Текст книги "Темная сторона Эмеральд Эберди (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– А есть, что обсудить? Тогда договорились. – Парень машет мне рукой и напоследок заботливо кивает, будто пытается подбодрить; согласиться с тем, что мой выбор – верный.

– Не скучай, ковбой.

– И не подумаю!

Черный мотоцикл накалился до предела. Еще утром я припарковалась в тени, однако сейчас солнце беспощадно прожигает сидушку, руль и коробку скоростей. Выругиваюсь, морщась, запрыгиваю на байк, и тут же взвожу двигатель. Прохожие оглядываются, им не по себе от безумного рева мотора, но я так привыкла слышать подобное рычание, что уже воспринимаю его как музыку. Срываюсь с места и в предвкушении прикусываю губы. Что же меня поджидает впереди? Что кроет в себе неизвестный адрес? Квартира? Работа? А, может, это потаенное место, где отец спрятал нечто противозаконное? Ох, если внезапно окажется, что Колдер Эберди беглец от закона, я буду счастлива. Кому еще повезло иметь отца-уголовника? У него и на зоне есть дружки, наверняка. Одного моего знакомого тоже посадили. Предбывшего парня, если быть точной. Вдруг он знал моего отца? Видел его?

Я еду минут пятнадцать. Огромный Кливленд – город не скупой на жителей, на жару и вечную суету. То и дело вокруг сигналят автомобили. Шумные, особо уверенные в себе водители грозятся разобраться с теми, кто пресекает их еще более больные идеи. А другие забвенно и лениво проходят знакомый до сумасшествия маршрут, уже не отдавая себе в этом отсчета.

На место я приезжаю часам к четырем. Паркуюсь около цветочного магазина, туго стягиваю ремень шорт и вскидываю брови: кажется, адрес отца привел меня к безвкусной и дешевой парикмахерской. Разочарованно хмурю лоб.

– Что за черт. – Оглядываюсь. «Краун Плаза» прямо по курсу, и это маленькое, серое здание с огромными алюминиевыми буквами. Через стеклянную витрину я вижу рабочих, осматриваю их несчастные лица и на выдохе заправляю за уши волосы. – Бред какой-то.

Неужели последней волей моего странного папаши была поездка в парикмахерскую? Вот дьявол. Что за чепуха? Иду к зданию, недовольно ломая пальцы. Если Колдер Эберди и хотел меня удивить, то у него непременно получилось.

Похожие, бесящие колокольчики звенят прямо над моей головой, когда я прохожу в помещение. Перекрашенная девица кивает мне, обнажив ряд белоснежных зубов, однако я не веду бровью. Иду, осматриваясь и надеясь найти то, не знаю что; затем, не знаю зачем. Большей несуразицы в моей бессмысленной жизни еще не было.

– Желаете подстричься? – внезапно спрашивает меня натянутый, как струна старик. Он лениво дергает уголками губ и вздыхает. – Сиреневые концы – последний писк моды?

– Вряд ли, – продолжаю изучать помещение. Пахнет цветами, по воздуху разносится сладковатый запах роз, слышатся тихие щелчки ножниц. Будто фон – играет музыка.

– Тогда что послужило толчком к такому безумию?

– Не ваше дело.

– Чье же тогда?

Оборачиваюсь. Мужчина сидит в широком кресле и аристократически, практически благородно приподнимает подбородок. Его волосы покрыты серебристой сединой, а около глаз и губ – кривые, угловатые морщины. Возможно, я бы решила, что он улыбается, если бы не читала в его взгляде открытого недовольства.

– Может, займетесь делом? – я пожимаю плечами. – Или вы, действительно, думаете, что ваше мнение сыграет решающую роль в моей жизни?

– Наглость – проявление слабости. Грубит тот, кто не умеет разговаривать.

– А вы умеете?

– Я лишь спросил, чего вы желаете.

– А я лишь ответила, что это не ваше дело.

Мужчина вдруг усмехается. Наклоняет в бок голову и протягивает:

– Удивительное равнодушие к тому, о чем идет речь. Зачем вы здесь?

– Ищу человека.

– Если вы назовете его имя, наш разговор приблизится к логическому завершению.

– Колдер, – рявкаю я, не на шутку разозлившись. Делаю несколько широких шагов к старику и повторяю, – Колдер Эберди.

Лицо незнакомца тут же вытягивается. Излучающие недовольство глаза, внезапно наполняются непередаваемым удивлением, и, рывком поднявшись со стула, он налетает на меня, едва не сбив с ног.

– Откуда вам известно имя этого человека?

– Разве это секрет?

– Ответьте. – Старик недоверчиво хмурит седые брови. – Откуда?

– Вы с ним знакомы?

– Более чем. Итак. Что вам известно о Колдере Эберди?

– Если честно, ничего. – Растерянно хмыкаю. Впервые мне не по себе от разговора с незнакомым человеком. Мужчина разглядывает меня так пристально, что тянет выбежать из здания или же накинуться на него с кулаками. – Колдер – мой отец.

– Эмеральд? – старик пошатывается в бок. Затем прикрывает морщинистой рукой губы и почему-то усмехается. – Эмеральд! Не могу поверить.

– Откуда вам известно мое имя?

– Девчонка…

– Что?

– Вы – девушка! – мужчина покачивает головой и продолжает бороться с усмешкой, которая то и дело проскальзывает на лице. Смутившись по самое не хочу, собираюсь, как следует пихнуть этого старика в грудь, но не успеваю. Он отрезает. – Я не тебя ждал.

– Что за чушь вы несете?

– Эмеральд, я был уверен, что у Колдера сын. Но…, – он замолкает. Осматривает мое изумленное лицо и по стойке опускает руки. – Вы пришли по адресу, мисс Эберди.

– По адресу?

– Мое имя Мортимер Цимерман. Следуйте за мной.

– Зачем?

Мужчина примерзает к месту и оборачивается, нахмурив брови. Что-то в его взгляде кажется мне знакомым. Наверно, я очень часто вижу людей, пытающихся поймать меня в ежовые рукавицы.

– Идем за мной. – Упрямо повторяет старик. Я лишь усмехаюсь.

– Мы уже на «ты»?

– Эмеральд, неужели ты решила, что Колдер просто так привел тебя сюда. Без цели? Отнюдь не случайность свела нас, мисс Эберди.

– Почему вы говорите так, словно вас воспитывали при дворе, мистер Цимерман? – Я пожимаю плечами и язвительно вскидываю брови. – Куда проще разговаривать на новом, современном языке, сударь. Не находите?

Понятия не имею, чего хотел добиться отец, но находиться здесь, среди цветочного, едкого запаха у меня уже нет сил. Черт со всем. Если бы его письмо что-то значило, он бы сам мне его передал. Если бы его слова были ценными и важными, он бы пришел ко мне, не испугался. Сказал бы лично то, что, действительно, имеет под собой вес. А довериться неизвестному старику, который смотрит на меня так, будто я – источник огромнейших и катастрофических проблем, свалившихся на его голову – нет, спасибо.

Разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Эмеральд, – отрезает мужчина. Я не останавливаюсь. – Юная леди!

Так и тянет рассмеяться. Все-таки смотрю на него через плечо и пропеваю:

– Извините, милорд, у меня иные планы.

– Мы должны поговорить.

– Не должны.

– Ты ничего не понимаешь!

– Это вы ничего не понимаете, – порывисто примерзаю к полу и перевожу на старика недовольный взгляд. – Вы, Мортимер, и, правда, ошиблись. Мистер Эберди очень плохо меня знал, раз решил, что я соглашусь иметь с вами дело.

– Это не ты мне нужна, девочка, – дергая уголками губ, отрезает мужчина. – А я тебе.

– Серьезно? Я так не думаю.

Собираюсь уйти, как вдруг слышу:

– Эмеральд.

– Ну что еще?

Цимерман кидает в мою сторону связку ключей. Я ловко перехватываю их в воздухе и замираю, впялив в него озадаченный взгляд. Мужчина знатно расправляет плечи.

– Рано или поздно мы встретимся, хочешь ты этого или нет.

– Неважно.

– Думаешь? Ты и не представляешь, кем был Колдер, не знаешь, зачем пришла сюда, почему говоришь со мной. Вокруг тебя, милая, витают стаей вопросы, а ты отмахиваешься от них, как от надоедливых мух.

– Не лезьте ко мне.

– Как знаешь, – Мортимер послушано отступает назад. – Но, Эмеральд, постарайся не затягивать с возвращением. Тебе слишком многое предстоит узнать.

– Постараюсь, – с некрытым скептицизмом отрезаю я и иду вон из парикмахерской. Напоследок оборачиваюсь и вижу лицо старика за стеклянной витриной. Что ему от меня, черт подери, нужно? Зачем папаша дал мне этот адрес? Может, Колдер числился в какой-то секте для психопатов? Посещал проповедные семинары? Это бы объяснило странную любовь мистера Цимермана к древним словечкам. Полная глупость. Хотела развлечься, а вместо этого наткнулась на безумного аристократа с навязчивой идеей.

Поворачиваюсь лицом к мотоциклу и неожиданно вижу морщинистое лицо старика прямо перед своим носом.

– Какого черта вы делаете?

Мужчина резко выбрасывает вперед руки. Я пытаюсь отпрыгнуть в сторону, но не успеваю. Шею пронзает легкая боль, и, стиснув зубы, я проваливаюсь в темноту.

ГЛАВА 2. УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ КЕЙЗА.

Какое-то время я думаю, что витаю в невесомости. Вещи кажутся размазанными, не такими как прежде, чересчур яркими и насыщенными. Правда, затем все вмиг исчезает, всасывается в гигантскую трубу. Звучит громкий хлопок, и я распахиваю глаза, ощутив, как нечто сдавливает ледяными клешнями горло.

– Нет! – подрываюсь. Растерянно кручу головой, пытаясь отыскать причину паники, но неожиданно понимаю, что нахожусь в своей комнате. В общежитии. Что за черт? Мне становится не по себе. Руками убираю с лица черные, угольные волосы и горблюсь. Как я здесь оказалась? Как такое возможно?

– Очнулась? Отлично! – резко оборачиваюсь. Шейлин корчит недовольное лицо и в который раз пронзает меня недружелюбным взглядом. – Ты забыла?

– Что? – Вновь осматриваюсь. Да какого черта вообще творится? – Не понимаю.

– Это я не понимаю, сколько можно просить тебя закрывать за собой дверь. Ты что, издеваешься? Я устала объяснять, что ключ изобрели не затем, чтобы он оттягивал твой карман, Эмеральд. Ты меня слушаешь?

– Прекрати галдеть, – перевожу на девушку уставший взгляд. Такое чувство, будто я и не спала вовсе. А даже если и спала, то, как добралась до дома? – Отвянь.

– Я просто…

– Просто иди, куда нарядилась.

Соседка оскорбленно поджимает губы и клокочет от лютой злости. А мне только и остается, что оглядываться по сторонам, не узнавая родных стен. Вот это да. По голове, будто ударили гаечным ключом. Может, я и старика не видела? Может, мне почудилось? Может, на самом деле, я приехала в магазин, Саймон повел меня в бар, там мы встретили ребят из «Кливленд Браунс», и хорошенько повеселились? Такой правде легче поверить.

За двадцать один год я четко уяснила: во-первых, не стоит ничего принимать близко к сердцу. Во-вторых, не каждый день – новый день. По большей части недели банально повторяют друг друга, а затем и месяца, и годы, и меняется лишь цифра, но не внутреннее ощущение. В-третьих, первое желание – самое лучшее. Первый порыв и есть то, что тебе нужно. Остальные думы привирают, переворачивают настоящую жажду, поэтому нужно давать выход эмоциям, словам и чувствам сразу же, как только они подкатывают к горлу. Ну, и, в-четвертых, отвечай за себя. Если человек сделал нечто такое, что пришлось тебе не по душе – дай ему об этом знать, иначе сыграешь с собой плохую шутку. Наверно, мне, поэтому и хочется прямо сейчас сорваться с места и найти этого старика, выяснить у него, какого черта он сделал, что это вообще было? Ведь если не сию минуту, то когда?

Решительно поднимаюсь с кровати. Натягиваю темно-сиреневую майку, хватаю с тумбы телефон и замираю, заметив на ней незнакомую связку ключей.

– Черт подери, – срывается с моих губ. Кажется, это именно те ключи, что кинул мне старик. Но если они тоже здесь, значит я, действительно, виделась со стариком, значит, он и, правда, каким-то образом заставил меня выкинуть из головы целый вечер!

Кулаки сжимаются. Никогда еще вещи, способные подкашивать у людей колени, не вызывали у меня страх. Наоборот. Проблемы, которые для кого-то являются концом света, для меня обычно являются точкой отсчета. Я выясню, что этот старик со мной сделал.

Выбегаю из общаги, уверенно запрыгиваю на байк и взвожу мотор. Ветер приятно обволакивает кожу, и я сильнее нагибаюсь вперед, клином расшибая воздух. Интересно, каким же образом Мортимер Цимерман сделал так, чтобы мой мозг отключился? Вколол наркотик? Вырубил хлороформом? А, может, его и не было вовсе? Может, я сошла с ума?

Посмеиваюсь. Пора бы мне повзрослеть. Ничего интересного в жизни не случается. Окажется, что я просто оступилась, а он, как джентльмен, довел меня до дома и передал управляющей. Она не церемонилась, бросила меня на кровать и оставила дверь настежь открытой. А Шейлин провыла всю ночь от негодования, что, она безумно любить делать.

Наконец, торможу перед знакомым блекло-серым зданием. Неаккуратно паркуюсь, едва не заехав на тротуар, срыгиваю с сидушки и облизываю засохшие губы. Заманчиво, какие же слова старик найдет в свое оправдание, если я случайно выбью ему пару зубов и сожму в тисках горло? Черт, да, мне и в голову прийти не могло, что какой-то незнакомец попытается поднять на меня руку! Мир куда занимательнее, чем я ожидала.

Подношусь, словно торнадо, к парикмахерской. Собираюсь зайти, как вдруг замечаю идеально-ровную вывеску: закрыто.

– Да вы, должно быть, шутите, – бурчу себе под нос. Стучусь, прикладываю ладони к стеклу и пытаюсь разглядеть хотя бы одну живую душу, но тщетно. Внутри невозмутимая тишина, которую прерывает лишь мое громкое дыхание. – Эй! – вновь тарабаню по двери. Кто закрывается в начале дня, да еще и в будни? – Есть тут кто? Эй!

Черт. Недовольно поворачиваюсь к зданию спиной и осматриваюсь. Улицы забиты людьми, все куда-то спешат, почти бегут. Но за мной устрашающая глушь, словно здесь никогда и не витал запах роз, не щелкали зубцы ножниц. Может, я, действительно, сошла с ума? Нет. Невозможно. Связка ключей в моем кармане говорит о том, что вчера я была здесь, и старик – не вымысел. Он говорил со мной, появился прямо перед моим носом и вколол что-то в мою шею. Я отрубилась, просто выключилась, как телефон! А затем, что куда увлекательней и забавней, я очнулась в своей же кровати. Как? Каким образом?

Вновь поворачиваюсь лицом к парикмахерской. Осматриваю закрытые окна, дверь и вывеску, а затем решаю оббежать здание сзади, не обращая внимания на странное чувство в груди. Почему-то мне кажется, что я ищу призрака. Вдруг мистер Цимерман – очередная пыль, пущенная мне в глаза? Я давно уяснила: то, что мы видим – не всегда правда. И я не имею в виду поступки, я говорю о жестах, взгляде, позах. Нам кажется, что человек перед нами – открытая книга. А на деле, нет более искусного лжеца, чем он, хлопающий своими густыми ресницами. С противоположной стороны строение выглядит довольно прилично. Широкая и до странного белоснежная дверь буквально светится, отражая яркие солнечные лучи. А окна, плотно закрытые, так и манят к себе, пробуждая мою темную сторону. Я не медлю. Ловко подпрыгиваю к раме и пытаюсь поднять ее, заламывая пальцы.

– Давай же.

Бесполезно. Прикусив губу, осматриваюсь, спрыгиваю на порожек рядом с дверью и вздыхаю. Достаю из кармана связку ключей, подкинутых мне стариком. Вдруг сработает? Но не нахожу ни одного подходящего варианта. Может, все это тупая шутка? Может, мой отец решил, будто к детской иллюзии стоит прибавить еще и погоню за призраком?

– Ладно, – тяну я и глубоко выдыхаю обжигающий воздух, – к черту. Просто к черту.

Поправляю волосы. Какая разница. Вернусь в общежитие и забуду обо всем. В конце концов, речь идет о Колдере Эберди. А его слова не имеют значения. Я давно смирилась с тем, что мой отец – лишь образ. Пусть так и останется.

Колледж – это место для тех, кто знает, чего хочет. Или же это отличное пристанище для потерянных душ, болванов и растерянных неумех, желающих потратить жизнь на то, что не имеет значения, ни к чему не приводит и просто тянет время. Дело в том, что я уже давным-давно не просыпаюсь рано утром, не занимаюсь исследовательской работой и не участвую в благотворительных-нудных-муторных мероприятиях. Моя лихая студенческая жизнь в стенах Западного резервного университета имени Кейза ограничивается только психологией, ночными кутежами и раздражающими преподавателями. Мне, естественно, грозили исключением, меня неоднократно ловили на прогулах, мое вальяжное отношение к предметам привело к тому, что аудитории перетрансформировались в кабинет декана, а лекции – в его вечные, скучные нотации. И, тем не менее, до сих пор я числюсь в одном из самых престижных университетов штата Огайо, наверно, благодаря профессору Говарду и его вере в то, что из меня и в самом деле что-то выйдет. Юрист, например, на которого я “учусь” уже мучительные и удручающие два года.

Приходится сменить одежду, чтобы пойти на семинар. К сожалению или к счастью, я не из тех серьезных принцесс, которые носят строгие серые костюмы и прячут плечики под шерстяную ткань даже тогда, когда на улице плюс тридцать три градуса по Цельсию. Однако в университете есть дресс-код, и на моем факультете он восхваляем до безумия. Собственно, поэтому я до сих пор не могу вписаться в эту компанию строго одетых ребят, и общаюсь лишь с Саймоном и доброй половиной тех, кого не отталкивает мой внешний вид и привлекает длина моих ног.

Сегодня я натягиваю черные джинсы, растянутую белую футболку – почти форма – и собираю в тугой хвост волосы. Паркуюсь с западной стороны кампуса и осматриваюсь, прежде чем схожу с места. До семинара осталось пять минут, на дорожках почти никого нет. Газон пустует, ярко-зеленые деревья шелестят от едва ли ощущаемого ветра, и мне вдруг кажется, что я – отдельно от всего, что находится рядом. Отдельно от университета, отдельно от предметов и потока студентов. Если среди ребят и есть тот, кто знает, к чему он стремится, он совсем на меня не похож. И мне даже нравится отличаться от всей этой массы. Они рвутся к одной цели, одной точке, а у меня море возможностей и целая тонна свободного времени. Наверно, поэтому я могу позволить себе получать удовольствие от жизни, а они зарываются с головой в книги и тухнут, как подожженные спички.

В коридорах университета пахнет свежим кофе. Я прохожу через аллею арок, грузно выдыхаю и вихрем врываюсь в аудиторию, где уже расположились мистер Говард, мои сокурсники и их ноутбуки. Шествую к первой парте.

– Мисс Эберди, – довольно протягивает профессор. У него нелепые очки, но я уже во второй раз не считаю их наличие идиотизмом. Что Саймон, что мистер Говард берут тем, что отличаются от остальных. – Вы все-таки нашли время.

– Я всегда его нахожу, – неуклюже сажусь за парту. Одна из девушек – Мэриэлла ОдВольф – отодвигается на край стула, защищая рукой правую сторону ноутбука, будто прямо сейчас я на него накинусь и выброшу в окно. – Продолжайте.

– Что Вы, Эмеральд. Без Вас мы и не думали начинать.

Растягиваю губы в скупой улыбке. Люблю лекции Говарда, но не люблю, когда все на меня пялятся и расширяют и без того широкие глаза. Плевать, что они обо мне думают, но их взгляды мешают сосредоточиться. У профессора широкие, древние брюки, похожие на мусорный мешок. Даже цвет не черный, а слегка черноватый, в каких-то выцветших пятнах. Мистер Говард носит футболки, тяжеленный рюкзак и килобиты информации в своей лысой голове. Обычно он начинает лекции с заявленной темы, а затем сменяет монолог диалогом, упрощая все возникшие сложности с помощью примеров из жизни и доводов специалистов. Наверно, поэтому его семинары – пожалуй, единственное место, где высказываться – не просто нужно, но и хочется.

– Как вы думаете, какая сегодня у нас тема?

– На прошлом семинаре мы разбирали дело Роберта Дерста. – Мэриэлла озадаченно хмурит брови и кивает, будто только что раскрыла строжайший секрет.

– Правильно, но разве это ответ на мой вопрос?

Я хмыкаю, а блондинка обижено поджимает губы. Профессор Говард, погодя пару секунд, обходит стол и останавливается по центру, водрузив руки перед собой. Его глаза изучают нас, будто мы очередной эксперимент помешанного адвоката, запертого в стенах университета, в то время как душа его тянется к маньякам, уликам и правосудию. Затем на его лице отражается хитрая ухмылка, а уголки губ взметают вверх.

– Замолчав, вы проиграли дело, мисс ОдВольф.

– Что? Но…

– Даже если вас загнали в угол, вы должны тарабанить любую несуразицу, причем убежденно, упрямо, заговаривая зубы себе и остальным несчастным, находящимся в зале.

– То есть, искусный адвокат – искусный лжец? – Я смотрю на профессора и лениво вскидываю брови. – Тогда в чем смысл правосудия, если оно строится на обмане?

– Разве я просил вас обманывать?

– Вы просили плести несуразицу.

– А несуразица – синоним лжи?

– Несуразица синоним глупости и ахинеи, – я наклоняюсь чуть ближе к концу парты, чтобы посмотреть преподавателю прямо в глаза. – Говорить ересь, чтобы выиграть?

– Чтобы выиграть что?

– Выиграть дело.

– Дело? – он эмоционально взмахивает руками и решительно приближается ко мне. В аудитории становится тихо: каждый знает этот сумасшедший взгляд. Профессор в курсе того, о чем мы даже и не догадываемся. – Мисс Эберди, вы не спасете клиента, выдумав галиматью и тарабарщину. Это же очевидно.

– Тогда какой прок в несуразице?

– Вы выиграете нечто иное.

– Что? – недоуменно откидываюсь назад. – Что я выиграю с бессмысленного потока речи, не имеющего под собой никакого веса?

– Время.

– То есть?

– Вы выиграете время на то, чтобы придумать нечто “смысленное”. Есть каноны и те фразы, которые обязаны срываться с вашего языка непроизвольно. Рефлекторно! Пока вы диктуете номер статьи и вещаете залу ее содержание, вы не должны думать о пятой строке седьмого пункта. Вы должны заговаривать толпу и шевелить извилинами, спасая себя и своего клиента нелепой тарабарщиной, способной дать вам пару секунд на раздумья и поиск вариантов. Как вам такая несуразица? Вполне сойдет за ход ферзем. Верно?

Вскидываю подбородок.

– А что если присяжные сочтут мою тарабарщину – чистейшим бредом и решат, что я действительно заговариваю им зубы?

– Тогда вам не стоит учиться на моем факультете, мисс Эберди. – Профессор грузно выдыхает и принимается копаться в бумагах, сваленных на столе.

Я внимательно наблюдаю за Говардом, за его хмурым, задумчивым лицом. На самом деле, мне никогда не нравилось взвешивать за и против. Я действую по инерции, несмотря на последствия. Возможно, поэтому у меня столько проблем и неприятностей.

– Вам следует знать, что, – мистер Говард оборачивается и подергивает уголками губ, – существуют всего три вопроса, на которые стоит ответить в ходе судебного процесса. Вы думаете, что пришли копаться в информации, бороться с несправедливостью, искать тех, кто провинился и заслуживает наказания. Нет, – он эмоционально взмахивает руками. – Это чепуха. Вся проблема современных адвокатов состоит в том, что они возомнили себя не тем, кем являются. Мы не ищем убийц, мы не наказываем их. Мы считываем по лицам. Хороший адвокат – хороший психолог. Он говорит то, что люди хотят услышать, и оттого узнает то, что хочет узнать. Он не тратит время на пустую тарабарщину: каждое его слово имеет под собой вес и смысл. И даже заговаривая зубы, – он вдруг смотрит на меня, – он делает это таким образом, что люди не обращают внимания. Итак! – его рука взмахивает вверх, и мы как по команде следуем за ней взглядом. – Три вопроса. Всего три, и только. Кто передо мной сидит. Что ему нужно. И что я смогу ему дать.

– А как же причина? – недоуменно спрашивает парень с последней парты. Его глаза находят безумный взгляд профессора, и тут же спина превращается в крючковатую дугу.

– Что?

– Причина…, почему человек совершил тот или иной поступок…

Говард неожиданно смеется. Протирает руками лицо и говорит:

– Дорогой мистер Империолли, а разве ответив на вопрос – кто передо мной – я не пойму мотивов? Разве узнав, что ему нужно – я не отыщу правду? Причина, – профессор осматривает нас увлеченным взглядом и ударяет ребром ладони по другой руке, – это – не есть сам человек. Узнав «почему», мы не ответим на вопрос – кто? Но нарисовав портрет клиента, мы с легкостью скажет – зачем. Понимаете?

Озадаченные лица однокурсников заставляют меня усмехнуться. Тут же, уловив мой смешок в воздухе, мистер Говард встречается со мной взглядом.

– Эмеральд, – он вскидывает брови, – вы не согласны?

– Возможно.

– С чем именно?

– С тем, что я должна узнать личность человека, чтобы понять его мотивы. Как мне кажется, большинство преступников – скрытые психопаты, в поступках которых нет, и не было ничего странного. Они – обычные люди, у них есть семьи и клумбы, где они упрямо выращивают какую-то дрянь. Лишь иногда удается за что-то зацепиться, ведь вряд ли мы можем сказать, будто каждый маньяк имеет детскую травму или что-то вроде того. Роберт Дерст, например. Идеальный гражданин. Единственное его отклонение – слишком много денег в сейфе центрального Южного Банка. Кто бы сказал, что он ненормальный? Никто. Наверно, только тот сосед, которого он и порубил на мелкие части.

Мистер Говард согласно кивает, а затем вдруг резко сплетает на груди руки.

– Мисс Эберди, предлагаю пари. Если выигрываете вы – ставлю отлично автоматом, если же победа за мной – вам предстоит посещать дополнительные занятия каждую среду и каждую пятницу до конца этого семестра. Согласны?

Я заинтересованно облизываю губы. Мой сосед справа – Рори Аполски, невысокий, кучерявый брюнет с двумя выпирающими зубами – тихо шепчет:

– Не выдумывай, Родди. – У него дергается нижняя губа. – Профессор Говард сотрет тебя в порошок. Заставит посещать дополнительные кружки. Зачем тебе это?

Однако я не слушаю. Выпрямляюсь и на выдохе отрезаю:

– Ну, валяйте.

– Отлично! – аудитория оживляется. Мистер Говард приближается к моей парте, и решительно опирается о ее край широченными ладонями. – Итак, Эмеральд, мы сыграем в игру. Она называется – расскажи обо мне все.

– Интересно.

– Как я понимаю: ваше решение – логическое объяснение. Мое же – интуиция.

– Да.

– Что да? Это ответ? – Профессор ухмыляется. – На какой вопрос?

Я вальяжно пожимаю плечами.

– На любой, мистер Говард, раз отличный адвокат – талантливый болтун.

По аудитории проносится гул и вздохи, а я улыбаюсь, заметив, как лицо профессора вытягивается в изумлении. Он заинтересован не меньше моего. Выставив вперед две руки, он отворачивается и говорит:

– Выбирайте.

Я опускаю взгляд и замечаю две карточки, сжатые в его крючковых пальцах. Туз пик и восьмерка крести. Меня так и тянет к восьмерке, однако я упрямо встряхиваю головой. Что это за цифра, да и что за масть? Восьмерка ничего не значит, а по сравнению с тузом – она просто пустота, бессмыслица. Пика – сильная масть, а туз – высшая карта. Да. Мне по душе такой расклад. Я уверенно киваю.

– Выбрала.

– Точно?

– Да.

– Теперь моя очередь. – Профессор смотрит на две карты несколько секунд, а затем довольно кривит губы. – Что ж, и мое решение сделано. Теперь самое интересное, мисс Эберди. Кто начнет?

– Начнет что? – я недоуменно пожимаю плечами. Тишина в аудитории начинает не на шутку напрягать, а тяжелое дыхание Рори Аполски – бесить. – Я должна назвать вашу карту? Так ведь?

– Вы говорите, что вам необязательно хорошо меня знать, чтобы найти причину тем или иным моим поступкам. Я же видел ваше личное дело и могу делать выводы на основе определенных данных. Осталось только выяснить, кто из нас прав. Готовы? Кто первый?

– Позвольте мне. – Мои губы растягиваются в улыбке, и я легкомысленно откидываю назад хвост, зацепившийся за плечо. – Вы выбрали туз пик, потому что он из себя хотя бы что-то представляет. Он бьет любую карту. Он вершина колоды. А вы – зрелый мужчина. По логике ваш выбор – отражение вашего возраста и опыта. Вы слишком много знаете и слишком много видели, чтобы остановиться на несчастной восьмерке.

Мистер Говард кивает. Приподнимает подбородок и спрашивает у аудитории:

– Все согласны с Эмеральд Эберди? – большинство молчит, однако пара ребят все же решается поднять руки. Я с нетерпением жду правильного ответа, но профессор не думает признаваться. Хватает рядом стоящий стул, со скрипом ставит его напротив и садится так, что наши лица оказываются в зеркальном отражении. – Теперь моя очередь, мисс Эберди. Вы – выбрали туз пик. Верно?

– Почему вы так в этом уверены, профессор?

– Потому что вы, Эмеральд, – сплошное противоречие. Вам кажется, что вы боретесь со всем миром. Но боретесь вы сама с собой. Восьмерка – слишком тухло. Куда красивее и многообещающе выглядит туз, значит, его и надо выбирать! А вам противна сама мысль того, чтобы быть слабой. Отец ушел из семьи, вы выросли самостоятельной и уверенной в том, что обязаны стоять ровно, отвечать резко, отрезать, не задумываясь. Поэтому вам так сложно смириться со своей настоящей природой.

– Настоящей природой? – хмуро вскидываю брови. Мне не нравится, что профессор говорит обо мне, как о грошовом романе. – И что бы это значило?

– То, что восемь крести вам ближе, мисс Эберди. Вам и в радость стать слабой, но вы считаете, что не имеете на это право. – Мистер Говард улыбается. – Я бы с удовольствием попытался разубедить вас в этой глупости. Но вот в чем парадокс, – учитель неаккуратно поправляет очки и встает с места, – кажется, ваша изюминка как раз-таки в вашей борьбе.

В аудитории становится еще тише. Я крепко стискиваю зубы и выдавливаю из себя неискреннюю улыбку. С чего мне бороться с собой? Я точно знаю, чего хочу. Плевать, что этот профессор навыдумывал. Он ошибается.

– Нет, я прав, – будто прочитав мои мысли, восклицает мистер Говард и смотрит на меня через плечо. – Если вы считаете иначе, вы плохо себя знаете.

– Или же вы просто переоцениваете свои возможности.

Ребята в аудитории начинают шуметь, глядят на меня, как на сумасшедшую. А Рори и вовсе едва не дышит. Сжимает в руках уголок тетради и беспощадно мнет его, бросая маленькие клочья на пол. Профессор лишь усмехается.

– Ваша карта туз пик?

– Да. – Вскидываю подбородок. – А ваша?

– Я бы и рад выбрать «вершину» колоды. Но не считаю туз – великой картой. На этот счет у меня с детства сложности. Я писал задом-наперед, чтение начинал с эпилога книги, рисовал фигуры в объеме, и потому восьмерка для меня – не цифра, а знак бесконечности. И, простите, я не удержался. Выбрал то, что мыслям ближе.

Вновь пытаюсь улыбаться. Но выходит так себе. Мистер Говард поправляет нелепый галстук, повязанный поверх футболки, трет нос и смотрит на меня с умилением, словно он только что сообщил ребенку, что волшебства не существует. До волшебства мне дела нет. Но то, что ему удалось меня обойти – горькая правда. Я думала, все мужчины, которым за пятьдесят, стараются подтвердить значимость в любых мелочах, деталях. Опыт, знания – разве это не то, что делает человека самодостаточным? Туз соответствует моему полету мыслей, туз – отражение зрелости. Но, как оказалось, я не учла многих фактов. Например, того, что профессор Говард с детства отрицает все сложное, называя сложным – простое. Бог мой. Какая же чушь. Откидываюсь назад на стуле и вздыхаю: