Текст книги "Семь лет между нами (ЛП)"

Автор книги: Эшли Постон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

6

Второй шанс

Прогулка от лифта до квартиры моей тёти на четвёртом этаже казалась необычно долгой. Нервы натягивались всё сильнее – как всегда, когда я приближалась к её двери (– «К твоей двери», – слышала я голос Фионы). Дрожь от необходимости войти внутрь смешивалась с тревогой: вдруг я снова увижу того незнакомца? Очень хотелось, чтобы его там уже не было.

Я остановилась перед дверью с номером B4. Латунный дверной молоток в форме львиной головы смотрел на меня, застыв в вечном полурёве, полукрике.

– Так, план такой: если он там, гоню его битой из шкафа. Если его нет – живу спокойно, – пробормотала я себе под нос, роясь в сумке в поисках ключей. – Не психуй, как в прошлый раз. Дыши.

Гораздо легче сказать, чем сделать.

Руки дрожали, когда я вставила ключ в замок и повернула. Я не была суеверной, но этот бесконечный спор у меня в голове – «пусть его не будет… пусть он будет…» – слишком напоминал игру в ромашку.

Дверь скрипнула на ржавых петлях, и я осторожно заглянула внутрь.

Никаких звуков…

Может, он ушёл.

– Эй? – позвала я. – Господин Убийца?

Тишина.

Хотя, если бы он действительно был убийцей, стал бы он откликаться? Я слишком много думала. Скользнула внутрь и закрыла за собой дверь. В квартире стояла тишина, через занавески в гостиной лился мягкий золотисто-оранжевый свет. В лучах солнца кружились пылинки.

Я поставила сумку на барный стул у стойки и прошлась по комнатам. Он исчез. Его вещей тоже не было.

Но облегчение быстро сменилось тревогой. В квартире всё осталось таким же, каким было семь лет назад. Календарь застыл на той же дате. Портреты на стене вернулись на свои места, хотя тётя либо отдала их, либо уничтожила, а я спрятала оставшиеся в шкаф в коридоре. В спальне снова стояла её кровать, а в кабинете – книги, хаотично нагромождённые на полках, хотя я была уверена, что убрала большинство в коробки.

И тогда я увидела записку. Она была написана на обратной стороне старого чека, размашистым и неразборчивым почерком, который я не узнала.

«Извините за вторжение – Я»

Я перевернула чек. Дата – семилетней давности. Из магазина на углу, который уже давно превратился в дорогой бутик мебели – такой, что обычно мелькает в шоу о «деревенском шике» и стенах из шиплапа.

У меня сжалось горло.

– Нет, нет, нет… – прошептала я.

Две голубки сидели на подоконнике, прижавшись к стеклу, будто хотели попасть внутрь и посмотреть, что будет дальше. Они выглядели потрёпанными после утреннего переполоха.

– Нет.

Голубки возмущённо заухали.

Я сжала зубы, скомкала чек в кулаке и бросила обратно на стойку. Взяла сумку. Вышла из квартиры. Захлопнула дверь. Потом снова её открыла. Зашла. Чек всё ещё был на месте. Я развернулась. Вышла. Вернулась. Чек лежал на прежнем месте.

– Я могу делать это весь день, – сказала я квартире, а потом захотелось ударить себя за то, что разговариваю с пустыми стенами.

Хотя было ощущение, что я говорю с тётей. Она бы как раз могла устроить мне такой розыгрыш. Мы всегда спорили, хотя я её любила. Она говорила, что я слишком зажата, слишком организованна, как мои родители.

Но мне просто нравились планы. Нравилось им следовать. Нравилось знать, что и когда произойдёт.

И да, это в точности то, что сделала бы моя тётя.

На шестой раз, когда я зашла, я снова увидела скомканный чек и голубей, смотревших на меня, будто я полная дура. Развернулась…

И столкнулась лицом к лицу с незнакомцем.

– О, – удивлённо выдохнул он, его бледные глаза расширились. – Ты уже вернулась.

Я резко отступила назад, вскинув сумку.

– Клянусь богом…

– Я всё ещё ухожу, – поспешно добавил он, подняв руки в знак капитуляции. – Просто забыл зубную щётку.

Я нахмурилась.

– А.

– Можно я её возьму?

Я снова закинула сумку на плечо.

– Раз уж ты так вежливо попросил… – Я отошла в сторону, позволяя ему пройти дальше в квартиру.

Он закинул сумку через плечо, на ремне всё ещё болтался багажный ярлык с аэропорта. Пока он ушёл в ванную за своей щёткой, я осталась стоять на краю гостиной, нервно ковыряя кутикулы. Он вскоре вернулся, держа её в руке с победным видом.

Может, когда он уйдёт, я тоже вернусь в своё время, подумала я.

– Странная штука, – сказал он, помахивая зубной щёткой, – но без неё никак.

– Я сама очень привередлива в этом плане. У меня щётки должны быть с резиновыми вставками по краям, – рассеянно согласилась я, прежде чем вспомнила, что вообще-то должна была вызывать охрану, потому что он, в конце концов, вернулся. Но он вернулся за зубной щёткой…

– О, те, которые массируют дёсны? – уточнил он. – Они классные.

– И ещё терпеть не могу, когда кто-то предлагает воспользоваться его щёткой – ну, той, которой он сам не пользовался. Это же совсем не то.

Он вскинул руки.

– Точно! Вообще не то! В любом случае, теперь, когда у меня есть моя эмоциональная поддержка в виде зубной щётки, я пойду. Если вдруг что-то ещё забыл, можешь просто отправить мне сюда.

Он взял ручку из кружки на стойке и нацарапал что-то на салфетке, после чего протянул её мне. Если он заметил скомканный чек со своим же посланием, то ничего не сказал.

Я взглянула на его размашистый почерк.

– Ты из Северной Каролины?

– Из Аутер-Бэнкс, да.

– Ты далеко от дома.

Он лишь слегка пожал плечом – скорее загадочно, чем равнодушно.

– «Путешествия – это прекрасное ощущение балансирования на грани неизвестности».

Я наклонила голову, узнавая цитату.

– Энтони Бурден?

Правый угол его губ дёрнулся в кривоватой, но очаровательной улыбке. Если бы это было другое место, другое время, я бы, наверное, растаяла на месте.

– Увидимся, – сказал он.

– Вряд ли, – ответила я.

– Вряд ли, – повторил он с неуверенным смешком, отсалютовал мне зубной щёткой, и это было до смешного мило.

Я опустила взгляд – и он упал на календарь на журнальном столике. Семь лет.

Он направился к двери.

Я сжала глаза.

– «Эта квартира всегда сводила нас вместе на перепутье», – говорила тётя о себе и Вере. Значит, нас с этим человеком она тоже каким-то образом свела.

Мне было всё равно, на каком именно перепутье я оказалась. Я снова вспомнила тётю, стоящую на пороге родительского дома семь лет назад, приглашающую меня в приключение, будто само время было бесконечным. Будто она знала – по тому блеску в глазах – что вот-вот что-то произойдёт.

Или, возможно, всё дело было в том, что она мне когда-то сказала.

Что время иногда сжимается само в себя. Что иногда оно растекается, как акварельные краски.

Он жил в мире, где моя тётя всё ещё существовала. И если я могла остаться в этом мире – пусть ненадолго… Пусть даже только в этих стенах. Пусть только раз. Пусть при следующем выходе квартира отправит меня обратно в моё время…

Но здесь, в этой квартире, она всё ещё была где-то там, в мире.

– Эта магия – чистая боль, – предупредила я себя. Но какая-то тихая, почти мёртвая часть моего сердца, та, что расцветала каждое лето от предвкушения приключений и чудес, прошептала в ответ: «А что тебе терять?»

Что бы это ни было, я резко развернулась и, как раз когда он собирался выйти, сказала:

– Можешь остаться.

Он убрал руку с дверной ручки и повернулся ко мне, в его светлых глазах мелькнуло любопытство. Они напоминали оттенок облаков, когда самолёт пробивает их и выходит в ясное небо.

– Ты уверена? – спросил он с мягким южным акцентом.

– Да, но… мне тоже пока нужно здесь оставаться, – сказала я, складывая салфетку и засовывая её в задний карман. Если верить рассказам тёти о Вере, меня рано или поздно отправят обратно в моё время. – У меня… эээ… в моей квартире проблемы. Она… эээ… – я лихорадочно пыталась придумать оправдание и, скользнув взглядом к подоконнику, нашла спасение: Мать и Ублюдок сидели на кондиционере, перебирая друг другу перья после тяжёлого утра. – Заражена.

Его глаза расширились.

– О. Я не думал, что может быть так плохо.

– О да. Их называют «крысами неба» не просто так.

Боже, какой же я была ужасной лгуньёй, но он, похоже, поверил, серьёзно кивнув. Серьёзно? Какие у них там голуби в Аутер-Бэнкс?

– Так что… пока тётя уехала, она попросила меня присматривать за её квартирой, и я подумала, что могу пожить здесь несколько дней, пока это уладится. – Я наконец снова взглянула на него. – Прости, если вначале была немного резкой. Ты просто застал меня врасплох. Но если тётя сказала, что ты можешь остаться…

– Спасибо, спасибо! – Он сложил ладони, будто в молитве. – Обещаю, ты даже не заметишь моего присутствия.

Я сильно в этом сомневалась, потому что он был почти невозможен для игнорирования. Он выглядел как человек, который просто не умеет быть тихим, но при этом за ним было завораживающе наблюдать. Он двигался по миру с таким лёгким безразличием – будто ему совершенно не важно, что о нём думают. Это было заразительно.

Я неловко переместилась с ноги на ногу, потому что реальность наконец начала догонять меня – это всё было по-настоящему, и история тёти оказалась правдой. Это было ровно то, о чём я мечтала все эти годы – открыть дверь её квартиры, задержать дыхание, ждать, когда меня перенесёт в другой мир —

Но почему это произошло сейчас, когда тёти уже не было? Когда у меня больше не осталось сердца для невозможного?

Почему нельзя было встретить кого-то менее… жизнерадостного? Этот человек казался таким, кто может существовать где угодно и называть любое место домом. Слишком похожим на мою тётю. Слишком похожим на ту, кем я когда-то хотела быть.

– В знак примирения, – сказал он, слегка склонив голову в мальчишеском жесте, – могу приготовить нам ужин?

Нам.

Это меня удивило. В груди что-то сжалось, словно тугая резинка. Я поспешно отвела взгляд.

– Эм, да. Думаю, в кладовой есть соус для спагетти?

– О, это мило, но я кое-что другое задумал.

Его ухмылка превратилась в улыбку – широкую, кривоватую и, о нет, такую очаровательную. Будто сотня секретов пряталась в уголках его губ, и он не мог дождаться, чтобы их рассказать.

– Один из моих любимых рецептов.

– Айван, – добавил он и протянул руку. Он даже не снял с плеча свою дорожную сумку.

Я глубоко вздохнула и пожала его ладонь. Его пальцы оказались жёсткими, покрытыми мозолями, со шрамами и ожогами. Но они были тёплыми, и его хватка была твёрдой. В одно мгновение все мои тревоги растаяли.

Может, всё не так уж плохо.

– Клементина, – ответила я.

– О, как…

Я сжала его руку чуть сильнее и, не меняя выражения лица, предупредила:

– Если ты запоёшь эту песню, мне придётся тебя убить.

Он рассмеялся.

– Даже в мыслях не было.

Я отпустила его руку, и он, наконец, стянул с плеча свою сумку, бросив её у дивана, а затем поспешил на кухню. Я с неохотой пошла за ним.

Он закатал рукава, хотя те и так были короткими, схватил со стола разделочную доску и, ухватившись за ручку, ловко провернул её в воздухе.

Это была ужасная идея. Самая худшая идея. Что на меня нашло?

Он бросил на меня быстрый взгляд, заметив, как я застыла в дверном проёме кухни.

– Хочешь стакан воды, пока ждёшь? – спросил он. – Или что-нибудь покрепче?

– Покрепче, – твёрдо сказала я, отрывая взгляд от этого слишком красивого мужчины в кухне моей тёти. Впервые за весь день у меня появилось ощущение, что я только что совершила огромную ошибку. – Определённо покрепче.

7

Лучше познакомиться

Я наблюдала со своего места на барном стуле, как Айван уверенно обустраивается на кухне моей тёти. Мы с ней обычно питались полуфабрикатами или ели в кафе, а за последнюю неделю, что я жила здесь, я просто заказывала еду из своего любимого тайского ресторана. Кухня была для меня чем-то вроде чужого поля боя, местом, через которое я осторожно проходила на пути в спальню или за очередным бокалом вина. Я умела готовить самое необходимое – мама настояла на этом перед тем, как я уехала в колледж, она не собиралась позволять своей единственной дочери умереть с голоду. Но сам процесс готовки меня никогда особенно не интересовал. А вот Айван, напротив, казалось, чувствовал себя здесь совершенно естественно, словно уже знал, где что лежит. Он достал из своей дорожной сумки потёртый кожаный рулон с ножами, убрал сумку обратно в спальню и разложил ножи на столешнице.

– Значит, – сказала я, потягивая дешёвое розе, которое моя тётя купила перед тем, как уехать на лето, – ты шеф-повар или что-то в этом роде?

Он вытащил из холодильника коричневый бумажный пакет с овощами. Я даже не заметила, когда он успел забить холодильник едой. Последнюю неделю там хранились только остатки еды на вынос. Айван кивнул в сторону своих ножей.

– Меня ножи выдали?

– Немного. Логика, знаешь ли. А ещё, пожалуйста, скажи «да». Альтернативный вариант – ты Ганнибал Лектер, и мне грозит смертельная опасность.

Он указал на себя.

– Думаешь, я похож на человека, который испортил бы себе вкусовые рецепторы кусочком человеческого филе?

– Я не знаю, я тебя почти не знаю.

– Ну, это легко исправить, – сказал он, опираясь руками о столешницу с обеих сторон от разделочной доски. На внутренней стороне его правого предплечья я заметила татуировку – дорога, извивающаяся среди сосен. – Я поступил в Северную Каролину в Чапел-Хилл на стипендию, планировал пойти в юридическую школу, как мама и сестра, но бросил учёбу на третьем курсе.

Он снова пожал плечами – этим его фирменным, небрежным жестом.

– Работал на кухнях, пока пытался понять, чем хочу заниматься. Единственное место, где мне было действительно комфортно. Дедушка с детства воспитывал меня на кухне. Так что в итоге я решил поступить в CIA (CIA чаще означает ЦРУ).

– Центральное…

Его губы дрогнули в улыбке.

– Кулинарный институт Америки.

– Ах, это был мой второй вариант, – кивнула я.

– Получил диплом по кулинарному искусству, и вот, ищу работу.

– Ты гонишься за луной, – пробормотала я, скорее себе, чем ему, думая о своей карьере – четыре года в университете, изучая историю искусств, потом семь лет медленного восхождения по карьерной лестнице в издательстве Strauss & Adder.

– За луной?

Я смутилась.

– Так говорит моя тётя. Это одно из её жизненных правил. Знаешь, такие основные заповеди: держи паспорт в порядке, красное вино – к мясу, белое – ко всему остальному…

Я загибала пальцы.

– Найди работу, которая приносит удовольствие, влюбись и гонись за луной.

Он ухмыльнулся, делая глоток бурбона.

– Звучит как хороший совет.

– Возможно. Так, тебе сколько? – я пристально посмотрела на него. – Двадцать пять?

– Двадцать шесть.

– Чёрт. Я чувствую себя старой.

– Ты не можешь быть намного старше меня.

– Двадцать девять, почти тридцать, – мрачно ответила я. – Одна нога уже в могиле. На днях нашла седой волос. Думала, может, обесцветить всю голову.

Он расхохотался.

– Даже не знаю, что буду делать, когда начну седеть – а я именно поседею, не посерею. Мой дед не поседел. Может, побреюсь налысо.

– Думаю, тебе бы пошло немного седины, – задумчиво сказала я.

– Седины, – повторил он, явно наслаждаясь этим словом. – Скажу деду, что ты так сказала.

Он снова пожал плечами.

– Вообще, я не славлюсь постоянством. Когда заявил, что хочу в CIA, мама чуть с ума не сошла. Я ведь был в шаге от диплома по бизнесу. Но я просто не мог представить себя в офисе за столом весь день. Так что теперь я здесь.

Он картинно развёл руками, словно показывая волшебный фокус, но в глазах его сверкало настоящее воодушевление.

– Есть вакансия в одном довольно известном ресторане, и я хочу туда попасть.

– Шеф-поваром…?

Он абсолютно серьёзно ответил:

– Посудомойщиком.

Я чуть не подавилась вином.

– Прости… что? Ты шутишь?

– Как только я попаду внутрь, смогу подняться по ступеням, – сказал он тем же равнодушным тоном и вытащил из бумажного пакета первый овощ. Помидор. Затем взял большой поварской нож из своего набора – лезвие было острым, – и начал нарезать его быстрыми, уверенными движениями. Сталь сверкала в тусклом желтовато-белом свете отвратительной разноцветной люстры, которую моя тётя «спасла» с обочины дороги.

– Ну, – продолжил он, не прекращая работать ножом, – теперь, когда ты знаешь обо мне всё, расскажи о себе.

Я выдохнула.

– Ох… А что обо мне? Родилась в долине Гудзона, потом жила на Лонг-Айленде, а в городе уже половину жизни. Училась в NYU на истории искусств, потом устроилась в издательство, а теперь вот здесь.

– Ты всегда мечтала работать в издательстве?

– Нет, но мне нравится, где я сейчас. – Я сделала ещё один глоток розе, раздумывая, стоит ли рассказывать ему о других частях моей жизни – о поездках за границу, о паспорте, испещрённом штампами так, что позавидовал бы любой заядлый путешественник. Но каждый раз, когда я показывала его кому-то, у людей возникало обо мне определённое представление. Будто я какая-то искательница приключений с бешеным сердцем, когда на самом деле я была просто испуганной девочкой, цеплявшейся за голубую шаль тётки, пока она носила меня по миру.

Я хотела, чтобы он видел меня настоящую – ту, которая больше не покидала город, даже чтобы навестить родителей на Лонг-Айленде, ту, которая ходила на работу, возвращалась домой, пересматривала «Выжившего» по выходным и не могла выкроить пару часов, чтобы сходить на выставку бывшего парня.

Так что я решила ничего не говорить и просто сказала:

– Ну, вот и всё. Историк искусства, ставший книжным публицистом.

Он посмотрел на меня с каким-то скрытым смыслом и поджал губы. На левой стороне нижней губы у него была родинка, и не смотреть на неё было почти невозможно.

– Почему-то мне кажется, что ты себя недооцениваешь.

– Да?

– Это просто ощущение, – сказал он, вытаскивая из пакета ещё один помидор, и снова небрежно пожал плечами. – Я неплохо читаю людей.

– Да?

– Более того, я почти разгадал твой любимый цвет.

– Это…

– Нет! – воскликнул он, поднимая нож. – Не говори. Я сам угадаю.

Меня это развеселило. Я выразительно посмотрела на кончик ножа, пока он не понял, что направил его на меня, и быстро опустил обратно на разделочную доску.

– Так вот как?

– Это моя единственная суперспособность, позволь впечатлить тебя.

– Хорошо, хорошо, – сказала я, уверенная, что он не угадает.

Это, пожалуй, было самое неожиданное во мне. Я наблюдала, как он сдвигает нарезанные помидоры в сторону, затем берёт лук и начинает снимать с него кожуру. Его руки двигались так ловко, что это было завораживающе – можно было смотреть часами.

– Ну? – спросила я. – Какой у меня любимый цвет?

– О, я не собираюсь угадывать прямо сейчас, – хитро сказал он. – Я тебя ещё почти не знаю.

– Да во мне особо и нечего узнавать, – пожала я плечами, глядя, как он режет лук. – Все крутые истории – у моей тёти.

– Вы с тётей близки?

Я отвлеклась от его рук, не сразу уловив вопрос.

– Мм?

Он поднял взгляд. Глаза у него были необыкновенно светло-серые, темнее у зрачков и постепенно светлее к краям. Чтобы разглядеть это, надо было подойти очень близко.

– Вы с тётей близки?

Настоящее время обожгло меня ледяным уколом, словно кто-то плеснул в лицо холодной воды. В его времени она всё ещё жива, где-то в Норвегии вместе со мной, спасается от моржа на пляже. И на мгновение это сделало её реальной. Тёплой, живой. Будто она могла войти в квартиру в любой момент, крепко обнять меня, и я вдохну её запах – сигареты Мальборо, духи Red и слабый аромат лаванды от стирального порошка.

«Моя дорогая Клементина, – сказала бы она. – Какой чудесный сюрприз!»

Я сглотнула ком в горле.

– Думаю… да, мы близки.

Он высыпал нарезанный лук в отдельную миску, посмотрел на меня и нахмурился.

– Опять этот взгляд.

Я моргнула, вырываясь из мыслей, и поспешно сделала лицо абсолютно бесстрастным.

– Какой взгляд?

– Будто попробовала что-то кислое. Ты так же смотрела раньше.

– Не знаю, о чём ты говоришь, – пробормотала я, зарывшись лицом в ладони. – И как же я выгляжу?

Он мягко рассмеялся, отложил нож и наклонился через стойку.

– У тебя хмурятся брови. Можно?

– Эм… ладно?

Он протянул руку и большим пальцем разгладил кожу между моими бровями.

– Вот. Будто ты удивлена, что хочешь заплакать.

Я уставилась на него, чувствуя, как щеки заливает румянец. Резко отклонилась назад.

– Они… они так не делают, – смущённо пробормотала я. – Ты себе напридумывал.

Он снова взялся за нож и начал очищать болгарский перец.

– Что скажешь, Лимон?

Я прищурилась.

– Меня зовут Клементина.

– Кл-л-л-л-лементина.

– Я только что возненавидела тебя.

Он притворно ахнул, уронив нож, и с драматическим жестом прижал руки к груди.

– Лимон, уже? Хотя бы подожди, пока попробуешь мою еду!

– Значит, сегодня меня ждёт изысканный ужин?

Он втянул воздух сквозь зубы.

– Уф, прости. Я не взял с собой фарфор. Только свои лучшие ножи. – Он снова поднял поварской нож. – Это Берта.

Я приподняла бровь.

– Ты даёшь имена своим ножам?

– Всем. – Затем он указал на другие ножи, разложенные на столешнице, и начал представлять их. – Рочестер, Джейн, Софи, Адель…

– Это же просто персонажи из «Джейн Эйр».

– Они принадлежали моему деду, – ответил он так, будто это всё объясняло.

Я посмотрела на нож, который он держал. Теперь, когда он об этом упомянул, я заметила, что рукоять немного потёртая, а блеск лезвия чуть приглушённый. Но было видно, что за ними хорошо ухаживают и что их любят.

– Он был шефом?

– Нет. Но мечтал им стать, – ответил он тихо, и я почувствовала, что тема для него непростая. Был ли его дед ещё жив? Или он унаследовал эти ножи так же, как я эту квартиру?

Хотя его ножи явно не обладали способностью перемещать во времени.

– Ну, – сказала я, допивая вино, – какая жалость, что без фарфора я так и останусь неотёсанной.

Он цокнул языком.

– Некоторые мои друзья сказали бы, что в еде вообще не может быть «культуры», потому что сама идея культурной еды происходит из джентрификации рецептов.

То, как он произнёс эти слова, и та серьёзность, с которой он это сказал, были до невозможности привлекательны. У меня даже что-то сжалось внутри, и я вдруг мельком подумала: если он так хорош со словами, то насколько хорош он в…

– Значит, я культурная? – спросила я, стараясь переключить мысли.

– Ты – это ты. И тебе нравится то, что тебе нравится, – ответил он без тени сарказма. – Ты – это ты, и это прекрасный человек, которым стоит быть.

– Ты же меня почти не знаешь.

Он прищёлкнул языком, на секунду пристально глядя на меня. Глаза у него стали чуть темнее.

– Думаю, твой любимый цвет – жёлтый, – предположил он, наблюдая, как удивление расползается по моему лицу. – Но не яркий жёлтый, а золотистый. Цвет подсолнухов. Возможно, это даже твой любимый цветок.

У меня отвисла челюсть.

– Судя по всему, я угадал? – его голос был низким и чуть насмешливым, и от этой самоуверенности у меня скрутило пальцы на ногах.

– Просто повезло, – пробормотала я.

Он улыбнулся так широко, что его глаза заискрились.

– Ладно, а какой твой?

Его фирменная кривая ухмылка тронула губы. Он снова щёлкнул языком.

– Это было бы нечестно, Лимон, – протянул он. – Придётся угадывать.

Затем он оттолкнулся от стойки и вернулся к готовке. И так просто момент напряжения лопнул, как мыльный пузырь, хотя у меня до сих пор слегка кружилась голова от его близости.

Я схватила бутылку розе и налила себе ещё бокал – он мне точно понадобится. Кажется, я ввязалась в нечто, с чем не справлюсь.

Если сейчас ему двадцать шесть, то в моём времени он… тридцать три? Наверное, снимает жильё где-то в Вильямсбурге, если остался в городе, с партнёром и собакой. (Он определённо выглядел как собачник.)

Кольца на пальце не было, но за семь лет многое могло измениться. Очень многое.

Воспоминание о тёте вдруг вспыхнуло в голове. Первое правило – всегда снимай обувь у двери. Второе – никогда не влюбляйся в этой квартире. Ну, за это я точно не переживала.

Он взял с полки сковородку, покрутил её в руке… и чуть не выбил сам себе глаз. Сделав вид, что ничего не произошло, он поставил её на переднюю левую конфорку плиты.

– Я, кстати, не спросил, но ты не против фахитас на ужин? Это рецепт моего друга.

Я театрально всплеснула руками, схватившись за воображаемые жемчуга.

– Что, никакого горохового супа для моих утончённых вкусов?

– К чёрту гороховый суп, – сказал он. А потом, чуть тише, добавил: – Это завтра.