорит он.

Они оборачиваются.

– Туалет. Срочно. Смотрите.

Они смотрят на него. Видят его унижение. Тот, кто допрашивал, закрывает глаза, кивает. Поворачивается к остальным.

СПРАВА ОТСЮДА, – говорит жандарм.

Он встает со скелетистого стула. Поднимает запачканную каппу, пытается вытереть ее большими пальцами. Только размазывает грязь. Он выходит из комнаты.

В коридоре двигается медленно. Протискивается мимо людей в униформе и без. Некоторые на ходу читают документы. Стены стонут из-за нескончаемого давления земли, земля холмится у их основания. Он покачивается, задерживает дыхание, в груди ревет буря. Но идти среди чиновников теперь легче. Опускать голову больше не нужно.

Он видит угол падающего солнца, клубы пыли. Он движется в ту сторону, открывает полотняный занавес, выходит наружу, на свет и воздух. Он идет медленно, пока не сворачивает за угол, потом рывком бросается вперед, пиная землю. Он встает, подносит запястье ко рту, видит кровь от прикушенного языка. Чувствует острую, отстреливающую в две стороны боль. Он плюет дважды, чтобы очистить рану, один раз плюет на каппу, которую держит в руке. Вытирает каппу о нагрудник, вставляет ее в рот. Вкус горькой резины и грязи с земли. Поднимаясь, морщась, роняя слезы, он прыскает в направлении, которое, судя по солнцу и теням, не совсем неверное.