Текст книги "Рыцарь в черном плаще"

Автор книги: Эрнест Капандю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

XXXIX
Недовольство короля

Когда дверь закрылась, д'Аржансон пристально взглянул на начальника полиции.

– Любезный Фейдо, – сказал он, – с сожалением должен сообщить что я принес вам плохое известие.

– Я этого ждал, – отвечал Фейдо.

– Король поручил мне выразить вам его недовольство. Епископ Мирпуа приезжал сегодня утром просить короля возвратить свободу мнимому Петушиному Рыцарю, которого вы удерживаете, и король отдал мне приказание выпустить из тюрьмы каноника Ронье.

– Но возвратить свободу этому человеку, личность которого не была в достаточной мере доказана, – значит подвергнуться осуждению публики и расписаться в бессилии полиции!

– Этого требует король.

– Как! Я должен признаться, что не поймал Петушиного Рыцаря? Но ведь известие о его конце распространилось повсюду, и спокойствие вернулось в Париж?

– Так захватите Рыцаря!

– Каким способом?

– Если бы я знал!

– Черт побери! – сказал Фейдо с тихой яростью.

– Вы имеете сведения о похищении молодых девушек?

– Никаких!

– Это случилось третьего дня ночью во время бала!

– Именно. Все поиски оказались тщетными, хотя я сделал все, что только возможно было сделать.

– Сабина Даже была опасно ранена месяц назад и похищена две ночи назад, а вы, начальник полиции, ничего не можете узнать! Это недопустимо!

– Но это так.

– Король этого не допускает.

– Меня обвиняют в небрежности или неспособности?

– Нет, но король хочет все знать… А об этом исчезнувшем агенте, которого судил и приговорил к казни Рыцарь, вы имеете сведения?

– Нет.

– А что дало обещание награды тому, кто отправил вам письмо?

– Оно осталось без последствий.

– Не приходил никто?

– Решительно никто.

– Это странно.

– Так что голова идет кругом!

– А пожар в особняке Шароле?

– Виновник не найден.

– А графиня Потоцкая, исчезнувшая в лесу Бонди?

– Никакого известия о ней. Лес был осмотрен весь.

Маркиз д'Аржансон стоял, не выражая желания садиться.

– Любезный Фейдо, – сказал он, – сейчас же освободите каноника Брюссельского капитула и объясните ему, как вы были обмануты. Теперь последний совет, любезный месье де Марвиль, последний…

– Я слушаю.

– Во что бы то ни стало захватите Петушиного Рыцаря.

И, слегка поклонившись, министр вышел. Начальник полиции проводил его по правилам этикета и, когда министр сел в карету, вернулся в свой кабинет. Он был вне себя от гнева, принялся разрывать рапорты и реестры, срывал бахрому с занавесей, топал ногами, сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони, ходил, садился, вставал, как человек, надеющийся успокоить себя движением. В дверь тихо постучали.

– Войдите! – сказал он.

Вошел посыльный и принес письмо на серебряном подносе.

– От кого? – спросил Фейдо.

– Не знаю. Мне подали это письмо и велели немедля отнести его вам. Человек, принесший его, ждет ответа.

Фейдо де Марвиль распечатал письмо и прочел его. Его мрачная физиономия вдруг просияла. «О! – подумал он. – Это было бы большим счастьем!»

Обратившись к посыльному, ожидавшему приказаний, он сказал:

– Проводите сюда этого человека!

Посыльный поклонился, вышел и почти тотчас вернулся.

XL
Старик

– Войдите, месье, – посыльный отворил дверь и посторонился.

Спустя мгновение на пороге показался человек лет семидесяти, сгорбленный, с белыми волосами, по-видимому, очень смущенный, не смевший идти ни вперед, ни назад и не знавший, что ему делать.

– Войдите! – повторил посыльный.

Старик вошел, и дверь закрылась за ним. Он медленно поднял голову, осмотрелся вокруг с беспокойством, и выражение робости и страха изобразилось на его физиономии.

– Подойдите ко мне! – сказал Фейдо тоном почти любезным.

Старик подошел, низко поклонившись несколько раз.

– Ваше имя? – спросил начальник полиции. Вместо ответа старик снова осмотрелся вокруг.

– Нас никто не услышит? – спросил он дрожащим голосом.

– Никто, – ответил Фейдо.

– Нас точно никто не слушает?

– Никто.

– Сюда никто не войдет невзначай?

– Нет.

– Умоляю вас, заприте двери на замок.

– Говорите, говорите!

– Я не могу, я не буду спокоен, если вы не запрете двери. Я бедный старик, пожертвовавший своей жизнью для того, чтобы услужить начальнику полиции…

– Не бойтесь ничего!

– Говорят, что здесь пробито все насквозь: потолки, стены – все…

Фейдо улыбнулся и запер двери.

– Теперь, – сказал он, – вы можете быть спокойны.

– Да, – сказал старик, вздохнув с облегчением.

– Как вас зовут?

– Жюль Алексис Лоазо.

– Это вы написали письмо?

– Я, монсеньор.

– Это вы нашли то письмо с моим адресом, которое потом послали по почте?

– Я, монсеньор.

– Почему вы не пришли раньше?

– Я не смел, я боялся…

– Где именно вы нашли это письмо?

– О далеко отсюда! На улице Сент-Этьенн.

– Как вы его нашли?

– Утром. Я шел, заметил на мостовой бумагу и поднял ее…

– Это было на улице Сент-Этьенн? В каком месте?

– Напротив церкви Святой Женевьевы.

– Вы знаете еще что-либо об этом письме?

– Ничего.

Фейдо задумался.

– Вы знаете, – сказал он, – что я обещал награду тому, кто послал мне это письмо?

– Знаю и надеюсь, что получу ее.

– Вы, разумеется, получите, только…

– Только что? – с беспокойством спросил старик.

– Я должен иметь верное доказательство, что именно вы нашли письмо, потому что всякий может прийти ко мне и заявить то же самое.

Беспокойство старика, по-видимому, удвоилось.

– Но это правда, это правда! – стал уверять он.

– Вы можете это доказать?

– Увы, нет!

– Никто не видел, как вы подняли это письмо?

– Никто… я был один.

– Вы проводите агента на ту самую улицу и покажете место, где нашли это письмо.

– Хорошо, монсеньор.

– Вы не хотите ничего больше сообщить мне?

Старик казался сильно взволнованным.

– Я… не… могу… – пролепетал он, – однако… мне хотелось бы…

– Что? Что такое? Что вы хотите сказать?

– Я не смею.

– Говорите! Не бойтесь ничего.

Старик выпрямился с усилием и посмотрел на начальника полиции.

– Дело касается Петушиного Рыцаря, – сказал он.

– Рыцаря? – повторил Фейдо недоверчиво.

– Да, ваше превосходительство.

– Вы его видели?

– Да… очень часто.

– Но где же?

– Он мой жилец.

– Рыцарь – ваш жилец! – закричал с изумлением начальник полиции.

– Да… но он не все время живет в этой квартире, а приходит туда время от времени.

– Где это?

– Ваше превосходительство, позвольте мне спросить: сколько, вы сказали, дадите тому, кто выдаст вам Рыцаря, настоящего Рыцаря, а не фальшивого?

– Я дам двести луидоров и место с жалованьем в две тысячи ливров.

– Это хорошо, но мало.

– Как! Двести луидоров и жалованье в две тысячи?

– Может быть, для меня вы дадите другую награду?

– Вы как будто намерены торговаться?

– Но ведь это действительно торг. Я продаю вам Рыцаря и назначаю цену.

– Какую?

– Я стар, мне остается жить недолго, мне не нужно место с жалованьем, но я люблю делать добро, и мне всегда нужны наличные. Дайте мне вместо двух тысяч жалованья тысячу пистолей.

– Тысячу пистолей! – повторил Фейдо. – Вы забываетесь. Спор неуместен! Вы знаете, где Петушиный Рыцарь и сообщите об этом мне, потому что я должен знать правду именем короля. Я вас награжу, но не будьте требовательны, а то вы будете обвинены.

– Обвинен? В чем?

– Человек, знающий, где скрывается разбойник, предводитель убийц, и не служит обществу, не помогает раздавить это чудовище, виновен перед королем и перед законом, потому что становится сообщником этого злодея.

– Вы пугаете меня! Хорошо, я готов! Спрашивайте, я буду вам отвечать. Но крепко ли заперты двери? Потому что я рискую своей жизнью для того, чтобы принести вам пользу.

– Никто не смеет войти без моего приказания.

– Если так, спрашивайте.

– Прежде чем отвечать, подумайте. Если вы расскажете мне правду, если не будете стараться обмануть меня, я щедро вас награжу… даже очень щедро, но если вы меня обманете…

– Моя жизнь в ваших руках, сделайте со мной, что хотите.

– Вы будете жестоко наказаны.

– Я ничего не боюсь.

Наступило молчание. Фейдо сидел на кресле у камина, старик стоял перед ним.

– Вы знаете, где Петушиный Рыцарь? – спросил Фейдо.

– Знаю, – отвечал старик.

– Где он?

– Очень близко отсюда.

– Очень близко, говорите вы?

– Гораздо ближе, чем вы думаете.

– Где же он?

– Я не могу этого сказать, но, если ваше превосходительство желает, я сведу вас с Петушиным Рыцарем.

– Вы?

– Клянусь моей головой.

– Когда?

– Когда вам угодно.

– Сегодня.

– Сейчас.

– Вы выдадите мне Петушиного Рыцаря?

– Вы будете стоять с ним лицом к лицу.

– Сделайте же это!

– Это уже сделано.

Фейдо откинулся на спинку кресла. Два пистолета были направлены в его грудь. Старик преобразился: глаза его горели, на губах мелькала насмешливая улыбка, в лице таилась угроза.

– Вы хотели видеть Петушиного Рыцаря, – сказал он, – глядите же на него, господин начальник полиции, он перед вами!

Фейдо не отвечал.

– Одно слово, одно движение – и вы умрете. Я вам сказал свое имя, мне не нужно угрожать вам другим образом.

С этими словами Рыцарь положил пистолеты на стол, потом, вынув из кармана одной рукой небольшой кинжал, взял его в зубы, другой рукой вынул из кармана тонкие и крепкие веревки и, подойдя к начальнику полиции, сказал:

– Дайте связать себя, или я вас убью! Этот кинжал отравлен. Мне стоит только уколоть вас – и вы мгновенно умрете.

С кинжалом в зубах, направив острие на начальника полиции, Рыцарь схватил обе руки Фейдо и крепко их связал, потом связал ему ноги и прикрутил веревками к креслу. Начальник полиции не мог сделать ни малейшего движения. Рыцарь заткнул ему рот.

– Вы будете отвечать наклоном головы, – сказал Рыцарь и извлек из кармана начальника полиции связку ключей.

– Который ключ от железного шкафа? – спросил он. – Я вам буду показывать их один за другим, и вы кивнете, когда увидите его.

Когда ключ был указан – де Марвилю ничего иного не оставалось, – Рыцарь открыл железный шкаф. Не говоря ни слова, он выбрал нужные бумаги, потом поднял двойное дно, взял свертки с золотом и банковские билеты. После этого он все запер, положил ключи в карман начальника полиции, сел перед бюро и начал писать. Закончив, он встал.

– Вот письмо к месье Беррье, – сказал он. – Я ему написал о том, что здесь случилось, и объяснил необходимость прийти и освободить вас. Я пошлю ему это письмо с дежурным посыльным.

Де Марвиль задыхался от бешенства и гнева, но не мог ничего поделать. Рыцарь низко поклонился, взял бумаги, золото и банковские билеты и тихо отпер дверь.

– Оставляю вам на память свои пистолеты, – сказал он, еще раз поклонился и вышел.

Часть третья
ГРАФ ле СЕН-ЖЕРМЕН

I
Опера

В то апрельское утро 1745 года в Париже стояла ненастная погода: шел сильный дождь, дул порывистый ветер, а улицы представляли собой потоки липкой грязи.

Карета, запряженная двумя прекрасными лошадьми-тяжеловозами, с извозчиком в ливрее и напудренном парике, выехав с улицы Фромандо, повернула на улицу Сент-Оноре и остановилась у здания Оперы.

Лакей соскочил со своего места, распахнул дверцу, опустил подножку и отошел в сторону. Показалась маленькая ножка, хорошенькая головка, и грациозная женщина, очень кокетливо одетая, промелькнула, как быстрая тень, из кареты в вестибюль Оперы, предназначенный для артистов. Было видно, что молодая особа прекрасно знала расположение уборных и скорее всего принадлежала к числу артистов Оперы. Налево располагалась комната швейцара. Увидев молодую женщину, цербер низко поклонился.

– Для меня нет ничего? – спросила хорошенькая дама.

– Ничего, – ответил швейцар.

Она быстро прошла в коридор, в глубине которого находилась лестница, слабо освещенная тусклым фонарем. Молодая женщина проворно взбежала по ступенькам, открыла дверь, но на пороге споткнулась.

– Как же здесь темно, недолго и шею сломать! – сказала она.

– Шею – это еще полбеды, – ответил веселый голос, – хуже сломать ногу. Шеи нужны певицам, а танцовщицам необходимы ноги!

– Я опоздала, Дюпре?

– Как всегда, дорогая Комарго.

– Меня ждут, чтобы начинать?

– Да. Все уже на сцене.

– И Сале?

– Только что приехала, она в своей уборной.

– Я иду в свою и скоро буду на сцене.

– Я могу велеть начинать?

– Да-да! Я вас не задержу!

Комарго исчезла в коридоре. Дюпре направился к сцене. В прошлом он был танцором и имел огромный успех, потом стал балетмейстером, капельмейстером и танцмейстером Королевской академии. Он был учителем Комарго.

Дюпре взял свою маленькую скрипку, лежавшую на бархатной скамейке, и вышел на сцену. Сцена была освещена не лучше коридоров. Зал была погружен в глубокий мрак. Сальные свечи (восковые зажигали только вечером) в железных подсвечниках, прикрепленных к деревянным балкам, были размещены на сцене, бросая красноватый свет. Восемь музыкантов сидели в оркестровой яме. По сцене расхаживали три молодые женщины в специальных костюмах для репетиции: в шелковых панталонах, юбках и корсажах из белого пике. Это были Аллар, Софи и Лемуан. Перед сценой какой-то мужчина проделывал пируэты. Это был Новерр, знаменитый танцор, ученик Дюпре, дебют которого в 1743 году в Фонтенбло имел блестящий успех. Он первый осмелился танцевать с открытым лицом – до него танцоры носили маски. Справа другой танцор, Гардель, также репетировал, проделывая разные па. В глубине сцены находились групповые танцоры.

– Начнем, – сказал Дюпре, выходя на сцену. – Прошу занять свои места.

II
Визит Петушиного Рыцаря

– Итак, Аллар, пока не пришли Комарго и Сале, повторите это па.

– Отсюда начать, месье Дюпре?

– Да, моя красавица.

Дюпре отошел немного влево, к авансцене.

Аллар, прелестная восемнадцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми глазами, гибким станом и удивительно стройными ножками, стала в третью позицию.

– Пятую! – сказал Дюпре. – Скрестите ноги совсем… Чтобы носок левой ноги совершенно касался пятки правой ноги… Вот так! Опустите руки… Так! Наклоните голову направо… пусть ваша поза будет естественной…

Аллар в точности исполняла команды. В этой позе она казалась нимфой, готовой к полету. Дюпре смотрел на нее как тонкий знаток и сделал одобрительный знак головой.

Затем он взял свою скрипку и сыграл на ней мелодию танца.

– Хорошо, хорошо, – говорил он, глядя, как Аллар танцует, – очень хорошо! Наклонитесь теперь медленно, как бы для того, чтобы поднять что-нибудь с пола… постарайтесь это проделать, не сгибая ноги… еще… еще…

Вдруг он сильно ударил по скрипке и закричал:

– Да не так! Три раза вы пробуете это движение, и оно не становится лучше…

– Месье Дюпре, я делаю, как вы мне сказали, – проговорила со слезами на глазах Аллар.

– Да нет же!

За кулисами послышался звонкий голос, напевающий модный куплет.

– А! Это Сале, – сказал Новерр, сделав пируэт, который он кончил низким поклоном.

Сале в костюме балерины вышла на сцену.

– Где же Комарго? – спросила она, осматриваясь вокруг.

– Вот она, – ответил Дюпре, указывая на белую тень в глубине сцены.

Первые слова Комарго были: «Где Сале?» Первые слова Сале были: «Где Комарго?» Эти два вопроса как нельзя лучше обрисовывают положение дел.

Восхищаясь талантами друг друга, Комарго и Сале не могли не чувствовать друг к другу самой сильной зависти. Каждая имела свои успехи, своих поклонников, свои характерные танцы. Солисты и групповые танцоры окружили двух знаменитостей. Комарго и Сале поздоровались.

– Милая моя, – сказала Комарго, – вы знаете, что мы танцуем этот балет в Фонтенбло на будущей неделе?

– Да, – ответила Сале, – герцог Ришелье сказал мне об этом вчера. Король едет на войну и до отъезда хочет посмотреть, как мы танцуем.

– Не он, а маркиза…

– Маркиза? Какая маркиза? – спросил Дюпре.

– Новая, – смеясь отвечала Комарго.

– Какая новая маркиза?

– Помпадур.

– Помпадур? – повторил Дюпре. – Я не знаю этого имени.

– Теперь уже знаете.

– О ком вы говорите?

– Спросите у Аллар. Турнегем ей об этом сказал.

– Но кто же эта новая маркиза?

– Мадам д'Этиоль, урожденная Пуассон, а теперь пожалованная титулом.

– Туда ей и дорога!

– Она официально объявлена фавориткой, имеет апартаменты в Версале и недавно представлена ко двору как маркиза де Помпадур.

– Мать ее умерла, наверное, от радости, – прибавила Сале.

– Именно так. Мадам Пуассон была больна. Когда ей сказали, что дочь ее объявлена любовницей короля, она вскричала: «Дорогая Антуанетта! Я всегда говорила, что ты достойна короля! Мне нечего больше желать!» И умерла.

– Нет слов, д'Этиоль достигла прекрасного положения.

– Да, да! – сказали, вздыхая, другие танцовщицы.

– Но у нее уже появились враги.

– Разумеется, и первый – Морпа, который сочинил смешную эпитафию на смерть ее матери.

– Если Морпа поспешил написать свою едкую эпиграмму, – сказала Сале, – то и Вольтер не терял времени и в стихах выразил невероятную лесть новой маркизе.

– Я ничего не знаю об этом, – сказала Комарго с искренним изумлением.

– Неудивительно, так как Вольтер написал свой мадригал сегодня ночью, а мне его прочитал только утром.

– В котором часу? – спросила Комарго, ядовито улыбаясь.

– После того, как ушел от вас, – сказала Сале.

– Значит, он вам долго читал, так как он ушел от меня в первом часу ночи.

– Вольтер так хорошо пишет, – сказала смеясь Аллар, – что ничего нет удивительного, если Сале слушала его всю ночь.

Сале прочитала мадригал, вызвавший общее одобрение.

– И что, король серьезно увлечен этой дамой? – спросил Новерр.

– Влюблен, как никогда прежде, – отвечала Комарго. – С минуты их разговора на последнем балу в ратуше, то есть в течение двух месяцев, он написал ей более 40 писем, запечатанных одной и той же печатью, на которой вырезан девиз: «Скромный и верный».

– А ее муж? – спросил Дюпре.

– Конечно, со временем он утешится, но сейчас он в отчаянии. Смешно слушать его жалобы на свою участь. Его можно видеть разъезжающим по улицам Парижа с заплаканным лицом. Он вздыхает и проклинает свою судьбу: «Моя жена, моя Антуанетта в Версале! Неблагодарная, жестокая!» И шлет ей письмо за письмом.

– Это правда, – сказала Аллар, – доказательством тому служит, что он поручил своему дяде Турншеру…

– Который отдал бриллианты Петушиному Рыцарю, – прибавил Новерр.

– Он поручил своему дяде, – продолжала Аллар, не обращая внимания на шутку Новерра, – передать письмо жене, в котором писал, что все ей простит, если она вернется в его дом.

– Ну и что же?

– Мадам д'Этиоль показала письмо королю, – сказала Сале.

– Неужели?

– Да! Король, прочитав его, сказал: «Ваш муж честный человек!» После этого король поручил Ришелье все уладить. Герцог, в свою очередь, поручил шести мушкетерам совершить путешествие вместе с Ле Норманом в Авиньон, и в настоящее время злополучный муж проводит время в папских владениях.

– Его утешит, – прибавила Комарго, – место главного откупщика.

– И он скоро вернется в Париж. Бедный д'Этиоль, как и его дядя, не может существовать без Оперы. Не правда ли, Аллар?

– Для его жены очень кстати приобрести новое имя, – заметил Дюпре.

– Для того и дали ей титул маркизы Помпадур. Ее апартаменты будут во всех королевских дворцах, а для того чтобы она могла жить не нуждаясь, король назначил ей 500 тысяч фунтов в виде ренты и 750 тысяч на покупку земель и дворца Креси.

– Вместе с 500 фунтами, которые ей дал Машо за место главного контролера, отнятое у Орри, – сказала Комарго, – это составит около двух миллионов.

– Заработанных в два месяца!

– А брат ее, назначенный главным директором построек, а маркиз Вандиер…

– Однако какие перемены при дворе! Кто знает, что еще случится!

– Милостивые сударыни, – сказал Дюпре, – все это интересно, но время идет, а мы не репетируем. Прошу вас на места!

Музыканты заняли места перед своими пюпитрами, а групповые танцоры отодвинулись в глубь сцены.

– Когда поднимется занавес, – сказала Сале, – я должна лежать на этой скамье.

– Да, – подтвердил Дюпре.

– Но из нее торчат гвозди, – вскричала Сале, – они разорвали мне юбку.

– Ее зашьют… По местам!

Сале растянулась на скамье, стараясь не попасть на гвозди.

– Я вхожу с левой стороны, – сказал Новерр.

– Да! Ты, пастух, входишь и сначала не видишь спящей пастушки… Ты задумчив, печален, уныл, руки твои опущены, голова тоже – это изображает отчаяние… хорошо… Вдруг ты замечаешь ее – выражение удивления… Ты смотришь на нее – выражение восторга… Любовь пронзает тебе сердце… Ты видишь другую пастушку, которая подходит с противоположной стороны. Входите, Комарго! Ты и ее также находишь прелестной, ты в восторге. Твоя мимика должна ясно показывать, что ты чувствуешь… Ты понимаешь? Этот пастух, оказался между двумя столь хорошенькими, привлекательными женщинами… Которую из них полюбить? Бесподобно? Комарго входит и не видит тебя… Она смотрит на зеленые листья деревьев…

– Отодвиньте свечку! – закричал Новерр. – Мне сало капает на голову!

– Ты находишь их прелестными – не забывай этого! – продолжал Дюпре.

– Мне стоит только взглянуть на этих дам, чтобы думать об этом, – сказал Новерр, вытирая голову, на которую действительно капало сало со свечи.

– Итак, ты колеблешься, – продолжал Дюпре. – Когда ты чувствуешь влечение к одной, ты должен сделать выпад вперед, потом пируэт, выражающий влечение к другой. Вы поняли? Теперь мы начнем.

– А я разве не выхожу? – спросила Аллар.

– Вы выходите. Вы богиня счастья – вы будете наклонять весы до тех пор, пока не войдет с противоположной стороны Амур.

– Амуром буду я! – сказал Гардель. – У меня будут великолепные крылья.

– А у Аллар бесподобные бриллианты.

– Пусть она напишет Петушиному Рыцарю, чтобы он возвратил ей ее бриллианты! – сказан Новерр, смеясь.

– Мы должны были попросить его об этом, когда он принес розы… – сказала Комарго.

– И правда, – сказала Сале. – Тогда у вас, во время ужина.

– Да, в ту ночь, когда бедная Сабина была ранена почти под моими окнами!

– Вы помните?

– Как не помнить! Мне кажется, что я вижу еще бедняжку, лежащую в луже крови.

– Кстати о Даже, – сказал Новерр, – знаете ли, что его семейство преследуют несчастье. После того, как его дочь едва не была убита, невеста его сына вдруг исчезла, и поговаривают, что она погибла.

– Вы знаете эту молодую девушку, Новерр? – спросила Комарго.

– Я знаю ее лучше, – сказал Дюпре, – я был ее учителем танцев.

– Вы обучали ее танцам?

– Когда учил и Сабину. Мой старый друг Даже просил меня давать уроки его дочери, а так как Нисетта никогда не расставалась с ней, я давал уроки обеим. Тогда-то Новерр, часто со мной ездивший туда, увидел этих девиц и подружился с сыном Даже, Роланом.

– Вы знаете подробности исчезновения и смерти этой девушки?

– Да, но расскажу их после репетиции.

– Нет, нет, сейчас!

– После!

– О, когда я так волнуюсь, я не могу танцевать! – заявила Комарго.

– И я тоже, – добавила Сале.

– Рассказывайте скорее, Дюпре! – воскликнула Аллар.

– Это не займет много времени, – начал Дюпре, – притом, если я забуду что-нибудь, Новерр поможет мне. Это случилось в ночь большого маскарада в ратуше, на котором присутствовал король.

– Я была одета гречанкой, – перебила Комарго.

– А я китаянкой! – прибавила Сале.

– В эту ночь Нисетта и Сабина в карете возвращались со своими братьями, Роланом и оружейником Жильбером, когда, доехав до того места, где улицу Сен-Дени пересекает Ломбардская улица, им преградил путь костер. Люди на улице веселились, прыгали через огонь и не хотели их пропустить. Ролан и Жильбер вышли из кареты, а лошади понеслись, как будто закусив удила.

– А девушки остались в карете одни? – спросила Аллар.

– Да. По какой дороге понеслась карета, узнать не смогли. Ролан и Жильбер целую ночь отыскивали ее и не нашли. Утром Сабина вернулась к отцу. Она была бледна и едва держалась на ногах. Одежда ее была запачкана и изорвана…

– О, бедная девушка! – сказали в один голос Комарго и Сале.

– Она рассказала, что, испугавшись быстрого бега лошадей, потеряла голову, успела открыть дверцу и выскочила из экипажа. Девушка упала и лишилась чувств… Опомнившись, Сабина собралась с силами и добралась до дома. Она думала, что извозчику удалось остановить лошадей и что Нисетта уже вернулась, но Нисетта пропала.

– Целую неделю, – прибавил Новерр, – разыскивали карету, но так и не смогли найти.

– Нисетта не вернулась? – спросила Аллар.

– Нет.

– Что же с ней случилось?

– Она утонула.

– По крайней мере, так думают, и это вполне возможно. Через девять дней после ее исчезновения один рыбак, проезжая под мостом Нотр-Дам, почувствовал, что его лодка наткнулась на что-то твердое. Он остановился, друзья помогли ему и вытащили из воды экипаж. Обе лошади были в него еще впряжены. Внутри экипажа нашли труп женщины.

На этой женщине, которая ужасно была обезображена долгим пребыванием под водой, было платье, в котором Нисетта ходила на бал в ратушу.

– Стало быть, это была она? – сказала Комарго.

– Ее точно не смогли опознать, но все указывает на то, что это была она.

– А извозчик?

– Его труп нашли возле Нового моста, его туда прибило течением.

– О, это ужасно! – сказала Сале.

– А Сабина? – спросила Комарго.

– Она опять заболела, и думают, что она сойдет с ума.

– Как ужасно!

– Бедный Ролан в таком отчаянии, что собрался пойти в солдаты и погибнуть на войне, – добавил Дюпре.

– Бедные люди! – вскричала Аллар.

– Сабина очаровательна, а Нисетта была просто прехорошенькая, – сказала Сале.

– Думают, что лошадей нельзя было сдержать, – продолжал Дюпре, – и что они бросились в Сену.

Наступила минута тягостного молчания.

– Теперь, когда вы знаете все и мне нечего более сообщать вам, – продолжал Дюпре, – думаю, мы можем начать репетицию.

– Неужели вы думаете, что это располагает нас к танцам? – сказала Аллар, качая головой. – Мне скорее хочется плакать, чем танцевать.

– Быть может, это воспоминание о ваших бриллиантах заставляет вас плакать? – спросил Новерр.

– Очень мне нужны мои бриллианты! – отвечала Аллар. – Я предпочла бы лишиться их десять раз, только бы этих несчастий не случалось.

– Вы не можете их лишиться, так как их у вас нет.

– Конечно, ничего веселого в их пропаже нет, – сказала Аллар, вздыхая, – они были очень хороши, и я почти их не видела!

– Стало быть, вы сознаетесь, что вам их жаль?

– Конечно, жаль, но это сожаление не столь сильно меня огорчает, как то, что я услышала сейчас. О! Если бы для возвращения жизни Нисетте и выздоровления Сабины нужно было прожить без бриллиантов всю жизнь, я не колебалась бы, если бы эти бриллианты были у меня в руках.

– Они вновь у вас.

– Ах! – вскричала Аллар с испугом.

В ее маленькие ручки был вложен футляр. Безукоризненно одетый мужчина стоял рядом с ней и любезно ей кланялся. Он только что поднялся на сцену.

Все присутствующие рассматривали незнакомца с удивлением.

– Это он! – сказала наконец Аллар.

– Я самый, сохранявший в глубине сердца нежную симпатию, которую вы сумели внушить.

– Но… Вы…

– Я – Петушиный Рыцарь!

– Ах, я его узнала! – пришла в восторг Комарго.

– Я счастлив, что смог произвести на вас такое глубокое впечатление, что через три месяца вы узнали меня, хотя видели не более одной минуты. – И незнакомец любезно поклонился.

– Ну да, это он! – вскричала Сале. Рыцарь еще раз учтиво поклонился.