Текст книги "Избранное"

Автор книги: Эрвин Штритматтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

Устало бредет Оле в гостиницу. Мужчина за конторкой испытующе смотрит на него:

– Салат принес, что ли? Для поставщиков у нас черный ход.

– Сейчас получишь мешком по зубам. Мне нужна койка.

На другое утро все сначала:

– Мне нужен экскаватор.

– Не наседай, папаша, не наседай…

Оле хватает чиновника за лацканы и встряхивает.

– Ах так, я папаша? А ты знаешь, желторотый, что моя жена моложе тебя?

Чиновник смягчается:

– Непременно тебе экскаватор? Может, землечерпалка сойдет?

Оле так и взвился:

– Подавай сюда землечерпалку.

И опять не слава богу. Ее надо сперва найти.

Оле едет в Тюрингию. В рюкзак засунут номер «Крестьянской газеты»: «Продается почти новая землечерпалка, цена по соглашению».

Щиплет мороз. Искрятся деревья. Старый мотоцикл пыхтит и стонет. Оле добирается до Веймара, но тут окончательно сдает мотор. Оле колдует над ним, он весь перемазался в масле, он истекает потом, жмет на стартер – ни звука. Придется сдавать в ремонт. И дожидаться два лишних дня.

Блюменау вступает в зиму. Толстый Серно уже взгромоздился на печь. Он прогревает свои телеса, потом отправляется на прогулку. Куда запропастился Оле? Этот вопрос мучит его. Но вот ответ получен. Серно спешит к Купке и Метке.

– Эй, сыночки, купил вас Оле, а?

– Отвяжись, толстомордый!

– Ну, ну, детки, не грубите! – Серно просто зашел предостеречь их. Ведь Оле поехал за экскаватором. Он взроет наследственные луга Купке и Метке.

– Вряд ли ваши отцы этому порадовались бы, а, сыночки?

Заглядывает Серно и к Тутен-Шульце.

– Какие новости?

– В Обердорфе замерзла корова. А все эти фокусы с открытыми коровниками.

Серно располагает свой зад на мягком диване.

– Ничего, наш Оле умней! Он не позволит собой командовать.

Тутен-Шульце улыбается с эдакой хитрецой:

– Ах, как жалко.

Так они дразнят друг друга, и оба довольны.

Серно выслеживает почтальона. Приносит ли он письма для Аннгрет? Нет, не приходят письма из свободного мира.Что-то не так у Рамша с Аннгрет.

Серно тащится к Фриде Симсон.

– У Аннгрет с Рамшем все в порядке?

– Все в ажуре! – Фрида весьма любезна. Серно зря трудился. – Но за заботу спасибо!

Вот это правильно. Только забот у Серно больше, чем о том догадывается Симсон. Даром, что ли, он заседает в общинном совете? Взять хотя бы коровник, сооруженный Оле. А комиссия его приняла? Если разразится скандал, Серно за Оле отвечать не намерен.

Фрида погружается в задумчивость. Сидишь-сидишь, пишешь-пишешь, бьешься-бьешься! Одни тревоги и огорчения. Ее просто из себя выводят похождения Оле. Растление, сожительство, аморалка!А ему хоть бы хны. Все силы он из нее выматывает. Когда прикажете ей работать с другими людьми, как справедливо требует инструкция? Впрочем, ее люди нормально развиваются и без всякого вмешательства, работая над собой. Примеры? Серно.

Фрида делает себе пометочку: «Относительно Серно. 25.XI. Первые шаги от „я“ к „мы“».

После этого она вызывает к себе Тео Тимпе.

– Эй, друг, ты часом не спятил? – Где Тимпе разместил драгоценный импортный скот? В этой развалюхе?

Тимпе сдвигает набекрень свой колпак. Он туда коров не загонял. Загонял их Оле.

– А ну, чтоб духу коровьего там не было!

Тимпе чует благоприятную перемену погоды. Он даже приближается на шаг к премии.

– А удои все равно снизятся.

– Очумел?

Очуметь не очумел, но у него есть приказ снять концентраты из рациона дойных коров.

– Не сметь, ни единого грамма! Нам нужно молоко, понял?

Тимпе все отлично понял, а чем все-таки кормить?

Чем кормить, чем кормить! Ведь было сказано: силос – краеугольный камень зимнего содержания скота.

Тимпе перегоняет шведских телок. Он гонит их в открытый хлев на Коровьем озере. Запыхавшись, прибегает Карл Крюгер.

– Что вздумаешь, то и будешь делать – так, что ли?

– Приказ Симсон.

– Начинаются шуточки. – Карл Крюгер перегоняет коров обратно.

Под вечер приходит усталый Мартен, народный полицейский.

– Ну что ты дуришь? Знаешь ведь, что хлев не принят официально. В конце концов, я взываю к твоей партийной совести.

Крюгер сдается, но, уж погодите, он еще разуважит кнутом этих жеребцов из стройуправления. Ах, до чего неохотно перегоняет он стадо в открытый коровник!

А морозы крепчают. Куда же подевался Оле? Крюгер делает все, что в его силах. Он покрывает дерном овощехранилище, он покрывает насосы соломенными матами. Он то и дело наведывается в открытый хлев.

– Ты чего им дал?

– Силос.

– Они же его не едят.

Нос Тимпе иронически подергивается.

– Голод не тетка. Сожрут как миленькие.

– Ох, хоть бы Оле скорей вернулся. – В коровах Крюгер не силен.

Как медведь в клетке, мечется Оле по Веймару. Еще ни разу в жизни не было у него отпуска. Ежели отпуск выглядит именно так, то благодарю покорно.

Он разглядывает витрины. Как много всякой всячины нужно человеку. К примеру, этот зеркальный шкаф для водки. На ценнике написано: домашний бар. Надо же! Готовый набор для пьяниц.

Интересно, что сейчас делает Мертке, о чем думает? Не написать ли ей? Хотя сейчас не война. Он запросто обгонит собственное письмо. А следом явятся поцелуи на бумаге. К чему?

Он покупает маленькую туфельку для Мертке – игольник с надписью «Привет из Веймара». Смешно, правда ведь?

Старые дома! Боже праведный! Здесь Фауст любился со своей Гретхен. Старые колодцы, эркеры, переулки! А где жил сам старик Гёте?

Оле бредет по заиндевевшим лугам, спрашивает, как пройти к загородному домику Гёте. Основательная построечка. Хозяйственный человек был этот Гёте. Луг прямо перед домом – коси на здоровье, непонятно только, где у него был сеновал?

Здесь же Оле узнает, что у Гёте было целых два дома. Буржуй, значит? Хотя в те времена, наверно, нельзя было иначе, если человек хотел писать книги.

Оле топает к домику Гёте на Фрауенплац. Может, здесь был сеновал? Тоже нет – один дровяной сарай. Этот человек из гипса, в лавровом венке, – он ведь не только сочинял. Он изучал цвета, собирал породы дерева. Может, он был специалист по дереву? Но ведь электричеством он тоже интересовался, этот неугомонный старик. Скелеты, кости, чучела птиц. Чем только этот Гёте не занимался! Гансен, поэт, что приезжал к ним на праздник, слабак против Гёте. Ему бы приехать сюда и поучиться у Гёте уму-разуму.

Теперь Оле не скучно. Он открыл для себя второй мир. Он читает старые вывески, пробивается через древненемецкий язык пожелтевших документов. Много всякой всячины! Оле качает головой и прищелкивает пальцами. В отпуске-то и поучиться. Нет, сюда надо приехать с Мертке. Вот будет радость! Она начнет скакать как коза. «Да ну, да неужели?» А он улыбнется, стоя подле нее с видом знатока. Они, конечно, почтят старого Гёте.

Придя в гостиницу, Оле перерывает свой рюкзак. Игольник в виде туфельки – пустая безделушка. Для Мертке он не подходит. Такой подарок сгодится, пожалуй, для Эммы.

А Мертке он покупает пестрый платок и альбом с видами Веймара. Пусть посмотрит, что есть в этом Веймаре, пусть поахает и хоть немножко порадуется загодя.

Мотоцикл исправлен. Оле едет дальше. И вот на шестой день пути около полудня встречает в одной деревне железного великана.

– Он нужен мне для выемки твердого грунта. Это он умеет?

Да, умеет. Понадобится только небольшая переделка. Сменить челюсти великану – и все. Сейчас великан вынимает болотный ил. Его стальные челюсти лязгают. Оле даже вспотел от радости и волнения. Он уже видит, как его мергель извлечен на поверхность. Но радость свою тщательно прячет. Покупатель, который хвалит скотину, платит дороже.

Сделка запивается отменным тюрингским пивом.

– Ну уступите, товарищи, хоть маленько. Мы ведь дети одной семьи.

Итак, через восемь дней он даст им окончательный ответ. Сперва ему надо посоветоваться со своими.

Оле мчится в Блюменау. Даже не останавливаясь перекусить по дороге. Припорашивает снежок. Поблескивает шоссе. «До-мой, до-мой», – выстукивает мотор.

Полночь. Перед Блюменау Оле сворачивает на лесную дорогу. Снег бьет в лицо. Надо притормозить и протереть очки. Жалобное мычание доносится из леса, мешаясь с глухим шумом метели. Оле вслушивается, дрожа от холода. Какое-то время он идет пешком. Мычание несется с озера. Лес обвиняет…

Оле стоит перед открытым хлевом. Потеет, отдувается. Снежинки тают у него на бровях. Озеро серое и загадочное. Коровы ревут. Оле узнает шведских телок. Густой запас силоса. Шведки жалобно бухают копытами по смерзшимся кускам силоса. В углу лежит околевшая корова. Оле опускается возле нее на колени. Ощупывает ее. Бедняга околела во время отела. Еще пятеро лежат со вздутыми животами. Они дергаются и бьют копытами в агонии. Башня истошного рева громоздится над лесом.

– Уб-бью! – орет Оле. И, сбросив с плеч тяжелый рюкзак, что есть духу бежит к спящей деревне. Он стучит кулаком в двери Тимпе, стучит, стучит. Вот так однажды среди ночи он ломился к Аннгрет, просил впустить его. Он дергает за ручку. Дверь не заперта. Оле вбегает в кухню, ощупью находит выключатель. Квартира, слава богу, не чужая.

– А ну-ка, Тимпе, поди сюда!

Безмолвие. Оле идет по комнатам. Ни души. Только шкаф стоит раскрытым настежь. Да на полу возле печки валяется кукла. (А когда-то там валялась свадебная фотография.) И еще на чердачной лестнице – детский чулок. А в сенях – куртка Тимпе.

Той же ночью Оле перегоняет шведок в теплый хлев.

53

Снег валил всю ночь. На улице выросли сугробы. Мать Фриды надевает валенки. Да, в лесу сегодня не сладко. Обувшись, старуха будит дочь и подает ей кофе в постель.

Фрида Симсон выпрастывает из-под одеяла жилистые руки. Как ныряльщик от дна морского, отталкивается она от подушек. На обесцвеченные волосы надета голубая сетка. Фрида потягивается и зевает.

– Ну, как погода?

– Самый раз не вылезать из постели. – Старушка опускает поднос. – Метет, прямо ужас.

Фрида отодвигает кофе.

– Дай мне лучше сигарету.

Мать подает ей пачку. Фрида жадно, глубоко затягиваясь, выкуривает сигарету.

– Значит, снег, говоришь?

– Пойду, мне некогда. – И старушка уходит.

Фрида сбрасывает пепел на поднос. Значит, на сегодняшний день мы имеем снег. Теперь наипервейшая задача сделать выводы из новых условий. Снег сам по себе для нее просто белый мусор. Его надо еще осветить с государственной точки зрения. Расчистить дороги! Проверить овощехранилища!

Старуха идет по заснеженной улице. Она глубоко вздыхает. Тяжкий крест – незамужняя дочь! Зато подкованная, как говорится, по всем статьям.

Фрида вылезает из постели и отхлебывает глоточек кофе. Опять старуха пожадничала. Никакой силы в напитке! Фрида натягивает трико и облачает грудь в соответствующие доспехи.

Топот в сенях, дверь хлопает, и Оле, промчавшись через кухню, врывается в комнату. Фрида прикрывает свой обнаженный стан.

– Оле? Чего тебе?

– Убить как есть голую, чертова ведьма!

– Спасите! – орет Симсон, надеясь, что ее голос звучит вполне целомудренно, и швыряет нижнюю юбку в лицо нахалу.

Оле в ярости топает ногами. С его сапог стекает талый снег.

– Теперь все. За убытки будешь отвечать ты.

– Ах ты, облом деревенский, галантности в тебе ни на грош! Разве можно бить обнаженную женщину?

– Ты погоди у меня! Я тебе припомню твои шашни с Тимпе!

– Какие шашни? Я думала исключительно о высоких удоях! – Симсон простирает к нему руки. – Дорогой Оле, ты должен меня понять!

Ослепший от злости, Оле не видит ее женских прелестей. Он грохает кулаком по тумбочке.

– Хватит! – К чертям собачьим такого бургомистра! Уж он позаботится об этом! И Оле выскакивает вон, в метель.

А Фрида дрожит. Ее нижняя юбка заляпана мокрым снегом. Оле, этот медведь, наступил на нее своими сапожищами.

Занимается день. Утихает ветер. Солнечные лучи преломляются в льдинках. Блеск чистоты и невинности исходит от деревьев и крыш. Мампе Горемыка сам вывозил шесть павших коров. Настроение у него похоронное. Очень не мешало бы утешиться. Начистив сапоги, он берет курс на кооперативную лавку. Навстречу ему пыхтит бухгалтер Бойхлер.

– Мампе, срочно к Симсон.

То, что увидела Фрида в деревне, никак нельзя было назвать веселым зрелищем. Шесть павших коров! Импортный скот! Оплаченный валютой! А Тимпе и след простыл. Господи, что-то будет! Симсон скребет ладонь длинными ногтями. Курит, думает и не понимает, что к чему. Неужели Оле все-таки ее подловил? Неужели она как мышь в мышеловке? Ни одного наказуемого поступка она не совершила. Открытые коровники, силос, удои – все отражено в циркулярах, все продумано вышестоящими организациями. Вот мороз, конечно, не предусмотрен… Но разве это зависит от Симсон? Не она же председатель «Цветущего поля»!..

Мампе Горемыка успел малость подогреться в лавке. И в нем оттаял дух противоречия.

– Чего тебе от меня надо?

Симсон официальным тоном и вся зеленая от разлившейся желчи:

– Ну, голубчик, это тебе даром не пройдет.

– Ты чего мелешь языком, крашеная галка? – Можно подумать, что настали времена феодального целибата.Он, Мампе, что ли, убил этих коров? – I kill you!

Фрида:

– Ну, ну, без американских штучек! – Дело обстоит так: Мампе не справился со своими обязанностями по уходу…

– По уходу? – А он, Мампе, здесь не хозяин. Хозяин, старый козел, в это время где-то шлялся.

Фриду осеняет блистательная мысль:

– Ты все это сообщишь для протокола.

– Для протокола? – Мампе слышать не желает ни про какие протоколы…

Симсон достает из письменного стола бутылку. Хлюпает пробка. Благоухание сливянки наполняет кабинет…

Снова тает снег. Зима еще не устоялась. Аннгрет месит ногами снежную кашу. Она сидит по чадным крестьянским кухням, жадно втягивая ноздрями запах разваренной репы. «О, эти ароматы родины!»

Кумушки ощупывают ее сумочку, туфли, жакет. Да, товар что надо! Кумушки стрекочут и трещат. Мочат губы в черном кофе.

– Аннгрет, милочка, как ты можешь все это терпеть? Ты привыкла жить по-благородному, а сидишь в такой дыре!

Если хотите знать, Аннгрет своими глазами видела шахиню Сорейю. Бурные страсти, нейлон без шва, мыльный порошок, который сразу моет и сушит, мыло люкс, тысячи тысяч самых изысканных предметов – все это там, на Западе.

Аннгрет улыбается тонко и проницательно. Все так, но родина остается родиной. Березы вокруг озера, рыбки в прибрежном иле, холмы, поросшие вереском, воспоминания, окрашенные в фиолетовый цвет, дорога в церковь, новое платье к конфирмации, падение из рыбацкой лодки, борьба за жизнь. А кроме всего прочего, муж.

– Муж?

– Вот именно. – Аннгрет все обдумала и решила остаться в Блюменау. В конце концов, у нее есть свои права.

Толстый Серно бродит поблизости, слушая, как чихают подвальные мыши.

– Тебе, наверно, пора уезжать, – говорит он Аннгрет.

– Ради бога…

– Чего, чего?

Аннгрет ладошкой зажимает себе рот. Откровенно говоря, она надумала остаться!

– Хочешь вернуться к Бинкопу?

Хочет, оказывается. У нее есть права.

– Тогда поторапливайся. Пока дом никем не занят.

Каблучки Аннгрет уже слегка стоптались. Она идет по деревне, словно таща за собой свои корни. Она спешит к Симсон. Дело вот в чем: Фрида знает, что Аннгрет возвращенка. Что она во всем раскаивается. И что у нее имеются определенные права. Ведь не может же она до конца своих дней гостить у кого-то.

Симсон все понимает с полуслова. Да, Аннгрет имеет право на квартиру. Это точно.

– У нашего рассыльного пустует комната.

Нет, Аннгрет является совладелицей целого дома. И дом этот в данное время никем не занят… Ну есть там и еще кой-какое добро: стол, шкаф, кровать, зеркало и, само собой, пианино…

– А разводиться? – Разводиться-то Аннгрет намерена или нет?

– Ни за что! – Аннгрет топает ножкой. Каблук пополам. Ох уж эти товары по общедоступным ценам. «Стальной» стержень из заменителя!

Фрида помогает Аннгрет во всем. Ибо сказано: всемерная поддержка тем, кто раскаялся и вернулся. Бинкоп еще увидит, кто здесь главный.

54

Оле сидит на диване и думает свою думу. Диван остался от небезызвестного Тимпе, рвача, который заботился только о своей выгоде. Все хотел словить золотого тельца, а тем временем загубил телок. Будьте вы прокляты, стяжательство и бюрократизм!

Теперь Оле должен исправить случившееся. Он по целым суткам не снимает сапог, ночует в квартире Тимпе, чтобы не тратить время на дорогу до Эмминой лачуги. Ему надо вставать среди ночи, убирать навоз, задавать корм и доить.

Мертке ему помогает. И заодно учится доить. Должно быть, ее маленькие руки болят от дойки. Но она не жалуется, она обхаживает кур, чистит коров и подбадривает своего беспокойного мужа.

Однажды она прибегает со всех ног.

– Оле, подумай только! Утки!

Музыкальные председателевы утки вернулись с дальних озер – белые, пестрые, с синим и черным, старые и молодые, четыре, пять сотен, целая стая.

Мертке тащит корм. Старых уток можно сразу узнать: они берут у нее корм из рук.

Оле еще не отдышался от бега. Глаза у него сияют. Он поднялся к звездам, он переиначил жизнь перелетных птиц. На что только не способен человек! Юношеские мечты не обманули его.

Мертке ахала, скакала, была счастлива, радовалась победе своего мужа и очень любила его.

Сладостны, но кратки мгновения победы. А борьба длительна. Прибегает Эмма. По дороге она скинула туфли и бежит прямо в чулках.

– Стоите тут как Адам и Ева в раю!

– А ты приползла как змей?

Эмма размахивает газетой:

– На, читай, дурень!

Оле прочел газету под утиный галдеж. Подбородок Мертке лежал у него на плече. Она тоже читала. В газете была статья. Статья была посвящена Оле: «Председатель безответственно уехал в отпуск… Падеж скота… не приняты необходимые меры… недосмотр… бездумное разбазаривание государственных средств и валюты… до каких пор районное руководство будет потворствовать… Сельский корреспондент. Подпись: А. Ш.».

Мертке вне себя от возмущения, ее остренькие ушки так и пылают.

– Да как же так!

Эмма сплевывает прямо в столпотворение уток.

– Стыда нет у газетчиков. Антон в гробу перевернется.

Только Оле сохраняет спокойствие: этот ветер дует от Симсон. Ничего, все разъяснится. Не глупость же, в конце концов, правит миром.

Эмма, без туфель, яростно:

– Вот живучий чертополох эта Фрида! Разве речь только о тебе, волосатый ты козел!

День кончается. Работа не оставляет времени для раздумий. Мертке присматривает за вернувшимися утками.

Это же подарок «Цветущему полю» от дальних озер.

Вечером Оле, как обычно, сидит на диване. В сенях шорох, шаги, женские голоса. Оле распахивает дверь в сени. Там стоят Симсон и Аннгрет. Аннгрет испугана. А Симсон, брызгая слюной, набрасывается на Оле:

– По какому праву ты сюда въехал? Официально дом еще занят. Это наказуемое деяние.

Оле с сухой усмешкой:

– Дом принадлежит мне.

– Это мы еще посмотрим! – И Симсон вталкивает Аннгрет в комнату.

Эмма оказалась права: глупость ширилась и росла. Уже на другой день явились Купке и Метке, два крестьянина, которых Оле и Крюгер завербовали в праздник урожая; они переминались с ноги на ногу и мямлили:

– Вот, в газете статья… А нам отвечать за павших коров? Мы хотим выйти из кооператива!

Оле посоветовался с Крюгером, Хольтеном, Эммой и Либшером. Решено было удержать Купке и Метке во что бы то ни стало. Для Оле речь шла прежде всего о мергельных участках возле озера.

Правление решило со своей стороны написать статью. Во имя правды! Крюгер набросал объяснение. Хольтен отвез его в город. И круто поговорил с главным редактором районной газеты.

– Брехню печатали, напечатайте теперь правду!

– Ну, ну, легче на поворотах! – Редактор ничего не знает о заметке, порочащей Оле. Заметку тиснули за его спиной.

Хольтен поехал в редакцию окружной газеты.

– Кто написал эту брехню?

– Насколько можно судить, кто-то из ваших.

Оле ворочает мозгами и так и эдак. Кто же написал всю эту брехню? А. Ш.! А. Ш. … Он перебирает имена всех жителей «Цветущего поля». Только Мампе – Артур Шливин – не приходит ему в голову.

Как он сидел на диване, так сидя и заснул. На дворе полнолуние. В печи дотлевает вечерний огонек.

Кто-то осторожно будит его. Оле выбирается из глубокого сна. Словно молитва детских лет, в его пробуждение вплетается старая присказка: «Что мне сделать, чтобы ты…» Испуг пронизывает его. Вся в лунном свете, стоит перед ним Аннгрет. Она с улыбочкой подсаживается к нему.

– Ты озяб, как я вижу…

Оле вскакивает, Оле мчится прочь с криком:

– Пошла вон!

Не круговращение ли вся наша жизнь!

Аннгрет ощупью движется по комнате. Дух ее сломлен. Куда подевалась гордая рыбацкая дочь? Кто она теперь? Чего она теперь хочет? Как и много лет назад, она сидит, залитая лунным светом, и обдумывает свое поражение.

Проходит час, Оле не возвращается. Торчит небось у своей. Аннгрет выбирается из пропасти. Вот стоит бутылка. Аннгрет выпила ее наполовину. Порох для крови и для души.

Аннгрет пишет письмо. Две строчки для Фриды Симсон. Две строчки за полчаса. При этом надо пить. Ишь дурища Симсон, до чего додумалась: Аннгрет Анкен будет у них коровницей!

Письмо окончено. Аннгрет безостановочно снует по комнате, как много лет назад. Она вспоминает, как разбила зеркало. Улыбается бессмысленно. Жгучее желание охватывает ее – желание хоть на миг сделаться прежней Аннгрет.

Она подходит к пианино и опять бренчит одним пальцем. «Я мчусь к своей любимой сквозь стужу и снега…» – пронзительным, пьяным голосом поет Аннгрет. Под ногами взвизгивает забытая кошка.

Бывшая жена Оле, гордо подбоченясь, идет по селу. Месяц блестит. Ну, чего уставился, бледная немочь? Посвататься хочешь? Вот, полюбуйся: я – Аннгрет Анкен! Ну и всыплю же я тебе сейчас!

Над кооперативной лавкой сверкают огни рекламы. Аннгрет вдруг вся передергивается. Ведь сегодня днем она встретилась здесь с Рамшем: дети крутили обручи, купленные в магазине. Неужели Рамш уже побывал в Блюменау? Уже догнал ее? Сгинь, сатана!

Аннгрет бежит к церкви. Сегодня днем ей повстречался здесь Мампе. «А у Оле будет ребенок». Она ударила портняжку по лицу. Мерзость какая, ни от чего не отказчик!

Но на берег озера она является прежней гордой Аннгрет. Она кричит месяцу:

– Ну что, узнаешь теперь?

Аннгрет Анкен едет проверять верши. Надо, надо съездить. Еще ребенком Аннгрет мечтала поймать золотого угря. Время приспело. Сейчас я изловлю тебя, господин угорь!

Аннгрет гребет. Рыбацкая лодка вырывается из стены камышей. Льдинки похрустывают под ее днищем. Аннгрет мерзнет. И прикладывается к зеленой бутылке. Физиономия месяца зыбится в ледяной воде. Ты уже у моих ног, а, месяц? Что-то не похоже, что тебе под силу сладить со мной. А-а, ты замерз! Тогда выпей и согрейся.

Озеро заглатывает пузатую бутылку – последний запас пороха, вывезенного с Запада.

Падают капли с весла… а у Оле будет ребенок… ребенок… у Оле ребенок.

Круг на воде, поначалу маленький, не больше могильного венка. Но венок растет, волны устремляются к берегу и там перешептываются с камышами: хотела поймать золотого угря… золотого… золотого угря…

55

Предзимнее ненастье в провинциальном городке. Люди надели теплые пальто. В парках воробьи унизали края урн. В кабинете Вуншгетрея фикусы погрузились в зимнюю спячку. В батареях свиристит вода. Картина с литьем и огнем ничуть не греет.

Стало быть, Вуншгетрей нежится в своем кресле и думать не думает о кормах. Нет, товарищи, не надо так говорить. Очень даже думает. Но никак не может свести воедино две линии: увеличение поголовья и недостаток кормов. Он переговорил об этом с товарищами из округа. «Будут корма, будут, – заверили те. – Вот в прошлом году были же, когда понадобилось. Больше доверия надо, больше доверия».

Но втайне Вуншгетрей усомнился. В конце концов, это не запрещено. Он пытался уяснить себе причину: может быть, они зря надеялись на импорт? Ведь писали же газеты о засухе за рубежом. Там, надо полагать, даже с хлебом туго. Могут ли братские страны равнодушно смотреть на это? Что, в конце концов, важней – хлеб или мясо?

Недели текли, кормов не прислали, а прислали вместо кормов руководящее указание: «Не рассчитывать на импортные корма!» Новость эта ошеломила Вуншгетрея, хотя он, в общем-то, был готов к ней.

– Вы что, шутите, что ли?

Ответ на высоких нотах:

– Проявляйте инициативу!

Спасибо за совет: проявляйте! Несколько недель назад говорилось: доверяйте.

Вуншгетрей почувствовал, что его предали. Как добывать корма? Волшебной палочкой? Он извелся в поисках выхода! Начал даже, против обыкновения, курить и выпивать.

Однажды ночью – уснуть он не мог – перед ним мелькнул выход. Он даже сам себя взял за воротник пижамы: районный секретарь и вдруг пессимист? Это не дозволено.

Наутро он вызвал к себе Краусхара и показал себя хозяином положения.

– Ну, как с кормами?

– Плохо. Сам, что ли, не знаешь?

– Нет, я имею в виду единоличников в районе.

– У них лучше. Они не докупали скот. Поди их заставь. Телят они всех зарезали на мясо и деньги за молоко драли дай боже!

И Вуншгетрей сказал уверенным тоном, словно получил указание свыше:

– Всех – в кооператив! – И вполголоса: – Хотя бы ради их кормов.

Запланировали для вербовки новых членов агитвоскресенье под лозунгом: «Будущее – за кооперативами!» И это было правильно и не оставляло места для кривотолков, хотя и выглядело на данном этапе не более как персональный лозунг Вуншгетрея, с помощью которого тот надумал вылезти из чисто личных затруднений.

Фрида Симсон тоже приняла весьма деятельное участие в подготовке агитвоскресенья. Она предъявит миру собственное достижение. Пусть районный секретарь попробует и на этот раз не заметить ее.

«Возвращенка с Запада отвергает экономическое чудо. В кооперативе станет одним членом больше».

Фрида пошла к Аннгрет – показать ей сочиненную по этому поводу заметку в газету.

Но комната Аннгрет была пуста. Открытое пианино, как насмешливое чудовище, скалилось всеми своими клавишами. На столе лежало письмо Аннгрет. Взволнованно попыхивая сигаретой, Фрида вскрыла его.

«Сельскому бургомистру Фриде Симсон! Сообщаю, что обед Антона положил под ту сосну лесопильщик Рамш. А кто повинен в моей смерти, ты и сама можешь догадаться. С последним приветом

Аннгрет Ханзен».

Тревога в деревне. Аннгрет начали искать – и нашли. Сеть подозрений и слухов сплетается вокруг Оле.

Рыбак Анкен, брат покойной, обеспечивает необходимое сочувствие:

– Ах, бедная сестра! Она была такая добрая. Она засыпала подарками всю семью. Золотое сердце! Но такая печальная, такая задумчивая!

И толстый Серно может сказать о покойнице немало хорошего: Аннгрет Рамш была ангел, а не женщина. Воплощенная скромность в человеческом облике. Ей бы надо у Рамша и остаться. Но нет, она умерла во имя чести немецких женщин.

Оле вымученно улыбался:

– Да подите вы… все это кинотрюки.

Золотое время настало для кумушек. Продажа кофе значительно возросла.

Ах, эта Аннгрет, ох, эта Аннгрет! Она повидала лучшую жизнь, но все равно тосковала по мужу. А муж-то ее отверг и спутался с рыжей птичницей. Может ли такой ирод оставаться председателем?

Друзья Оле боролись со сплетнями.

– Пожалели бы вы свои глотки! Типун вам всем на язык! – Никто еще ни разу не видел Хольтена в такой ярости.

Герман Вейхельт тут-то и дал волю своему смирению.

– Чего вы хотите? Чтобы я осудил Оле? Я низко пал, а Оле возвысил меня, как сказано в Писании. Аннгрет презрела работу в «Цветущем поле». Вы все ее видели: каблуки как ходули. Из ноздрей пышет дым и огонь. Она предалась блуду, как вавилонская блудница. Никто не уйдет от кары господней!

Толстый Серно убегался до седьмого пота.

– Вот увидите, еще будет продолжение, еще будет продолжение! У Аннгрет есть наследники – дети Айкена. Оле растранжирил ее долю. Все «Цветущее поле» пойдет под суд! А кому нечем платить, беги с корабля, пока не поздно!

Ложь, клевета, бредни. Чем глупей, тем лучше! Нет такого зернышка лжи, которое не сыскало бы для себя грязного уха и не проросло в нем.

Завербованные на празднике урожая крестьяне втроем заявились в правление.

– Оле нас больше не устраивает. Мы выходим из кооператива. Это не запрещено.

Фрида Симсон позвонила Краусхару и взмолилась:

– Ты ведь помнишь, чем мы связаны… Помоги, если ты настоящий мужчина!.. Как же мне агитировать в воскресенье, если на мне висит Оле?..

Вуншгетрей разъезжал по району. И повсюду контролировал, как ведется подготовка к агитвоскресенью. Он не жалел себя и верил в успех. А в Блюменау – за леса, за озера – он так и не выбрался. По вечерам возвращался едва живой. Жена встречала его жалобами: сынок Ральф схватил двойку по математике. Вуншгетрей пропускал ее жалобы мимо ушей. Он не успевал даже прочесть газету.

Из округа на его имя пришла телеграмма: «Товарищу Вуншгетрею. Просим разобраться».Далее шла ссылка на газетную статью, которой Вуншгетрей еще не читал, и прилагалась копия письма Карла Крюгера.

Вуншгетрей прочел, как Фрида Симсон анонимно критикует Оле, и прочел возражение Крюгера. Да, чтение было не из приятных. Крюгер называл вещи своими именами: обещали корма – и не дали. Обещали экскаватор – и не дали. Забили недоросших уток. Хитростью навязали «Цветущему полю» импортных коров. «Надо честней относиться к крестьянам. И не обманывать самих себя!»

Д-да, неприятно. А суть дела такова: Вуншгетрей не принял всерьез пожелание Оле. С чего это им вдруг до зарезу понадобился экскаватор? Все проекты с мергелем он счел очередной навязчивой идеей. Но подверг ли он проект Оле серьезному рассмотрению? Нет.

Вуншгетрей еще только обдумывал, какие из крюгеровских обвинений справедливы, а какие нет, как вдруг из округа пришла вторая телеграмма, и не просто телеграмма, а печатный циркуляр: «Немедленно сообщите, какие меры приняты в связи с допущенным падежом шведского скота!»

А что им сообщить? Тут нужно расследование. Для расследования потребуется время. И без самокритики тут никак не обойтись. Пятно на репутации! Как раз когда Вуншгетрей так хотел вырваться вперед. Он уже втайне мечтал о жирных заголовках: «Майбергский пример! Инициатива помогает устранить затруднения с кормами!»

Может быть, он слишком многого захотел? Неужели ему так и не удастся на своем веку послужить блестящим примером? Очень уж мало солнечных лучей озаряло его жизненный путь.

Вуншгетрей и Крюгер расхаживают по блекло-красному половику. Секретарь бледен, непроизвольная усмешка кривит его лицо. Крюгер поджарый и цепкий, ноги у него кривые, а широкие штанины схвачены зажимами.

– Ты ведь обещал корма.

– Сперва их нам посулили. Потом нас обделили.

– А мы почему об этом не знаем? Разве в деревне коммунисты второго сорта?

Вуншгетрей молчит. С какого-то времени он начал справедливее расценивать своего предшественника Крюгера и ошибки, в которых того упрекали. А метод Крюгера советоваться со специалистами даже признал полезным. И откровенно сообщил ему об этом.

Крюгер тогда не выказал ни малейшего злорадства, но и не впал в чувствительность.