Текст книги "Темная сторона Эмеральд Эберди (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Делитесь со мной двухсотлетней мудростью?

– Ах! – Сомерсет смеется и подходит так близко, что я вижу едва заметные веснушки на его носу. – Мне всегда нравилось ваше умение скрыть свой страх за тенью улыбки.

– Что еще вам нравилось? Поделитесь или, может, мы, наконец, прекратим весь этот фарс, и преступим к делу? Где Венера?

– Уверен, она будет с минуты на минуту.

– Почему вы оставили ее в живых? Почему в здании никого нет? Вы хотели увидеть меня, но зачем? Какую игру вы ведете, Сомерсет?

– Столько вопросов.

– Ответь хотя бы на один, – говорит Мортимер. Он стоит за моей спиной и до сих пор крепко сжимает в руках оружие. – Что тебе нужно, Сет?

– Какой смысл что-то пояснять, если вы сами знаете ответ? Я не убил юную Венеру, ведь хотел встретиться с вами, а вы, моя дорогая, не сочли бы нужным приходить, если бы почувствовали смерть своей сестры.

– То есть? – Я недоуменно вскидываю брови. – Что вы имеете в виду?

– Линии Эберди и Прескотт тесно переплетаются, Эмеральд. Кайман всегда ощущала Аделину, как и Аделина ощущала Кайман. Уверен, Венера проницательна в отношении к тебе. Возможно, ты списывала это на ее способности, но нет, увы, тут дело в крови, как ни странно. Что же касается тебя – твои чувства притуплены и не так восприимчивы. Однако смерть бы ты ощутила в полной мере. Я знаю.

– Замечательно, – язвлю я. Все эти неожиданные подробности порядком раздражают. Но я стараюсь держать себя в руках и громко выдыхаю. – С этим определились. Я не могу сказать, что меня удивила ваша история: магия, связь, вуду – обычное дело, не правда ли? Скорее, меня поразила ваша способность так просто и легко произносить имя Аделины.

– А должно быть иначе?

– Должно быть, ведь вы любили эту девушку так сильно, что отдали за нее жизнь.

Глаза Сомерсета сверкают в темноте, будто искры. Он собирается что-то сказать, но замокает, увидев, как в помещение входит мужчина, сжимающий тело Венеры. Голова у нее опущена, рыжие волосы свисают вниз, спутываясь и переплетаясь, а меня, словно в ту же секунду окатывают холодной водой. Мои мышцы разом напрягаются. Я понимаю, что Прескотт без сознания по вине расчетливого психа, и мне уже совсем не до разговоров.

Тянусь к револьверу. Я намереваюсь выстрелить.

– Что с ней? – восклицает Морти. Он срывается с места и подбегает к Венере. Словно вещь ее положили к ногам Эмброуза, но тот даже не смотрит на нее. Его взгляд прикован ко мне. – Почему она без сознания? Что вы ей дали?

– Волнуешься? – спрашивает меня Сомерсет. Его глаза становятся шире. – О, нет, ты не волнуешься, ты злишься. Правда? Ты в ярости.

– Так и есть, мистер Эмброуз.

– Я говорил, что не сразу убил ее родителей? Они служили мне долгие годы живым и логическим доказательством паранормального. Изучать их – одно удовольствие, ведь что кривить душой, за двести лет многое повторяется, но способности Прескотт – уникальное явление. Я должен был понять, как побороть непобедимое, и я нашел способ. Знаешь, что самое удивительное, люди были близки ко многим разгадкам различных чудес, но всегда их что-то останавливало. Так, например, я выяснил, что ладан влияет на род Кайман более чем разрушительно. Не находишь это ироничным? Так ведь в существование ведьм можно поверить, правда? Или же стать верующим, через что я проходил много раз, предаваясь и христианству, и буддизму, и мистицизму и, о да, даже скептицизму, что, по моему отнюдь нескромному мнению, тоже можно назвать религией.

– Хватит заговаривать мне зубы!

– О чем вы, Эмеральд? Я делюсь с вами своим опытом.

– Мне наплевать на ваш опыт, мистер Эмброуз. – Вынимаю из-за спины револьвер и выставляю его перед собой, стиснув до боли челюсть. В зале становится мертвенно тихо, а в глазах Сомерсета мелькает нечто похожее на эмоцию. – Меня тошнит от вашего голоса.

Эмброуз поднимает ладони в сдающемся жесте.

– Вы же не собираетесь меня убить, Мисс Эберди.

– О, нет, Сомерсет. Не собираюсь. – Кладу палец на курок. – Я мечтаю об этом.

– Нет, Эмеральд, стой! – внезапно громко кричит Хантер, но его голос тонет в звуке, который, словно хлопок, взрывается около меня. Искры от старого оружия вспыхивают и падают вниз, разлетаясь в стороны, будто стая светлячков. А я забываю, как дышать, не решаясь сдвинуться с места. Просто гляжу на тело, лежащее в нескольких метрах от моих ног, и молчу. Я убила его. Я его убила.

Мои руки падают вниз.

– Нет! – орет Тейгу Баз. Его безумный взгляд мечет молнии, лицо перекашивается от дикой злости, и уже через пару секунд его руки оказываются на моих плечах. Мужчина не пытается меня задушить. Он подхватывает меня за талию, переворачивает в воздухе и, не церемонясь, кидает об пол с такой силой, что перед моими глазами взрываются звезды. О, ну черт подери! Сколько можно меня бить! – Что ты натворила! Что ты натворила! – мне и во сне не снилась такая преданность своему делу. Но Тейгу внезапно превращается не в чудовище, но в прилежного работника, которого оставили без работодателя. Да уж, тут и, правда, стоит рвать глотку. – Ты…!

Он размахивается и собирается вонзить кулак мне в лицо, но я ловко подрываюсь на ноги и со всей силы ударяю его по лодыжкам. Огромное тело прогибается, изо рта, будто крик, вырывается рычащий вопль, а я поднимаю с пола винтовку.

– Заткнись! – приказываю я. У оружия длинный ствол, дуло упирается в лицо База, и мне ничего не остается, кроме как подойти к мужчине так близко, чтобы он почувствовал не только холод металла, но и мою решительность. – Я вынесу тебе мозги, если ты сейчас же не закроешь свой рот! Услышал?

– Эмеральд, – зовет Морти, – Венера приходит в себя!

Я встречаюсь взглядом с Тейгу и вновь резко подаюсь вперед. Мужчина морщится, правда, не убирает с лица грозный оскал. Меня это начинает раздражать.

– Сомерсет Эмброуз лишил тебя глаза. Так ведь? Он – причина того дерьма, что уже не один год происходит в твоей жизни. Но я – добрая. Я дам тебе второй шанс.

– Лучше смерть.

Мои губы недовольно подрагивают. Я отвожу взгляд в сторону и мну в руках ствол, немного нервничая. К чему упорство? Господи, что за чертовщина творится в этой лысой голове? Вновь смотрю на мужчину и шепчу:

– Я могу отправить тебя вслед за твоим хозяином. Ты этого хочешь?

– Скорее, это он отправит тебя проведать папочку.

– Твой хозяин умер.

– Мой хозяин никогда не умрет. Он бессмертный.

– Что ты несешь?

– Сомерсет Эмброуз – вечен. И он избавится от тебя, как избавился ото всех, кто был до твоего отца, и до его предков. Вы слетаетесь на огонек, будто мошки. А Саммер давит вас и смеется! Вы глупые. Вы слепые! Вы все подохните.

Я взрываюсь. Отскакиваю назад и с криком вырубаю Тейгу прикладом винтовки. Во мне кипит злость. Я дышу так часто, что становится неприятно, и меня трясет почему-то от холода. О чем он вообще говорил? Ненормальный фанатик.

– Эмеральд, – я вновь слышу голос Хантера. Мы встречаемся взглядами и замираем, оба растерянные и сбитые с толку. Он делает шаг вперед, а я не могу шевельнуться. Лишь смотрю в его глаза и молчу, ощущая, как усталость разносится по венам. – Эмеральд…

Что не так с его голосом? Почему он повторяет мое имя? Я хочу узнать ответы, но не успеваю. Происходит нечто поразительное. Удивительное. Ошеломляющее.

Я слышу смех. Мужской. Он не принадлежит Морти. Не принадлежит он и Хантеру. Он разносится по всему залу, теряясь где-то под стеклянный куполом крыши, и падает на меня, словно заледеневший снег. И я готова поклясться, что я знаю этот голос, пусть меня эта мысль обезоруживает и пугает до ужаса.

Я перевожу взгляд на «мертвое» тело Сомерсета.

– Ты моя любимая марионетка, Эмеральд, – смеется старший Эмброуз и неожиданно приподнимается на локтях. Его изящные, тонкие пальцы достают из груди смятую пулю, а затем кидают ее к моим ногам, будто мусор. Я застываю. Мужчина поднимается, изящно оттряхивая от пыли черный костюм, поправляя рукава пиджака. Его сверкающие глаза не смотрят на меня, но я уверена, что сейчас они полны триумфа. – Убедить тебя в том, что все идет по твоему плану, было проще простого. Ты такая самоуверенная и гордая, что ты даже не подумала о том, с кем имеешь дело. – Сомерсет спускается с пьедестала. Наконец, он смотрит на меня, и этот взгляд обезоруживает, заставляя все мое существо сморщиться и иссохнуть, как гнилое растение. – Мне сто сорок семь лет! А ты думала, что так просто меня обмануть? Так просто будет со мной справиться? – его голос громыхает синхронно с молнией, вспыхнувшей в ночном небе. – Я почти два века вынашивал этот план, я готовил себя к большей цели, чем к поимке какой-то жалкой девчонки, вдруг возомнившей себя избранной! Ты – марионетка. Твой отец – пешка. Вы все – моя шахматная доска, и я могу вас снести с поля в любой момент. В любой, мисс Эберди! – Глаза наливаются ужасом. Я гляжу на Сомерсета и вдруг крепко зажмуриваюсь. – Харрисон! – взвывает он, и внезапно в зале появляются еще два человека. Я смотрю на них, и едва не сваливаюсь без сил.

– Саймон…, – срывается с моих губ.

Парень сильно избит, а в руках у него печатная машинка. Вперед его толкает тот же самый мужчина, что когда-то ворвался ко мне в общежитие. Я застываю с открытым ртом. О, боже мой. Что же мы натворили.

– Вы – глупая кучка любителей, – продолжает Эмброуз, выделяя слова. – Вы верили всему, что видели, и ни разу не засомневались: а разве бывает все так просто? Эта юная и совсем неопытная оборванка вдруг решила пролезть ко мне в голову, и она подумала, что я не обращу внимания? Не почувствую, как нечто неопознанное смешивает мои мысли? Не узнаю коронную уловку всех Прескотт, включая ее старуху, мамашу и отца? О, Боги, и даже то, что револьвер оказался в музее Кливленда – вас ничуть не смутило! Вы ужасно и поразительно безрассудное поколение, не умеющее замечать очевидных истин. Револьвер у двери – это подарок свыше? Вечная любовь…, ох, Эмеральд, умоляю! Но хотя бы тут ты должна была понять, что происходит нечто невозможное и выбивающееся из ряда фактов.

Мы с Хантером смотрим друг на друга. Крепко сжимаю зубы, а он отворачивается, словно меня не существует. Неожиданно это режет по мне, будто бритва, и мне впервые и, правда, становится больно. Да. Это та самая боль, что возникает из неоткуда, но мучает и колит так сильно, что подгибаются колени.

– Но зачем ты устроил все это? – не своим голосом вопрошает Мортимер. Я даже не хочу смотреть на него. Мне стыдно. – Зачем этот спектакль, зачем…

– Мне захотелось воспроизвести прошлые годы. – Сомерсет покачивается и изящно взъерошивает темные волосы. – 1869 – год жестоких болезней, но меня убила не испанка, и не хваленный европейцами туберкулез. Меня убили люди, столпившиеся надо мной, как над тушей, брошенной диким псам. Херст Цимерман со своей уродливой женой. Богатое и эстетически-высоконравственное древо Эберди. И, конечно, гнилая ветвь Прескотт. Этих еретиков, боящихся чудовища, которое они сами же и взрастили, надо убивать мгновенно.

– Но почему?

Сомерсет смотрит на меня, округлив глаза. Наверно, не ожидал, что я подам голос до конца его душещипательной речи. Он дергает уголками губ.

– Знаешь, кем был твой предок – Дезмонд Эберди?

– Доктором.

– Именно. – Эмброуз подходит ближе. – Он был доктором, и потом пустил пулю не в голову, не в шею. Он не желал, что я умер быстро, дорогая Эмеральд. Он желал, чтобы я истошно мучился, сгорая в агонии. Так он и поступил, пробив легкое в моей груди.

– Но…, – я замираю, – но ты умер быстро…

– Вот в чем загвоздка, мисс Эберди. Я умер, едва почувствовав прикосновение губ прелестной – как мне тогда казалось – Аделины. Но почему? Каков ответ? Что ускорило процесс? – Его лицо нависает надо мной. – Что меня убило, Эмеральд?

Я вспоминаю наш первый разговор, вспоминаю слова Сомерсета и едва не лишаюсь дара речи. Не Дезмонд Эберди убил Эмброуза! О, Боже, не Дезмонд!

– Господи, – хриплю я, пошатнувшись назад от невидимого ветра, – тебя убила она.

– Кто?

– Боже мой…

– Кто, Эмеральд?

– Кайман! – хрипло кричу в воздух. – Тебя убила Кайман, когда увидела из окна, как ты истекаешь в крови! Она не смогла смотреть на то, как ты мучаешься, и она…

– …убила меня, – кивает Сомерсет, растянув губы в фальшивой улыбке. Он медленно обходит меня со спины. Прикасается пальцами к моим волосам, перебирает их, но затем вдруг резко и грубо дергает их на себя, так что я изгибаюсь всем телом. – Потому мне так важно истреблять род Прескотт, моя дорогая Эмеральд. Потому я на твоих глазах и убью Венеру. Догадаешься, или мне сказать?

Я упрямо молчу, крепко сжимая губы. Тогда Сомерсет продолжает:

– Я убью ее, потому что только она может от меня избавиться. И если бы ты раньше додумалась до этого, тебе бы не пришлось наблюдать за тем, как один за другим умирают твои друзья. Но теперь – увы.

Он выпускает мои волосы, и от злости я вспыхиваю, будто факел и рвусь на него, не щадя ни сил, ни эмоций. Я кричу, впиваюсь пальцами в его идеальное лицо. Меня дерет от ярости, разрывает на куски от ужаса! Но я проигрываю, так как Эмброуз размахивается и ударяет меня по лицу. Я валюсь на пол, а он шепчет:

– Не трать силы. Мужества много не бывает, а оно пригодится тебе, когда я прикажу наставить дуло пистолета на твою голову. Хантер! – Отец и сын смотрят друг на друга, а я же прекращаю дышать. – Разберись.

ГЛАВА 15. ПРОЩАНИЕ.

Хантер поворачивает голову и переводит на меня взгляд темных глаз. Он стискивает зубы, выглядит озадаченным, но все же приближается ко мне, сжимая в ладонях тяжелый пистолет. Я медленно поднимаюсь на ноги.

Не знаю, что сказать. Мы просто испепеляем друг друга взглядами, а я прокручиваю в голове все то, что успело произойти и не понимаю, как сумела загнать себя в угол. Разве трудно было догадаться, что сын на стороне отца? Что в груди у него пустота, как и слова, что были сказаны, не имеют под собой веса? А теперь я в западне, и в этом виноваты мои чувства, вспыхнувшие из ниоткуда, свалившиеся на мои плечи и лишившие рассудка.

– Ты говорил, что ее мы не тронем. – Говорит Хантер, при этом он смотрит на меня и не шевелится, лишь играя острыми желваками. – Планы изменились?

– Она нам больше не нужна.

Сомерсет подходит к Саймону и забирает из его рук печатную машинку.

– Подождите, – вспыхивает Блумфилд, – Эмеральд, я…, нет!

– Не сопротивляйся, – шепчу я.

– Но, как же так, стойте! Давайте договоримся, давайте…

Харрисон ударяет Саймона в живот, и он сгибается, наклонив покрасневшую голову. Я же резко дергаюсь вперед, сомкнув в кулаки пальцы.

– Тшш, – шепчет Хантер, оказавшись прямо передо мной, – не надо, Эмеральд.

– Уйди с дороги.

– Боюсь, это невозможно.

Вижу, как охранник выпускает вперед кулак, его пальцы пронзают челюсть Саймона с такой силой, что парень валится на пол, испустив судорожный стон. Ох, нет. Блумфилд, не двигайся, не вставай. Просто пережди, пожалуйста, просто не шевелись. Но он упрямо поднимается, расправляя плечи. Тогда его бьют снова.

– Саймон! – кричу я, рвясь вперед. – Саймон, не надо!

Харрисон заламывает моему другу руки. Бьет его локтем по лицу, пронзает коленом солнечное сплетение, и что-то вспыхивает в зеленых глазах Блумфилда, какая-то ледяная безысходность, которая магическим образом притягивает его к мраморному полу.

– Саймон, нет! Саймон!

Мой друг валится вниз, а Харрисон воодушевленно расправляет плечи. И мне вдруг становится так больно, что я срываюсь с места. Но застываю, когда меня перехватывают его руки. Я стремительно выворачиваюсь и размахиваюсь, чтобы сразить противника, но Хантер не позволяет мне выпрямить руку. В кольцо обхватывает мое тело и сцепляет мне за спиной запястья. Я рычу, извиваясь.

– Отпусти! Выпусти меня!

– Эмеральд! – Морти поднимается, но его подхватывают за локти несколько человек в черной форме. Старик дергается. – Отпустите ее. Сейчас же!

– Вам не стоит волноваться, мистер Цимерман. – Спокойным голосом советует Сет и передает одному из охранников пишущую машинку. – Несите в лабораторию. – Его глаза вновь обращаются к Морти, и он, крадучись, ступает ближе к старику. – Как доктор, я бы порекомендовал вам покой на какое-то время.

– Ты выиграл, Сомерсет. Чего еще ты ждешь?

– Я ничего не жду. Делаю то, что задумал. – Он смотрит на часы. – Вовремя. Машина ожидает нас в половину третьего. Я не хотел бы опаздывать, Хантер. Ты закончил?

– Почти.

Мы с парнем вновь смотрим друг на друга. Рычу от гнева, а он дергает уголками губ и ухмыляется, как не умел до встречи со мной. Меня сбивают с толку его колебания. Если он намеревается меня убить, пусть уже сделает это.

– Чего ты ждешь?

– Да, Хантер, поторопись. – Сомерсет подходит к сыну и кладет на его плечо ладонь. Этот жест вызывает на лице парня странное, растерянное выражение. – У меня много дел.

– Хорошо.

Эмброуз выпускает меня из объятий. Выпрямляет руку и наставляет дуло пистолета на мое лицо, а я застываю, крепко стиснув зубы. Дышу тяжело и громко, и грудь у меня то и дело вздымается и опускается со свистом. Я сглатываю.

– Что происходит? – спрашивает Сет.

– Она была нам нужна.

– Была.

– Что изменилось сейчас?

– Просто убей ее, Хантер. Я понимаю, что ты увлекся той игрой, что вел, но сейчас в ней нет смысла. Все кончено.

– Я сомневаюсь…, сомневаюсь, что это правильное решение.

– Сомневаешься? – вопрошает Сомерсет, а я застываю. – Ты не можешь сомневаться, сын. Ты ничего не чувствуешь. Ты не умеешь чувствовать.

Хантер кивает. Пару раз сжимает пальцами пистолет, и щелкает взводимый курок. Я слышу, как Мортимер вновь выкрикивает мое имя, и вижу улыбку на лице Сета.

– Сделай это.

Выстрела все нет. Хантер глядит на меня по-прежнему свирепо, но почему-то я вижу что-то еще. Парень растерян. Он зол, он хочет меня убить, но он не понимает, по какой же причине его пальцы отказываются нажимать на курок. Я судорожно выдыхаю. Чувствую, что должна что-то сказать, правда, никак не могу найти подходящих слов. Лишь смотрю в его глаза и думаю про себя: опусти пистолет, Хантер. Опусти пистолет.

– Что ты делаешь? – вновь вмешивается старший Эмброуз. Спокойствие на его лице подлинно, но еще я замечаю некую спешку, будто ему не терпится прикоснуться руками к той вещице, что когда-то вернула его к жизни. – Нам пора идти.

Сомерсет прижимает ладони друг к другу. Наблюдает за сыном, переводит взгляд на меня и хмыкает, будто понял разгадку какой-то легкой задачки. Его длинные ноги стучат в такт моему сердцебиению, однако когда мы встречаемся взглядами, я не вижу ни страха, ни злости, ни намека на желание причинить кому-то боль. Сомерсет похож на машину, но не на маньяка, единственное, что для него имеет значение – достижение целей. Например, в данную секунду, его цель – избавиться от меня. А Хантер – новое препятствие.

– Почему ты ждешь? – спрашивает Эмброуз. – Выстрели. Просто нажми на курок. У меня нет времени. Прескотт умрет от ладана, Мортимер умрет от горя, остается лишь она.

– Но…

– Стреляй.

– Я не…

– Сделай это.

– Хантер, – все-таки срывается с моих губ. Делаю шаг вперед и замираю, увидев, как в его глазах проносится тень полной растерянности. Он стоит неподвижно еще несколько мгновений, а затем вдруг его руки с дикой тяжестью падают вниз.

– Нет, – отрезает он. Его плечи подрагивают, лицо блестит от капель пота. – Не могу.

– Что значит – не можешь?

– Прости, отец. Но я не убью ее.

Какое-то время отец и сын смотрят друг на друга, посторонившись от посторонних глаз и мыслей. Между ними вспыхивает непонимание, недоумение, однако затем Эмброуз медленно и спокойно кивает. Он говорит:

– Хорошо. – Переводит взгляд на охрану. – Избавьтесь от мисс Эберди.

Осматриваюсь и вдруг понимаю, что сразу несколько мужчин синхронно вынимают пистолеты. Они собираются стрелять, а я почему-то перевожу взгляд на Хантера. В глазах у него проносится ужас, и мне вдруг все равно на то, что он меня предал. Наверно, сейчас он сильно об этом сожалеет, пусть, как и я, не умеет чувствовать.

– Нет! – кричит он, рвясь вперед. Он обнимает меня, закрывая собой от пуль, а меня все равно пронзает боль в спине под лопаткой. – Нет!

Его рука взмывает вверх. Звучат выстрелы, люди в черной одежде валятся вниз, как домино, а я падаю на Хантера в поисках опоры. Он обнимает меня рукой, поддерживая за талию, и грохот прекращается, когда в его обойме кончаются патроны.

– Эмеральд? – спрашивает он. А я покачиваю головой.

– Все в порядке.

– Это просто удивительно, – говорит Сомерсет, подходя к нам медленными шагами. Он касается пальцами губ и хмыкает. – Ты изменился. Изменился из-за нее. Странно, ведь со мной никогда не происходило ничего подобного. Возможно, дело в том, что твоя мать была человеком. Тогда это объяснило бы многое.

– Мы должны уйти. – Хантер непоколебим. – У тебя есть машинка, отец. Ты добился всего, чего хотел. А я не могу…, не могу стать твоим врагом.

– Ты не станешь моим врагом. Такого пункта нет в моем плане. Я распланировал все до мелочей, Хантер, и ты знаешь, что у меня нет времени на выяснения наших отношений.

Зал кружится. Рана на моей спине жутко ноет, и я невольно откидываю назад голову, не в состоянии стоять ровно. Неожиданно слышу голос Венеры:

– Родди.

О, нет. Нет! Она слабо пытается привстать, но вновь падает вниз, приложив бледное лицо к мраморному полу. Ее рука тянется ко мне, а я качаю головой. Только не вставай, не вздумай шевелиться! Он ведь убьет тебя, Венера, он убьет тебя!

– Эмеральд, – вновь шепчет она, зажмуриваясь от слез, что катятся по ее щекам. Мне становится очень плохо. – Прости меня. Пожалуйста.

– Прескотт. – Выдыхает Сомерсет. – Очнулась. Пожалуй, это признак того, я должен удалиться. Харрисон, не одолжишь мне свой пистолет? Никогда прежде не держал в руках современное оружие. Наверно, это увлекает. Правда, мисс Эберди?

– Очень.

– И опять ваш сарказм. Спасительный, как никогда. – Сет берет браунинг и неопытно наставляет его на меня. Затем пожимает плечами. – Что нужно сделать, чтобы он работал?

– Отец, – вспыхивает Хантер. Его рука сама поднимается с пистолетом, но мы знаем, что ничего из этого не выйдет. – Не делай этого.

– Не делать чего?

– Позволь нам уйти.

– Не глупи. Вы никуда не уйдете.

– Зачем тебе машинка? – спрашиваю я, подавшись вперед. – Чего ты добиваешься?

– Поэкспериментирую.

– Ты и без нее справлялся.

– Тогда у меня был один образец. Теперь их будет больше. – Сомерсет смотрит мне в глаза, фальшиво улыбаясь. Наверно, этот человек и триумфа не испытывает. – Мне очень жаль, что все закончится для вас таким образом. Я тоже был молодым, и тоже любил. Но у любви есть огромный минус – она делает нас слабыми и безвольными. Вы бы уяснили это, прожив почти двести лет. Но, боюсь, не каждому выпадает такая возможность.

– Сомерсет, – взвывает Цимерман, ступая вперед, – это же твой сын.

Эмброуз беззаботно пожимает плечами.

– Я знаю.

Он выпрямляет спину. Втягивает воздух и стреляет на выдохе, как опытный стрелок, побывавший на войне, участвовавший в дуэли. Его руки твердые, а выстрел точный, пуля летит ровно на меня, будто ее притягивает магнитом. Но неожиданно нечто невидимое не позволяет ей долететь последние несколько десятков сантиметров. Она замирает и падает.

По залу проносится глухой треск. Окна распахиваются, пол содрогается от толчков, стеклянный купол истошно трещит над нашими головами, будто взвывает о помощи. Тут же я перевожу взгляд на Венеру, но она больше не лежит на полу. Она решительно глядит на Сомерсета, вытянув перед собой избитые руки.

– Прескотт.

Она кричит. Волны от ее голоса отталкивают нас, припечатывая к ледяным стенам, и удерживают к ним привязанными, словно веревками. Но Эмброуз не шевелится. Он стоит напротив нее, нетронутый силовым полем, и спрашивает:

– Что значит жизнь, коль нету ей конца?

Венера морщится от боли, но все же отвечает:

– Конец у всех один и тот же. Как ты и говорил.

Ее руки подрываются вверх.

– Нет! – кричу я слишком поздно. Невидимые волны растут над моей сестрой и вдруг становятся гигантской силой, вырвавшейся наружу. И тут же вместе с каплями дождя на головы Венеры и Сета осыпается стеклянный ливень из безобразных и кривых осколков.

– Нет, нет! – все ору я, рвясь вперед, но Хантер не позволяет мне сойти с места. Меня крепко удерживают его руки, пусть я и извиваюсь изо всех сил. – Нет, пусти меня к ней!

Дикий грохот сопровождает мои вопли. Поднимается пыль, звучит дребезжание. Нас вновь припечатывает к стене, только на этот раз ужас, и мы прижимаемся друг к другу так тесно, что даже воздух не проникает к лицу. А я все кричу. Не могу поверить!

Мы долго не встаем. Лишь когда пыль немного оседает, я срываюсь с места и бегу, спотыкаясь и падая в груды стекол и обломков. Венера лежит в центре. Я припадаю рядом с ней на колени и хватаю ее за ладонь. Сжимаю крепко-крепко.

– Что ты сделала? – спрашиваю я сбивчиво. – Что ты сделала?

На ее лице кровавые подтеки, все тело усеяно впившимися в него осколками, но еще я вижу, что в ее шею – чуть ниже яремной впадины – вонзилось широкое битое стекло, оторвавшееся от купола, когда-то обрамляющего крышу, и моя голова резко падает назад. Непроизвольно. Я стискиваю до крови губы и испускаю едва слышный стон.

– А я д-думала, – неожиданно шепчет девушка, задыхаясь кровью. Я перевожу на нее взгляд и храбро стискиваю зубы, – думала, что герои не умирают, Р-р-родди.

– Нет, – протягиваю я, поглаживая ее волосы, – ты не умираешь, что ты Венера, все в порядке. С тобой все хорошо.

– Мне очень холодно. Оч-чень.

Она крепко зажмуривается, из ее глаз градом сыплются слезы, а я чувствую, как моя грудь воспламеняется от жуткой боли. Меня трясет. Я наклоняюсь к Прескотт, и не знаю, что делать, просто сбрасываю с ее тела обломки. Сбрасываю и сбрасываю. Такое чувство, будто их бесконечное количество. В какой-то момент во мне взрывается ярость, и, рыча, я кладу обе руки на грудь Венеры, сгорбившись так сильно, что сводит спину.

– Прости меня, – шепчу я. Ох, как же больно! – Пожалуйста, прости меня.

– Р-родди…

– Я должна была тебя защитить. Я должна была! Венера, только смотри на меня! Ты ведь слышишь? Да? Я так виновата, я…, я привела тебя и бросила. Я не умею чувствовать, ты понимаешь? – Из моих глаз неожиданно льются слезы. – Я ведь ничего не чувствую.

Сестра сжимает мои пальцы. Она поворачивает голову в бок и, как мне кажется, она смотрит на Саймона, но он без сознания. Ее подбородок дрогает.

– Он…

– Да, он рядом. – Вытираю локтем глаза. – С ним все в порядке.

Она кивает. Тянется к нему рукой и вдруг замирает. Я стискиваю дрожащие губы, и зажмуриваюсь так крепко, что сводит лицо. Нет, нет.

– Венера? – спрашиваю я, распахнув глаза. – Венера? Венера! О, нет, пожалуйста, не делай этого, слышишь? Вернись, Венера!

Но она больше не смотрит на меня. И на Саймона она тоже больше не смотрит. Мне никогда еще не приходилось испытывать нечто подобное. Я раскачиваюсь и поднимаю ее голову, и прикасаюсь к ней лбом, и стону, будто дикое животное. Мои губы повторяют ее имя. Наверно, я все еще надеюсь, что какое-то волшебство вернет ее ко мне, но ничего не происходит. Она холодеет, ее зеленые глаза прозрачные и тусклые, и, кажется, она больше не дышит. Так оно и есть. Венера Прескотт умерла.

– Эмеральд.

– Нет! – рявкаю я, огрызнувшись на Мортимера, будто дикий пес. Неистово сжимаю в руках ее маленькое тело и думаю: как я могла это допустить. – О, Морти. Морти, что же я натворила? Нет, Венера, посмотри на меня! Посмотри!

Я очень долго прошу ее очнуться. Потом меня все-таки поднимают с пола. Вдалеке лежит тело Эмброуза, и сквозь напухшие глаза, я замечаю, как к нему подходит Хантер. Я ничего ему не говорю. Мне все равно. Мне наплевать. Я вытираю руками щеки, плетусь за стариком, но, в конечном счете, останавливаюсь где-то в коридоре и припадаю головой к стене. Мои окровавленные руки оставляют следы на ледяном покрытии.

Люди умирают. За победу платят. Но кто выиграл? А, если выиграл, то что? Никогда еще я не ощущала себя такой разбитой и виноватой. Я потеряла сестру, но еще я потеряла себя в той комнате. Потеряла смысл в том, что когда-то его имело. Мне очень больно. И с яростью, с опьяняющей болью я все-таки признаюсь, что умею чувствовать. Но лучше бы мне никогда не знать об этом.

После похорон меня тянет в сон. Я иду за Морти, он следует к машине, а рядом тихо и медленно плетется Саймон, наспех одетый в черный костюм. Он очень редко говорит со мной, и я не обижаюсь, пусть мне неприятно. Мы добились многого: мы вернули машинку на место, уничтожили Сомерсета, мы обеспечили себе будущее, правда, совсем не такое, каким видели его когда-то. И вопрос до сих пор открыт: стоило ли оно того?

Мы доходим до машины. Но Блумфилд не садится с нами, и поэтому я выбираюсь из салона, недоуменно нахмурив брови. Мне нужно, чтобы он был рядом, но ему не нужна я.

– Саймон, ты разве не с нами?

– Нет, – он встряхивает головой, – не сегодня, Родди.

– Но…, поехали. Мне будет спокойнее, если ты останешься.

– Я хочу домой.

– Ладно. А завтра? – я с надеждой смотрю ему в глаза. – Завтра ты ведь приедешь?

Он пожимает плечами. Поворачивается ко мне спиной и собирается уйти, но я ловко беру его за руку. Сглатываю.

– Саймон, – мне трудно говорить. Горло колит, будто в него насыпали осколков. – Я не могу так. Прошу тебя, не отдаляйся. Мы должны справиться вместе.

– Наверно.

– Так и есть.

– Только есть одна проблема. Я не хочу с тобой справляться. – Блумфилд никогда не говорил мне ничего подобного, и я растерянно выпускаю его руку. – Я хочу побыть один.

– Не навсегда ведь. Правда?

– Не знаю.

– Что значит – не знаешь? – повышаю голос я. – Черт, Саймон, я тоже ее потеряла, я тоже скучаю, и мне тоже плохо. Почему ты так говоришь со мной?

– Потому что ты пообещала! – вспыхивает он и замирает. Мы глядим друг другу так, как никогда еще не смотрели. Враждебно. – Ты пообещала, что она не пострадает.

– Ты меня винишь?

– Нет.

– Тогда что ты делаешь?

– Я просто…, – он стряхивает с волос невидимую пыль, – просто оставь меня в покое. Мне надо понять, надо привыкнуть, и я не уверен, что смогу. Венера умерла, и, может, это произошло не по твоей вине, но по вине того, во что ты нас втянула. И я, Родди, ты всегда была моим лучшим другом. Но сейчас я не хочу тебя видеть. Прости.

– Прости? – усмехаюсь я и крепко сжимаю в кулаки руки.

– Да. Я пойду домой.

– Иди.

Он не уходит, смотрит на меня, а я вдруг понимаю, что все бросают друг друга, и не тогда, когда все хорошо, а когда все плохо. Люди эгоистичные и слабые, и они забиваются в угол и тихо страдают, вместо того, чтобы найти причину жить дальше.

– Иди! – вновь повторяю я, взмахнув рукой. Мне больно на него смотреть, и потому я уверенно отворачиваюсь. Не хочу больше его слышать.